Некогда жил в селе Красном кузнец. Звали его Никита Здемиров. С утра до ночи стучал Никита молотом в кузнице, ладил плуги и бороны, лошадь мог подковать, коли надобно. Сильный, конечно, был, слабым в кузнице делать нечего. Словом, кузнец как кузнец. Отличался от прочих только норовом. Кузнецы-то, обычно, спокойные, миролюбивые, а Никита был задиристый, подтрунивал над односельчанами. Скучал, наверное, один в кузнице, подмастерьев у него пока не было, сыновья не подросли еще.
Так вот, в ту давнюю пору пришел к нему ювелир Кузьма Охов, лошадь свою подковать. Кузнец дело сделал быстро да ловко, плату спросил небольшую, да на прощание и сказал ювелиру: «Видишь, у меня в кузнице работа так работа, без нее в селе никуда, ни поле вспахать, ни лошадь запрячь. Не будь меня, и жизнь встанет. А у тебя что? Ну, делаешь побрякушки на забаву. Коли есть время, на них поглядят, а коли некогда, их и не заметят. Не пойму, как это взрослый человек таким пустяком занимается?»
Тут его Кузьма за язык и поймал: «Пошли, покажу.» Срочных дел на ту пору у Никиты не было, он и пошел. Пришли в ювелирову избу. Изба как изба. В сени вошли: налево дверь в жилье, направо на двор, на повить, а прямо - дверь в мастерскую. В жилье-то ювелиру работать нельзя: пыль от камней, кислоты вредные, да и отвлечься мастеру невозможно, неровен час, работу испортишь, нужно сосредоточение. Вошел Никита следом за Кузьмой в мастерскую. Так себе, небольшая комнатка, окно широкое, потолок низкий. Тесновато, не то, что в кузнице. Стол рабочий, на столе маленькие смешные тисочки, прочий инструмент. Все мелкое, ненарочное, однако, по своим местам разложено, аккуратно, удобно, все под рукой. Оценил порядок Никита, а Кузьма на полке занавесочку отодвинул, коробку достал.
Заглянул Никита в коробку: сережки простые, что в деревне носят, сердечки да ягодки. Вспомнилось, как он своей Алене серебряные сережки подарил сердечками. Дешёвенькие, ничего особенного. Да ведь вот обрадовалась же, зарумянилась, заулыбалась. Тогда-то он и увидел, до чего она хороша. А посмотрела на него так, что до сих пор душа поет, как вспомнится. И теперь иногда смотрит похоже. А ведь не дарил он ей после свадьбы ничегошеньки, в голову не приходило за заботами. Углядел Никита в коробке сережечки серебряные с синими фиалочками, взял осторожно. Поближе поднесешь к глазам, видно, что фиалки эмалью на серебре нарисованы. Отодвинешь чуть-чуть, кажется, что настоящие, до того чутко мастер цвет уловил: будто голубой немножко сиреневым приглушен, и получился не голубой, не синий, а самый ихний, фиалковый, нежный. Представилось, как они у Алены в ушках красоваться будут, как расцветет она. Да ведь денег стоят, хоть и не очень больших. Положил обратно. Про себя решил: «Заработаю, к именинам куплю.»
А Кузьма другую коробку протягивает. Сверкают там дорогие украшения, золото. Металл, вроде, холодный, а горит, как огонь. Жар-птица на брошке тонкую шею выгнула и хвост распустила красоты невиданной. Кажется, попробуй рукою взять, взлетит, ускользнет, как счастье человеческое, желанное, да капризное. Долго любовался Никита сказочной красотой, а когда нагляделся, подумал, что уж ничем его удивить нельзя.
Тогда-то и показал Кузьма финифть. Роспись такая красками по фарфору. На каждой брошке-сережке целая картина. Тут тебе и нежные незабудки, розы и георгины букетами, и малая церковка по над озером, и тройки с ряжеными на масленицу. Целая жизнь в малых безделушках записана. А запала в душу Никите картина: речка в весеннем разливе на утренней заре, прямо в воде тоненькая вербочка с легкими золотыми сережками и лес вдалеке в сиреневой дымке. Вроде бы в детстве видал эту вербочку. Да вот где? И не вспомнить теперь.
Очнулся Никита, усмехнулся застенчиво. А Кузьма на него серьезно глядит, вроде, оценивает: зря показал или нет. « Прости, Петрович, посмеялся я над тобой со скуки, да по глупости. Нельзя тебе свое дело бросать. Кто же людям красоту объяснит? Позабудут ее без тебя».- Сказал Никита. Просил разрешения в другой раз прийти, финифть посмотреть, обещал бесплатно плуг Кузьме отладить и вернул деньги за подковы заплаченные. Улыбнулся ювелир, взял обратно свои деньги медные и подал кузнецу серебряные сережки с голубыми фиалками: « Бери, Иванович, серебра-то на них немного пошло, а уменья для тебя мне не жалко».
Поговорили они еще о житье- бытье и совсем поладили. Так и подружились на всю жизнь ювелир да кузнец. По субботам вместе после бани чаевничали, в воскресенье рядом в церкви стояли, а случалась неприятность какая-нибудь, сообща одолевали. В дружбе-то жить интереснее.