Посвящается сестре моей бабушки Ермоленко (Шевченко) Ольге Филипповне
Гл. 1. Остарбайтеры
- Schnell - Schnell, - покрикивает солдат с автоматом, загоняя подростков в вагон.
Оля, споткнувшись о край деревянного намоста, на мгновение обернулась и увидела рыдающую маму и сестру. Но тут же, почувствовав удар в спину, ухватилась за хлястик Петькиного пальто и бегом за ним очутилась в товарном вагоне.
Присев на корточки, заливаясь слезами, которые сами катились из глаз, она с тоской поглядывала в проём двери на толпу провожающих. Немцы оцепили их кольцом и не пускали близко к вагону. Женщины, старики и дети что-то кричали, махали руками. Но всё это слилось в ужасный вопль. Лица людей выражали нестерпимые муки и страдания. Никто не верил, что когда-нибудь опять встретятся со своими детьми.
За полгода оккупации немцы и местные предатели полицаи учиняли зверские расправы над населением, не щадя никого за непослушание. Палач Алексей Рубановский лично составил списки подростков для отправки в Германию. Кругом висели указы, что если будут учинены саботаж и уклонение для отправки молодёжи для работы в Великий Вермахт, то все члены семьи будут расстреляны.
Мария, узнав, что младшая дочь Ольга, попала в эти списки, заметалась от горя.
- Ведь ей пошёл только семнадцатый годок, - плача, говорила она подруге и соседке Анне.
- В лес надо уходить всей семьёй, или обвенчать с Петькой, хоть они ещё и маловаты. Нашего Петьку тоже забирают, - горько проронил дед Степан, тяжело опираясь на костыль. Раненая нога его ещё с Гражданской была кривовата и короче другой. Говорят, немец женатых не берёт.
- Раньше об этом думать надо было. А теперь Рубановский до седьмого колена всех уничтожит, - молвила баба Настя, жена деда Степана, - а в лес куда идти, поговаривали о партизанах, а где они? Мороз под тридцать градусов, снежища сколько кругом, лютый февраль на дворе.
Вот так и пришлось Оле с Петькой прибыть на вокзал для отправки в Германию. Полицай громко сверил по списку присутствующих и, откозыряв перед немецким офицером, стал кричать и угрожать провожающим.
Когда погрузка закончилась, двери наглухо закрыли на засовы. В соседних вагонах слышен был рёв скота. Заблаговременно немцы погрузили в такие же вагоны коров для отправки в Вермахт.
Они мычали, заглушая плач и крики кругом. Вскоре состав тронулся.
Дети от холода сгрудились в одну кучу. Дома одели их во всё тёплое, что только было. На дорогу дали скудной еды в виде вареной картошки и сала, которое ещё в начале 1942 года не вывелось в семьях с мирного времени. А вот хлеба давно ни у кого не было. Хлебопекарня в городе не работала с конца августа 1941 года. Как город был сдан немцам 17 августа, так всё и остановилось. Каждая семья выживала, как могла.
У кого была мучица, растягивали её, сколько могли, а потом и она закончилась. Многие семьи уже голодали. Пытались ходить по окрестным деревням и менять вещи на зерно. Но у кого были эти вещи? Жили до войны простые люди бедно, драгоценностей и тряпок не имели. Так что быстро проели последнее, что было припрятано из одёвок в сундук на случай смерти или праздника.
Так что и Оле и Петьке в узелки досталось немного из еды, что наскребли им мамы. Они засунули их за пазухи, боясь потерять в темноте и тесноте вагона.
В жутком холоде ехали несколько дней. На каких-то станциях двери открывали, выгоняли всех из вагонов по надобностям, а потом загоняли назад и бросали несколько буханок хлеба. Кто был поближе, мгновенно их разламывали и съедали. А остальные только по запаху слышали, что это был хлеб.
Петька понял, что надо находиться ближе к двери. Шепнул это Оле, и на одной из остановок им тоже удалось ухватить по кусочку. Голод и холод мучил и день и ночь. Немного вздремнув, пытались больше шевелиться, ноги стыли и казались не своими. На остановках особенно пытались разогреться, подпрыгивая и пританцовывая на непослушных ногах.
Давно позади остались Гомель, Брест. Вся Белоруссия была оккупирована немцами. Изредка раздавались, как эхо, взрывы снарядов или автоматная очередь. Кругом шныряли на станциях немецкие солдаты. Порой, слышалась родная речь при осмотре состава машинистом и кочегаром. В вагоне значительно потеплело. Не было уже тридцатиградусной стужи и такого обилия снега, как в родных краях.
Поезд внезапно остановился. Через некоторое время двери вагона с шумом отворились, всем было приказано вылезать. Их, как собак, пиная дулами автоматов, чтоб поторапливались, прогнали по территории вокзала и загнали в холодный барак. Там продержали до вечера. Слышалась польское «пшеканье». Молодёжь поняла, что пересекли границу. Никто их не кормил, нужду тоже справляли на месте в металлический бак в углу барака.
Затем всех загнали в другой вагон, но уже предназначенный для перевозки людей. Можно было прилечь на полках для сидения. Свой скудный домашний паёк Оля с Петькой уже давно съели. Чтобы как-то согреться, обнялись и сидели рядышком, вспоминая родной город, и робкие взгляды друг на друга, когда поняли, что влюблены.
А теперь Оля доверчиво склонила голову на плечо Пети. Он единственный родной человек был в этой страшной действительности. И что их ждёт завтра, они не знали.
А завтра была Германия. Их загнали в какое-то помещение, заставили раздеться наголо. Молодые люди, стесняясь друг друга, хотели остаться в разных частях комнаты. Но их грубо согнали в одну кучу и со шланга с ног до головы облили какой-то вонючей жидкостью. Она попадала в глаза, в уши, вызывая жжение и слезоточивость.
Затем парней построили в одну шеренгу и выдали им полосатые робы и какую-то обувь, не соответствующую сезону. На грудь каждому прикрепили железные бирки «Ost». Поступила команда всем строем выходить и грузиться в машину. Оля стояла совершенно голая, подойти к Пете не было возможности не только из-за нагого состояния, но рядом стоящей охраны. Молодые люди поняли, что наступил момент прощания.
- Оленька, я тебя обязательно найду. Жди меня, - услышала Оля последние слова Петьки.
Таким она и запомнила его на всю жизнь. Попал её друг на работы в шахты, а оттуда мало кто вернулся на родину.
Остарбайтеры, так называли немцы восточных рабочих, жили в нечеловеческих условиях, как заключённые. Кормили их раз в сутки скудной едой. В котёл на 300 литров бросали ведро картошки, несколько вёдер очистков с брюквой и пачку маргарина. Скудная еда и тяжёлая работа быстро изматывали силы подростков. Остался её друг Петя, сосед и первая любовь на чужбине навечно. Даже могилки от него не осталось. Зарыли его во рву вместе с другими умершими на шахте.
А девочкам после санобработки разрешили надеть свою одежду и распределили к хозяевам в поместья. Попала Оля к немецкому барону. Там уже работало три девушки из оккупированной Украины. Это и спасло ей жизнь.
В дом, где жили хозяева, их не пускали. Спали в отдельном помещении рядом с сараями, где содержался скот. Там была гора старых матрасов и перин, специально сброшенных в угол для прислуги. Помещение не отапливалось, но под этим тряпьём было тепло.
Ели то, что готовили свиньям, вытаскивая нечищеную картошку перед тем, как её толкли и запаривали потрохами от зерновых. А при дойке коров пили молоко. Девушки за пазухой носили в хлев металлические баночки, которые выбрасывали с хозяйского дома. Оля увидела это и тоже нашла себе маленькую черёпку.
Фрау Эльза, хозяйка поместья, порой присылала с кухни оставшуюся еду. Но как-то увидел это барон и обругал её:
- Russisch schwein должны жить и есть, как свиньи.
За три долгих года, проведённые в Германии, Оля выучилась немецкому языку, поэтому слова хозяина хорошо поняла.
- Оля! Если мы выживем и вернёмся на Родину, приезжай ко мне обязательно на Черниговщину. Ведь ты тоже оттуда родом, хотя и выросла в России, - как-то пригласила подругу Вера.
- Обязательно приеду к тебе и посмотрю места, где родилась.
Девушки сдружились и помогали друг другу, мечтая о встрече с родными и вспоминая жизнь до войны. Они жили в полной изоляции, ничего не зная, что делается на их Родине. Но по злому состоянию хозяев они догадывались, что не сладко приходится немцам в России. А когда фрау Эльза попалась им на глаза во всём чёрном и опухшей от слёз, девушки поняли, что в семье барона траур.
Это было начало 1945 года. Советские войска уже год, как двигались на Запад, освобождая свою землю и всю Европу. И где-то в Польше погиб единственный сын барона.
С этого момента жизнь девушек стала невыносимой. Всю ненависть на Russisch schwein, барон выплёскивал на них. Куда-то исчезли коровы, а за ними срочно были заколоты почти все свиньи. Явно, хозяева к чему-то готовились. Девушки догадывались из разговоров немецкой прислуги в доме, что русские войска на подступах к Германии.
В последний месяц перед взятием Берлина хозяева покинули имение, бросив прислугу одних. Девушки впервые за три года увидели внутренние убранства комнат, нашли небольшой запас круп и консервов. Отощавшие от одной картошки, они с жадностью попробовали нормальной пищи. Болели животы, мучило ужасное головокружение. Но вскоре это прошло. А когда советские солдаты появились на пороге дома, с удивлением услышали русско-украинскую речь худющих и ревущих от счастья девчат.
Вернулась Оля в свой город в начале июня 1945 года. Когда подошла к дому, увидела большую воронку и груду того, что осталось от их дома и дома, где жил Петька и его родные. Это случилось ещё в 1943году, когда в сентябре освобождали железнодорожный узел советские войска.
Оля тяжело опустилась на колени и заплакала.
- Оленька, ты ли это? – вдруг услышала она знакомый голос. И тут же увидела Петькину маму.
- Не плачь, жива твоя мама, у Шуры живёт. Нас с ней дома не было. Немцы согнали копать окопы, а вот дед Степан и баба Настя дома были, тут они и остались.
- Оленька, а как же Петя? Где он?
- Не знаю, тётя Аня, Петя с другими парнями были отправлены куда-то в другое место.
Долго ждала мама Петю, писала запросы, и только через несколько лет ей прислали ответ из архивов, что умер он в Германии.
А родственники Оли уже не чаяли увидеть её живой и здоровой. И когда она переступила порог дома старшей сестры Шуры, маме на радостях стало плохо. Она день и ночь просила Бога за меньшую дочь, и он услышал её молитвы.
Гл.2 Ольга
Мама Оли и Шуры была удивительной женщиной. Природа наделила её какими-то способностями чувствовать человека. Она этим не пользовалась для своего блага, но все вокруг знали, что если заболеет ребёнок или скрутит вконец самого, надо обратиться к Марии. И она помогала. Кому-то выводила бородавки, лечила за несколько сеансов заикание у детей, энурез. К ней бежали мамочки с неспокойными грудными детьми. Лечила грыжу – последствия этих криков. Она говорила, что этот дар ей передала её мать.
Жили и до войны и после войны бедно. С 1933 года, как сбежали с Украины от голодомора, снимали квартиры до 1938 года. Как говорили в то время: ходили по квартирам. И только в 38 году семья старшей дочери Александры перешла в свой дом-мазанку, построенный на украинский лад. В 1943 году при освобождении области от оккупантов, от города остались одни руины. А вот дом - мазанка по счастливой случайности уцелел. Мария перебралась жить к старшей дочери, когда в дом, где они жили с Ольгой, попала бомба.
Шура была на 14 лет старше своей сестры Ольги. Поэтому, когда Оля вернулась в июне 1945 года из Германии, дочь Шуры Галина была уже 15-летним подростком. Ольга доводилась Гале тётей, но тёте было 20 лет, а племяннице 15. Так что по жизни они всё время были, как сёстры.
Война, оккупация, а потом рабство в Германии, затянувшееся более чем на три года, прервали обучение Оли. До войны она закончила 8 классов. Вернувшись из плена в 20 лет, в школу уже не пошла. Устроилась на работу в депо. По своим способностям она выделялась среди окружающих её людей. Очень любила читать книги, знала немецкий язык. Годы, проведённые в Германии, способствовали этому. Возможно, если бы в их маленьком городе было какое-то учебное заведение, то она нашла бы туда дорогу.
Но город стоял в руинах, нужно было его восстанавливать. И она, как тысячи её сверстников, оставшихся в живых, влилась в ряды рабочего класса. Два года Оля вместе с тётей Аней пытались отыскать Петю. Разговаривали с парнями, которые вернулись из Германии. Но никто ничего не знал. А потом пришла официальная бумага на запрос, что Петя умер в феврале 1943 года. Ровно год он вынес ад каторжных работ.
Безразличие, тяжесть на душе долго мучили Ольгу. Что-то внутри уничтожила эта проклятая война. Не было светящейся радости в глазах. В 22 года она была утомлена жизнью. Счастье и всё, что делает человека счастливым, она считала, не для неё.
И когда соседи сосватали её за Макара, она с безразличием согласилась выйти за него замуж. У Макара вся семья в войну погибла в Белоруссии, поэтому, демобилизовавшись, он приехал к дяде в Россию. На фронте Макар был ранен в голову. Выжил, но последствия ранения давали о себе знать. Порой, он начисто всё забывал, а потом по крупицам память возвращалась к нему.
Эта странность вызывала поток шуток вокруг. Например, придя с работы, он мог сказать:
- Ольга, как тебя зовут? У меня спрашивали, а я забыл.
- Но ты же сам только назвал меня.
- Когда? Я не помню.
- Ольга меня зовут, Ольга!
- А, вспомнил!
Вот с таким человеком Оля связала свою судьбу. Макар не нужен был в большой семье дяди. А Оля с мамой напротив строили дом, чтоб отделиться от семьи Шуры, где было двое детей. Муж старшей сестры помогал им и материально и физически. Присоединился и Макар. Собрали они небольшой домик, и перешли туда жить Оля с Макаром и мама Мария.
А вскоре у молодых один за другим родились Лида и Витя. А чуть позже уже в 1953 году на женский праздник 8 марта подарила им судьба Алёшу.
Дети маленькие, уволилась с работы Ольга, завела корову, поросят стала держать. В магазинах пусто, а семью кормить надо. Так что решили, что Макаровой зарплаты хватит вполне на одёжки. А питаться лучше натуральным хозяйством. Мама Мария уже слабая была, больше лежала, ноги переставали слушаться.
- Оленька, отведи меня к Галине, - порой, говорила она дочке, мне у них легче дышится, люблю я Галинку.
- Хорошо, мама, и Алёшу и тебя отправлю сегодня к ней. Погуляете, а я этим временем травы корове накошу, а придёт вечером Макар с работы, на тачке привезём и дома высушим.
От чрезмерной, видимо, работы пропало у неё молоко. Вместо лошади на тачках всё лето возили с Макаром сыроватое сено и досушивали дома, чтоб коровушку зимой кормить. А Алёша грудь пососёт и в крик.
- Галина, попробуй ему свою грудь дать, с мольбой в глазах выдохнула Оля, когда в очередной раз подбрасывала ей посмотреть Алёшу и маму.
- Хорошо, Ольга, Валя маленькая ещё, не высасывает всё, приходится сцеживать молоко, может и возьмёт мою грудь Алик.
Пятимесячный Алёша внимательно посмотрел в глаза Галине, улыбнулся, лизнул языком сосок и, почувствовав что-то вкусное и родное, не заставил себя долго уговаривать. Так Галина долго кормила и дочку Валю и сына Ольги. Кроме родственных отношений стали дети молочными братом и сестрой.
Вскоре похоронили Марию. А потом и другая беда пришла в дом.
Ещё вечером пятилетний Витя просил отца:
- Папа, дай вубан, буду ствугать (дай рубанок, буду строгать).
Не выговаривая буквы, он мило картавил, такой и остался у всех в памяти.
Скосила его за несколько дней страшная болезнь – дифтерия. Похоронили его рядом с Марией.
Тяжело перенесла смерть сына Ольга. Маленький Алёша и восьмилетняя Лидочка вернули её к жизни. Надо было заботиться о них.
Опять съедающая тоска и пустота заполнили душу. Тяжёлая работа, дети, хозяйство и так каждый день. Макар при всём желании не мог снять с её плеч этот груз одиночества и безысходности. Нет, он не обижал её. Работал тоже, как вол. Тяжело жили, запряжённые в тачку, как ломовые лошади. А изменить этот жизненный круг не могли. Он в силу своей травмы головы не мог понять её внутреннего мира, не мог приласкать и утешить, сгладить и заполнить пустоты, которые всё больше, как рок судьбы, посылала ей жизнь.
Она, как машина, жила и тянула лямку. Ей жалко было детей, жалко мужа. Она во всём была выше его, но, настрадавшись в Германии, понимала, что не он виной тому, каким его сделала война. Мама всё чаще стала приходить к ней во сне. Пыталась сказать что-то. Бегала Оля на кладбище, просила у неё сил всё вынести, просила заботиться на том свете о Витеньке.
И вдруг её как осенило:
- Мама, я поняла, надо родить ещё ребёнка. Он восполнит утраты жизни и внесёт новое и светлое. Так появился ещё один сын – Сергей.
И на самом деле на некоторое время глаза Ольги заблестели искорками надежды. Дети подрастали. Устроилась она опять на работу в локомотивное депо вызывной. Бегая по городу, вызывая машинистов и помощников, могла проверить, как дела дома, заскочив на минутку.
Но вскоре Галина узнала, отчего так светятся глаза Оли. Она просто влюбилась. Влюбилась в человека, который лет на 15 старше её. Где она его встретила, как он смог пробудить её сердце, так и осталось для всех загадкой. Она никому ничего не рассказала. Она не изменяла мужу, не забывала о семье, но всё чаще надевала своё самое красивое платье, подкрашивала губы, брала в руки сумочку и отправлялась на свидание в парк. Они бродили, сидели, о чём-то разговаривая, потом долго не могли распрощаться…
Он был тоже женат, имел детей. Городок маленький, его жене быстро это донесли, Макару, естественно, тоже. Но он хоть и раненный был в голову, оказался намного порядочнее и культурнее других, кто пытался внести разлад в семью.
- Ольга, говорили, что ты влюбилась. А почему такая же, как и прежде. Я этого не заметил. Хотя ты похорошела, вон завивку сделала, наряжаться стала… Врут, или правда?
- Конечно, врут, кому я нужна с оравой детей. И тебя, куда я дену.
Больше к этому разговору они не возвращались, тем более что «доброжелатели» сумели вывести из себя жену Максима, так звали мужчину, который пробудил чувства в душе Оли.
Свидания прекратились и опять на долгие годы быт, работа, дети заполнили жизнь Ольги. Два раза судьба подарила ей всплеск в виде лучика счастья. Но два раза она только поманила её на горящий уголёк, который тут же потух, не сгорев и не превратившись в пепел.
- Почему другим всегда хочется видеть только плохое в общении двух людей, с горечью думала она, - почему в душах близких тут же загорается ревность собственника, а не желание быть интереснее и лучше, чтоб привлечь внимание на свою сторону. Почему люди думают, что злобой и руганью можно восстановить утраченное. Да, можно вернуть угрозами в семью, но нельзя заставить человека любить. Его оболочка будет маячить каждый день рядом, но сам он будет, ох как далеко в своих мечтах и стремлениях…
Думы о Боге тоже не раз приходили на ум. Мама вселяла в душу веру, но не вселила прочно ни одной из дочерей. Она пыталась передать им своё мастерство, как когда-то передала ей мать. Но ни Шура, ни Ольга не приняли её дар. У Шуры были небольшие способности, но не было никакого желания их развивать. Оля же совсем не воспринимала, как подобает, мамин дар. У неё был свой круг знаний, свои мышления. Она, как и в молодости, не выпускала из рук книги. Читала всюду, когда была свободная минута. Хотя в возрасте всё чаще думала о Боге. Но не могла для себя решить этот вопрос. Не находила в душе тяги, а без этого думы оставались думами.
- А ведь другие находят свой путь к Богу, - не раз размышляла она, - обращаясь к нему, успокаиваются душой. Ходят в церковь, молятся, просят прощения… Возможно, это тоже от душевного одиночества. Там вокруг люди, человек чувствует себя занятым и нужным, заполняет свой быт молитвами и разговорами о ВЕЧНОСТИ и ЦЕННОСТИ своего существования. Несколько раз пробовала общаться с верующими, не пропускающими ни одно служение в храме. Но холод и пустота осталась в душе. Ей нужен был живой человек, к которому бы тянулась душа, чтобы тепло и понимание согревали сердце. Ведь для чего-то была она рождена на этот свет. Все свои силы она отдаёт близким людям, работе, а тоска гложет внутри, не даёт покоя.
Возможно, так СУДЬБА готовила её к самому страшному, что предстояло ещё пройти на своём жизненном пути.
Гл.3 Трагедия
Юрку провожали в армию. По этому поводу накрыли стол, пригласили близких родственников и друзей. В начале мая выдалась тёплая солнечная погода, поэтому танцы организовали во дворе. Баянист умело и задорно исполнял русские плясовые.
Танцы были в самом разгаре, когда к калитке дома подвалила толпа знакомых мальчишек. Одни были чуть моложе Юрки, учились в выпускном классе, другие его возраста. На проводы приглашены не были, но так было заведено вокруг, что местные ребята сами приходили и провожали приятелей в армию.
Юрка подошёл к матери, они вместе организовали для пацанов стол. Угостившись прямо во дворе, ребята весело разговаривали, желая виновнику торжества хорошей службы. Танцы их как-то особенно не увлекали. Девочек почти не было, поэтому подёргавшись кружком, они скоро удалились, обещая завтра придти и проводить Юрку на вокзал.
Мама Юры из последних сил старалась, как полагается, отправить меньшего сына в армию. Последнее время она очень плохо себя чувствовала, сильно исхудала, обошла всех врачей, но ничего не помогало.
Родственники знали, что болезнь её неизлечима, но от неё скрывали страшный диагноз, который им сообщили врачи. Она сама уже давно догадалась, но молчала, не хотела лишний раз расстраивать мужа и сыновей. Разговаривая как-то с соседской девочкой, с которой рос Юрка, она напрямую ей сказала:
- Таня! Меня скоро не будет. У меня рак желудка. Как ты думаешь, может мне съездить в область и удалить опухоль? Поможет ли? Юру с армии я уже не дождусь, душа чувствует.
В свои 18 лет Таня впервые слышала обречённое признание, внутри всё похолодало, горячим потоком жалость к тёте Поле пронзила сердце:
- Тёть Поль, не отчаивайтесь. Вам обязательно надо съездить в онкологический центр. Вам помогут. Всё будет нормально, и Юрку мы встретим с армии вместе.
Тётя Поля всегда разговаривала с Таней, как со взрослой. Наверно потому, что она была очень серьёзной и отличалась от других, даже взрослых людей, какой-то надёжностью и не свойственной юности рассудительностью.
С Юркой с детских лет они всегда были вместе. Его отец был двоюродным братом Таниной бабушки. Но не только родство сближало их. Оба были заядлыми грибниками, любили лес и всё свободное время старались проводить в Мадьярщине.
Так назывался с времён войны лес, прилегающий к их району. Там стояли венгры, воевавшие на стороне Германии. И на футбольном поле, которое находилось там же, всегда собирались и проводили свободное время подростки. Таню мама отпускала туда спокойно только с Юрой.
А сейчас Таня завершала учёбу в техникуме, приехала на майские праздники домой. Уже состоялось распределение, в июле ей тоже предстояло на три года отправиться на край земли. Договорились с Юркой писать друг другу, делиться впечатлениями.
Родственники чинно разговаривали, усевшись на лавки во дворе. Молодёжь, окружив Юрку, весело смеялась, слушая рассказы Алёши, который только что пришёл весной из армии. Он служил на севере в Апатитах, ещё не совсем освоился к жизни после дембеля. После майских праздников собирался устраиваться на работу.
Рядом с братом крутился Серёга. Он был на четыре года моложе, заканчивал 10 класс. С гордостью посматривал на Алёшу, его весёлые воспоминания об армейской службе Серёжа уже не раз слышал, но увлечённо принимал участие в разговоре.
Ему недавно купили мопед, это, конечно, не мотоцикл. Но всё же не велосипед. Ни у кого из ребят такой техники в своём распоряжении не было. Всем очень хотелось с ветерком прокатиться и покрасоваться перед девушками.
Некоторым дружкам Серёга позволял опробовать свою технику, но только в своём присутствии, наставляя и контролируя.
Тут во двор залетел соседский мальчик Димка и крикнул Сергею:
- Санёк украл твой мопед со двора и катается с друзьями возле леса.
Серёга тут же покинул компанию и побежал за Димкой. На ходу он вспомнил, что забыл закрыть сарай на замок, куда обычно ставил технику. Вот Санька, его одноклассник, который часто приходил к нему домой и воспользовался его халатностью: самовольно залез в сарай и взял без разрешения мопед.
Когда Сергей подбежал к ребятам, катающимся на его мопеде, Санёк и пару его друзей постарше, ни с того ни с сего стали избивать Серёгу, обзывая скрягой и нецензурными выражениями. Мопед они отдавать не желали, нанося приятелю побои.
Димка, видя, что Сергею не справиться одному с компанией, со всех ног помчался звать на помощь Алёшу. Прибежав во двор, где провожали Юрку в армию, он закричал так, что баянист сразу прекратил игру:
- Там Серёгу избивают! Мопед не отдают, а его бьют.
Алёша тут же побежал спасать брата. Он был рослым, сильным, красивым. Отслужив в армии, и ещё не привыкнув к жизни на гражданке, все его движения выдавали в нём солдатскую подтянутость и дисциплину. Увидев толпу ребят, избивающих брата, он побежал ещё быстрее, на ходу бранясь в их адрес.
Когда до клубка дерущихся осталось пару шагов, Санёк вскочил, молниеносно выхватил из кортика кинжал и вонзил его в грудь Алёши. Ещё не поняв, что случилось, Алексей сделал несколько шагов и упал замертво. Лезвие попало прямо в сердце.
Этот самый кортик подарил Саньку брат военный. Он всюду носил его и хвастался подарком. Как потом рассказывали ребята на суде, закалывал этим холодным оружием собак и котов, демонстрируя свою «храбрость».
Драка тут же прекратилась. Санёк с окровавленным кинжалом бросился убегать, но оторопевшие ребята стояли молча, с изумлением смотря на безжизненное тело Алёши. Побитый и весь в крови Сергей опустился на колени перед братом, и слёзы градом посыпались у него из глаз.
Первым опомнился тот же Димка. Он с воплем принёс эту страшную новость родителям Алёши Ольге и Макару, которые тоже были на проводах Юрки в армию. Вызвали скорую помощь, но всё было поздно.
Мгновенная смерть унесла Алёшку, так и не дав ему привыкнуть к гражданской жизни. Он ушёл в 21 год. День рождения отметил ещё в армии, все ребята подшучивали, что родился он в женский праздник 8 марта.
Ольга не хотела верить, что сын не живой. Она просила:
- Сыночек, вставай, у тебя только маленькая дырочка в груди, вставай, Алёшенька, почему ты лежишь?
С трудом оторвали её от сына, но оставлять одного она его не желала. Пришлось скорой посадить и её в машину рядом с телом Алёши. Макар тоже поехал вместе. Всю дорогу до морга Ольга трогала всё тело сыночка, ещё надеясь, что он оживёт. Но чуда не произошло.
Эта трагедия произошла в 1974 году.
Гл.4 Последний путь
После трагической смерти Алёши Ольга уже не жила, а существовала. Она машинально что-то делала дома, ходила на работу, что-то ела, пила, но что не могла ответить. Макар тоже, понурив голову, копошился рядом, ничего не говорил и ничего не желал. Жизнь в доме просто остановилась. Старшая дочь Лида была замужем и жила отдельно. Сергея вскоре забрали в армию. Хозяйство всё сбыли, Ольга уже не хотела ни коровы, ни поросят, ни кур…
Отработав смену, она садилась на велосипед и ехала на кладбище. Сначала были душераздирающие истерики, а затем она замолчала, ушла в себя.
Приходили письма с Украины от Веры, с которой свела судьба в Германии. Они несколько раз встречались, а теперь подруга, узнав её горе, звала к себе. Ольга подумала, поговорила об этом с Галиной, взяла отпуск и отправилась на Украину.
Вера жила в Чернигове. После возвращения из Германии, она, работая, окончила вечернюю школу, а затем пединститут. Замуж так и не вышла, а вот детям посвятила всю свою жизнь. Ольга для неё в душе оставалась родным человеком, слишком много они пережили вместе в доме немецкого барона. Связывала и какая-то ниточка тепла, идущая от их взглядов на жизнь, интересов. Она всегда говорила Ольге:
- Оля, хорошо, что ты у меня есть. У меня не осталось никого из родных, но я знаю, что ты меня любишь, знаю, что всегда помнишь обо мне. Это помогает жить, и одиночество не кажется столь тягостным.
Встретила Вера подругу на вокзале. Ей сразу бросилось в глаза, как она постарела. В маленькой однокомнатной квартирке они провели несколько дней, никуда не выбираясь. Вспоминали свою молодость, прожитые годы, но ни разу не коснулись трагической гибели Алёши.
Оля много рассказывала о дочери, о её замужестве. Зять ей сразу не понравился. Она пыталась отговорить Лиду связывать с ним судьбу.
- И знаешь, Вера, что она сделала, - с горечью рассказывала Ольга, - собралась и ушла к нему, когда меня не было дома. Теперь у них родилась дочь, моя внучка. Ничего хорошего там нет, как я и думала, но Лида сама выбрала свою судьбу. Хотя судьбу мы не выбираем, она сама выбирает нас.
- Вот, Алёша, - Ольга впервые заговорила о сыне, - разве думала я, что вот так он уйдёт. Знаешь, Вера, я бы поняла и смирилась, если бы он погиб в Армии. Но эта нелепая смерть… Почему так случилось? Чем я в своей жизни провинилась? Что я сделала не так? Почему судьба так безжалостна ко мне? Сначала Витя умер в 5 лет, Алёша тогда только родился. Я не была к нему ещё так привязана, как к Вите. Но мне был оставлен именно Алёша, чтоб я его вырастила и тоже похоронила. За что? И зачем я жила и живу?
После тягостного молчания, Ольга вдруг сказала:
- Я хочу побывать в Киево-Печерской лавре. Давай съездим, Вера.
- Давай.
На следующий день они поехали на автобусе в Киев. Бродя по подземным кельям святых, Ольга молчала, на нетленные мощи она смотрела с отрешённым взором, думая о чём-то своём. А вот в храме, где шла служба, она как-то ожила, взор её что-то искал. А потом стремительно пошла, не обращая внимания на молящихся, к иконе святой Божьей матери. Вокруг недовольно зашептали, что идёт служба, надо молиться, а не ходить. Но Ольга не слышала. Она вся была уже во власти своего горя, на неё с иконы смотрела тоже мать с ребёнком на руках. Она была вместе с ней в своём восприятии Бога. Всю жизнь у неё почему-то Всевышний представал перед глазами в женском обличье.
- Возможно в женщине ВЕЧНОСТЬ, начало всех начал, - не раз думала Ольга.
Поставив свечи, она ещё долго бродила от одной иконы к другой. У неё был свой путь к Богу, она никому этого не рассказывала. Да и, наверняка, никто бы не понял её, попытайся она рассказать свои душевные порывы. Бог был внутри её. Но служить ему, преклоняться она не умела.
Выйдя из храма, она вдруг сказала Вере:
- Я знаю, мне недолго осталось. Сегодня я прочла это в глазах Божьей матери. Она постоянно притягивает меня, не даёт покоя. Я не знала почему? А теперь знаю.
- Поехали, Вера, к тебе, я больше никуда не хочу.
Через неделю Ольга вернулась домой и помчалась на кладбище. Она не могла оторваться от могилы сына, должна была быть рядом.
Лицо осунулось, голова стала почти белой, хотя ей было только 49 лет. К осени, когда в лесу пошли грибы, всё свободное время она стала проводить там. Грибов собирала много, раздавала родственникам, соседям. Сама делать из них ничего не хотела. Но лес на какое-то время успокаивал её, боль в груди отпускала, и становилось легче дышать.
Посменная работа вызывной в Локомотивном депо, оставляла много свободного времени, а она не знала, куда его деть. Кладбище и лес, лес и кладбище. А потом наступила зима. Долгие зимние вечера совсем истерзали душу, постоянно не хватало воздуха, ком подкатывал к горлу, болело в груди, голова наливалась свинцовой тяжестью.
Книги, её любимые книги, тоже уже не интересовали. Больше она не читала. Но было видно, что она постоянно о чём-то думает и не решается вслух высказать свои мысли.
И вдруг она решилась и выдохнула:
- Галина! А Бога нет. Если бы он был, он не позволил бы такое. Его просто нет.
Галина не знала, что ей отвечать. Не было лекарства и слов, чтобы снять боль матери. Этот душераздирающий крик, сказанный тихо без плача и истерик ещё больше вызывал сострадание.
После года по Алёше Ольга прожила ещё месяц. Умерла она от инсульта почти мгновенно.
Сергей с армии приезжал на похороны матери, а потом присматривал за отцом. Макар доживал свою жизнь с сыном и его семьёй.