Коротко от автора: рассказ не предназначен для лиц моложе 18 лет. Если вы не достигли этого возраста, пожалуйста, покиньте эту страницу. Благодарю за понимание. Произведение написано в жанре слэш. Рассказ не пропагандирует однополые отношения. Здесь может встретиться ненормативная лексика, описание интимных отношений между людьми одного пола. Если чтение таких материалов может принести вам моральный ущерб, я также прошу вас покинуть страницу. Заранее спасибо!
Ну и пояснения к тексту:
Действие происходит в областном центре на Волге одной июньской ночью. Андрей и Рома едут в гей-клуб "Двойной эспрессо". А за час до того Ромка проиграл Андрею пари с условием "выигравший дерет проигравшего до утра без смазки". Да, и у Ромки на шее - временная люминесцентная татушка "Андрей".
-----------------------
Роман:
...Через четверть часа такси с логотипом нашего отеля останавливается под яркой вывеской «Двойной эспрессо».
- Иди, Ром, а я покурю, - говорит мне Андрей, доставая сигареты.
Наш «гостиничный» охранник – невозмутимый необъятный Миша – остается с ним на крыльце. А я вхожу в узорчатую кованую арку. В зале медленно вращаются прожектора. Неоновые всполохи выхватывают из полумрака столики, колонны и танцпол, на котором двигаются пары. Я застаю начало медляка и не успеваю дойти до середины зала, как мою руку стискивает горячая ладонь.
- Потанцуешь со мной?
- Сначала чего-нибудь выпью! – отвечаю я, покосившись на коренастого очень взрослого – пожалуй, полный полтинник в паспорте – мужчину.
- Окей! – он тянет меня к барной стойке. – Я угощаю.
- Нет! – отвечаю я. – Начать предпочитаю сам. Фирменный! – говорю бармену.
- Два, - поправляет меня мой непрошеный спутник.
- «Двойной эспрессо», - бармен придвигает мне арманьячный* бокал с пышной шапкой беловатой пены.
(* Арманьячный – один из типов коктейльных бокалов. – Прим. автора).
Я тяну через трубочку прохладную жидкость с яркой нотой айриш крима. Бармен ставит второй бокал моему визави. Тот вынимает большую купюру. Но в эту минуту над нами раздается бархатистый, сниженный почти до баса голос Андрея:
- Сегодня ночью удовольствия этого красавчика оплачиваю я.
Мой потенциальный «угощатель» резко оборачивается. А Андрюха ласково берет меня за мочку уха и неторопливо тянет ее вверх:
- Тебя можно раз в жизни оставить на пять минут, чтобы тебя не начали клеить посторонние мужчины?!
Покорность, ржач и возмущение делят мое внимание до того момента, пока боль от выкрученного уха не становится слишком ощутимой.
- Андрей! Пусти! Ну, ты чего!? – восклицаю я. И в тоне этой фразы звучит больше оттенков, чем в моем коктейле.
В ошарашенных глазах моего незадачливого ухажера отражаются освобожденная из-под воротника «татушка» на моей неудобно закинутой шее и каратная Андрюшкина запонка.
- Хорош в постели? – вопросительно кивает мужик на меня, сходу безоговорочно признавая в Андрее моего хозяина.
- Бесподобен! – самодовольно откликается Андрюха. – А как двигается! Сейчас посмотришь! Ром, пойди, потанцуй, мы полюбуемся!
- Прекрати! – шиплю я возмущенно.
- Дерзок очень, видишь! – обреченно сокрушается Андрей, повернувшись к своему неожиданному новому приятелю. – Знает, что стОит того, и спуску мне не дает. Какую музыку заказать тебе, Ромах?
- «Владимирский централ»! – огрызаюсь я.
- Для тебя – хоть «Маму для мамонтенка»! – Андрюшка вертит в пальцах «платиновую» карту швейцарского банка.
«Наш» охранник Миша, видимо, по-новому оценив ситуацию, внимательно озирается по сторонам. Ищет пути отступления? Или заранее пытается понять, с кем из посетителей клуба в конце вечера Андрюха схлестнется в решающей схватке?
- Андрей, ну, уймись! – я тихим шепотом пытаюсь образумить своего «инфант террибль»*. – Мы в чужом городе, в незнакомом месте. Мы с тобой сейчас огребём, если будем выделываться. Нас никакой охранник не спасет.
(*Enfant terrible (noun fr.) - несносный ребенок, человек, ставящий других в неловкое положение своей бестактной непосредственностью. – Прим. автора).
- Ладно, уговорил! – громко отвечает мне он и вольно хлопает меня по плечу. Потом оборачивается к любующемуся нашей парочкой соседу. – Ну, мужик, выпьешь с нами за знакомство? Я угощаю!
Бармен подает нам три виски. Мы сдвигаем стаканы:
- Андрей.
- Роман.
- Геннадий.
- Что!? – восклицаем мы хором.
- А что-то не так? – озадаченно переспрашивает тезка нашего с Андреем персонального кошмара.
Эта ночь распинает нашу привычную размеренную жизнь на многогранной дыбе ощущений. Неоновые краски. Пряные коктейли. Всепроникающая музыка. Новый Андреев «друг», придвинув в нашу сторону высокий табурет и наваливаясь грудью на Андрюшкин локоть, оплакивает свою неудавшуюся жизнь и нахваливает мои сногсшибательные достоинства. Андрей заказывает ему коктейль за коктейлем, а в промежутках между этим тянет меня на танцпол.
- Ром, мы с тобой уже сто лет не танцевали. Почему, а? Ты такой гибкий. Я хочу тебя, Ромка!
- Сальсу? – предлагаю я.
- Давай! – загорается он.
Клубное латино – пронзающий до глубины спинного мозга ритм, которым я упивался еще в доандрюшкину эпоху своей жизни. …Андрей переговаривается с ди-джеем. Они вертят перед глазами несколько дисков. Потом под своды «Двойного эсперссо» врывается чувственный плач Марка Энтони*.
(*Marc Anthony - музыкант, певец стиля «сальса», композитор. – Прим. автора).
От ди-джейского пульта он идет к центру зала. Идет такой походкой, словно он здесь – один. Мой Андрей. Да, он так умеет. Народ на танцполе уже разобрался «кто – с кем». Смотрят на меня. Я выхожу, словно нехотя. Черта с два, это не импровизация! Это был наш подарок на Милкин юбилей, номер ставил нам знакомый хореограф. Первые секунды выхода ставят все акценты. Андрюшка смотрит в сторону от меня. Делает несколько движений плечами. Замирает. Мужиииик! Как хорош ему сейчас этот костюм. Потом – оборачивается на меня и хлопает в ладоши. С этой секунды начинается моя партия. Я танцую партнершу. Нет, я – не баба. Я бОльшей половине здешних посетителей дам хорошую фору как мужик! Но я гибче. Йога, йога, тренировки. Я рисую бедрами «восьмерку». И в рядах публики раздается одобрительный гомон. Все, кто еще собирался потанцевать, теперь замерли и смотрят. Андрей, не глядя на меня, идет по кругу, освобождая нам место для маневра. И разгоряченная возбужденная толпа расступается перед ним, как перед Моисеем расступалось море. Пока он идет, я всё «кручу» восьмерку. Плечами и бедрами. Публика хлопает. Свистит. Потом – беснуется.
- Я насажу тебя, красавчик! – кричит кто-то в толпе.
Прикуси язычок, парень, а то Андрюха тебя так насадит - мало не покажется!
Андрей подходит, берет меня за руку и властно тянет к себе. По кругу зрителей проходит стон. Салаги, это только начало! Ладони зрителей подхватывают ритм наших движений и ритм биения наших сердец. Андрей, красавец, ничего не забыл: он делает резкий выпад на меня. Я покорно отклоняюсь, почти касаясь головою пола. В толпе кто-то ахает. Он наклоняется лицом к моему лицу и… дожимает меня, ставит на мостик. Перед моими глазами – его колени. Он замедленно, поддерживая движениями плеч и бедер только каждый четвертый «акцент», расстегивает и снимает пиджак. Зрители гудят и выкрикивают Андрюхе неприличные советы. Кто-то восхищенно произносит «Как стоит! Не дрогнет!» Да ладно вам, ребят. Я двадцать лет занимаюсь йогой, я из мостика могу выйти в стойку на одной руке и продержать равновесие минут двадцать. Андрюха знает это и не торопится. «Ах!» откликается публика на красивый жест, которым Андрюшка бросил наземь свой дорогущий итальянский пиджак. «Раз пошла такая пьянка!...» Он поднимает меня на ноги, обвивает рукой и приближается лицом к моему лицу.
- Ром, ты – мой! – шепчет он.
- Возьми меня, Андрей! – отвечаю я.
Когда мы зажигали в этом танце на Милкином юбилее, в зале были дети. И мы не могли позволить себе эрекции. Сейчас можно ни в чем себе не отказывать. Андрей разворачивает меня к себе спиной и, переплетя свои пальцы с моими, ведет меня вперед, чуть подталкивая коленями. Я качаю бедрами. Публика стонет.
- Что будет ночью? – спрашивает он.
- Ты пощадишь меня, Андрюш! – отвечаю я.
- Я тебя пожалею. Только – после! – говорит он.
И сложное чувство бьется в моей груди в ритме сальсы. Желание. Покорность. Дерзость. И азарт.
В самом конце танца мы прижимаемся спинами друг к другу. Сплетаем пальцы. Я прогибаюсь назад, скользя затылком по его спине вниз, почти до поясницы. Мне одобрительно хлопают. Потом за моей спиной повторяет мое движение Андрей. Он не может так низко прогнуться, как я. Но после его движения зал взрывается ревом восторга. Значит, у него – стоит. И с учетом его размера это слишком очевидно публике. Здесь понимают толк в размерах!
Под финальное крещендо Андрей разворачивает меня к себе лицом. И мы замираем, обнявшись и часто дыша. Зрители свистят, орут и восхищаются междометиями и восторженными матами. Вскинув руки, мы хлопаем друг друга по ладони и идем к нашей барной стойке. За нами теснится человек пять для «познакомиться». Теперь у Андрюхи больше поклонников, чем у меня. Вот так вот мимолетна слава!
Андрей отмахивается от угощений, заказывает нам обоим виски. И мы некоторое время чокаемся с желающими выразить нам самые разные чувства…. Через несколько минут, музыкальных композиций и коктейлей ажиотаж вокруг нас утихает. Народ рассасывается. Остается только наш «оруженосец» Гена. Он так и не сменил кумира. Сидит около Андрея и страдает по мне.
- Андрей, пусть он со мной потанцует, скажи ему, а? Ну, что тебе стОит? У меня такого не будет никогда в жизни. Я – никто. А у меня ведь тоже много чего было. Власть. И деньги. И восторженные девочки, готовые идти за мной на край света…. А теперь…. Эх!
- Ром, потанцуй с ним, - поворачивается ко мне Андрей.
- Не хочу.
- Ну, пожалуйста!
- Я не люблю других мужчин, Андрей!
- Верный мой, хороший Ромка. …Ну, я просто посмотрю. Потанцуйте, а? Немного.
Я сдаюсь, пожимаю плечами. И когда звучит очередной медляк, протягиваю руку нашему пьяному другу.
- Пойдем, амиго! Только, чур, слюни не пускать.
Геннадий вытаскивает меня в самый центр зала и скользит ладонью по моему бицепсу.
- Ты – обалдеть какой!
- Но-но, спокойней! – улыбаюсь я.
В танце он мгновенно обвивает меня руками и притягивает к себе за затылок:
- Ром, я бы лег с вами третьим.
- Что? – шарахаюсь я.
- КАК он любит? Я сделал бы всё, чего он захотел, - шепчет он заговорщицки. И я невольно склоняюсь ближе к нему. Он говорит то, что я готов слушать. – Я был бы твоими руками. Твоими губами. Ты приказывал бы мне всё, что угодно. И я всё это сделал бы твоему Андрею.
Я чувствую, как сладкий яд его слов сочится мне под кожу, и начинаю опасаться, что вечер закончится не так, как мы хотели.
- Тоже мне, змей-искуситель! Пусти! – я пытаюсь выпутаться из его объятий. - Или замолчи, или наш танец окончен.
- Боишься? – насмешливо выдыхает он.
Я чуть отталкиваю его от себя.
- Молчу. Молчу. Танцуем, - говорит он и затыкается.
Я двигаюсь с ним в ритм, едва встречаясь с ним коленями. И чувствую вожделеющий Андрюхин взгляд на своей спине. Ревнует, гад! Потом еще ко мне и придерется…. Я улыбаюсь своей мысли о предстоящем.
- Смооотрит! – не выдерживает молчания Геннадий.
- Знаю, - отвечаю я.
- Бьет?
- А тебе какое дело?
- Бье-е-ет! – снисходительно и сладко тянет он. – Но - любит. Cильно любит! Бьет потому, что потерять боится.
- Слушай, кто ты вообще, а? Чего пристал? Кто тебя просил лезть в наши отношения?!
- И ты его сильно любишь. И боишься потерять. «Любовь до гроба, дураки – оба!»
- Отвали! – я, наконец, вспылив, с силой отталкиваю его от себя. Он отлетает метра на три и впечатывается в полупьяную обнимающуюся пару.
- Тихо, тихо, Ром-ма! …Извините, - поворачивается он к потревоженным молодым пацанам. – Мы с товарищем повздорили….
Андрей в считанные секунды подлетает к нам от барной стойки и хватает Гену за грудки:
- Что ты ему сделал? – и потом, обернувшись ко мне: - Он полез к тебе, Ром?
- Оставь его, он ничего не сделал, - говорю я раздраженно.
- Нет, я видел. Ты мне ответишь, сука! – феноменально «логичный» Андрюха зло играет желваками. Охранник Миша преданно приближается к эпицентру разборки и замирает метрах в трех от нас.
- Всё, пойдем отсюда, Андрей! Хватит! – говорю я.
- Я тебя урою! – трясет его Андрей. – Ты распускал руки!
- Он просто сказал, что ты меня бьешь и любишь. Отпусти его, ты сам хотел, чтобы меня лапали.
Андрей растерянно стоит посреди танцпола.
- Ром, это – неправда!
- Что – неправда? Не бьешь или не любишь?
- Я не хотел, чтобы тебя лапали, - отвечает он. – Я люблю тебя. И… и никому нет дела до того, как я тебя люблю.
Прямо в центре танцпола он кладет ладони мне на плечи и приникает к моим губам властным поцелуем. Потом стягивает с себя пиджак и набрасывает мне на плечи.
- Я не хочу, чтобы на тебя смотрели. Никто! Идем! – он ищет глазами официанта: - Принеси нам счет к машине!
И уводит меня, обнимая за талию.
- Тебе не холодно, Ромка? – спрашивает он меня на улице.
Я отрицательно мотаю головой. А потом, охваченный каким-то странным, тревожным, безысходным чувством, прижимаюсь к его плечу. Мне хочется заплакать.
- Он что-то еще сказал?
- Нет. Только, что «любим» и что – «дураки». И это… такая… правда….
- Что, петушка обидели? – раздаются за нами ехидные слова.
- Чего-о-о? – возмущенно оборачивается Андрюха.
На лавочке курят что-то… излишне душистое… трое юных посетителей клуба.
- Правдочку сказали мальчонке? – продолжает задираться пацан.
- А ну, иди сюда, заморыш. Извинись!
- Ага, жлобов-охранников набрал, теперь яришься! Попробовал бы «раз на раз»?
- Ах ты!... – Андрей делает резкий шаг вперед. И любитель клубных вечеринок, клубных коктейлей и клубных… веществ… пропускает первый же удар. Андрей проходит прямою рукой в болевую точку над ключицей. Парень падает на колени, хрипит и перебирает ногами. Андрюха поднимает его за шиворот и встряхивает: - Повторяй: «Простите меня, Роман Дмитриевич!»
- Андрюш, прекрати балаган! – прошу я.
Двое приятелей задиры приступают к нам, подталкивая один другого и отчаянно труся.
- Ребят, я умею делать также, - киваю я на их корчащегося друга. – Если против троих не справляетесь, на меня лучше не суйтесь.
Один из мальчишек бежит за охраной.
- Повторяй: «Простите меня, я больше так не буду!» - зверствует Андрюха. – Повторяй, или станет больно!
- Пусти, козел! – скулит пацан.
Андрей ласково берет его кулак и нажимает болевую точку на запястье:
- Проси у него прощения, или уйдешь импотентом.
Бедняга извивается от боли. Из подъезда выходят два охранника.
- Угомонись! – прошу я.
- Сейчас он извинится, и инцидент будет исчерпан, - отвечает Андрюха. И встряхивает свою жертву, как мешок с картошкой: - Ну?!
Охранники останавливаются в трех шагах от нас, явно собираясь досмотреть, чем закончится это представление.
- Простите меня, Роман Дмитриевич! – сдается поблекший задира. – Я больше так не буду! Уй…
- И в будущем - думай, прежде чем сказать! – говорит Андрей и отталкивает парня к скамейке. Друзья подхватывают его и вместе втроем скрываются в кустах, выкрикивая на бегу какие-то невнятные угрозы.
- Палыч, а поехали по девочкам!? – неожиданно даже для себя говорю я.
- Чего? – удивленно переспрашивает Андрюшка.
- Ты так похож сейчас на себя молодого. Помнишь, как мы на Котельнической набережной с гопниками подрались? Там парень тоже пропустил твою прямую руку. И его друзья кричали, что ты его убил. И мы еще скорую вызывали, а она из-за пробок никак доехать не могла.
- Ну, те вообще с ножом полезли, – подхватывает мои воспоминания Андрей. – А ты его ногою выбил, помнишь?!
- Ага, а ты… а я,… а мы,… - перебиваем мы друг друга, воскрешая в памяти полузабытый эпизод.
- Ты про девчонок-то – серьезно? – вдруг спрашивает Андрей. И в его голосе мне чудится испуг. Я разочарованно зажмуриваюсь. «Не забирайте у меня большого сильного Андрея! Только не сегодня! Только не сейчас!» Но он, выждав несколько секунд, договаривает:
- Ну, ты – рисковый парень, Рома! Перед расплатой за пари хочешь нервы себе пощекотать? Поедем…. Будет даже интересно!
Холодок восторга пробегает по моей спине.
- Нет, всё! Давай в гостиницу. Я нагулялся.
- Йесссс! Мой Ромка - нагулялся! - лукаво подмигивает он мне, садясь в машину.
Охранник и шофер уже не жмутся чопорно, как в начале вечера. Едва машина трогается от клуба, Михаил уважительно оборачивается к Палычу:
- Ои-цуки*? Черный пояс?
(*Ои-цуки – дальний удар одной рукой в каратэ. – Прим. автора.)
- Черный, да, - говорит Андрей небрежно. – Удар когда-то был – убойный! Вон, Ромка подтвердит. Теперь, без тренировки - жалкое подобие.
- А правда?… - охранник на секунду заминается, а потом договаривает, - что вы в этот клуб поехали из-за того, что наши разгильдяи для вас номер с одной большой кроватью заказали?
Мы хохочем. И наши провожатые смеются вместе с нами. В дверях гостиницы, видимо, оценив усилия, с какими мы с Андреем удерживаемся от объятий, охранник невзначай предупреждает:
- Там… в лифте… это… видеокамеры стоят.
- Мы постараемся учесть, - благодарно кивает ему Андрей и опускает в его карман купюру. – Спасибо за работу, Миш!
- Доброй ночи! – отвечает тот.
В номере он сразу тянет меня в душ.
- Жалко смывать! – сокрушается он, пробегая пальцами по светящейся «татушке».
В первый год Любви именно в ванной комнате часто начинался наш секс. Потом эта привычка позабылась, ушла в прошлое. И сейчас Андрюхины руки, по-хозяйски покрывающие пеной мое тело, вспоминают наши первые, неумелые, волнующие ласки.
- Пощады попросишь?
- Нет.
- Ну, пожалуйста! Хочу слабого Ромку.
- «Слабых Ромок» не бывает.
- Смотри, а то всё сделаю по-своему!
- Пусть! – я отвожу глаза.
За девять лет он трижды «дожимал» меня до уровня плинтуса. Каждый раз – когда это ему было остро необходимо. Каждый раз – с моего согласия. И каждый раз – через зашкаливающую, на грани фола, жёсткость, почти жестокость. Те случаи ничего общего не имеют с легким, влюбленным доминированием, которое Он умеет мне дарить, и за которое я Ему бываю благодарен. Но те случаи – это тоже наша жизнь. И мы не согласились бы вычеркнуть их из памяти и из судьбы.
Сегодня мне не хочется боли: зачем?... за что?... Но еще меньше я готов сейчас потерять блистательного, сильного Андрея, легко укладывающего этот мир на лопатки. Какая к богу в рай «пощада»?! Оставим какие-то изюминки и на будущее. А сегодня – всё в твоих руках, Андрюшка!
Слегка надавив мне на плечи, он усаживает меня на край кровати, вкладывает в мою руку упаковку презервативов и, стоя надо мной, придвигается так тесно, что, освобождая от фольги латексный кружочек, я вынужден отклоняться чуть назад. В спальне горят ночники. Андрей двумя ладонями поднимает к себе мое лицо. И пока мои руки готовят его к страсти, а, может, даже к экзекуции, его взгляд властно приковывает меня к себе. У меня сладко тянет под ложечкой. «Мсье знает толк в извращениях». Не произнеся ни слова и не отрывая от меня глаз, Андрей кладет меня на спину. Я растворяюсь, тАю в его взгляде. И только на границе сознания - без страха, без досады, скорей с удивлением - пульсирует вопрос: «неужели обидит?»
Он наклоняется надо мной. На презервативе, конечно, есть немного смазки. Но я с трудом представляю, какая нечеловеческая осторожность и какой самоконтроль потребовались бы, чтоб при Андрюхином размере и таком тонком слое любриканта всё прошло комфортно.
- Роооома! – почти беззвучно шепчет мой Любимый.
- Твоооой! – так же отвечаю я.
Напряженное ожидание боли смежает мои ресницы. Он входит. Медленно. Так нежно, что у меня перехватывает дыхание. Мы уже опытные с ним. Знаем, что и как нужно делать. Он выбирает угол, под которым ему доступны все мои чувствительные укромные места.
- Роооома мой! Не бойся! Не обижу! Мой хороший!
Я недоверчиво, не сразу отдаюсь осторожному и трепетному ритму: всё опасаюсь резкого движения. Лишь через пару минут во мне словно расслабляется натянутая струна, и предчувствие восторга робкой судорогой сводит всё внутри. Андрей ложится на меня, меняя угол.
- Так нормально?
Я тону в его заботе. Его нежность кружит мою голову. А ведь сам Андрей не может расслабиться. Начни он двигаться в «своем» ритме – и это моментально отзовется болью для меня.
- Андрюш, сильнее! – шепчу я. - Чтоб – тебе….
- Нееееет, - отвечает он протяжно. – Сильнее не будет. Сегодня все будет для моего Ромки.
Я веду ладонями по широким плечам, дотягиваюсь губами до его скулы.
- Андрююююшка. Ласковый. Огромный.
- Твой!
Моё вожделение прорывается стоном. Он привстает на вытянутые руки:
- Сегодня кончишь подо мной.
И продолжает томный «танец», удерживаясь на выпрямленных сильных руках. Я прикрываю глаза от… смущения? …благодарности? …стыда? Черт тебя дери, Андрюх, как ты делаешь это на десятом году совместной жизни!? ...И дарю себе ласки, доводящие меня до исступления.
- Тебя хотели ВСЕ! Весь зал! Весь клуб! – шепчет он, не сводя с меня завороженных глаз. – А ты кончаешь подо мной! Ты понял?
- Да!
Истома растекается по моим ногам и пояснице.
- Сладко? Любишь? Хочешь? – спрашивает Андрей.
И я, уже не в силах обуздать свое дыхание, только киваю в ответ.
Вдруг он полностью выходит и замирает надо мной на долгие секунды. В темных глазах отражается огонек ночника.
- Что? – я с вопросом поднимаю брови.
Он улыбается. Молчит. Слегка прищуривается, кусая губы. Берет меня за руку, переплетая свои пальцы с моими. А потом… ложится лицом вниз и, не выпуская моих пальцев, тянет меня в свою сторону.
- #&@###... – выдыхаю я разговорно-русскую восторженную, ласковую тираду. И стремительным движением вхожу.
- Мужиииик… Котяра,… - стонет подо мною Андрюшка.
Десятка через два движений я опрокидываю его на бок, чтоб освободить его правую руку, и говорю с нажимом:
-…Сам!...
Андрюхин локоть послушно начинает двигаться. Быстрее. Чаще. Я ускоряю движение бедер. И Андрей начинает кончать первым:
- Ррррооооома!
Я захлебываюсь оргазмом вслед за ним. Закашливаюсь, надсадив горло стоном. Утыкаюсь благодарным поцелуем в его спину. И пару минут мы молчим, прижимаясь друг к другу и неспешно выходя из нирваны.
- Очень громко было? – спрашиваю я потом неловко.
- Нет, - успокаивает Андрей. - У Митьки в комнате - не слышно. Здесь же три стены: гостиная, санузел.
- И кто под кем кончил? – поддразниваю я.
- Я под тобой! – в его голосе звучит смирение.
- Идем курить! – я легким касанием отталкиваю от себя его ягодицы и, накинув белоснежный махровый отельный халат, выхожу на балкон.
Далеко под нашими ногами – пятнадцать высоченных отельных этажей! – теплится фонарями набережная. Пробиваясь сквозь листву акаций, свет ее становится зеленоватым. Золотые бусины моста уходят вдаль, за Волгу. А там, на низком левом берегу, мерцают огни города-спутника – Энгельса. Я вдыхаю теплый ветер полной грудью:
- Господи, какая ночь!
Андрей с таким же восхищением замирает рядом. Триллионы кубометров упругой, трепетной, пропитанной южным ароматом темноты: на восток – в Заволжье, в степь, до самого Урала, на юг – над зеркалом водохранилища, до Каспия. Бездонный звездный купол, уходящий в бесконечное пространство. И мы - вдвоем: забытые, потерянные миром. Укрытые от всех своей любовью, как два мотылька, застывших в янтаре.
- Красиво! – выговаривает Андрей, рядом со мной опираясь на перила балкона. И, подчиняясь властной, в унисон звучащей в наших душах силе, мы тесно прижимается плечами.
- Сигарету дай! – прошу я, полуобернувшись к Любимому.
- Ты ж не куришь!
- Ладно тебе! С одной – не закурю.
Андрей протягивает мне пачку, щелкает зажигалкой. И две новых крошечных, парящих рядом звездочки вплетают свет в сложный узор этой ночи.