Начальник штаба батальона майор Гришин слыл человеком суровым, но не вредным. Бывало, в курилке травил байки с солдатами. Но в гневе был яростен, и во время разноса шрам на левой щеке (говорили, что это фронтовое ранение) белел, щека дёргалась. Так что солдаты его побаивались и предпочитали обходить стороной. Ну а матерщинником майор был отменным. Все распоряжения он начинал, да и заканчивал, обязательно крепким словом.
Дело происходило в далёком 64-м, а может, ещё более далёком 63-м году прошлого века. Было объявлено комсомольское собрание батальона. Оказалось, некий рядовой, а может, даже ефрейтор какой-то части обратился к министру обороны Маршалу Советского Союза Малиновскому с открытым письмом, в котором осуждал нецензурную брань, царившую в армии.
Перед началом собрания ко мне подошёл командир роты капитан Азамаев:
– Выступишь на собрании.
– Товарищ капитан, не стану выступать: мне сказать нечего.
– Как это нечего? – возмутился капитан. – Вопрос правильный, мы обязаны поддержать. В общем, поручаю тебе как редактору стенгазеты. Найдёшь что сказать.
Капитан был человек мягкий и телосложением, и характером. Но спорить не имело смысла. Выступать придётся, вызовут: там всё расписано. А что говорить? Осудить и заклеймить позором своих товарищей? Стыдно: сам-то от них ничем не отличаешься.
Собрание шло, с трибуны говорили правильные слова: одобряем и поддерживаем. Эрудированный сержант Каневич, недоучившийся в университете, ударился в историю:
– Корни нецензурной брани уходят в далёкое прошлое. Пользуются этим жаргоном всякие уголовные элементы: воры, бандиты, хулиганы, спекулянты. Товарищи, всё правильно написал ефрейтор... И у нас это часто встречается: употребляем не к месту всякие непечатные выражения. А разве трудно от них отказаться? Просто привыкли и не замечаем. Скоро мы выйдем на гражданку, и там с этими привычками будет трудно. Давайте уважать себя, следить за своей речью, мы же не зэки какие-нибудь.
Собрание отозвалось дружными аплодисментами, в которых утонул оппонирующий шёпот повара Горелика: "А харчо без перца не бывает". Я в это время, лихорадочно обдумывая предстоящее своё выступление, завидовал смирным Гафурову и Абдуллаеву, сидевшим справа. Их никто выступать не принуждал. Из них и в казарме, бывало, трудно было вытянуть фразу, а уж затолкать на трибуну – и в голову никому бы не пришло.
В тихом ефрейторе Савине, ходившем в активистах и мечтавшем добыть сержантские лычки, вдруг проснулась гражданская совесть:
– До каких пор мы будем мириться с этим позорным явлением? Нам должно быть стыдно перед нашими матерями и сёстрами! Как сказал капитан Козленко, с этим позорным явлением в Советской Армии надо кончать! Я лично обязуюсь. Все мы читаем художественную литературу, смотрим кино, разве кто-нибудь употребляет там такие слова, которые можно услышать в казарме? Это вредная привычка, и я призываю всех...
Но вот назвали мою фамилию. К тому времени речь была готова.
– Есть такая поговорка: "рыба гниёт с головы". Да, это правда: мы, солдаты, часто допускаем в общении друг с другом всякие нецензурные выражения. Но и от командиров нередко слышим такое же: от сержантов, а иногда и от офицеров. Так что, если наводить порядок, начинать надо с командиров.
Я смотрел вглубь зала, поверх офицерских и солдатских голов, и мне мерещились наряды вне очереди за дерзость. Единожды рискнул бросить взгляд на первый ряд, где сидело батальонное начальство, и съёжился, поймав суровый немигающий взгляд майора Гришина. Показалось, что обе его щеки нервно дёргаются. Ну, думаю, пропал. Сожрёт раскритикованный майор. Кому непонятно, что это камешки прежде всего в его огород?
Вернувшись на место, услышал сзади обнадёживающий шёпот Горелика:
– Я тебе сухарей насушу, на губе* не пропадёшь.
Но вот собрание закончилось, толпа повалила к выходу. Майор оказался поблизости, я пытаюсь протиснуться, уйти от него подальше, и вдруг слышу скрипучий майорский, на весь зал, возглас:
– Ну, б...., молодец, хорошую речь сказал. Умные у нас солдаты, .. твою мать!
Каневич через несколько месяцев досрочно демобилизовался: поехал доучиваться. Савин, как человек благонадёжный и во всех смыслах лояльный, был произведён в секретари комсомольской организации, а затем в сержанты. Ну а мне, горжусь, досталась высшая награда – похвала сурового майора Гришина. Причём скоро, без задержки, что называется, по горячим следам.
________________________________
*губа - гауптвахта