18
Тайны... Странные, неизвестные, непознанные. Основы вселенского мироздания, хрупкий внутренний мир человека, откровенное открытие в себе новых резервов. Преодоление прошлого, неизвестность будущего, плаванье по течению в настоящем, возможность спорить с судьбой и делать её в своих интересах. Это влечёт человека из века в век, заставляя задумываться о том - что с тобой было, как ты сейчас, и будешь ли ты дальше.
Крылатые... Это они. Это те, кто ходил по расплескавшейся синеве в сапогах, стирая грань между небом и землёй, загребая с высоты рассветы в ладони и провожая рассыпавшиеся по серебристой глади реки закаты. Крылатые... Нам жизнью была подарена возможность летать, отдавая своё сердце небу. Для кого-то - это незаметная обыденность, а для нас - зовущая к себе тишина, непознанные пределы твоего внутреннего «Я», и распахнувшаяся в полёте душа. И нам не всё равно, что мир может быть чёрным, искорёженным в жестокой людской злобе. Нам не всё равно, что земля наша пропитана кровью и откровенно плачет. Мы за всё заплатим этой земле, и плата у каждого будет своя.
Сладкая боль и горький смех. Нет!.. Это - боль по боли. Это - как стеклом по стеклу, когда возникает острое желание остановить скрежет. Это - когда печаль и радость пополам, когда чувство восторга и неизбежность страшных мгновений пополам. Всё - пополам. А ещё чувство, когда тебя держит вера в то, что встанет рассвет, солнце пробежит лучами по небу и принесёт новый закат. И придёт ночь, где во сне стираются грани, где ты, оттолкнувшись от земли, летишь с обрыва в синюю бездну, где ты бежишь куда-то через - не могу. Бежишь, бежишь, бежишь...
Он бежал по тропе, затянутой нескончаемыми переплетениями диких причудливых лиан. Он бежал, перепрыгивая через поваленные на пути деревья, встречающиеся валуны и бегущие вниз по течению ручьи. Первозданная природа влажных джунглей. Густая тень от высоких раскидистых деревьев и идущая от них прохлада, делали бег лёгким и быстрым. Низ его живота прикрывала тонкая шкура. Длинные волосы были перетянуты повязкой, сплетённой из лианы и завязанной сзади тугим узлом. За плечами висел колчан со стрелами, свитый из той же лианы, и небольшой тугой лук. Рядом с ним бежало животное, похожее на огромную собаку. Из распахнутой пасти торчали острые клыки, а вырывающийся из неё рык напоминал голос разъярённого тигра. Издалека до него доносился грохот барабанов и крики чёрного племени, танцующего свой ритуальный танец возле костра. Огонь их факелов очерчивал светлый круг, уходивший в темнеющее вечернее небо.
Он бежал, чувствуя позади жуткую опасность. Треск сучьев и звериный рёв огромного животного преследовали его: он всей кожей чувствовал горячее дыхание за спиной. Сеть из крепкой паутины, сплетённой большим пауком между деревьями, залепила ему лицо. Не сбавляя бега, он судорожно сдирал с себя противную липкую вязь. Понимая, что ему не уйти от дикого чудовища, он бежал, бежал, бежал... Необходимость принять удар животного на себя лезла ему в сознание, заставляя хаотично искать выход из этой борьбы. Выбежав на просторную поляну, он резко остановился и всем телом развернулся навстречу зверю. Бегущая рядом собака вскочила на огромный валун и со злобой зарычала, показывая зубы в жутком оскале. Взрывая землю копытами, на него летел огромный дикий буйвол с толстыми мощными рогами и, почему-то, с кольцом в носу. Издавая утробный рык, буйвол резко остановился и заревел, втаптывая траву во влажную землю.
Он встал на пути зверя, расставив ноги удобнее для упора. Буйвол медленно двинулся вперёд. Когда до них оставалось метра три, собака резко прыгнула буйволу на шею и, схватив его клыками за шкуру, начала рвать. Разъярённый от боли буйвол кинулся на него. Он успел схватить зверя за рога, и тут же получил мощный удар лбом, сваливший его с ног. Буйвол прижал его к земле, не давая пошевелиться: он лежал в тисках мощных рогов словно прикованный. Собака упорно рвала шкуру, и от этого буйвол немного ослабил напор. Взяв зверя покрепче за рога, он стал выкручивать ему голову быстрыми и резкими толчками, упорно поворачивая её в сторону и рыча в ответ в его морду. Подгибая колени, буйвол недовольно засопел и стал медленно заваливаться на бок. Немного освободившись, он помогал себе ногой, выворачивая голову быка всё круче от себя. Буйвол глухо захрипел и рухнул на землю, разбрасывая вязкую слюну по траве. По загривку буйвола стекала густая тёмная кровь.
Он вытер пот с лица. Оскалив пасть, собака тёрлась в ногах и преданно заглядывала ему в глаза. Он посмотрел на побеждённого зверя.
«Ничего, полежишь немного, потом встанешь и уйдёшь по своим делам», - присев перед мордой буйвола, он погладил кучерявый чуб, потрогал вставленное в нос кольцо и, зачем-то, ещё подумал: «И всё-таки завалил я тебя».
Из-под ресниц на него смотрели послушные глаза дикого зверя. Ему захотелось стукнуть себя в грудь и по-тарзаньи заорать на все джунгли.
- Вань... Вань, - кто-то тронул его за плечо, и он очнулся от сна ничего не соображая, словно только что вышел из тех джунглей. - Ты слышишь? - над ним склонилось лицо Наташи. - Чего рычишь-то?
- Ой... Да приснилось, - пробормотав ещё что-то, он вновь провалился в крепкий сон до утра.
Поздняя осень с холодными дождями и снегом, с неожиданными всплесками редких солнечных дней вползала в жизнь уверенными шагами. Это была их очередная осень - нежная и красивая, а если хорошо приглядеться, то и загадочная. Они с Наташей зависли в этой осени в томном ожидании изменений в их жизни. Он с затаённым нетерпением ждал от неё признания в том, что она ждёт ребёнка. Сибирская осень в конце октября, волшебная и пьяная в безысходности наступающих холодов, волнующая и тревожная, кажется, понимала, что больше не вернёт улетевший прочь жёлто-красный листопад. Она дарила тот осенний покой, когда от торжественности происходящих изменений в природе звенит блаженство и тишина. Прихваченная утренними морозами, листва приятно хрустела под ногами, деревья беззащитно и стыдливо прикрывали наготу густым инеем, замёрзшее небо затаилось в ожидании крепких минусов. Ещё не зима, но уже далеко не осень. И время, кажется, замерло на определённой точке, напряжённо ожидая холодов.
И вдруг внезапно и резко, в тягучую сибирскую тишину падает настоящая зима, заковывая всю округу в лёд. На выпавшем полотне хрустящего снега появляются первые следы: от быстро пробежавших шагов, от колёс машин, успевших отъехать поутру, от лёгких треугольников птичьих лапок. Ты выходишь ранним утром во двор, полной грудью вдыхаешь настоящий зимний морозец и улыбаешься миру, вновь одевшему себя в холодные одежды. Начинается новая, запорошенная снегом и скованная льдом жизнь. Ты поселишься в ней, и вместе с природой заболеешь тихой тоской в ожидании тепла.
Ко двору ли пришлась зима, наступив так резко и внезапно? Ей совершенно нет до этого никакого дела. Она живёт по своим законам - от жгучих морозов до нескончаемых метелей. С неба непрерывным потоком падает снег, забивая город причудливыми узорами хрустально-чистых снежинок. И в один из таких дней вдруг замечаешь, что тебе захотелось встать и выйти на волю. Тебе захотелось прогуляться навстречу падающим снежинкам, оттаивая душой, словно ты был заморожен как та повисшая с крыши сосулька, как тот мамонт в вечной мерзлоте. И ты идёшь, подставляя лицо морозу, снегу, солнцу, ветру. Ты обретаешь равновесие и падаешь в зиму, не зная пределов охвативших тебя чувств в этом замороженном мире. Это хорошо, что у нас есть зима.
Козырнув полковнику Щербинину про неотложные дела, он съездил и забрал Хана из госпиталя. Они ехали по странно свободным дорогам: машин было мало, и местами можно было прибавить скорость.
- Вова сразу на ковёр вызовет. И даже не вызовет, самим надо идти, - Вовой они за глаза называли полковника Щербинина, полковник знал об этом и иногда подковыривал: «Вовой-то, что сейчас не навернули?» - Так что, продержаться нам надо, Хан. Понял? - Хан кивнул. - Орать не будет, но жёсткий разговор может включить.
Они не стали ждать вызова полковника и сразу прошли в кабинет. Взявшись за дверную ручку, он вздохнул поглубже и решительно открыл дверь.
- Разрешите, Владимир Петрович?
- Здравия желаю, - буркнул у него за спиной Хан.
- Здравия желаю. Проходи, садись, Неволин. Ну и ты, герой, тоже. Не топчись там у двери. - полковник внимательно смотрел на Хана. - Как дела?
- Хорошо, товарищ полковник.
- Хорошо? Надо, чтобы раньше было хорошо, а не позже. Неволину спасибо, что упорно стоял на своём. И запомни, Сахьянов, если что случится, то башка у него слетит, - полковник ткнул в его сторону пальцем. - Понял?
- Так точно, товарищ полковник.
- Офицеры, россияне. Поснимать бы по звёздочке с погон за такие дела, - полковник постучал пальцами по столу. - Ладно. Обошлось и ладно. Неволин, тут у нас концерт намечается к профессиональному празднику для ветеранов. А твои ребятки петь и плясать умеют. Вот и давайте, пляшите.
- Владимир Петрович, почему опять мы? Пусть молодые пляшут, - мысленно он перекрестился: споём и спляшем, Вова, у полковника явно было хорошее настроение, но для приличия нужно было немного притормозить.
- И молодые впрягутся, будут петь, плясать, и стишки говорить. Из чего-то надо концерт составлять. Вот и покажите ветеранам, что достойные, что не посрамили славные традиции подразделения. Давайте... В актовый зал и решайте там с худруком.
- Некому у меня плясать.
- У тебя Щеглов вон какой плясун, хоть на балет его сдавай. Во, орёл стоит, пусть идёт и пляшет, - кивнул полковник на Хана. - Хоть по-своему, по-бурятски с бубном. Надо! А если что, то это приказ. И без лишних разговоров. Всё, дел у меня куча. Идите.
- Есть, - кивнул он, подмигнув Хану, и ещё раз возразил полковнику от двери: - Товарищ полковник, старые мы уже плясать.
- Иди и выполняй.
В коридоре у окна, смеясь и бурно обсуждая что-то, стояли ребята и ждали их с Ханом. Приняв Ханчика в круг, они потолкали его немного, кто-то успел отвесить ему лёгкий щелбан в лоб и тут же пожалеть.
- Поржали? А теперь дружно в актовый зал, плясать будем, - сказал он в удивлённые Пашкины глаза. - Концерт для ветеранов, Паша, без твоей пляски не состоится.
- Чё плясать-то? Мы чё, крайние?
- Приказ: плясать хоть чё, хоть балет на цыпочках. Гроза с Ханом, прошла мимо.
Они сидели в актовом зале, дожидаясь прихода худрука, который в срочных делах отлучился на пять минут и пропал на добрый час.
- Федь, как ты вчера? Сильно попало? - он устало отвалился на спинку сиденья и закрыл глаза.
- Феде вчера полный арест был, - Федя протяжно вздохнул. - Я ей - мяф, она мне - гаф. Сегодня хоть тут тихо, отдохнуть можно.
- Это только ты так можешь. Спалил весь мальчишник в выходной, - Пашка грозно взглянул на Федю.
- Иди чечётку чётче стукай. Не халявь. Чё паришься тут? Выгнать бы тебя в краснознамённый ансамбаль. Стукай, да стукай там ладошками по голяшкам.
- Федь, я без тебя не пойду. Чё злой-то такой?
- И тёщеньку тебе, Паша, на полный постой в хату. Навечно!
- Ты чё каркаешь, а? Тёщенька... Ты все выходные на кругу лапами топал, и нас ещё спалил. Алька два дня, как мустанг по городу скакал в поисках волшебных черевичек. Вань, убери его отсюда! Я даже заикаюсь на тебя, Федя.
- Мероприятие Федя нарушил, а Паша пиво не попил. - фыркнул Федя в сторону Пашки. - Вспомни, как сам завалил всё той осенью. И чё? Мы тоже хотели тогда пиво попить.
- Когда, тогда? - Пашка тоже фыркнул в сторону Феди в полном возмущении.
- Когда ты картошку на даче ковырял. Так наковырялись с тестем, что поутру на стрельбах пару раз мимо слил. А мы отчитались - герой Паша.
- То другой был случай, особый. А тут уговор нарушен.
- А на комиссию, какой ты тогда привалил? Кто за тебя анализы сдал? Или отшибло?
- Федя, я пять раз сказал спасибо, что не кинули. И чё?
- Ничё. Иди и пляши, а я не пойду.
- Если у тебя со вчерашнего жар в пятках, так это не моя печаль. Дома надо было меньше скакать. А то разошёлся с радости великой, гости у него, пьёт он и танцует. Танцор.
- На себя посмотри, чё сам у тестя делал.
- Алька вон коня своего загнал за выходные, до пены из выхлопушки, - Пашка приподнялся и глянул на дремавшего Олега. - Я сам видел, клянусь.
- Сходи и на своего погляди, у него сзади пятки подтёрлись. Каждый день копытами бьёшь, всё куда-то скачешь галопом. - хохотнул Федя. - Смени коню подковы, Паша, у него подошвы уже красные.
- А твой конь заржавел, пока ты пятки об пол шлёпал. Теперь ты спец-плясун у нас. Давай, дуй прямиком к Наде Бабкиной фигуры крутить.
- Отвали, а. Дай тихо хоть тут посидеть.
- Мозоля, поди натёр? А, Федот? Не хромай, кто тебя бегемота в горы потащит.
- Паша, иди-ка ты на арену. А то я ритма не слышу. И коленки держи выше, когда плясать будешь.
- Вместе пойдём.
- Щас прям. Пашка, а твой конь язык отвалил от суеты с тобой. Я его утром по холке погладил. Терпи, говорю, скакун - грива нечёсана и под хвостом грязь. Он мне жалобно иго-го, и слёзы потекли. Ты бы хоть помыл его.
- Стужа лютая стоит, мочить жалко. Застужу, грипп с чиханием пойдёт, копыта примёрзнут.
- Ну-ну. У него уже фары от стыда в землю глядят.
- А у твоего, сопли зелёные и сосульки из-под ноздрей. Я его утром погладил по морде и подтёр их, а он чихнул и новую порцию выдал. Клянусь, Федь. Сходи и щас прямо посмотри.
- Не ври. Схожу и посмотрю.
- Заодно и пятки маслом смажь, чтобы отмокли. Легче плясать будет, - гыкнул Пашка. - Ухлестал поди, за выходные.
- Да чтоб они у вас завтра примёрзли, что ли. Чтобы вы пешком оба. Всю башку снесли, - он подрёмывал, вслушиваясь в безобидную перебранку.
- Чё ты такой сонный? - Пашка всем корпусом развернулся к нему. - Над дитём всю ночь трудился?
- Не выспался. Быка ночью в джунглях завалил. Чё к чему?
- Одно слово - деревня. Одни быки снятся, - Пашка отвалился на спинку сиденья. - Победил?
- Аха. Ещё с Ханом на ковёр к Вове ходили. Тоже поди, нервы не железные.
- Вань, ты вытащил Хана и сам теперь пустой. Я же вижу, - Пашка заглянул ему в глаза. - Надо доверять. А ты делаешь всё сам, в одиночку. Потому что такой упёртый. Ты не один, не вали всё на себя.
Ребята видели, что его настроение было на нуле. Послушав Пашкин диалог, Федя как бы намекнул о возможных последствиях:
- Паша, не бузи. А то Ванькино пл... станет самым ласковым.
- Федь, ты дочку ноздрями не сдуёшь? Паровоз. Разъел харю. Не берём его больше, пусть навечно дома сидит. И компот ему не давать.
- Как же ты, без Феди-то? - улыбнулся он Пашке.
- Да он между кустов не пролезет. Застрянет. Его ни один БТР скоро не увезёт. Тр-р кобыла. Слазь до ветра, Федот.
- Не ври, я вес держу. Хорошо, я останусь. А ты РПГ и печенег попрёшь. Как Ленин бревно, с подскоком. Так что, до ветра вместе пойдём.
- Зацокаешь зубами на привале, и ещё не раз подвалишь под Федин бок, - он широко зевнул: Федин размеренный бас успокаивал и клонил в сон, и он бы уснул, если бы не Пашкин звонкий голос.
- Ну и попру, напугал. И под боком твоим не курорт, орёшь много в ухо. А я тебе не Арина Родионовна чи-чи-чи всю ночь петь.
- Пашка, я же тебя спас однажды. Помнишь, ты вопил: Федя, у меня насморк! А Федя, как конь тянул тебя через речку, вместе с твоими соплями. Ты потом гыкал довольный, что перелез шибко быстро.
- Не говори. Ты так против течения пёр, что я дна ногами не доставал. Ледокол, пл...
- Ещё две дозы выпил тогда, больной ты наш. Все мокрые и холодные по одной, а ты довольный две. Вань, убери его отсюда!
- Федь, в следующий раз ты круче зачихай, пусть он тебя тащит, - включился он в их перебранку. - И выпей две дозы. И Пашкину отбери для крепежа.
- Напугали, боюсь. Тьфу-тьфу в сторону и тук-тук по дереву. Никого не надо таскать, будем все ходить и бегать. Не каркайте, - Пашка глянул на входную дверь. - Где этот культурник?
- Притоптали вы тут травку, - дремавший в стороне Олег подсел поближе. - Развалились и чешут. А я сплю, дочка ночью плакала от прививки.
- Чё проснулся? Спи, музыку пока не дали, - Пашка сдёрнул армейскую кепку на нос Олегу.
- Вань, хорош им брехать, гони на сцену. А меня оставь, я тоже спать хочу, - Олег вернул кепку на затылок.
- Хо-хо. И кто это к нам пришёл! - Федя повернулся в сторону Олега. - Всё, Паша, теперь вы вдвое больше чечётки настукаете. Ай-да-нэ-нэ вам в подмогу. Беречь их надо, ценные плясуны у нас, Вань.
- Не, Федот, не отвертишься, - Олег потянулся до хруста. - Придётся и тебе потопать.
- Не слабо же? - вставил тут же Пашка. - А беречь... Так мы знаем как нам надо беречь друг друга. Иначе, ребят, - Пашка встал навстречу подходившему худруку. - Давайте уже плясать, а то всё настроение проходит.
Он оглянулся. В стороне сидели Игорь и Хан, и о чём-то тихо говорили. Хан был скован немного и не очень разговорчив, только улыбка незаметной тенью пробегала через его лицо. У него в голове вновь мелькнула мысль:
«Когда-то и мы с Лёхой сидели вот так, сближаясь до крепкой дружбы. Сиди, Хан, и улыбайся. Всё у нас хорошо».
Рядом по вопросу пляски напирали друг на друга Федя и Пашка, который возмущался, что Федя не идёт плясать. Он улыбнулся:
«Пусть болтают... Вайс, теперь я понимаю, как тяжело тебе было уходить. Я тоже не смогу без ребят. А ведь придёт время, я закрою двери и скажу на прощание: всё, ребята, простите, больше не могу».
Музыка играла на полную мощность. Ребята репетировали на сцене, а они с Федей сидели в зале и наблюдали. Наклонившись, Федя сказал ему что-то, только он быстро уплыл в сон и не услышал. Проснулся он резко и внезапно от увиденного быстрого сна, которому был очень удивлён. Он никогда не видел таких ярких снов, снившихся ему сегодня. А может, и видел, только не помнил. Этот короткий сон врезался ему в память. Позже он будет сниться ему ещё и ещё... Светлое серо-голубое пространство. На фоне его, в зажатой в чьих-то пальцах светящейся нитке, слегка раскачиваясь в стороны висит такое же светящееся кольцо. Было острое ощущение, что сейчас этот «кто-то» разожмёт пальцы и отпустит нитку: кольцо упадёт и разобьётся на мелкие осколки. Это только казалось. И сейчас, и потом, он всегда успевал проснуться, прежде чем разомкнутся эти пальцы. Вскинув глаза, он огляделся вокруг.
- Спи, Вань, пусть пляшут, - буркнул Федя.
- Фу-у... Отключился. Сны, какие-то странные стал смотреть. И сейчас кино было, даже проснулся от него.
- Смотри и смотри, чё тебе.
- Долго спал?
- Минут пять, не больше. Ещё и сон посмотрел. Что снилось-то?
- Да так, ерунда какая-то, - он тяжело потянулся. - Прохалявить, что ли? Скажем, что все плясали, а у нас с тобой не получилось.
В углу хлопнула входная дверь, и в актовый зал вошёл полковник Щербинин.
- А вы что сидите? Ребята пляшут, а вы почему не на сцене?
- Не окосей, Федя, - они вскочили на ноги, и он краем глаза заметил как поползли вверх Федины глаза.
- Товарищ полковник, у них лучше получается, - Федя говорил с придыхом, чувствуя, что надвигается полный конец их халяве.
- Как это не получается? У них получается, а у вас нет? - возмутился полковник. - А я давно наслышан про ваши пляски. И про стриптиз под «Секс Бомб» по праздникам. Хоть бы показали мне разок, - полковник нахмурил брови. - А сейчас на сцену. Всем. Подготовить номер от всей группы, а не от отдельной её части.
- Товарищ полковник, старые мы уже с Бабахиным плясать.
- Не можешь плясать? Тогда пойте дуэтом, вместе с Бабахиным. Тяжело ногами стало махать? Что-то не верю я. Вообще-то, культурно-массовые мероприятия у нас никто не отменял.
- Товарищ полковник...
- А как вы хотели? Они отдувайся за вас, а вы сидеть будете? Мне хоть сзади топайте и хлопайте, но чтобы были всей группой.
Они с Федей нехотя полезли на сцену. Там, улыбаясь во всё лицо, стоял раскрасневшийся Пашка. Его довольная харизма светилась во весь ряд зубов, как бы говоря им - халява пронеслась мимо.
- Не скаль зубы. Показывай, куда тут ноги выворачивать. Только, худрук, - Федя повернулся к худруку, - если доски твои лопнут, то ремонт не за мой счёт. Я предупредил.
Сделали они эту пляску. Дали с притопами и прихлопами, по коленкам и об пол, с прыжками и топотушками. Шесть здоровых лбов в красных расписных рубахах с кисточками, в начищенных до блеска берцах, с куражом и молодецким задором выворачивали коленца как заправские танцоры. А если учесть, что в пляску были включены современные мотивы в виде брейк-данса под рэп-музыку, которые успешно исполнили Игорь и Хан, то выглядело это вполне достойно и красиво. Особенно внушительно смотрелся Федя: под его топотушками, в тон музыке и тщательно выполняемым фигурам, пол стонал и покрякивал на разные лады. У Олега всё получалось по-гусарски стильно и благородно: его пляска подчёркивала утончённость и выправку офицерского достоинства. Пашкин задор, скорость исполнения пляски и смешная забористая удаль оживляли зал и заряжали зрителей идущей от него энергией. Ну а как же? Пашка ведь у них профи по танцам. А он выплясывал - как командир, чинно и размеренно. Его неторопливый перепляс с серьёзным до невыносимости лицом, соответствовал званию и солидности командира. Ветераны улыбались и хлопали в ладошки. Сидевший в первом ряду полковник Щербинин слегка потирал пальцем под носом: может, от удовольствия, может, от того, чтобы не расхохотаться. Знал ведь он, что сможем и сделаем. По-русски...
Русский народ - это великий народ. Хочет кто-то это слышать или нет, и будет ли упираться по этому поводу, но это так. Только сейчас мы одного не поймём - почему вдруг мы стали против кавказцев, а кавказцы против нас? Почему вдруг прибалты стали открыто говорить о ненависти? Почему вдруг была Грузия с известными событиями 2008 года? Почему вдруг братская Украина встала против русского языка? Даже на том же Кавказе многие на русском только и общаются. Всё в этом мире спорно, но никогда ещё зло не порабощало Россию. Россию поработит лень и анархия, но не смена народности и какие-то завоевания. В России всё и всегда решал народ, проснувшись от лени и голода. Разбудить Ваньку-Илюшу с печи очень тяжело. Но если его разбудили, то он ни с чем несравним.
Так что, люди добрые, это хорошо, когда народ в России поёт и пляшет и не взялся пока за вилы. Если сравнить, допустим, «лезгинку» с танцами других народов, с тем же «брейк-дансем», придуманным африканцами, или с той же бразильской «капуэрой», то в каждом из них мы найдём свой колорит и национальную гордость. «Лезгинка» - это наше общее культурное наследие, это музыка - равносильная «калинке». И нужно уважать нашу общую самобытность. Злоба, как и любовь - это неудержимые дрожжи: их крошечная доля крепко заквашивает всё вокруг. А ведь так хочется быть за великую и неделимую. Мы, в конце концов, когда-нибудь все помиримся, нельзя жить стравленным народам на общей земле. Иначе - не быть России.
За лобовым стеклом в разноцветных огнях городских улиц плыл ранний морозный вечер. Резко опустившаяся на город стужа ударила внезапно и вморозила в землю всё: дома, улицы, мосты, пешеходов, и даже этот поток машин, слившийся в нескончаемой пробке. Уткнувшись друг в друга, машины ползли по дорогам через вечерние сумерки. Он ехал за Наташей на работу.
«Жду, маленький... Жду встречи с тобой и понимаю, что должно было так случиться, чтобы ты у меня была. В голове всегда теплилась надежда, что однажды у меня всё получится, и мы встретимся. Ты права, меня тоже иногда достаёт мысль, что ты могла бы пройти мимо моей жизни. Любовь сидит внутри. Я беру её оттуда, и мысленно пишу непрочитанные тобой письма. И в дождь, и в солнце, и в стужу. И когда застывшими снежинками падает на землю распахнутая вьюга... Знаешь, всё у нас с тобой будет хорошо. Я ведь сдохну теперь без тебя. Люблю тебя любую. Люблю утреннюю, когда ты сладко спишь, разбросав волосы по подушке. Люблю пробудившуюся от сна, заспанную, неумытую, без всяких красок и прочих женских наворотов. И не улыбайся!.. Я честен сейчас перед тобой, хотя вряд ли скажу всё это вслух. Это забито внутри, а вслух вырывается только скупыми мужскими словами. Раненый я, капитально и серьёзно. Застрелила ты меня своими глазами. В сердце!.. В душу!.. С налёта!.. С первого взгляда!.. Два осколочных глазами, и контрольный в башку. Давай уже, выпорхни скорее из своего цветочного салона. Птичка моя, невеличка. Жду».
И дальше - домашний вечер. Он сидел на кухне, подперев щеку рукой, и смотрел как Наташа колдует над ужином. Она подсовывала ему то лук, то морковку, и наказывала, чтобы он порезал или натёр помельче. Он послушно двигал доску к себе, резал и крошил, иногда взбивал что-то, слушаясь и выполняя её приказы. Забирая его нелёгкие труды, она недовольно ворчала:
- Просила же, порежь мелко и аккуратно. А ты накромсал, какое-то непонятное месиво.
- Как могу, так и делаю, - отвечал он с улыбкой. - Наташ, у нас там никого не получилось?
- Нет, Ваня. Как только будет, так я обязательно скажу.
- Жалко, - он тяжело вздохнул. - Наташ, а если у нас не получится? Вдруг я больной.
- Ну да, больной на всю голову. С чего ты взял-то?
- Мало ли таких случаев. А если, правда? Что будем делать? Жили-жили, не хотели детей. А тут захотели, а их оказывается нет.
- Из детдома будем брать.
- Из детдома? - спросил он задумчиво. - Я своих хочу.
- Сиди тогда и не болтай. Жди, будут.
Побродив по квартире после ужина, он сел к компьютеру и зашёл на сайт.
- Привет, Тимоха.
- Хай. Что сегодня делал?
- Плясал. А хай, это что? Ты буквы не попутал?
- Поздоровался я с тобой. А что плясал?
- Концерт для ветеранов был, там и плясал. Вообще-то, можно бы спокойней поздороваться.
- Что не так, Ваня? Претензии предъявляй терапевту, а я поздоровался.
- У меня к врачам нет пока вопросов.
- У тебя нет настроения? Так это не мои проблемы.
- Как живёшь, Тимоха?
- На жизнь не жалуюсь. Спасибо - вашими молитвами.
- Что с тобой? Заболел, что ли?
- Здоровый я. Может, и правда со мной что-то, а может, с тобой.
- Не ругайся. Я не хочу.
- Не хочешь, тогда не ругайся. Всё у меня хорошо, - Тимоха помолчал немного, видно отвлёкся на нужные дела. - Вань... У нас днём малость снежок пролетал, а к вечеру холодно стало. А сейчас мороз и снег хрустит.
- Да ты что-о? У нас тоже снег хлопьями летел. Что сейчас делаешь?
- Почему тоже? Я не сказал, что у нас снег хлопьями. Сало я ем.
- А у нас хлопьями. Жуй сало. Хорошо, Тимоха, жуй.
- Не командуй, Ваня. Командуй там у себя, а со мной это не пролезет. Это для тебя поправка и уточнение, если забыл. Хорошо я жую.
- Иногда и башку не мешает поправить. Ладно. Злись дальше.
- Приезжай и поправь. Я этого жду.
- Ты чё опять завёлся? Не ворчи, не поднимай волну.
- Я понимаю, что я опять тебе что-то порчу.
- Ты до шуток тугой? Мне уйти, Тимоха? И не дави на меня. Бесполезно.
- А ты зачем так? В последнее время мне плохо. Такая жизненная ситуация, на душе тяжело. Нужен человек, который смог бы поддержать. Я сильный, но сейчас хочу скулить и молчать. Или разорвать себя на части, вырвать все внутренности и сожрать. Примерно, такое чувство у меня сейчас. Ярость и боль. Сегодня это есть, а завтра пройдёт.
- Что случилось? Просто скажи и всё.
- Нельзя, Вань. Не могу. Я ушёл.
Так было почти всегда: начиная переписку, они доходили до откровенной ругани, потом мирились, улыбались, и снова ругались.
Наташа спала, прижавшись к нему спиной. Забросив руки за голову, он лежал и слушал её ровное дыхание. Необыкновенное чувство, когда ты лежишь с открытыми глазами и слушаешь, потом поворачиваешься и нежно целуешь её в темноте, прикасаясь к шее губами. Повернув голову, она невольно сжимается, и ты слышишь неразборчивый голос:
- Вань, я же сплю.
От этого возникает желание будить её дальше, пока она окончательно не проснётся. Ты гладишь волосы, плечи, переворачиваешься и губами ищешь её губы. Ты чувствуешь своё напряжение и её тоже, вдыхаешь запах волос и постепенно сходишь с ума. Ты воспринимаешь только её, такую тёплую и близкую. Она открывает глаза, полусонные и непонимающие, а ты целуешь её и думаешь:
«Вдруг это сон, мечты, и её нет».
Так бывало «там», в горах, когда ты выходишь из сонного забытья и понимаешь, что лежишь у скал на площадке, скрытой от постороннего глаза. И под боком у тебя не жена, а верный друг-автомат, который всегда рядом. Целуя её, ты боишься открыть глаза. Но ты их открываешь и с замиранием сердца принимаешь реальность. Её губы начинают отвечать твоим губам нежностью, всё настойчивей и сильнее. Её слабые от сна руки невесомо обнимают твою спину, гладят шею и вползают пальчиками в волосы. Ты чувствуешь их прикосновение, и внутри всё взрывается.
«Жизнь... Ты подарила людям счастье - любить. Ты подарила умение быть ласковыми и нежными. Ты дала людям возможность дарить свои чувства любимым. Жизнь... Ты подарила мне возможность любить эту девочку».
И ты тихо шепчешь в её послушные губы:
- Маленький мой, спи.
- Ванечка... Мне плохо, когда тебя нет дома.
- Спи. Спи-и.