Ачанские сражения Ерофея Хабарова

               
    Ачанскому сражению, - первому боевому столкновению на Амуре русского и маньчжурского отрядов,  в отечественной исторической литературе посвящено немало страниц. В большинстве публикаций описание происходивших событий сопровождается эмоциональными комментариями, подчеркивающими стойкость казаков, их беззаветное мужество в противодействии многочисленному противнику, вооруженному и оснащенному  по последнему слову военной техники того времени.
 
    Авторы в своих описаниях опираются на два известных первоисточника с изложением этого события, - сообщениях об этом сражении  в китайской исторической литературе и отписке самого Ерофея Хабарова якутскому воеводе.

    Что касается китайских источников, то информация в них весьма кратка, конкретна и самокритична. Уже только лишь поэтому она не вызывают каких либо вопросов или сомнений. Непосредственно после сражения об этом писали в официальной правительственной хронике маньчжуро-цинских властей – «Шенцзу шилу» (Хроника правления императора Шэнцзу): «Нингутский чжангинь Хай-Сэ послал командира ниру Си-Фу  с войском  походом на Хэйлундзян. Произошло сражение, но мы потерпели поражение. Хай-Сэ наказан, а Си-Фу отстранен от должности и получил 100 ударов плетьми, но они оставлены в Нингуте».

    Другим маньчжурским первоисточником более позднего времени является труд «Пиндин лоча фанлюэ» («Стратегические планы усмирения русских»), составление которого было высочайше разрешено императором Канси 8 октября 1685 г. В нем информация о сражении еще более короткая: «В 9 год (1652 г.) эры правления Шуньчжи чжанцзин  Хайсэ из гарнизона Нингуты во главе войск напал на них (казаков) и имел сражение у селения Учжала, но потерпел неудачу».
 
    В русских архивах единственным сохранившимся документом с описанием сражения является копия отписки Ерофея Хабарова якутскому воеводе, «писанная  с подлинных столбцев для академика Миллера во время его путешествия по Сибири». Нельзя не сказать, что в этой сохранившееся копии имеют место логические нарушения текста, досадные пропуски (порою в наиболее интересных и значимых местах). О причине этих пропусков можно только догадываться. Они могли быть вызваны  затертостью этих мест в  «подлинных столбцах», их ветхостью, может быть даже изгрызанностью мышами (напомню, что копирование этого документа, обнаруженного Миллером в Якутской приказной избе, было произведено почти через столетие после его написания). Возможно и другое объяснение, когда уже написанная часть фразы оставалась незавершенной в связи с тем, что диктовавший ее автор (то есть Ерофей Хабаров) приходил к заключению о  неудачности её начала, и начинал диктовать текст заново с иным смысловым содержанием.

    Есть немало оснований усомниться в достоверности обстоятельств Ачанского сражения, изложенных в отписке Хабарова, что делает необходимым  их проверку путем тщательного анализа всех обстоятельств  пребывания казаков в Ачанском улусе с привлечением всех других источников информации, прямо или косвенно связанных с этим событием,  логического анализа этой информации.

    Вопрос первый:  в чем состояла цель  похода Хабарова в низовья Амура, и чем был вызван выбор именно Ачанского улуса в качестве места зимовки?
    Большинство исследователей ищет ответ на этот вопрос в воеводской наказной памяти  (поиск новых землиц, приведение иноземцев под руку государеву, сбор ясака,  и проч.), стратегическом и тактическом удобстве места зимовки отряда с точки зрения обороны, отписке Хабарова и более поздних его объяснениях в Москве.
 
    Что касается государевых и воеводских наставлений, то многочисленные свидетельства говорят о том, что Хабаров не ставил их ни в грош, руководствовался в своих действиях исключительно личными интересами. Эта тема в полной мере раскрывается содержанием изветной челобитной казаков, поданной Зиновьеву. Цель похода Хабарова вниз по Амуру в его отписке не нашла прямого отражения, зато хорошо видна из его действий. Он говорил казакам, просившим его остаться в Толгином городке: «где мне  долги свои взять, а вам, тут живучи, чем долги платить?». То есть основной причиной   решения сплавляться вниз по Амуру был все тот же меркантильный интерес, - желание еще до зимы добраться до гиляцкой земли, где, со слов Пояркова, жили свободные люди, не платившие никому  ясака.
 
    Правда в отписке Хабарова проскальзывает мысль о необходимости искать место зимовки, но нужно ли было для этого накануне ледостава спускаться в низовья Амура в незнакомые места? Ведь  рядом находился Бонбулаев городок, которым вскоре воспользовался для зимовки Чечигин со своим отрядом, когда его «взял замороз».

    Есть основания считать, что у Ерофея был   особый интерес спуститься в низовья Амура, которым он ни с кем не делился, но который, судя по всему, не давал ему покоя. Он был настолько  поглощен этой мыслью, что даже не стал дожидаться Третьяка Чечигина, который шел с отрядом к нему на помощь. Об этом особом интересе свидетельствует тот факт, что, отправляясь из Якутска, Ерофей взял с собой  слывшего рудознатцем Федьку Серебряника и гиляцкого князца Кузьку Гиляка, привезенного в свое время Поярковым из Гиляцкой земли.

    Как известно, каждому из предводителей походов в новые земли  предписывалось «проведывать серебро». Первым из русских людей о серебряной горе в низовьях Амура узнал от эвенков томский атаман Копылов летом 1638 года, находясь в Бутальском острожке.Эвенкийский шаман рассказал ему о существовании большой и рыбной реки Чирколы (Шилкары), в низовьях которой на земле натков есть «серебряная гора Оджал».  Копылов направил на поиски этой горы десятника Ивана Москвитина с 30 казаками. В устье Уды Москвитин получил новые сведения об Амуре,  проживавших там нивхах и нанайцах. Бежавшие из плена женщины-тунгуски рассказали ему, что  «были де оне в орде на Омуре реке …,  там де гора, а в ней – руда серебряная. И тое де руду плавильщики плавят …».
 
    Пройти в устье Амура Москвитину не удалось, - из-за осенней штормовой погоды и нехватки продовольствия отряд вынужден был повернуть назад. Вернувшийся из похода Василий Поярков в расспросных речах тоже говорил, что  в низовьях Амура, по сведениям местных аборигенов, находится «серебряная гора Оджал».
 
    Без сомнения ставилась задача «проведывать серебро» и перед Ерофеем Хабаровым. Воевода ли Францбеков   рассказал ему  о  сведениях, которые принесли из своих походов  Иван Москвитин и Василий Поярков, или он сам почерпнул их у казаков, ходивших с ними в походы, - неизвестно. Но он, без сомнения,  знал  про серебряную гору в низовьях Амуре, и  был намерен  проведать это место.
 
    Из расспросных речей  вернувшегося из похода Василия Пояркова Ерофей знал, что дауры называли весь Амур Шилкою, говорили, что Шилка впадает в море. Дючеры же считали великой рекой Сунгари, и были убеждены, что именно она идет до самого моря, а Шилка лишь её приток. Лишь жители низовьев реки называли реку Амуром, но относили это название и к Уссури, полагая, что Сунгари является лишь её притоком.  В свете этих представлений Хабаров считал, что «серебряная гора», о которой говорил Москвитин с Поярковым, находится где-то  в низовьях Амура, - ниже устья Уссури.
 
    Мог ли он остаться равнодушным к  известиям о горе Оджал, имея при себе надежного проводника и «специалиста» в лице Федьки Серебряника, не стремиться, как можно быстрее попасть к этому месту? Одним словом, у Ерофея была вполне конкретная цель похода.

    Цепью беспрерывных погромов стало  продвижение Хабарова по Амуру. Характер этого плавания в полной мере раскрывает сам Хабаров в своей отписке якутскому воеводе: «…за Каменем первого дни проплыли … двадцать один улус, … в последних улусах языков иных имали, а иных рубили, и ясырь похватали, а на другой день плыли все улусами же, и с правую сторону выпала река зов ей Шингал, … на той же стране два улуса великие, в тех улусах юрт шестдесят и болши, … с мужиков ясак прошали, и они мужики нам отказали, и ясаку государю не отдают, и ясырь, тот их мужиков похватали мы казаки и многих людей побили и порубили …; и поплыли вниз по Амуру и плыли два дни да ночь, и улусы громили, … юрт по штидесят и по семидесят в улусе, и мы в тех улусах многих людей побивали и ясырь имали, и плыли семь дней от Шингалу … тут все живут Дючеры, … и мы их в пень рубили, а жен их и детей имали и скот…».

    Нельзя не обратить внимания на то, что при довольно подробном описании состоявшихся стычек,  того, как и где на пути  «языков имали, … а иных рубили, … ясырь похватали, … ясак прошали, …  многих людей побили … и в пень порубили, … и улусы громили, а жен и детей имали…», в отписке нет ни единого слова о попытке, даже самом намерении  привести аборигенов «под государеву руку».

    Об остановке у Ачанского улуса Хабаров пишет: «сентября в 29 день наплыли улус на левой стороне, улус велик … служилые и вольные казаки … в том улусе усоветовали  зимовать, и тут город поставили, и с судов выбрались в город».
 
    Без сомнения остановка у озера Болонь не была случайной,  лишь потому, что «вольные казаки усоветовали  там зимовать». Хабаров сделал остановку в этом улусе именно потому, что он расположен  возле серебряной горы Оджал с явным намерением поживиться здесь серебром. Уже одно лишь то, что в своей отписке якутскому воеводе он ни слова не пишет об этом важном обстоятельстве государственного значения, и что казаки, доставившие отписку в Якутск, уклонились от пояснений, сославшись на то, что «про то  про все подлинно написал из Даурской земли  Ярко Хабаров в своей отписке», заставляет усомниться в достоверности всего того, о чем он пишет далее в отношение Ачанского городка, в том числе и обстоятельств состоявшихся сражений.

 
    Был ли   построен казаками Хабарова городок-острожек возле Ачанского улуса?
Раскопки, проводившиеся  в 1982 г. дали  возможность заключить, что отряд Хабарова в 1652 году действительно зимовал именно здесь, в Амурском районе Хабаровского края,  вблизи озера Болонь.
 
    Раскопками подтверждено, что примерно 1000 – 1200 лет тому назад на мысе Кадачан  стояла средневековая крепость, - чжурчжэньский военный пост, охранявший  так называемую Серебряную гору (гору Оджал) и прикрывавший вход к озеру. Действительный член  Географического общества СССР А.А. Степанов, руководивший раскопками,  высказал  предположение, что землепроходцы возвели свое укрепление на месте центральной части старой крепости  со стороны Серебряной протоки.
 
    Выявленные археологами материальные следы пребывания русских землепроходцев на мысе Кадачан не очень многочисленны, но достаточно убедительны. Это колечки кольчуг, обломки лат, ружейный кремень, кресало и кремень к нему, еще кремни для выбивания искр, кованый крючок для ловли крупной рыбы. И, наконец, предметы русской культуры XVII века: фрагменты станковой керамики, осколки сосудов со следами глазури, литая ручка металлического сосуда, остатки украшений. Подобраны  железные наконечники стрел,  точило для их заточки, предположительно наконечник дротика, поясные бляшки, - знаки отличия нежданных пришельцев с далекой Сунгари.
 
    Однако убедительных доказательств сооружения здесь русского оборонительного городка-острожка обнаружить не удалось. Это обстоятельство лишь укрепляет сомнения в том, что такой острожек существовал.

    Степан Поляков в изветной челобитной, поданной  Зиновьеву и подписанной шестьюдесятью казаками,  писал: «как доплыл до Ачансково улуса,  тут в улусе стал, и почал он, Ярофей, зимовать, не поставя ни острогу, ни крепости, … а пушкам ни роскатов, ни быков не поставил, а поставил среди улицы просто….  И тут мало наших голов не потерял и твою государевы казны…». Из текста   челобитной  ясно следует, что Хабаров и его войско зимовало в самом  селении.
 
    Попробуем представить себе, как развивались события по прибытии отряда к Ачанскому улусу. Поскольку  улус не виден с Амура, и находился в стороне от основного русла реки, отряду нужно было выйти в Серебряную протоку, а из неё в протоку, ведущую к селению и озеру Болонь, что можно было сделать лишь с помощью проводника, хорошо знавшего местность, в роли которого, видимо, и выступил Кузька Гиляк.
 
    Находясь в Москве, Хабаров в челобитной писал: «… пришел в Отщанский улус … улус своими людьми за боем взял …». Казаки, очевидно, сразу же предприняли попытку захватить аманатов и ясырей.  Бой закончился побегом жителей, но Хабарову удалось достигнуть своей цели, - завладеть местом для собственной зимовки,  захватить в аманаты сына местного князца Жакшура и ясырей.

    Первые дни пребывания на новом месте по всей вероятности прошли  в грабежах покинутых жилищ,   хлопотах по устройству зимовки, осмотре окрестностей, торжествах по случаю завершения похода и выколачивании ясака, а по сути дела – организации выкупа захваченных пленников путем посылки к бежавшим жителям улуса наименее ценных ясырей.
 
    Спасая сына, князец Жакшур  прислал  два сорока соболей. Хабаров соболей принял, но сына не отпустил,  видимо, считая этот выкуп  недостаточным. Надо думать, что дощаники были причалены где-то в протоке возле селения. Если же  это оказалось невозможным из-за мелководности протоки, то придется признать, что отряд  разделился. Ведь  в трюмах дощаников находились  трофеи  многочисленных «погромов», захваченные в даурских городках аманаты и ясыри, собственные «животишки» казаков и государева казна, - свинец, порох, ядра, отрядное знамя, карабельные снасти. Все это, да и сами дощаники, нуждалось в бдительной постоянной и надежной  охране  при немалом числе охранников.  Если бы их сожгли при неожиданном нападении, то отряд Хабарова надолго застрял бы на Амуре, что могло иметь фатальные последствия.

    У самого Хабарова в эти дни были  особые заботы. По всей вероятности он с Федькой Серебряником  ходил смотреть пресловутую Серебряную гору, выяснял когда, кто и где именно добывал там серебряную руду. Возможно, даже искал серебряные  изделия  в жилищах бежавших аборигенов, с пристрастием допрашивая захваченных ясырей и  князцового сына.
 
    До острожка ли было Ерофею при всех этих заботах, да и была ли  нужда в сооружении  острога? Для зимовки были у казаков хотя и непривычные, но вполне обустроенные жилища,  надолго здесь задерживаться Хабаров не был намерен.  Нападения аборигенов он, судя по всему, не боялся. Многочисленные погромы, которыми сопровождался его поход, показали, что иноверцы с их лучным боем «против царской грозы и нашего бою стоять не могут». О том, что на него могут напасть богдойцы он, видимо, тоже не помышлял, успокоенный заявлением богдойского посланника, с которым он вел переговоры у Гойгударовского городка, что  «нам де наш царь Шамшакан с вами, казаками, дратися не велел …».
 
    Стоило ли в таких условиях утруждать себя  постройкой острога, который с наступлением весны  придется бросить. К тому же большинство  полчан, надо полагать, вовсе не склонны были к выполнению этой нелегкой работы в  наступающих холодах. Оставалась всего лишь  пара недель до ледостава, и они больше были озабочены поиском продовольствия на зиму. Тем не менее, Хабаров в своей отписке пишет: «и тут город поставили …». Причем город не абы какой, а с башнями для пушек!! Это за пять то дней? Можно ли поверить в такой трудовой подвиг?

    Через пять дней, - 5 октября (по новому стилю это уже середина октября) сотня казаков на двух дощаниках  отправилась в низовья Амура  «по рыбу для прокорму». Можно даже  предположить, что с этим отрядом Ерофей отправил наиболее любопытных и критически к нему настроенных казаков. Чем  занимался  в это время он сам, - неизвестно, но по всей вероятности продолжением «серебряных расспросов». Ерофей, без сомнения, был разочарован, узнав, что добыча серебра здесь  давно не ведется.  Наверное, Федька все же отобрал  пробы руды, - не напрасно же Ерофей взял его в поход.   

    Может быть, он даже  провел примитивную опытную плавку,  получив при этом непонятный промежуточный продукт. (По данным геолога Анерта, составившего в 1911 году карту месторождений полезных ископаемых Дальнего Востока, в горе Оджал кроме серебро-свинцовой руды были  обнаружены еще медь и мышьяк). Но уж, конечно, не для того, чтобы передать эти пробы и результаты плавки воеводским властям. На такую мысль наводит тот факт, что в своей отписке якутскому воеводе Хабаров ни словом не обмолвился, что был у «серебряной горы Оджал».

    «Втапоры, - писал далее Хабаров, -  Дючеры и Ачаны, собрався человек с тысячу, октября в 8 день, на утренной зоре, на тот наш город из прикрыта напустились, со всех сторон город зажигали, а нас втапоры в городе было сто шесть человек … ». Эта информация не может не вызвать недоумения. А как же три дощаника с драгоценным грузом? Неужели казаки, попрятавшись в город, бросили их на произвол судьбы,  рискуя потерять и аманатов и ясырей и награбленное погромное добро, и сами дощаники?

    Может быть формулировка «нас было в городе сто шесть человек» имеет условный характер и подразумевает число казаков, оставшихся в селении? Так ведь нет, Ерофей пишет далее: « …против государева недруга  на вылазку семдесят человек выскочили, а тридцать шесть человек в городе осталось, … и с башен (!!) по них Ачан и Дючер из пушек били и из мелкого оружья …». Выходит так, что они оставили дощаники без присмотра. Возможно ли такое? Но это лишь одна сторона вопроса, другая состоит в том, откуда вдруг взялось тысячное войско абориге-нов?

    Конечно, можно предположить, что князец Жакшур, не дождавшись освобождения сына, и узнав, что половина казачьего отряда ушла вниз по Амуру, мог предпринять отчаянную попытку отбить сына и освободить от пришельцев селение. Но в трех его улусах, по свидетельству казаков, было всего лишь около трехсот жителей, при этом  воинов - вряд ли больше сотни человек. Возможно, он получил поддержку  владетелей двухтрех  ближних улусов, но и в этом случае численность объединенного ополчения вряд ли могла быть более 250-300 воинов.

    Для сбора более многочисленного ополчения у него  не было ни времени, ни  полномочий. Он не был, подобно Толге, державным князцом, не обладал, как Хайсе или Сифу, властными полномо-чиями, данными им богдыханом.  Полгода спустя маньчжурский отряд, следуя из Нангуты, за три месяца пути сумел собрать себе в поддержку лишь 420 человек на Сунгари и около 500 человек по Амуру (это по сведениям Хабарова, а в действительности - возможно и того меньше).
 
    Так что в своем описании состоявшегося сражения Хабаров мало того, что выдумал оборону несуществующего острожка, но еще и явно преувеличил,  как численность нападавших, так и число убитых в сражении.

    В исторических первоисточниках содержится немало описаний сражений казаков с аборигенами сибирской земли. Они свидетельствуют о том, что, оказавшись свидетелями гибели в ходе сражения десятка-двух десятков своих соплеменников, аборигены, как правило, обращались в бегство, оставляя поле сражения. Исключение из этого правила составляли разве что чукчи, обладавшие исключительной стойкостью и воинственностью. В свете этих фактов заявление Хабарова об уничтожении в ходе сражения 117 аборигенов,  не отличавшихся особой воинственностью,  не вызывает доверия.

    Сражение, видимо, состоялось, но оно имело скоротечный характер, подобный тем многочисленным стычкам с прибрежными аборигенами, какие имели место при сплаве отряда по Амуру. Казаки, по всей вероятности, сосредоточились на дощаниках, защищая свое добро. Стрельбой из пищалей и пушечной пальбой нападавшие были рассеяны и бежали. Примечательно, что Поляков со своими единомышленниками в своей челобитной не дал вообще никакой оценки ни этому сражению, ни более позднему нападению богдойцев, ограничившись малозначительным замечанием, что Хабаров, «не поставя ни острогу, ни крепости, … а пушкам ни роскатов, ни быков … тут мало наших голов не потерял и  государевы казны…».

                *
 
    Наступила зима. До февраля, писали казаки Полякова в своей челобитной, ни ясака, ни  поминочных соболей ачаны больше не приносили, неизвестно было и где скрывались бежавшие из селения жители. Единственной заботой отряда была заготовка дров. Безделье и отсутствие новой добычи,  стало, видимо, тяготить казаков.  Обнаружив где-то в  окрестностях улуса санный след, по которому можно было выйти к селению аборигенов,  95 человек подали Хабарову челобитную с просьбой отправить их в поход. (Хабаров почему-то пишет, что это произошло 22 ноября).  Ерофей отправил  в  карательную экспедицию 120 человек,  они вышли  на улус дючерского князя Кечи. Разгромив  улус, поймали трех кечиных братьев и четырех улусных "мужиков", привели  их к Хабарову.
 
    Спасая родных, Кеча прислал выкуп, - пять сороков соболей.  Но Хабаров, видимо, добивался  чего-то большего, чего именно – неясно, но по всей вероятности это было связано с «серебряной горой» Оджал. Ни в отписке Хабарова, ни в челобитной казаков нет никаких сведений, позволяющих объяснить трагическую судьбу пленников, - сына Жакшура и братьев князца Кечи. Судя по всему, Ерофей со своими приближенными подверг их изощренным пыткам, пытаясь что-то у них выведать. Вполне может быть, что причиной истязаний явились сведения, переданные когда-то Москвитину бежавшими из плена женщинами-тунгусками: «были де оне в орде на Омуре реке …  там де гора, а в ней – руда серебряная. И тое де руду плавильщики плавят …». Не поиском ли этих тайных плавильщиков были вызваны пытки наиболее влиятельных, а   значит и наиболее сведущих людей?

    Как известно, пытки обычно начинались с плетей, батогов и каленого железа. Впрочем, Хабаров, как уже говорилось, старался не демонстрировать этого своего интереса и  большинство казаков оказались свидетелями лишь  трагического финала истязаний, когда Ерофей приказал  повесить пленников.  У них, включая сына Жакшура, оказались отрубленными руки. Остальных пленников Хабаров приказал зарубить.

    Остаток зимы, судя по всему, прошел в праздном безделье. Во всяком случае, ни Хабаров в отписке якутскому воеводе, ни казаки в написанной позже изветной челобитной не приводят никаких сведений ни о походах, ни о промысле. Правда вскользь упоминается, что «кормились мы, казаки во всю зиму в Ачанском городе рыбою, а рыбу ловили крюки железным и свою голову тою рыбою кормили…». Однако,  если вспомнить осенний поход в низовья Амура «по рыбу для прокорма», а в феврале - разорение и ограбление улуса князя Кечи, то вряд ли казаки нуждались в продовольствии и такое времяпрепровождение, скорее всего, носило характер развлечения.

    Далее в отписке следует красочное, полное эмоциональных отступлений описание сражения с богдойцами. При этом Хабаров вновь ни слова не говорит о защите дощаников, полных награбленного добра и пленников, все сводит к защите пресловутого городка.
Описание  событий  представлено в послании Хабарова в двух частях, -  описание самого сражения,  и изложение сведений, полученных  им при допросе пленного китайца.

    Если исключить из  текста повторения и эмоциональные отступления, то существо  содержания  сводится к следующему: на утренней заре 24 марта конные в куяках богдойцы неожиданно (из-за "прикрыта") напали на юрты, где за пределами острожка  ночевали казаки. Тревогу поднял  есаул Андрей Иванов, первым заметивший противника. Казакам пришлось спешно «метаться» в город через стену в одних рубашках. После чего началась перестрелка из пушек и пищалей между штурмующими и казаками, укрывшимися в острожке, которая продолжалась «с зори до захода солнца».

    Богдойцы подступили к стенам городка, развесили на стенах свои знамена, вырубили три звена стены и через этот пролом попытались ворваться в городок. Казаки подкатили к проломному месту  большую медную пушку, стали стрелять в пролом  из пушки и пищалей. Противник «отшатнулся» от пролома, а казаки в числе ста пятидесяти шести  человек сделали вылазку, вступив с противником в рукопашную сабельную схватку. В  это время  остальные пятьдесят человек продолжали обстрел противника из пушек и пищалей со стен острога.

    Не может не обратить на себя внимания тот факт, что в отписке уже говорилось, что в ходе  осеннего сражения с аборигенами  погиб один из казаков, - Никифор Ермолаев, однако Ерофей  вновь называет численность своего отряда все те же 206 человек.

    В ходе рукопашного боя казаки, - пишет Ерофей, отбили две богдойские пушки, семнадцать скорострельных трех-четырехствольных пищалей, захватили восемь богдойских знамен.Противник в панике бежал от городка, казаки при этом захватили языков и восемьсот тридцать лошадей с хлебными запасами.  Было убито шестьсот семьдесят шесть человек нападавших, погибло десять казаков, семьдесят восемь было ранено, но все они «от ран оздоровели».
 
    Не безынтересно отметить, что когда во время сыска в Москве Ерофей  подал роспись своим службам, то в этой росписи об Ачанском сражении он писал: «ко мне под тот городок приходили богдойского царя воинские люди и к городку приступали с великою лютостью; и божию милостию и царским счастьем в городке отсиделся,  меня в то время на приступе ранили, да двух служилых убили, да вольных восмь человек убили, да семьдесят человек ранили, а их, богдойских людей, многих побили да три пушечки и пищали у них мелкие поймали…». Неужто к тому времени Ерофей уже успел забыть, сколько он захватил пушек у богдойцев и сколько казаков было ранено в том бою?

    Вторая часть отписки якутскому воеводе написана со слов пленного китайца Кабышейки, который рассказал, что  после неудачного осеннего нападения на русский отряд дючеры обратились в Нингуту (Нюлгуцкий город) с просьбой о помощи. Главными лицами в Нингуте в это время были князь Исиней с помощниками Иведакамахой и Тамфимафой, назначенные посажеником богдойского царя Шамшакана (искаженное Шенцзухан) Учурвой из города Надымны (Мукдена). Князь Исеней   послал к Учурве с известием о произошедших событиях богдойского служилого человека. Через месяц он привез от  него  грамоту, по которой  велено было князю Исинею  собрать войско и идти на  казаков, чтобы «иных побить, а иных взять живыми вместе с их оружием».
 
    Князь Исиней  спешно собрал в Нюлгуцком городе войско из шестисот человек и  ускоренным маршем двинулся к Амуру. С ним, - пишет далее Хабаров, было  шесть пушек, тридцать пищалей и двенадцать глиняных петард для подрыва острожных стен, по пуду пороху в каждой.  По пути к богдойскому войску примкнуло  четыреста двадцать человек из Манзанского улуса, да дючеров  сот с пять. Ехало войско из Нулгуцкого города на конях до Ачанского городка три месяца, "а коней было у них  на двух человек три лошади…".

    Многое в этой части текста не вполне понятно. Причиной этого могло явиться не вполне правильное произношение имен и названий городов китайцем,  многоступенчатость перевода  с последующим искажением сказанного еще и самим Хабаровым и писавшим отписку Ивашкой  Посоховым, – Ерофеевым писцом. Нелишним будет при этом напомнить, что отписку Хабаров диктовал через четыре месяца после сражения. Был ли к тому времени жив китаец Кабышейка – неизвестно.
 
    Картина в значительной степени проясняется благодаря исследованиям современных китайских историков. Они говорят, что Нингута управлялась в те годы цинским наместником в должности мэйрэн-чжаньгиня. В 1652 году таким наместником был Хайсэ (в отписке Хабарова он назван князем Исинеем. Вполне возможно это объясняется  неадекватным использованием Кабышейкой маньчжурского слова эдзэн, т.е. «владыка, князь»).
 
    До 1653 г. Нингута подчинялась амбань-чжаньгиню Мукдена, - города, который до 1644 года являлся священной столицей Цинов. В отписке Хабарова наместник Мукдена (Надымны) назван Учурдой. Учурда - искаженное  маньчжурское слово «ухэрида», часто используемое для обозначения высокопоставленных офицеров  маньчжурской армии. Иведака-мафа и Тамфи-мафа, судя по всему, являлись местными старейшинами (слово мафа переводится с маньчжурского, как «старик», «старейшина»), - помощниками мэйрэн-чжаньгиня  Хайсэ.
 
    Нингута в те годы представляла собой заштатный городок-крепость, единственный на всей территории северной Маньчжурии. Согласно данным «Шэнцзин тунчжи» (изд. 1684 г.) каменная крепость Нингута на южном берегу р. Хайлар-бира была построена маньчжурским полководцем Убахай-батуру в 1633-37 г.г., как база для военных походов на северо-запад. В Нингуте был расквартирован небольшой гарнизон знаменных войск, да и те, по свидетельству китайских историков, не самые боеспособные, - в основном пожилые изувеченные в боях воины, да новобранцы, не нюхавшие пороху. Все основные воинские силы империи были сосредоточены на юге, - шла война с Китаем.

    Хабаров в своей отписке  называет численность маньчжурского отряда, выступившего из Нингуты, в 600 человек. Однако такая информация сомнительна и по всей вероятности не соответствует действительности. После ухода маньчжурских войск в Китай даже в Мукдене, – недавней столице Маньчжурии, остался гарнизон всего лишь из 774 человек.

    4 апреля 1652 года, те есть через месяц после Ачанского сражения, из Пекина в Нангуту пришло указание о подготовке новой экспедиции против русских на Амуре. В августе 1652 г. на смену попавшему в опалу Хайсэ в Нингуту прислали уроженца сунгарийского селения Нельба  Шарходу с пожалованием ему титула Бэйхай-вань (князь северного моря).
По сведениям, опубликованным Гиринским университетом, только лишь после этого, - в 1653 году в Нингуте была сформирована  ниру в составе 430 человек при 8 офицерах.  При этом исследователи отмечают, что ниру  была одновременно и административной единицей, и что   воины составляли лишь её часть.
 
    Все это дает основания считать, что Хайсэ никак не мог в 1652 году направить из Нингуты отряд численностью 600 воинов. По всей вероятности  численность этого отряда была не более 250-300 человек, да и те, как уже говорилось выше, были представлены в основном пожилыми изувеченными в боях воинами, новобранцами и, как видим, даже пленными китайцами. По существу это была «инвалидная команда». И возглавлял её ни мифический князь Исиней, а ротный командир Си-Фу (ниру – по маньчжурски рота).

    Соответствующим было и вооружение маньчжурского отряда. Хабаров пишет, что в отряде было шесть пушек, 30 многоствольных скорострельных пищалей  (по свидетельству китайских историков - трофейных  корейских пищалей, захваченных в войну 1637 года, т.е. оружия более чем пятнадцатилетней давности),  и двенадцать пороховых петард для подрыва стен. Огнестрельным оружием обладали, таким образом, лишь пять-десять процентов воинов маньчжурского отряда.

    В отношение шести пушек и петард тоже не все ясно. Возникает вопрос: почему маньчжуры не воспользовались петардами при штурме городка,  предпочли примитивный и трудоемкий способ вырубки звеньев острожных стен? Почему  в отписке  Ерофей сообщает, что: «у них Богдоев тут под городом приведены были две пушки железные, и … те две пушки мы казаки у них … отшибли…». Куда девались еще четыре пушки? 

    Чем объяснить, что во время  рукопашной схватки, в ходе которой было убито шестьсот семьдесят человек (!!), приведшей к панике и массовому бегству противника («нападе на них Богдоев страх великий … покажися им сила наша несчетная, и все досталные Богдоевы люди прочь от города и от нашего бою побежали врознь…») с оставлением на произвол судьбы обоза (восемьсот тридцать лошадей с хлебными запасами), казаки не захватили ни петард, ни остальных пушек? Невольно возникает сомнение: а были ли вообще петарды и шесть пушек в отряде богдойцев. Не явилось ли все это выдумкой Ерофея в качестве «лапши» на уши якутскому воеводе, навеянной рассказами Кабышейки о китайских военных хитростях?

    Такое предположение, как и вообще сомнения в правдивости письменных сообщений Хабарова, не лишены оснований. Дело в том, что к настоящему времени накоплено множество исторических доказательств, свидетельствующих о ложности многих его сообщений с одной стороны, и сокрытии важных обстоятельств похода, - с другой. Не лишена этих сомнительных «достоинств» и отписка, отправленная якутскому воеводе после Ачанского сражения.

    Г.А. Леонтьева пишет в своей книге, что   Хабаров сразу же после сражения послал с этим известием к воеводе в Якутск группу казаков с трофейными многоствольными пищалями, а тот, в свою очередь, - подробный отчет в Москву. Это не соответствует действительности. Разумно ли  посылать в дальний путь небольшую группу людей по еще не растаявшему Амуру мимо улусов с враждебно настроенным населением? Тем более что через месяц все казачье войско должно было двинуться в Даурскую землю, откуда это сделать удобнее и безопаснее.

    Именно оттуда  в августе месяце Хабаров  отправи в Якутск отписку с подробным описанием сражения.  Об отправке трофейных пищалей и  захваченных в бою шести богдойских знамен в  отписке ничего не сказано. Нет об этом сведений и в сохранившемся описании допроса казаков, доставивших в Якутск отписку, хотя захваченные в бою знамена противника с древнейших времен являлись символом и самым ярким свидетельством победы. Сомнительно, чтобы  Ерофей  упустил  возможность такой демонстрации. Так были ли захвачены в бою богдойские знамена?

    Примечательно, что с этим отрядом  Хабаров выпроводил с Амура подьячего Богдашку Габышева, специально присланного воеводой с отрядом Чечигина, чтобы привести в порядок   ясачные и таможенные  книги  и затем с документацией вернуться в Якутск. С  Богданом  пошли доверенные люди Хабарова, -  Сергей Андреев, Ефим Самсонов и Иван Телятев. Ерофей отправил с ними  еще и отряд из 36  человек для их охраны и сопровождения  до Тунгирского волока.
 
    Неизвестно, дал ли Ерофей возможность и время Габышеву привести в порядок ясачные книги и взял  ли он их с собой, - в отписке Хабарова об этом  сказано очень неопределенно. А вот собранный ясак казаки точно с собой не взяли. Об этом нет ни слова в отписке, не говорили об этом  посланцы и при их расспросе в якутской приказной избе. Собранные Чечигиным, Поляковым и Хабаровым 17 сороков соболей и три собольи шубы будут фигурировать в делах 1653-54 годов, когда Зиновьев  повезет ясак через Енисейск в Москву.
 
    Во время допроса в якутской приказной избе Богдан Габышев пытался рассказать что-то о сражениях Хабарова, но его спутники не дали ему этого сделать, заявив, что «на всех   боях и на приступах были с Ярком Хабаровым он Сергушка Андреев да Филка Самсонов и про все ведают подлинно, а Богдашко де Габышев пришол на Амур в прошлом во 160 (1652) году в осень, и на … боях он Богдашка не был, и не ведает». Сами, впрочем, тоже уклонились от объяснений, сославшись, что «про то  про все подлинно написал из Даурской земли  Ярко Хабаров в своей отписке».

    Филипп Самсонов и Сергей Ондреев были  «людьми Хабарова». Они и вели себя соответственно. Из всего этого следует, что Ерофей стремился к тому, чтобы якутскому воеводе было известно лишь то, о чем он ему писал в своих отписках. С полчанами он содержанием своих отписок не делился, - на это жаловались казаки в своей челобитной Зиновьеву.

    Хабаров писал в своей отписке, что в ходе сражения с богдойцами у Ачанского городка погибло десять казаков. Это дало основание некоторым исследователям ставить вопрос о раскопках и поиске  казачьих захоронений, которые де явятся неопровержимым доказательством места пребывания отряда Хабарова зимой 1652 года. В связи с этим небезынтересен анализ изменения численности отряда, произошедшего на Зее после встречи с Чечигиным. 

    Судя по сведениям Хабарова, к Ачанскому улусу с ним ушло 206 человек. 11 казаков погибли в сражениях  и, следовательно, вернулись в Даурскую землю – 195. Известно, что Чечигин в Якутске набрал пополнение из 30 служилых и 107 охочих казаков. Если учесть еще самого Чечигина, Артемия Петриловского и Никифора – брата Ерофея, а также прибывших с ними посланников якутского воеводы Богдана Габышева, Анания Урусланова и дьячьего поверенного Частикова, то общая численность новоприбывших составила 143 человека.  27 казаков во главе с Нагибой ушли на поиски Хабарова и не вернулись, то есть осталось 116 человек.
   
    Хабаров пишет, что в результате бунта  в низовье Амура ушло 136 человек, а с ним осталось 212, то есть всего перед бунтом в объединенном отряде было 348 человек, среди которых 116  пришли с Чечигиным. Получается так, что тех, кто вернулся из Ачанского улуса, было 232 человека, а не 195, как это следует из сообщений Ерофея. Откуда же взялись эти еще 37 человек?
 
    Все вышеизложенное дает основания считать, что Хабаров в своей отписке не считал необходимым излагать действительное положение вещей, а руководствовался  собственными соображениями, ни мало не заботясь даже содержащимися в отписке противоречиями.  Это подтверждается еще и тем, что, уже назвав число казаков, получивших ранения в Ачанском сражении, - 78 человек, в конце своей отписки сообщает, что   во всех его походах по Амуру убито 20 человек, ранено  - 59. А в «росписи своим службам», поданной в Москве, пишет, что в Ачанском сражении было ранено 70 человек. Где же здесь правда?

    Из первоисточников известно, что при первом штурме Албазинского острога было убито 4 казака, двое, ушедшие навстречу Хабарову, бесследно исчезли, четверо  погибли при штурме Гуйгударовского городка и 45 ранено. Ни Хабаров, ни казаки в своей челобитной ничего не писали о  потерях в бою под Толгиным городком, в стычках с аборигенами при сплаве по Амуру к Ачанскому улусу. Там, вероятно, тоже были потери. Но Хабаров, видимо, посчитал необходимым «списать» все эти потери на Ачанское сражение, завершившееся столь блистательной победой над богдойцами.
 
    Сомнительны и потери противника в Ачанском сражении, которые приводит Хабаров в своем донесении. Ведь не  без основания  исследователи – специалисты военного дела говорят, что такие потери маловероятны, даже если бы у Хабарова были пулеметы. Еще можно понять гибель 660 даурских жителей при штурме Гуйгударовского городка, когда шло варварское их исстребление в условиях огражденной крепости, защитникам которой просто некуда было деваться. Но можно ли поверить, что было убито 670 человек в бою на открытом пространстве при наличии в тылу у побежденных такого количества лошадей.


    Автор настоящей статьи в полной мере сознает, что  вышеприведенные аргументы при всей их значимости, тем не менее не дают возможности изложить события, произошедшие в Ачанском улусе, со стопроцентной достоверностью, однако позволяют предложить вниманию читателей не лишенную оснований версию этих событий, которая состоит  в следующем:

  - Целью сплава казаков вниз по Амуру был поиск добычи. У самого Хабарова, кроме того, была особая цель, - выйти к горе Оджал и поживиться там серебром. Поэтому остановка в Ачанском улусе не была случайной. Ни о приведении иноверцев «под государеву руку», ни о присоединении к России новых земель он и не помышлял.

  - Казаки не ставили острожка, зимовали в жилищах бежавших аборигенов. Нападения они не боялись, поскольку на основе уже имевшегося опыта были уверены, что отобьют любую атаку иноверцев.

  - Первое нападение на захваченный казаками улус, судя по всему, было организовано князцом Жакшуром с целью освобождения пленников, в том числе своего сына. Возможно,  ему оказали помощь князцы близрасположенных селений, однако и в этом случае численность нападавших была несравненно меньше, чем назвал в своей отписке Хабаров, - вряд ли более 250-300 человек. Подавленные огневой мощью хабаровского отряда, защищавшего дощаники с награбленным добром, аманатами, ясырем и «государевой казной», нападавшие были быстро рассеяны и бежали.

  -  Во время зимовки Хабаров выяснял возможность добычи серебра на горе Оджал, пытками пытался добыть сведения о  технологии его выплавки, серебряных изделиях и возможных  запасах этого металла у влиятельных князцов-аборигенов.

  - Численность маньчжурского отряда, напавшего  на отряд Хабарова весной 1652 года, вряд ли составляла более 250-300 человек при поддержке аборигенского ополчения численностью не более 700-800 человек. Огневая мощь этого войска  (две легкие пушки и 30 фитильных пищалей)  была несоизмерима с огневой мощи казачьего отряда (три пушки более крупного калибра и более 200 более совершенных замковых пищалей). При этом отряд маньчжуров  был представлен  не самыми боеспособными бойцами, - в основном пожилыми, изувеченными в боях воинами, да новобранцами, не нюхавшими пороху.

  - Как и в первом сражении, казаки держали оборону на  дощаниках, укрываясь за бортами суден. Отразив атаку залповым огнем и посеяв в рядах противника панику, казаки пошли на вылазку и завершили разгром  в рукопашной схватке, завершившейся массовым бегством нападавших, захватом языков и боевых трофеев. Не соответствует действительности ни численность погибших в бою воинов, ни число захваченных лошадей, названное в отписке Хабарова.

  - Острожная оборона «с зори до схода солнца»,  пушечная пальба с башен, развешенные на стенах богдойские знамена, вырубка богдойцами трех звеньев стены «сверху до земли» и стрельба в  проломное место  из большой медной пушки, «отшатнувшая» противника, – все это, вместе с цитированием боевых вдохновляющих призывов есаула Андрея Иванова, ничто иное, как художественная выдумка Ерофея с целью создания героического образа своего воинства в глазах якутского воеводы.

    К слову сказать, этот опыт Хабарова не менее эффективно будет использован его сподвижниками при описании Кумаровской обороны 1655 года, что тоже вызывает недоумение и массу вопросов у исследователей. Впрочем, это уже другая тема.