Райнер Мария Рильке
Название этого стихотворения я придумала сама для удобства поиска. В оригинале у него нет названия. Это тридцать пятое стихотворение в разделе «Книга о монашеской жизни» сборника «Часослов».
В оригинале есть концевая рифма, но число слогов в строке непостоянно, у меня – тоже.
СМЕРТЬ В НАШЕЙ ОДЕЖДЕ
Я не могу поверить, что смертишка, коей
В макушку всяк день смотрим, беспокоить
Должна нас как насущность и беда.
Я не могу поверить, что она – угроза.
Я жив, могу я строить хоть куда:
Подольше кровь моя красна, чем роза.
Мой ум поглубже, чем забавная игра
Со страхом, что смерть любит затевать.
Нести в себе мне мир под стать,
Смерть по ошибке из него упала.
Бывало,
Монахи так кружили, как она.
Все опасались, что они вернутся:
Те самые иль могут обернуться
Другими? Двое их иль тысяча одна?
Мы узнаем лишь руку желтую – чужую,
И голую, она нас схватит напрямую,
И кажется: сперва
Она явилась у тебя из рукава.
Ich kann nicht glauben, dass der kleine Tod,
dem wir doch t;glich uebern Scheitel schauen,
uns eine Sorge bleibt und eine Not.
Ich kann nicht glauben, dass er ernsthaft droht;
ich lebe noch, ich habe Zeit zu bauen:
mein Blut ist laenger als die Rosen rot.
Mein Sinn ist tiefer als das witzige Spiel
mit unsrer Furcht, darin er sich gefaellt.
Ich bin die Welt,
aus der er irrend fiel.
Wie er
kreisende Moenche wandern so umher;
man fuerchtet sich vor ihrer Wiederkehr,
man weiss nicht: ist es jedesmal derselbe,
sinds zwei, sinds zehn, sinds tausend oder mehr?
Man kennt nur diese fremde gelbe Hand,
die sich ausstreckt so nackt und nah -
da da:
als kaem sie aus dem eigenen Gewand.
Rainer Maria Rilke
***
Ниже переводы для сравнения, которые мне удалось найти в Интернете
Перевод Прокопьева:
Не верю, что ничтожной смерти яд,
пусть каждый день над нами торжествуя, -
что он несет тщеты и тягот ад.
Не верю, что он чем-нибудь чреват;
есть время строить мне, еще живу я:
роз долговечнее, кровь - вечный сад.
Мой глубже смысл, чем наши игры в страх,
где смерть сама себе чума и пир.
Я - весь тот мир,
где ей упасть во прах.
....Как в тех
монахах - смерть глазеет из прорех;
ушли, вернулись, напугали всех,
кто впрямь боится их, друг с другом схожих,
их двое, десять, сотни? без помех
сухих, знакомых, вялых, желтых рук
вблизи мы видим мертвенный развод -
вот, вот:
пустой рукав и никого вокруг.
Перевод Петрова:
Не верю, чтоб она, смертишка та,
кому мы каждый день глядим на темя,
была бы нам забота и тщета.
Ее угроза попросту пуста;
еще живу, и строить есть мне время,
и кровь в меня надолго налита.
Мой глубже смысл, чем хитрая игра
со страхом, что так смерти мил.
И я — тот мир,
где мор бродил еще вчера.
У врат,
как он, монахи-странники кружат;
людей страшит монашеский возврат;
не знаешь, тот ли возвратился брат
иль двое? Десять? Даже больше ста?
Знакома лишь — нага, желта, мертва —
рука чужая, и ползет она
одна,
как будто у тебя из рукава
Перевод на английский язык Susan Ranson
I cannot think that little figure Death,
over whose smooth pate we look at life,
will be our forced fate, our dark care.
I cannot imagine him a serious threat,
I am alive, have time to build, my blood
is red for longer than the roses are.
My mind is broader than the game of terror
in which he taunts us with his bitter tease.
I am the world
he fell from in his dire error.
Like the wandering monks whose each return
we come to dread, he echoes their disguise.
We need to know: is he the same each time,
or two, ten or perhaps thousands strong?
Only the yellow hand we recognize,
nakedly reaching, alien – near –
there; and there;
near as from our own sleeve all along.