Ах, война, что ты сделала, подлая

Ада Геткер
  Удивительно, просто непостижимо, как внезапно ,будто из-за тёмного  угла настигает человека старость. Ты ещё   плохо  воспринимаешь эти большие цифры  своих лет. Ты ещё до конца не осознаёшь, как хитро, исподтишка подкрались они к тебе. Ты ещё  пытаешься вину всю свалить на болячки, их   во всём обвинить, как будто болезни твои живут абсолютно самостоятельной жизнью, а ты- отдельно от них, своей личной жизнью. И мы ещё плохо знакомы друг с другом. И будьте так любезны -не навязывайте мне свою дружбу, не о чём мне с вами  "лясы точить”(одессизм). И я просто не желаю захламлять свои мозги размышлениями о вас.  Некогда мне заниматься штопкой своего организма. Да я ещё просто стыжусь вас- перед близкими, перед  знакомыми. Нет-нет это не я , это не ко мне,   это- вы (болячки) просто ошиблись адресом.
       Я-то ещё всё воспринимаю по-прежнему,  как в той, ещё не старой жизни. Правда, порой слишком болезненно, обнаженно, но с этим уж приходится мириться, даже близким моим- характер такой  выработался за столь длинные годы жизни. Я -то ещё  и чувствую всё по-прежнему и что особенно уже странно и так несправедливо, ( после ожидаемой с годами душевной закалки)- я, по-прежнему так же ранима, и физически ощущаю струйки крови, где-то в районе сердца, когда душа моя плачет.
 И смешно  мне там же ,где и  раньше смеялась, а друзья уверяли- заразительно смеялась, родные “одессизмы” любила.  Вот только анекдоты, особенно пустые и пошлые – всё реже вызывают во мне  желание в нужном месте насладиться предлагаемым юмором . И одно лишь  просто раздражает меня в самой себе- плакать стала чаще. Правда, всё ещё стыжусь я своих слёз перед мужем, перед детьми, перед друзьями. И кажется мне, что с годами я создала свой, личный, индивидуальный измеритель слёз. А градус таких слёз зависит от тональности, в которой я слышу и чувствую события своей жизни.
 Так ,например, ещё совсем недавно( всего-то лишь какие-то  50 лет назад!) я плакала, когда слушала Травиату Верди. 
  "Простите,вы-ы-ы навеки о-о-о счастье ме-е-е-чтанья-я-я...Я гибну,ка-а-а-к роза о-о-от бури стра-а-данья-я"...А жизнь когда-то-о была бе-езмятежной" И т.д.(Прощальная ария Виолетты. Верди "Травиата") Уже через несколько лет заклеймила сама себя позором под названием” сентиментальность” и продолжила воспитывать свой вкус на ре-минорной Токкате и фуге И. С. Баха. Отныне  именно в этой тональности я любила слушать все лучшие достижения классики. Именно эта тональность проникала в самую глубину души моей и порой, казалось, разорвать может и мысли мои и чувства.
 А вот теперь, когда так неожиданно нагрянула старость, я перестала слышать тональности, подобно фокусникам, которые вдруг теряют чувствительность пальцев, что ввергает их в дикую депрессию . Вот и  я  слишком часто стала впадать в столь модное ныне для человечества- состояние депрессивности. Может музыки мало сейчас слушаю, на концерты редко хожу.? Не хочется. Думать не хочу, а без этого и классика –не в радость. Рассуждать, глубоко вникать -не хочу . Чувствовать, страдать за героев, смеяться их юмору (а он  совсем из другого века) просто –не- хо-чу . Не смешно. Не  трогает. Порой- уж совсем пустота, думаю-душевно  устала.          Ведь не ждали-не гадали-даже не мечтали,  а во второй половине своей жизни внезапно страну проживания изменили. А с нею и весь привычный образ жизни, друзей, учеников,ещё недавно верящих тебе и слушающих с распахнутыми, чистыми глазами. Пришлось изменить и такой привычный быт,такую привычную уверенность в пусть не богатом, но стабильном завтрашнем дне. И даже могилы близких оставили ТАМ, так далеко,что уже не добраться, не выплакать душу, не отдаться воспоминаниям возле могилки с таким родныи портретом на чёрной мраморной стене 55 летней мамы.
  А вот теперь только покоя хочу. Вот где вирус старости заложен и медицина до сих пор не придумала антивирус . 
   И ведь всё это именно теперь?! В Израиле! Неужто всё та же старость-виновница? Осознаю- права не имею жаловаться на жизнь, она внешне почти благополучна. Все работают. Без унижений- все по выбранным ещё в Союзе специальностям. И оплачиваются достойно: у всех свои, вполне комфортные квартиры, хорошего качества машины у каждого члена семьи. Отпуска, проводимые  как правило, заграницей либо, как минимум в Богом созданном, нежно голубом, тёплом,с мягкими, ласкающими тело, убаюкивающими волнами озера Эйлат.(Красное Море).
 Вот и быт наш налажен- всё, как сама хотела, во всё вложила свою фантазию и даже собственные руки. И квартиру свою превратила  в художественную галлерею, завесила все стены (говорят) художественными вышивками собственного производства. А среди них и” Портрет незнакомки” Крамского, и “Пейзаж в стиле Левитана”, и “Глас вопиющего”, которая даже нашла свой “выход в люди” в виде обложки к только что изданной  моей книжки “ЖИЗНЬ СНАЧАЛА,( мысли и чувства вслух)” А  галлерею  свою назвала я в стиле профессора Столярского. Он много лет назад создал в Одессе школу-десятилетку музыкально одаренных детей и так смешно называл её: “ШКОЛА ИМЕНИ МЕНЕ”. Чисто на одесском языке. И я, уже  здесь,  в Израиле, позволила себе этот наглый плагиат и называю свою домашнюю галлерею вышивок: "ИМЕНИ МЕНЕ!” Она успокаивает, она не требует мысли, обнажённости чувств- лишь терпения, внимания, отстранённости от жизненных проблем, полного погружения в ремесло. Этому и учусь сейчас.
Нередко у внуков, они уже помогают мне больше, чем я им. Особенно  владением  компьютерных навыков. Ну не понимаю, никак не могу с ноутбуком подружиться . И что это он снова от меня требует: то пароль, то логин, то имэйл- всё ему не так! То “скайп” вдруг не открывается, то “Проза Ру” куда-то улетела, то “Лайв  джоурнал”  запропастился, а ведь дочка столько времени потратила, специально создала его для моего нового увлечения- Графомании! А я постоянно борюсь с ним, хожу за любимой, старшенькой внучкой, дотошно конспектирую: 1)засинить, 2)перевести на рабочий стол, 3) дать новое название файлу и т. д. С ума сойти можно! Нет, на фортепиано играть гораздо проще и запоминается всё быстрее( особенно , если учесть, что играть я начала учиться в 7 лет, а интернетом занялась- в 70!)
  На всё это, плюс конечно обеды, уборка, врачи, телефонный трёп уходит весь день. А ночь по-прежнему отдана памяти, чаще –тяжелым, болезненным воспоминаниям, и никуда от них уже не деться, не забыть, не простить обиды, как не пытаюсь сама себе это внушить.
 И всё не отдыхает память моя от того страшного одесского  августовского полудня, когда не попрощавшись, так внезапно и навсегда ушла  моя  мама и оставила меня одну продолжать эту жизнь .
 А вместе  с нею в памяти всплывают и другие картинки.
    Мне семь лет. Я уже большая. На меня можно оставить маленького семимесячного двоюродного  братика. Он толстый. Он безумно красивый. У него огромные чёрные глаза и очень жиденькие, чёрные волосики.  И его так вкусно целовать. А он терпит, терпит и вдруг начинает громко, ну очень громко- просто орать. Но я почему-то не замечаю слезинок из его глазиков и это меня раззадоривает и подталкивает вновь и вновь целовать его, пока не приходит тётя и резким тоном выговаривает:”  Что же ты делаешь? Я же просила тебя только один час  дать ему поспать, не терзать своей любовью!”
   Моя тётя (кстати, самая любимая тётя) ещё совсем молодая, но уже седая. Она многое  пережила. Правда, и годы-то какие были?! Война . Эта страшная война 41-45 годов. Уже в самом начале войны  тётя получила    короткое сообщение с фронта, в котором её  официально уведомляли:”Ваш  муж погиб в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками”.  Много тогда таких   молодых женщин получали с фронтов в лучшем случае эти пресловутые треугольнички, наспех сложенные перед самым боем,  с прощальными словами своих любимых. В худшем -  официальное ясно  и до безумия коротко -погиб!.
 Моя мама  такой треугольник  не получила. Лишь в 45 году, уже после нашего возвращения в  Одессу, после четырёхлетней эвакуации, мама получила официальное, отпечатанное холодной машинкой извещение:” Ваш  муж  пропал  безвести…» Вот так, коротко и ясно.  Нет- не знаем- не видели- не слышали- среди погибших  не значится- среди живых не числится.
  А жизнь как-то катилась вперёд и даже сам факт её продолжения, уже без близких, без любимых, казалось, был  самим парадоксом.  Но жить –то надо было, ведь сознательно, по своей воле люди в могилу, как правило, не уходят, особенно, если есть дети и они в тебе так нуждаются, без тебя просто погибнут, да ещё в такое голодное, холодное время.
 Я была , только я одна была у моей мамы.(за год до войны мой старший братик попал под трамвай , совсем рядом с домом, в возрасте 9 лет). Потому и  жила  мама  дальше, и работала много, и плакала по ночам от усталости, от холодной кровати, от беспросветности.
 А что-то изредка и её радовало . К примеру- мои успехи в музыке. Помню, играла я” Эллегию”  украинского композитора Лысенко и вокруг все восторгались:"Ребёнок, а как чувствует музыку!»
 А  вот и большая  радость пришла в дом. Родная сестра моего погибшего на фронте отца замуж выходит, вторым браком. Так неожиданно, казалось даже- не вовремя. Вдруг пришла к бабушке вместе со своим новым мужем и со счастливыми глазами, почти  задыхаясь от  волнения, оба одновременно “выстрелили”: “Мы  решили пожениться!»
  Её первый муж погиб на фронте, чуть ли не в первые дни войны. Она очень любила его. Они были однокурсники,  вместе занимались в Университете, на факультете экономики. Он писал ей стихи. Она сохраняла их всю жизнь. Я читала те стихи.
  В 1995 году , уже живя в Израиле, я поехала навестить её, в Америку, в Сан- Франциско. Она была уже в том возрасте, в котором я пребываю сейчас. Эмигрировала она туда из Одессы, совершенно для меня неожиданно, скорее всего ради своего единственного сына и своей единственной, очень любимой внучки. Мне всегда казалось, что ничто и никто не сумеет убедить её уехать из Одессы, ведь именно там, у могилы своего второго мужа, она так много проводила времени, ухаживала за могилкой, как за домиком, в котором он продолжал- пусть по-другому, не по-земному, но жить.
 А вот уехала.  Такова  была сила общего еврейского подъёма- уехать, поскорее вырваться из нашей, уже тогда начавшей и так скоро буквально утонувшей,
 как экономически,так  и политически разваливаливающейся страны. И сын, конечно, убеждал, настаивал, торопил, ведь к этому времени уже все наши эмигрировали- часть семьи в Израиль, а те, кто помоложе –в Америку.
  И вот сейчас, в этом красивейшем городе Сан-Франциско судьба распорядилась так, что жила она абсолютно одиноко, в субсидированной Америкой  небольшой, но очень уютной, в самом центре города квартирке. Вечерами мы подолгу разговаривали, обсуждали и её американскую, и мою, теперь уже израильскую жизнь.  Нередко плакали. Каждая о своём.
 Рядом с кроватью, на прикроватной тумбочке лежала маленькая, явно многолетней давности записная книжка. Я бы никогда не осмелилась в неё заглянуть, как будто чувствовала- сокровенное. И вдруг, глубокой ночью, когда и глаза мои уже устали от слёз и почти закрывались от желания “ забыться и заснуть”, она  протянула  назад  руку, наощупь  взяла записную книжку и  полуслепыми глазами, почти по памяти начала читать стихи вслух. Явно довоенные стихи, её первого мужа.
 Нет-нет, стихи были  написаны не профессионально, почти коряво, даже с высоты конца 20 века как-то  по-детски. Но сколько искренности , сколько любви было в тех словах! Уже и буквы поблекли, уже только она, к кому обращены они были, могла их разобрать, ведь написаны они были До Войны. Я видела те стихи. Я слышала их. Из её уст.
 Только сейчас, в эту тёплую Сан-Францизскую  ночь я узнала, как  буквально в первые дни войны, когда Гитлер со своей ордой только-только подошёл к Одессе и со дня на день  мог ворваться на одесские улицы, она попала в роддом. Преждевременные роды. Ребёнок, почти восьмимесячная девочка погибла, и едва-едва не погибла моя тётя. Не могу даже представить себе как пережила она этот удар судьбы. Как собрала   всю свою волю в кулак, как приказала сама себе держаться, ибо… “на свете два раза не умирать”(К. Симонов). Как   достала  в той дикой людской панике железнодорожные билеты и вывезла из уже почти полыхающей Одессы свою старенькую маму и родную сестру, с годовалым ребёнком. И главное- была она в той женской группе мужчиной. Впрочем, эту мужскую миссию она  без стонов, без жалоб на судьбу выполняла и все военные и послевоенные годы. Уже в Одессе, после окончания звакуации , заочно окончила Университет и стала экономистом высокого профессионального уровня.
       Но вот прошли те страшные годы Войны, вернулась она со своей маленькой семьёй в Одессу и продолжила в полуголодном, сильно пострадавшем войной городе, свою старую- новую жизнь.
    А однажды , где-то, на каком-то празднике,(  Одесса всегда умела веселиться, не зацикливаться на человеческих трагедиях), в почти случайной компании, она встретила молодого, очень симпатичного парня. Крупные черты лица, огромная шапка полужёстских,тёмных,с густой сединой волос. И главное голос- этот почти бархатный баритон. Он прекрасно пел, ни одного фальшивого звука. Наверное, если бы во-время учился музыке, мог бы стать оперным певцом. Но на время его возможной учёбы пришлась война. И в самом её начале, никому ничего не сказав, оставив только  матери короткую записку, он добровольцем ушёл, а вернее убежал на фронт. Сколько же таких парней, свято верящих, что товарищ Сталин всё знает, как сейчас говорят- всё держит под контролем. И, если уж Он допустил Гитлера к самим рубежам страны, значит нужно всё бросать и немедленно отправляться на защиту своей страны. Он был среди тех здоровых, полных оптимизма,безусловно-патриотизма, совсем ещё молодых ребят.  Среди них  был и мой отец, и родной брат моей мамы ,и вернувшийся  с фронта абсолютно слепым родной брат моего отца.
               
             Ах, война, что ж ты сделала, подлая:
             Cтали тихими наши дворы,
             Наши мальчики  головы подняли-
             Повзрослели они до поры.
             На пороге едва помаячили
             И ушли , за солдатом- солдат…
             До свидания, мальчики, Мальчики,
             Постарайтесь вернуться назад.      
      
  А вот сейчас  все сидят  за столом, компания весёлая, молодёжная , налиты бокалы с вином,  один за другим поднимаются  тосты  за любимых, за друзей , не вернувшихся с поля боя. Но первый тост обязательно за товарища Сталина, это ему по-прежнему салютует молодёжь:” Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!”
  А этот парень, совсем молодой,  он  так  красиво, так чисто, в дуэте со случайным застольным соседом пел: “ Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат…”. Слушали их с непостижимым удовольствием, а кто-то просто плакал. 
 Я помню его пение, на праздниках у любимой бабушки-матери моего отца. Пел он обычно дуэтом с другим моим дядей, человеком не менее талантливым, обладателем высокого, лирического тенора.
 Эти праздники я очень любила, запомнила на всю свою жизнь . У бабушки всегда было всё очень вкусно. Уж не знаю сколько времени они предварительно, всей семьёй экономили , но в праздничные  вечера столы были переполнены  разного рода вкусностями.  На большой, тяжёлый, с  резными  ножками стол  обязательно вытаскивались из глубоких тайников  и  3-4 листика мацы -остатки еврейского праздника Пейсах(по-русски почти совпадает с праздником  Паска.)  Эти листики бабушка сохраняла  специально для меня, чуть ли не по полгода и порой с ужасом обнаруживала, что тайник её раскрыт  и это значит, что четверо моих двоюродных братьев- троглодитов уже давно разоблачили её хитрости и  все эти полгода тайник стоял пустой. Бабушка очень огорчалась и всё не могла простить им такое коварство. А объясняла она эту свою искреннюю печаль тем, что  ей так хотелось для единственной из всех пятерых внучки-сироты сделать что-то приятное. Впрочем, у всех, кроме бабушки, такие моменты давали только повод для какого-то нового одесского анекдота.
  Помогали бабушке в создании этих шедевров кулинарии обе мои тёти и соседка, добродушная, толстая  болгарка тётя Стана. Она говорила на идише лучше любой коренной одесситки , во всяком случае лучше моей мамы, которая на идише знала лишь пословицы и поговорки.
 И вот сейчас, за этим праздничным столом тётя Стана сидела вместе со всей нашей  дружной семьёй и завороженно слушала дуэт моих двух действительно талантливых дядей:” ПУСТЬ, СОЛДАТЫ НЕМНОГО ПОСПЯТ."  Эта великая  песня Соловьёва Седого на слова Алексея Фатьянова  тогда звучала в каждом доме, на каждом празднике, и слова её стали абсолютно родными ,как будто рождёнными в душе каждого, кто на фронте или в тылу пережил ту войну.
   А тогда, на случайном вечере у каких-то старых институтских знакомых, моя тётя впервые услышала его пение и тотчас буквально  покорена была этим голосом, впрочем как и внешностью настоящего, сильного мужика. Поспешно,  как будто испугавшись самой себя, она поднялась из-за стола, смущённо сказала:” Извините, я пойду, мне далеко до дома добираться”. Неожиданно и он засобирался, видимо решил её проводить. А когда он поднялся из-за стола, она внезапно похолодела…,ужас застыл в её глазах, слова застряли в горле . ОН БЫЛ БЕЗ ОБЕИХ НОГ. Одна нога заканчивалась где-то посередине, даже колено сохранилось. Другая была  см. на 6-8 выше колена. Затем энергично, не ожидая возражений друзей ,он ловким движением  рук подбросил два костыля и по-прежнему, чуть иронично улыбаясь и как будто пребывая всё ещё, в том же лиричном, связанном с пением, и в тоже время уже другом, наблюдаемым им как бы со стороны состоянии,  поднялся во весь свой высокий рост. Решительно, сильными руками  отодвинул  стул и вышел за ней.
   Они гуляли всю ночь, иногда присаживались  где-то, на случайной скамейке. В Одессе их всегда было много. Небольшие парки, типа Алесандровского, когда-то щедро пересекали всю Одессу.
  Александровский был в самом центре города. Он проходил посередине двух длинных, параллельных улиц. По обеим сторонам этого  многоквартального прямоугольника росли высокие  каштаны, а между ними, как будто сознательно посаженные талантливым ландшафным дизайнером  очень большие, ветвистые деревья белых и розовых акаций. Весной, когда акации расцветали, хотелось подойти к каждой из этих  красавиц и сказать:” Мне полный стакан налейте пожалуйста, можно и без сиропа, уж больно вкусный у вас свой, природный  аромат.”
 Фонарей в саду было немного, вероятно, город электричество берёг. Но влюблённым больше и не нужно было, в этой полутемноте так упоительно  было находиться рядом с любимым.
 Я сохранила фотографию тех своих лет. Только одна, почти пустая фотография, посередине скамейка, по обе стороны её  два невысоких, густых куста сирени и карандашная надпись моего  друга- романтика, с маленькой стрелочкой , направленной прямо на скамейку:” Мы здесь были (целовались), 1959год”.Как же счастливы мы были тогда. Как любили Любить. И только совсем не умели понять, что именно в те, непостижимо трудные годы  действительно были счастливы!
  Моя тётя тоже здесь гуляла  и ,вероятно, чаще присаживалась на подобные скамейки много лет раньше меня. Прямо через Александровский садик  был путь к дому моей бабушки, и я думаю они уже в тот первый вечер всё решили между собой и только ждали удобного случая, чтобы “выстрелить” своё решение всей семье.
  А интересное когда-то,в первую половину 19 века было  время. Садик назвали Александровским в честь царя Александра Первого. И одесситы  так полюбили его, что уже и царя-то  давно не было и  его личная драма уже ушла далеко, в небытие, а в  памяти народа сохранилось  имя этой загадочной и такой противоречивой фигуры. И любовные свидания одесситы любили назначать именно здесь, почти в центре города. Лишь знатоки истории сохраняли и передавали из поколения в поколение трогательную историю любви этого далеко не ординарного русского царя к очаровательной Марии  Антоновне Нарышкиной.
Родилась у них в ту пору страстной любви дочка София, которую  Александр Первый любил трогательно и нежно. Но София умерла,в возрасте 18 лет, от чахотки. Александр счень тяжело переживал смерть своей единственной дочери, рождённой в неофициальном браке, любовницей Марией.
   В 1806 году  садик был  заложен и подарен городу безвозмездно  неким  французом-бизнесменом Йосифом Де  Рибасом ,работавшем тогда в России. Назван этот садик был в честь четырнадцатого по счёту императора России Александра Первого, которого в народе называли Александр Благословенный. Скорее всего в память о  личной трагедии царя и дали одесситы центральному садику города  имя Александровский.  А главная улица города, очень любимая одесситами , по сей день сохраняется во всей своей первозданности, запрещенности для транспорта,умываемая каждое утро заботливыми дворниками, так и называется в честь француза-бизнесмена ДЕРИБАСОВСКАЯ
   Александровский садик  был длинный, хотя и не очень широкий,  и расположен он был вдоль улицы Дерибасовской ,между двумя большими улицами Гаванной, ведущей прямо к морю и Преображенской.
Вот на улице Чкалова, угол Преображенской (давно уже,с 1918года- улица Советской армии) и   жила моя бабушка. И потому, как я понимаю, не могли обойти стороной этот Александровский садик мои дядя и  тётя. Почти уверена-  они были в тот вечер там, до поздней  ночи не могли наговориться, и быть может уже тогда решились соединить свои жизни в одну судьбу.
    Танк моего будущего дяди фашисты подбили. Трое сразу погибли. А его вытащили наши ,без сознания, отправили в ближайший медсанбат. Вот там-то и ампутировали- сразу обе ноги . И вот сейчас нужно было учиться жить заново, нужно было найти свой личный путь в этой , уже совсем иной, мирной жизни.
Вот только- БЕЗ ОБЕИХ НОГ.
 Не знаю в тот ли вечер они  всё решили или ещё продолжились их вот такие,  казалось без будущего встречи. Но однажды пришли они к бабушке  и стояли молча, с волнением ожидая её согласия. Помню только, как одна из близких, “доброжелателей” тогда сказала бабушке:” Если уж ей так захотелось выйти замуж за инвалида, то могла бы по крайней мере за генерала выйти. А теперь только мучиться всю жизнь будет.” Но  они  не слышали  никого. Они просто утонули друг в друге. И поженились. Очень быстро. Без свадьбы. Без белой фаты. Как-то совсем буднично, только у бабушки пообедали и отправились в свою квартиру.
  К счастью, инвалиду первой группы Военкомат выделил одну комнату, почти в центре города, недалеко от Железнодорожного вокзала. И не было бы их счастью предела, если бы не находилась комната эта на высоком пятом этаже. Была она буквально под крышей огромного дореволюционного дома. Видимо раньше здесь  был чердак и соседи сваливали сюда весь, ненужный домашний хлам. А вот теперь всё старьё выбросили, стены побелили  и… живи-поживай инвалид без двух ног. Вот только подниматься сюда инвалиду стоило невероятных трудов.
 Однажды я, совсем неожиданно стала онемевшей свидетельницей такого подъёма на пятый этаж. Казалось мне тогда, что это она была его ногами. Она крепко-крепко держала его под  руку и тем самым была его правой ногой, а он, своей сильной левой рукой  держался за длинные деревянные перила и  подпрыгивал на костылях на каждую новую ступеньку этого высокого лестничного проёма. Уже войдя в свою получердачную комнату, он тут же облегченно сбрасывал оба костыля, растёгивал   протезы с натруженных культяшек  и тотчас опускался на очень низенькую доску-коляску. Эта первая доска-коляска сделана была его руками, из сидения  бывшего стула, а теперь  ждала его, подбитая  по краям четырьмя колёсиками. При этом  радовался мой дядя , как ребёнок, ведь наконец-то он был дома, без этих мучительно неудобных костылей и главное- рядом со своей любимой.
 В комнате был лишь круглый стол, какой-то неказистый шкафчик, уже повидавший время и главное- большая , мягкая , очень удобная , самодельная кровать. Эту кровать своими руками сделал мой второй дядя- тенор по призванию, а в жизни  замечательный мастер-краснодеревщик. Через несколько лет после тех событий ему поручат  реставрировать всю мягкую мебель Одесского Оперного театра. Помогала ему в этой весьма ответственной работе (за  некачественность такой работы можно было и пулю в лоб схлопотать) моя вторая тётя- мать будущего  Гроссмейстера Международного класса  по шахматам, игравшего в своё время в шахматных турнирах  и с Карповым и с Каспаровым.  А в одной из партий Карпов-Лернер К. мой брат даже добился  очень высоко оценённой шахматистами мира победы. Тогда же, сразу после войны, когда мои дядя-тенор и родная сестра моего отца вместе блестяще справились с реставрацией мягкой мебели Оперного театра, оба были награждены Орденом Трудового Красного Знамени.(“и скажите спасибо за почёт и уважение, премий не ждите-  это всё”!)
 Гораздо более тёплое спасибо мой дядя-тенор получил от этой влюблённой пары молодожёнов(им было тогда лет по 25-27!). В эти первые годы они были как-то по- особому счастливы. Дядя никогда не рассказывал, как болят его  культяшки, как снятся ему его высокие ноги крупного человека. Казалось , я  ещё маленькая, мало что понимавшая в той жизни, была свидетельницей какой-то непостижимой, ещё неописанной литературой любви.
 Уже много лет спустя, когда я жила  и училась далеко от них, я прочла и буквально потрясена была описанной великим писателем Юрием  Нагибиным подобной истории из жизни вот такого же молодого парня, только и без ног и без рук. Окружающие называли его САМОВАР, а ногами и руками его несколько лет, до самой  смерти была его мама. Она поселилась вместе с ним в инвалидном доме, который находился где-то в районе Валаамского озера. Немного сохранила моя память из того рассказа. Помню лишь ,что в районе военого госпиталя стоял  огромный, старинный Монастырь. Вся жизнь здесь как будто застыла, протекала как в замедленных кадрах фильма. Единственное развлечение для доживающих здесь свою жизнь инвалидов Великой Войны было два раза в неделю приходить, доползать, докатываться до кромки воды. Сюда заходили небольшие прогулочные  катера, стояли час-полтора. А в это время отдыхающие, беззаботные туристы, сходили с трапа корабля, покупали вкусные,умело прожаренные семечки подсолнуха, обменивались какими-то ничего не значащими, почти пустыми фразами с прибывшими сюда, к этому,заранее известному часу , инвалидами . Сюда же регулярно приходила и приносила  САМОВАРА его мать. Она  взваливала его на свою старческую, сгорбленную  спину и всю дорогу приговаривала:” Ну потерпи, потерпи, сынок, ещё немного осталось- и мы погуляем с тобой, свежим, озёрным воздухом  надышимся”.(Уже через несколько лет на экранах кинотеатров пройдёт довольно неудачный фильм по мотивам этого рассказа Нагибина. И даже такие талантливые актёры, как Алексей Баталов и Алла Демидова не смогут своей игрой оправдать его недостатки.)
 Точно такую же сцену я ещё увижу  в своей жизни и помню как тогда подумала:
 ” Неужели Нагибину  не пришлось придумывать эту картинку , а он так же как я подсмотрел её, так же, как я потрясён был увиденным, и  лишь позже так талантливо описал эту жизнь за гранью Жизни.
 Уже много лет спустя, когда и мама моя уже лежала в своём домике на еврейском кладбище, я приезжала со своими детьми на двухмесячные педагогические каникулы  в Одессу. Останавливалась всегда,  по-прежнему, у самой любимой тёти. Они оба работали. Он был главным диспетчером на огромной автобазе. Она главным бухгалтером в большом управлении. Под её бухгалтерским началом находилось тогда порядка восьми- десяти артелей. В эту вторую,  послевоенную десятилетку ещё не было в стране крупных  заводов и фабрик, и многие предметы первой необходимости выполняли небольшие, но мобильные артели. Чего только они не производили?! И хозяйственное мыло(с жутким запахом!). И часы- от наручных до настенных, с вечно орущей кукушкой. И пресловутые примуса- спасительные приборы для приготовления пищи, работавшие на так называемом "грязном" бензине и потому постоянно "чихающие" и так часто создававшие почти привычные квартирные пожары. И  очень тогда дефицитные костыли, от детских до  взрослых, разной высоты и, увы, разной прочности. Тогда-то и появились первые инвалидные, маленькие, с ручным управлением  машины. Такая машинка была и у дяди моего . Именно так, ласково называли её в  нашем доме. Дядя постоянно возился, ухаживал за ней ,как за маленьким ребёнком. А потом , когда подрос их сын Алька,(когда-то испытавший на себе всю страстность моей необузданной семилетней натуры), он уже на равных с отцом возился с машинкой, что и привело его впоследствии к профессии водителя высшей категории. Повзрослев, он будет принимать участие  в автопробегах и однажды станет призёром  чемпионата Украины .
  Тётя же моя в те трудные послевоенные годы  уже была великолепным экономистом. Её всегда безмерно уважали на работе. Она умела как-то незаметно, без бравады, без словоблудия, искренно помогать всем, кто нуждался в её профессиональной помощи.
 Это было время, когда в Артелях работали люди деловые, по-своему способные , умеющие и дело хорошо делать и деньги “из воздуха” добывать.  И назывались они с еврейско-одесским юмором “ГЕШЕФТ-МАХЕРЫ”(дословно- делающий нечто запретное, но выгодное и дефицитное).И  делами  своими  и деньгами  своими  управляли они весьма энергично, а некоторые- просто талантливо. И , конечно, в руках  у них  оседали совсем немалые капиталы. Отсюда и бесконечные одесские судебные разборки по борьбе с такими “гешефт-махерами.” Сотни откупались.(коррупция процветала) Сотни уходили в сибирские тюрьмы. А были и те,кто, безумно страшась пыток КГБ и жестоких расправ над своей семьёй,кончали жизнь самоубийством.
Помню, как соседом моей мамы по даче,которую она на лето сняла для меня и моего трёхлетнего сына "у самого синего моря",оказалась одна пара довольно пожилых людей. Я немного стеснялась их внешнего вида, так по-нищенски они тогда выглядели.Казалось,ещё немного и пойдут они по берегу пляжа просить подаяние у людей. Тогда много таких ходило, с протянутой рукой и навязчивой песенкой "Подайте милостыньку мне"...Нередко были среди них инвалиды, особенно колясочники и уж очень часто дети. И вдруг приезжает ко мне моя мама и говорит, что соседа нашего так неожиданно, так быстро расстреляли. Оказалось,что был он довольно талантливым часовщиком( в то время очень востребованная профессия). Сплетники утверждали, что нажил он на этом деле целый  миллион. Уж кто только тогда не брался контролировать и судить  мастеровых людей? Следователь сказал- праведный  суд приказал: РАССТРЕЛЯТЬ.И осталась одна- одинёшенька их девочка,лет десяти-двенадцати,у которой папу расстреляли,а маму отправили на много лет в сибирскую тюрьму, как соучастницу неправедных дел мужа, где она и погибла.
 Тётя же моя по-своему жалела таких людей. Говорят, что для русских женщин понятия люблю и жалею объединяются в нечто неразрывное, и во имя  этой  любви-жалости именно русская женщина  способна идти  на любые подвиги. Лично я знала такую , могу сказать , просто великую женщину- Еврейку, которая всю свою жизнь кому-то помогала, кого-то  жалела, кого-то  пристраивала на хорошую работу.  И –видит БОГ- всегда бескорыстно, просто категорически отвергая любой вид благодарности. Сейчас уже и поверить в это трудно. Ни в  Израиле, ни в России, ни в по сей день воюющей, разворованной Украине за "спасибо" никто не работает. Я была свидетелем этого, и я отвечаю перед Богом и  людьми, что говорю правду и не единого слова лжи. Не раз спасала она артельщиков от чуть ли не разстрельных статей ОБХСС( отдел по борьбе с хищением социалистической собственности), ВСЕГДА отвергая любой вид благодарности.
  Был ли в этом какой-то её политический протест?. Нет, уверена- нет, она была слишком далека от политики. Да и время это ещё почти не рождало политических протестов. Большинство верило в Сталина, во всяком случае те, кто сам , либо близкие, ещё не побывали  в лапах КГБ. Только человеческое сострадание, только  желание помочь людям, особенно родителям маленьких детей двигало ею. И она действительно спасала. Где можно - своим уважаемым  всеми словом. Где необходимо-
во-время исправленными, порой просто несуразными, случайными ошибками в  документах.  Сейчас, в  первой четверти 21 века в это,вероятно, уже трудно поверить. Но тогда, действительно в "гешефтах" нередко  учавствовали и малограмотные  и просто наивные люди.  Именно теперь, когда окончилась,наконец, проклятая война, люди  как-то по-особому хотели жить, хотели досыта накормить детей. Немало таких, только что вернувшихся с фронтов, из сталинских и немецких концлагерей, из госпиталей не умели приспособиться к жизни в голодном, холодном, разграбленном и немцами и румынами городе. Вот таким и старалась помочь моя тётя.И ни разу, за все долгие годы своей работы ни от кого не приняла она даже простейшей коробочки конфет. Люди знали это. Люди берегли её. Никогда неловким словом не обидели, а скорее всего между собой считали её просто  “чокнутой"(безумной).
 И всё  же время  вело  свой  неумолимый отсчёт  и однажды  наступил  день  её выхода  на пенсию. Она ещё никак не могла представить себя без работы, всё тянула, оттягивала этот момент. Но дядя мой, её сильный , её  любимый , такой  нежный, такой всё понимающий муж с половинкой тела, уже нуждался в её ежечасном внимании. И тогда коллеги устроили ей проводы на пенсию.
 Я не была на самом празднике, но воочию видела следы этого чествования уже у неё дома. Прежде всего поразила меня огромная, чуть ли не в половину стены ,написанная  от руки  Стенная Газета. Такого количества ласковых , уважительных слов я никогда в жизни своей не слышала.  Это  был настоящий Гимн Женщине- Профессионалу. Оказалось, что так много  людей  восхищались её добротой, её профессионализмом, её бескорыстностью. И уж на этот раз все они “оттянулись по полной”. Чего  только  не  было среди её подарков. Я сама уже на пол сбрасывала это огромное количество всякого рода женских вещей, ибо места на столе попросту не хватало. И где только они всё это умудрились достать? Может прямо из Кремлёвских магазинов ,переполненных привезённым из Германии барахлом?!  Непостижимо было всё это видеть. А она только аккуратно сложила всё в шкаф,  с каким-то очень грустным настроением сказала:” Ну что ж -окончен спектакль, пора привыкать к новой жизни” . Затем зашла в ванную комнату, налила полную ванную почти горячей воды и пригласила со своей добрейшей улыбкой дядю- купаться.
 Я впервые увидела эту сцену и теперь стояла онемевшая, оглохшая , почти парализованная, не в силах ни как-то участвовать в этом действе, ни помощь свою предложить ,ни  тем более хоть как-то рассуждать на эту тему. Уже  в следующую минуту она подошла к дяде, который сидел на диване и улыбался своими умными, всё понимающими глазами .Он  чуть приподнялся на   сильных, длинных руках и как-то очень ловко, явно не впервые, впрыгнул  на её сгорбленную, теперь уже почти старческую спину. Именно в таком виде  потащила она его в ванную. Вот тогда -то  и возникла передо мной картинка Нагибинского “Самовара”, и я ужаснулась этой, так ясно видимой мною параллели. Только у Нагибина в этой роли  была мать, а здесь- любимая  женщина. Для них же это было явно давно отрепетированное действо и воспринимали они его как нечто вполне обычное, не дающее повод для рассуждений или удивлений. 
 Минут десять-пятнадцать из ванной комнаты я слышала приглушенный разговор, изредка смех. Дядя мой знал и любил рассказывать с хорошим чувством юмора, в самых необычных ситуациях  одесские анекдоты. А она тотчас реагировала на них и долго, с какой-то почти детской  непосредственностью,  смеялась.
 Помыв его и заодно побрив густую седую бороду, она вновь взвалила его, теперь разнеженного, улыбающегося на свою спину и потащила обратно, в их единственную комнату- гостинную. Затем дядя улёгся  на диван-кровать и уже там расслабленный, почти довольный жизнью, пультом включил телевизор. Всё с той же, чуть ироничной улыбкой  следил он за телевизионной картинкой.  Когда  же звучала какая-то знакомая песня, он тут же подхватывал её  и своим уже старческим, но по-прежнему хорошо звучащим баритоном, с великолепным слухом, подпевал. А она  садилась тут же, рядом  на коврик, что лежал  у кровати, на полу, прямо под его руки и он гладил,  нежно гладил эти абсолютно седые, шелковые, уже редкие волосы. Помню, что я не могла это видеть, слёзы  душили горло. Я отворачивалась на своей кровати к стене и молча плакала .
 А жизнь катилась дальше и ещё несколько лет она без стонов, без жалоб на судьбу продолжала борьбу за его жизнь. Уж не знаю кто из его коллег помог, скорее всего кто-то из таких же, бывших фронтовиков, но когда на следующее лето я вновь приехала с дочерью и месяц жила у тёти, (а они сейчас уже жили  в  однокомнатной квартире на первом этаже), она успела  добиться, чтобы из обычного окна в торцевой стенке сделали окно вместе с дверью .
 Теперь это облегчало момент перехода из квартиры, прямо через окно-дверь на улицу. Дядя садился на всё ту же низенькую, по полу катившуюся доску-коляску  и  довольно ловко скатывался по пологому спуску прямо из квартиры в свою “машинку”-очень любимый всем народом автомобиль, с ручным управлением и  таким гордым названием ЗАПОРОЖЕЦ. Она  тут же выбегала вслед за ним и всегда с милой, какой –то беззащитной улыбкой поспешно садилась рядом с ним.  Так они отправлялись  решать свои бытовые, хозяйственные  проблемы.
   В один из моих летних отпусков я приехала в Одессу и как всегда остановилась у любимой тёти не только с двумя своими детьми, но и со своей ученицей-сиротой. Она никогда в жизни не бывала дальше Ташкента и когда я сказала ей, что получила согласие директрисы интерната и  летом мы все вместе поедем в Одессу, её радость была беспредельна. Мы хорошо отдохнули на песчаной косе, которая пролегала  между  солёным Чёрным морем и пресноводным Днестровским лиманом. Там, буквально в пятидесяти метрах от воды, стояла наша, практически сделанная руками всей  семьи, особенно её мужской половиной, маленькая, но очень всеми любимая дача,названная по известному одесситам имени" КАРОЛИНО-БУГАЗ". Дети с огромным удовольствием купались в мелководном лимане и  можно было спокойно их туда  надолго отпускать.
 К лету  гостей на дачу, с разных концов Союза, как правило,  набивалось столько, что едва размещались. И тогда дети отправлялись спать наверх,в их очень любимое,  такое таинственное ,полное загадок, каких-то ночных пугающих звуков, в дождливые дни категорически запрещённое для них место -на чердак.А в это время взрослые заставляли столы большими, далеко не стандартными ёмкостями с сухим вином и уже в предвкушении застолья бурно веселились.
 На почти импровизированный огромный стол, прямо на участке, под тенью любимого ,густо усыпанного тутовником дерева, выкладывались только что, свежепрожаренные, ещё час назад безмятежно плавающие в лимане бычки, невероятно крупные кильки и даже неожиданно попавшие сюда, на мелководье крабы. Но настоящим деликатесом воспринимались тогда лимановские помидорки. Были они не крупные, но очень спелые, алло-красные, просто сладчайшие, ибо выросли в тёплом лимановском песке. Ни с известными  в Узбекистане юсуповскими помидорами ( особый сорт очень крупных, очень сладких, совсем без косточек помидоров), ни с ухоженными, чистенькими, как одна мама родила, израильскими помидорками (шери),  в сравнение они не шли. Израильские шери чаще всего выращиваются в теплицах,где ровно в указанное компьютером время, через узенькую трубочку подаётся точное количество воды.Она ведь здесь дорогая и очень трудно добываемая, чуть ли не на уровне нефти.. Эта продуманность и математический расчёт  позволяют стране собирать по три-четыре урожая помидоров в год. И всё же в этом негласном соревновании, теперь уже уверенно можно сказать -побеждают каралино-бугагские помидорки, выращенные в натуральном,очень тёплом, украинско-лимановском песке.
   И, конечно, всё это невероятное гостеприимство сопровождалось одесскими анекдотами,какими-то незлобивыми спорами и обязательно любимыми песнями: "Ты одессит ,Мишка, а это значит...", "Шаланды полные кефали в Одессу Костя привозил"..., "Ах,Одесса, жемчужина у моря...", "Самое лучшее в мире Чёрное море моё" и т. д.   А иногда,когда требовались ещё более яркие эмоции, и погода стояла дивная, и над морем ярко, празднично светила круглая ,полная, желто-золотистая луна, мы переходили дорогу и через пять минут оказывались в новой сказке, под названием Чёрное море.
В такую тёплую, светлую ночь очень любил купаться и мой дядя. Тогда кто-то из моих, уже повзрослевших братьев с одной стороны и муж мой с другой стороны (он редко, но также любил отдыхать с нами, в Одессе)брали дядю под обе руки, почти бегом доносили его до кромки воды, и он сразу же ,быстрыми, крупными движениями рук удалялся от берега. Издали казалось, что плывёт здоровый, спортивный человек, стилем БАТЕРФЛЯЙ, как утверждал мой муж. Да ,любил он жизнь,во всех её проявлениях и умел получать удовольствие от каждого её мгновения.И только мне,не выпускающей его из своего поля зрения, очень страшно было наблюдать эту картинку, ведь плыла половинка человека.
     Но всё когда-нибудь должно было закончиться. Незаметно приближалось время окончания школьных каникул. И вдруг…,так нежданно, так негадано, в Одессе началась эпидемия холеры. Весь мир уже давно забыл что это за гадость. А всё ещё неухоженная, медленно, ох как медленно восстанавлимая Одесса, с загрязнёнными, в диком, первобытном состоянии канализационными трубами, в середине 20 века столкнулась с этой бедой. Немедленно были закрыты все дороги, прекратилось движение поездов и самолётов. Одесса в осаде. Наверное такую же, а скорее всего ещё более страшную  и более длительную осаду пережил в своё время Ленинград. А сейчас  все мы так мучительно искали выход из создавшегося положения,  ведь нам нужно было- теперь уже срочно- возвращаться домой.
 И вдруг приказ. Настоящий, воинский приказ. Командир –мой дядя, ослушание просто невозможно, такая мысль никому и в голову придти не могла. Вещи быстро собрать, быть в полной готовности к пяти часам утра. 
  Было ещё почти темно, только-только , в районе моря начинало всходить солнце. В “машинку” погрузились: я, моя двенадцатилетняя ученица-сирота Наденька Синькова(кстати, музыкально очень талантливая девочка), мой девятилетний сын, трёхлетняя дочка и сзади, прямо за спиной дяди села моя тётя. Я волновалась, была нервно взвинчена, а тётя - в прекрасном настроении, всю дорогу заводила дядю на их любимые  песни. Но что больше всего меня потрясало- всю дорогу она, высоко подняв свои сморщенные, уже совсем старческие руки, с невероятной нежностью, сзади гладила его седую голову.
 Уж не знаю какими дорогами ехал мой дядя, ведь перекрыты были все подъезды к Одессе. Он знал город и его окрестности, как мы  с Наденькой свою нотную грамоту. Думаю, что и в свои фронтовые годы он здесь бывал, так уверенно, почти не раздумывая, через какие-то переулки, маленькие, ещё тёмные улочки, через пригороды Одессы вёл  он свою “машинку”.
Уже через несколько часа мы были в Киеве.
А там –обычная, совсем не изменённая жизнь.
      
    “Также шли на работу люди , также воздух дышал покоем”(С.Шапошникова).
 
 Спокойно, уверенно, опираясь на два  костыля, он прошёл к руководителю Киевского аэропорта, попросил четыре билета на ближайший самолёт в Ташкент. Думаю , что отказать этому седому, просто белому, как лунь человеку, стоящему на высоких костылях,  начальник не  смог . Правда, уже нашлись только два свободных билета, но учитывая, что  со мною были несовершеннолетние дети, начальник дал распоряжение всех посадить в самолёт. Тётя моя, вместе с дядей нашли ещё в себе силы проводить нас к выходу,  на посадку. Мы попрощались и пошли к самолёту. Я оглянулась. Они стояли близко-близко  друг к другу, оба иссине-седые. Она придерживала где-то посередине его костыль и мне показалось, что до последних мгновений жизни она будет своими,уже совсем слабыми руками удерживать его жизнь на этой земле.
 Это был настоящий фронт после фронта. Казалось, она прошла с ним ту войну. Она тоже была с ним в том горящем танке. Она также, с ним вместе пережила ампутацию ног. И она также продолжала с ним жизнь, когда была эта жизнь уже на самом исходе.

            Ах, война, что ж ты, подлая сделала,
            вместо свадеб - разлуки и дым,
            Наши девочки платьица белые
            раздарили сестрёнкам своим.
            Сапоги - ну куда от них денешься?
            Да зелёные крылья погон…
            Вы наплюйте на сплетников, девочки
            Мы сведём с ними счёты потом.
            Пусть болтают, что верить им не во что,
            Что идёте войной наугад…
            ДО свидания девочки, Девочки!
            Постарайтесь вернуться назад

                ( Булат Окуджава)

P.S. Я перечитываю с волнением, казалось ещё совсем недавно написанные мною воспоминания о своих близких, родных людях. О по-прежнему нежно любимой Одессе, об уважаемой, казалось с большим достоинством и...весьма относительной справедливостью жившей в те годы Украине. Неужели та жизнь, подобно жизни российского императора Александра Благословенного(Первого) канула в небытие? Война пришла в Украину. Жестокая, несправедливая война. Она проглатывает и отсчитывает уже на тысячи жизни простых людей.
А душа моя всё ещё кричит, ещё помнит как читала мама, стоя у окна, не зажигая света, в полутьме те строки извещения из одесского Военкомата:" Ваш муж пропал безвести".  И вот также, леденящим душу холодом звучали слова следующего извещения, всё того же одесского Военкомата, даже того же района:" Ваш брат не вернулся из боя- погиб". А родной брат моего отца вернулся,вот только абсолютно, стопроцентно слепым. А муж родной сестры моего отца пятьдесят лет своей жизни прожил без обеих ног, с помощью таких бездарных, тяжелейших костылей.Это ему я посвятила свой рассказ- воспоминание.
 Тогда  они отдавали свои жизни за то, чтобы жили их дети, их любимые, их мгновенно постаревшие,поседевшие родители. А сейчас за что? За амбиции Путина? За его жажду власти? За его взаимозависимую службу с ЧК-КГБ-ФСБ? Непостижимо всё это. И самое поразительное -народ молчит.  Как же умудрился он загипнотизировать целый народ Великой страны?! И ведь верят ему, так тупо,  так много,но ве-рят! Пятнадцать лет?!...  Верят?! этому новому императору 21века...
Поистине велика сила гипноза, ибо в противном случае, вся эта ситуация  с дикими претензиями на передел Украины просто не укладывается в сознании здравомыслящих людей планеты Земля.
Увы, не дожить мне уже до конца этого беспредела. И только надежда всё ещё звучит во мне: НЕТ, нет никогда не создаст народ памятник ему в своей памяти. Не зацветут Сады и Парки с его именем, ибо на века сохранится имя его только в связи с этой кровавой, бесмысленной, жестокой, несправедливой бойней.

Израиль.15.04.2015.День памяти Катастрофы в Великой Отечественной войне 20 века.