Нет, разумеется, я не собираюсь отрицать очевидное, а именно, что расстрел поляков, содержавшихся в советских лагерях, был совершён весной 1940 года силами НКВД и по прямому указанию Сталина.
Версии о том, что на самом деле этих поляков расстреляли немцы, при своём наступлении, а потом использовали захоронения в целях антисоветской пропаганды, а потом Горбачёв-Ельцин, действуя «по указке своих заокеанских хозяев», подтвердили немецкий поклёп и даже сфальсифицировали соответствующие документы, - оставим для фанатиков и слабоумных.
Немцы, конечно, много кого расстреливали. И конечно, если б для какой-то цели им понадобилось грохнуть ещё двадцать тысяч поляков – руки бы не задрожали, слёзы бы мушки не застили.
Но поскольку аналогичные катынскому захоронения поляков обнаружены и в других местах, в том числе таких, куда немцы вообще не доходили, следует често признать, что в данном случае они не при делах. Это было именно советское «мероприятие». А с учётом специфики контингента и возможных внешнеполитических последствий - крайне сомнительно, чтобы решение о ликвидации могло быть принято на уровне ниже непосредственно сталинского.
При этом, я терпеть не могу морализаторский пафос, заламывания рук и завывания про злодейские преступления бесчеловечных чудовищ на троне.
Да, разумеется, я считаю Советскую Власть и социалистическую идеологию явлениями крайне враждебными человечеству и цивилизации (равно как и близкородственный национал-социалистический режим в гитлеровской Германии), просто в силу того, что они стремятся лишить гомо сапиенс важнейшего его видового признака, частной собственности на средства производства, и, соответственно, суверенитета личности. Ну а уж все последующие нюансы обострения классовой борьбы - органично вытекают из основополагающей этой ретроградной идейной предпосылки.
Однако ж, по хорошему счёту, если говорить о личных антипатиях, то на данный момент мне гораздо противнее не товарищ Сталин, который давно умер и который, по крайней мере, знал, что делал, а нынешние европейские социалисты, которые, кажется, действительно недоумки и гробят цивилизацию, вполне искренне желая её спасти. Впрочем, об этой публике ещё и Ленин весьма метко отзывался как о «полезных идиотах».
В том же, что делал Сталин, - неизменно присутствовала некая весьма жёсткая логика, выстроенная его незаурядным, надо отдать должное, умом. Набоков был совершенно не прав, обзывая его «третьеразрядным тираном». Да нет, тиран-то был самого что ни на есть первого разряда, и даже – экстра-класса.
Поэтому, вероятно, и возникло столько споров вокруг катынского дела. Даже тем людям, кто нисколько не сомневается в жестокости сталинского режима и в его готовности убивать людей в произвольных количествах, – всё-таки, в глубине души, кажется странным это «внезапное» истребление поляков весной сорокового.
Истребление сотен тысяч советских граждан (только за два основных года т.н. Большого Террора, за 37-й и 38-й – 660 тысяч по официальным данным, которые, вроде бы, никем не оспариваются) – странным не кажется. Ибо укладывается в логику борьбы Сталина за власть внутри страны, за консолидацию Партии, за подавление любой возможной оппозиции и, наконец, объясняется вполне себе «пиаровскими» соображениями.
Народу нужно было как-то объяснить, почему после двадцати лет Советской Власти жизнь по-прежнему хуже не только что по сравнению с тринадцатым годом, но и по сравнению с НЭПом, когда вроде бы кое-что наладилось.
А значит, нужно выявить вредителей, которые намеренно, по заданию вражеских разведок, срывают планы заготовки зерна, дезорганизуют снабжение и сыплют толчёное стекло в сливочное масло. Когда же они выявлены – нужно покарать их образцово-показательно и жестоко. Простой народ – любит кровь. И не поймёт, если сообщить, что этих гадов просто посадили в тюрьму вместо расстрела.
Ну а когда машина запущена, когда товарищи на местах перехватывают инициативу в свои руки, требуя расширения разнорядок на применение высшей меры социальной защиты, - товарищу Сталину только и оставалось, что сдерживать этот процесс, а не подстёгивать его. И для этой цели – раз за разом вычищать собственно карательный аппарат, признавая, что туда тоже затесались враги, которые, злоупотребляя положением, репрессировали порой заведомо невиновных, и вот этим, товарищи, объясняются некоторые известные вам перегибы.
И это – касательно репрессий внутри страны. Здесь – всё вполне логично. Но вот с пленными поляками возникают вопросы.
Во-первых, зачем их вообще нужно было убивать, когда советский народ вовсе не требовал их крови, он вообще мало знал о них, и вполне можно было бы использовать их как рабов на стройках коммунизма.
Во-вторых, - почему их ликвидировали не сразу, а спустя полгода.
И в-третьих – почему в середине мая ликвидация поляков была резко прекращена, и их осталось в советских лагерях ещё довольно много. И на армию Андерса хватило, а кто-то – и в Войско Польское попал.
Мне доводилось встречать такое мнение, что Сталин решил уничтожить поляков, поскольку готовил нападение на Германию ещё летом сорокового, а в условиях грядущей тотальной войны такое количество пленных становилось обузой.
Но так может рассуждать лишь человек, который ничего не понимает в прелестях рабовладения. А товарищ Сталин – был в каком-то роде экспертом по этой части. И как раз в преддверие надвигающейся тотальной войны (если она им действительно замышлялась на лето сорокового, что маловероятно) – вовсе не лишним будет подневольный труд нескольких десятков тысяч поляков в лагерях.
Они нелояльны Советской Власти и потому представляют опасность? Да ясное дело, они нелояльны! И с чего б им быть лояльными к извечному историческому врагу, который в этой новой своей, большевистской ипостаси только что ударил в спину их стране, обрекая на провал и без того безнадёжное их сопротивление Германии?
Но кого это волнует, их лояльность, когда они – заключённые, рабы? Прочие узники Гулага – тоже не очень лояльны Советской Власти, и среди них тоже есть бывшие военные, но для нейтрализации исходящей от этого факта опасности существуют цирики на вышках, овчарки на поводках и бескрайние просторы Сибири, где даже в случае удачного восстания – хрен сообразишь, что делать дальше и куда бежать. Особенно, если ты – иностранец и вовсе не знаешь страны пребывания.
Товарищ Сталин не мог себе позволить трату войск и овчарок на охрану лагерей в условиях большой войны? Да ладно! Основное достоинство рабского труда – в том, что охрана требует совершенно незначительных затрат по сравнению с выгодой от предельной эксплуатации основного населения лагеря. Даже в несуразных экономически условиях государственного, социалистического предприятия – один вооружённый охранник может гарантировать покорность десятка рабов, да и это соотношение видится избыточным (в действительности, и в Гулаге, и в немецких концлагерях бывало так, что один охранник приходился на несколько сотен арестантов).
Поэтому просто нелепо утверждать, будто бы несколько десятков тысяч заключённых поляков могли стать обузой или опасностью при повышенном напряжении советских военных усилий. В конце концов, это не так уж много по сравнению с основной численностью узников Гулага, и здесь Советы заведомо не сталкивались с той резко возросшей проблемой снабжения и организации рабского труда, с какой столкнулись немцы, взявшие в сорок первом миллионы пленных красноармейцев и бездарно переморившие большую их часть (о чём потом, конечно, пришлось сильно пожалеть).
Но вот что действительно могло видеться товарищу Сталину как опасность – так это то, что порабощённых поляков придётся отпустить.
Это представляется невозможным либо неопасным ввиду реального развития событий, о котором мы знаем сейчас?
Ну да. Сейчас – мы знаем, как разгоралась, как «эскалировалась» Вторая Мировая война.
А что знал Сталин весной сорокового и какие мог делать прогнозы?
Прежде всего, он знал ход Первой Мировой войны. Которая, по прошествии мобилизационного периода, разразилась серией весьма решительных военных операций, и лишь когда они были сорваны, - борьба зашла в позиционный тупик. А так-то все стороны готовились к быстрому сокрушению противника – и постарались сделать для этого всё возможное на первом этапе войны.
Но что товарищ Сталин видел в начале этого нового конфликта? Вроде бы, Англия и Франция объявили войну Германии, выполняя польские гарантии, но вот Польша разгромлена, расчленена, а западные её союзники, устроив некое демонстративное «шебуршание» на франко-германской границе, совершенно утихомирились, перейдя к тому, что уже тогда называлось «странной-сидячей-потешной» войной. Во всяком случае, на суше.
Из этого можно было сделать вывод, что в действительности Англо-Французская коалиция не собирается вступать в решительную борьбу с Германией.
Ну а что сама Германия? Она, в целом покончив с Польшей в течение месяца и высвободив свои восточные войска, тоже вроде бы не собирается предпринимать сколько-нибудь решительных действий против Франции.
Она могла бы ударить ещё в ноябре – но, ладно, погодные условия некомфортные. Однако ж, зима прошла, и уж март сорокового – вроде бы подходящее время для решительного наступления. Во Франции – дороги уже просохли, погода уже вполне себе лётная. Но по-прежнему – никакой активности.
Из этого можно было сделать вывод, что на самом деле никто из западных держав не желает повторения Первой Мировой, не желает очередного серьёзного конфликта из-за какой-то там драной Польши, «уродливого детища Версаля», а мечтают только о том, как бы, побряцав оружием для приличия, заключить мир.
На каких он будет условиях? Это сложно сказать. Но, вероятно, если «камнем преткновения» и «яблоком раздора» явилась Польша, - Союзники могут потребовать, а Германия может признать, что в немецкие намерения не входило полное уничтожение польской государственности, но лишь обеспечение данцигского коридора, и все вместе они готовы гарантировать существование некоего суверенного польского государства в усечённых размерах (да хоть до пригородов Варшавы – но оно может возникнуть как компромисс между Германией и Союзниками).
Советские территориальные приобретения в Восточной Польше – тоже, вероятно, удастся закрепить («мы спасали братушек украинцев и белорусов от политической неопределённости» - любая такая фигня проканает, когда никто не желает войны). Но что делать с поляками в советских лагерях, когда мир будет достигнут?
В действительности, их статус был довольно-таки уникален. Вот есть понятие «военнопленные». Это когда две страны официально сражаются, берут в плен солдат и офицеров армии противника, а после войны – отпускают, так или иначе.
Но СССР не объявлял войны Польше. Формально – он оставался нейтральным государством.
Есть понятие «интернирование». Это когда военнослужащие одной из воюющих держав, оказавшись на территории нейтрального государства, разоружаются и ограничиваются в свободе до конца войны, поскольку нейтральное государство не хочет, чтобы присутствие вооружённых солдат одной из воюющих держав на его территории поставило факт нейтралитета под сомнение.
Также понятие «интернирования» распространяется и на гражданских лиц, потенциально образующих «пятую колонну» противника, и потому власти берут их под особый надзор, вплоть до заключения в концлагеря. Как это было, скажем, с этническими японцами в Штатах после Пёрл-Харбора (что, конечно, было признано ошибкой, да и по сути было идиотизмом вполне в духе Рузвельта).
Но что же эти поляки, «добыча» советского похода 39-го года? Они – и не пленные, поскольку СССР формально не имел войны с Польшей, и не «интернированные», поскольку интернировать можно только на своей территории.
Если вдуматься, эти поляки, оказавшиеся в зоне советской экспансии, - вообще не понятно на каких основаниях очутились в советских лагерях. На абсурдных, если называть вещи своими именами.
Они – стояли с оружием в руках на той земле, которую небезосновательно считали своей, готовясь продолжить борьбу против немцев, и тут с востока приходит на эту землю РККА, армия государства, не объявлявшего им войну, и предлагает разоружиться, сдаться, и поляки принимают такое предложение просто потому, что сопротивляться сразу двум могущественным державам – нет никакой возможности.
И вот если западные державы достигнут соглашения о мире с формальным каким-то возрождением ограниченного польского государства (а судя по тому, как они отчаянно отказываются воевать друг с другом, - всё к тому идёт, на трезвый взгляд стороннего наблюдателя) – встанет вопрос о поляках, захваченных что Германией, что Союзом.
Это вполне вероятная перспектива, на апрель сорокового, что Союзу либо придётся отпустить своих поляков, чтобы они уехали хоть в это новое «малопольское» государство, хоть куда угодно, либо – подвергнуться крайней международной изоляции, когда уж и Германия достигнет мира с Англией и Францией.
Чем усложнялось советское положение, в промежутке между этими событиями, пленением Советами восточных польских армий и Катынью, имелась такая немаловажная вещь, как Советско-Финская война. Которая сама по себе поставила СССР в очень неблагоприятную политическую позицию, восстановив против него весь мир, практически.
В этих условиях, весны сорокового, Союз действительно мог ожидать, что если на Западе будет заключён мир между Германией и Англо-Французами, то козлом отпущения станет СССР. Как государство (вернее, сообщество принципиальных мародёров, захвативших власть в стране), изначально наиболее враждебное Цивилизации (ради противодействия которому, с его абсолютным первобытным ужасом, и поддерживались некоторыми буржуазными кругами «не столь ужасные, хотя всё же омерзительные» фашистские и нацистские режимы в странах Европы).
Можно было ожидать и появления некой англо-франко-германской коалиции против СССР, которая пусть не сразу объявит военные действия, но будет использовать все ресурсы для тайной войны против Советов.
Что в этом смысле значат польские офицеры, которых придётся отпустить на Запад? Это несколько десятков тысяч людей, которые всеми фибрами ненавидят Советы, которые имеют военную подготовку и опыт боевых действий, и которые особенно хорошо знают восточные районы Польши, где были пленены РККА, где проходили службу до этого, а с учётом территориального комплектования польской армии – большей частью и родились/выросли на этой земле.
Ей-богу, Сталин помнил, каких неприятностей доставляли немногочисленные савинковские диверсанты, совершавшие весьма ограниченные вылазки с польской территории в начале двадцатых. А если это будут десятки тысяч польских офицеров, действующие на хорошо знакомой им местности, при поддержке польского населения? Да тут и до полномасштабной гражданской-партизанской войны в западных, вновь приобретённых советских областях недалеко!
И если есть угроза, что этих людей придётся освободить в ближайшее время, развязать им руки, передать новым хозяевам, - думаю, вполне в логике Сталина было уничтожить их «на всякий случай». Никакого маньячества, никакого злодейства ради злодейства. Всего лишь – хладнокровный расчёт.
Нет, я не говорю, что и я бы на месте Сталина тоже распорядился пустить в расход этих «как бы пленных». Но я и банков никогда не грабил, и старых соратников не гасил пачками, устраивая из этого фарс на потребу охлосу, и за хищение ведра картошки на десять лет в рабство не ввергал (максимум – на десять часов).
И это не к тому, что я как-то добрее, выше, нравственнее товарища Сталина (в этом мире хрен разберёшь, что есть нравственно, и так ли уж Христос лучше Гитлера). Но просто – у каждого свой путь к успеху, своя стратегия борьбы за место под солнцем. Кто-то из политиков вовсе не допускает бессудных расправ над своими противниками, кто-то – применяет это дело очень деликатно и адресно, в единичных случаях, а кто-то – приходит к мысли, что можно не церемониться и запускает огульные, массовые репрессии. В том числе – в отношении иностранных граждан, которые могут в дальнейшем создать проблемы. Ведь в конце концов, хвалёный пролетарский интернационализм обернулся бы фикцией, если б Сталин ограничивался выпиливанием только лишь советских людей, но придерживался нерушимого табу на мочилово иностранцев.
Однако ж, как ни мрачна катынская история сама по себе, есть в ней и некая ирония судьбы. Так получилось, что история жестоко подшутила над товарищем Сталиным во всей его неумолимой предусмотрительностью.
Стоило ему только начать ликвидацию поляков (надо полагать, отфильтрованных за это время по признаку нескрываемой, непримиримой враждебности к Советам) – как действия на Западном ТВД внезапно активизировались. В конце апреля немцы захватили Данию и Норвегию, а 10 мая – ударили по Франции. Причём, настолько удачно, как никто и не ожидал, включая самого Гитлера (а возможно – и включая самого Манштейна, автора плана).
А уж когда Франция рухнула и вышла из борьбы – ясно стало, что если и будет возможен мир между Райхом и Британией, то уж никак не на условиях восстановления польской государственности. Теперь – уж точно никому до Польши дела не было. И понятно было, что Гитлер не согласится на мир с британцами иначе, как на условиях полной свободы рук на континенте. Поскольку, собственно, без Франции англичане никак эту свободу рук и не могли сковать, имея слишком слабую сухопутную армию.
Таким образом, Сталин понял, что этих злосчастных поляков, даже самых антисоветски настроенных, - вовсе не нужно было убивать. Достаточно было – бросить их за колючку и эксплуатировать (и плевать, как они там в душе ненавидят его лично и его режим).
Но – кто ж мог знать в апреле сорокового, что оно так обернётся? Тогда-то – Сталин вполне имел право полагать, что война на Западе затихнет, так толком и не начавшись, а в переговорах о мире – во весь рост встанет вопрос о Польше и её пленных/интернированных/чёрт-знает-вовсе-какого-статуса офицерах. Учитывая же опасность, какую они могут представлять, оказавшись вне советского контроля, - резонным казалось «окончательное решение» их вопроса. Нет человеков – нет проблемов.
Потом-то, проблемы, конечно, появились. Уже в сорок третьем, когда немцы действительно эффективно использовали катынский козырь, чтобы вбить клин между союзниками по Антигитлеровской Коалиции. Во всяком случае, польское правительство в изгнании очень сильно огорчилось. И англичане напряглись, что сейчас может посыпаться столь им необходимая дружба с Союзом, как с главнейшим участником войны против Гитлера. Поэтому, собственно, я и уверен, что авиакатастрофу Сикорскому подстроил Черчилль (и это к вопросу о политиках, в целом благонамеренных, которые иногда всё же учиняют точечные, адресные ликвидации опасных для них персон, но – в исключительных случаях и предельно деликатно).
И сейчас – тоже катынский вопрос несколько омрачает российско-польские отношения. Однако ж, нынешним полякам, столь горько оплакивающим участь своих дедов и столь яростно клеймящим сталинское злодейство, следует постараться честно ответить на вопрос: а вот если бы Сталину пришлось отпустить их дедов на волю – они бы точно не стали мстить Советам, когда те захватили их Родину, отобрали всё, что было дорого и свято, установили свои противоестественные, изуверские, троглодитские порядки, нагнули и поработили польский народ в своей «сфере влияния»?
Я бы – стал. Я легко могу представить себе их чувства. Это как если бы сейчас, паче чаяния, на мою землю пришли какие-нибудь «воины аллаха», столь же маниакальные и «духовные», как тогдашние разносчики большевизма, и заявили бы, что я должен сделать обрезание, отрастить бороду и что моя жена должна ходить в парандже, поскольку так требует Шариат.
И это, возможно, было бы меньшим неудобством, нежели отказ от своей усадьбы, от своих бизнесов, от всего цивилизованного уклада жизни, как того требовал Карл Маркс от покорённых коммунистами народов.
Но, клянусь, и требование, чтобы моя жена носила паранджу, не говоря уж про обрезание, - будет для меня достаточным поводом, чтобы сказать этим ребятам: если каким-то образом я попадусь вам в плен – не упускайте своего шанса. Грохните меня. Потому что я вас, мрази, в плен брать не намерен.
Таким образом, нынешние поляки могли бы гордиться своими предками, что те показались товарищу Сталину достаточно свободолюбивыми и потому опасными людьми, чтобы не примириться с его «большевистским шариатом», чтобы не оставить ему иного выбора, кроме как уничтожить их физически, когда не сподобился сломить морально.
Надо ли нам, русским, стыдиться того, что в одно время мы сделались разносчиками этой коммунистической заразы? Надо ли нам извиняться/каяться/посыпать голову пеплом?
Ну что ж, «наркотически-манящая» сущность коммунистического учения такова, что доказать его несостоятельность могли только мудрецы, вроде Мальтуса, да то в теории, а для широких масс нужна была проверка на практике. И такая, чтобы крах этой идеологии был максимально нагляден во всех отношениях.
Для проверочного «полигона» – естественно, нужна была очень большая страна, реально способная опираться на внутренние свои ресурсы при той изоляции от мира, на которую она себя обрекала. И Россия взяла на себя такую роль. Она ввела себе штамм коммунистического бешенства, перенесла эту хворь «на ногах» - и сама в себе победила её.
Это, кроме шуток, подвиг. Перед наукой, перед человечеством, перед Цивилизацией. После нашего примера – действительно, только слабоумный захочет строить социализм-коммунизм (поэтому я так и презираю нынешних европейских социалистов, когда их слабоумие либо подлость уже не имеют никакого, казалось бы, оправдания).
Ну и естественно, что в этот период, когда мы «переваривали» в себе сей мерзкий идеологический штамм, - мы были не вполне адекватны. Советский Союз действительно представлял собой этакого монстра Франкенштейна (то же можно сказать и про гитлеровский Райх, который испытывал на себе ту же теорию, но чуть с другой, расовой окраской).
Вот только – стоит ли обижаться на некоторые эксцессы нашего поведения в таком состоянии? Да в конце концов, без этих эксцессов демонстрация сущности социализма была бы далеко не такой наглядной и поучительной.
Многие великие нации в тот или иной период брали на себя те или иные «тестовые» миссии, оборачивавшиеся массовым террором и мочиловом.
Но, ей-богу, если бы в католической Испании не поставили на поток мучительство и сожжение еретиков, - не было бы ни Реформации, ни Ренессанса.
А если бы наци в гитлеровской Германии не утрамбовывали евреев в концлагеря, с печальными последствиями, - национал-социализм мог бы ассоциироваться преимущественно со строительством автобанов.
Точно так же и советский социализм, если б не оборачивался уничтожением сотен тысяч людей по не совсем резонным причинам, - мог бы восприниматься как несколько наивная, но в целом безобидная утопическая мечта.
Теперь же, после преподнесённого урока, в приличных кругах слово «социалист» считается ругательством. И за это мир должен быть благодарен в первую очередь Советской России, поскольку примеры Кубы, Камбоджи, КНДР – слишком локальны, чтобы быть исчерпывающими.
Но вот Россия показала, что даже в такой обширной и богатой стране строительство социализма неизбежно оборачивается массовым террором, бьющим и по своим гражданам, и по всем, кто под руку подвернётся, а когда правящая элита вынуждена отказаться от террористических методов управления, - это в считанные десятилетия приводит к неустранимому кризису идеологии даже несмотря на такие достижения режима, как победа в величайшей войне и освоение космоса.
Не думаю, конечно, что товарищ Сталин сознательно ставил себе такую цель, как дискредитация социализма. Всё-таки, думается, он был вполне искренним приверженцем деспотий восточного типа, где все ресурсы сосредоточены в руках правителя, и нет таких частных ресурсов, которые могли бы составить ему политическую конкуренцию (а социализм, какой бы «свежей» ни преподносилась его идея в Новое Время, представляет собой реинкарнацию именно такого типа общественного устройства).
Товарищ Сталин, думается, прилагал все силы своего незаурядного ума и своей железной воли, чтобы поддержать жизнеспособность этой системы. И выживать-то она выживала, но получилось нечто такое, что вряд ли кто в здравом уме захочет повторить у себя дома.
В этом – большая заслуга большевиков в целом и товарища Сталина лично. По-человечески, мне, конечно, предпочтительней было бы помечтать, как бы в Гражданскую победили Белые и установили некую небезупречную, но всё же терпимую диктатуру франкистского типа (на полноценную конституционную республику в тот момент вряд ли приходилось надеяться). Но тогда бы мы не узнали, на что способны левые, когда обретают полноту безграничной власти. Теперь – знаем. Эмпирически.
Поэтому, как ни печалят жертвы, понесённые в ходе этого глобального эксперимента, но они были не напрасны. В том числе – и те двадцать тысяч поляков, убитых под Катынью и в других местах. Как ненапрасны были и страдания еретиков, чьи костры осветили путь Возрождению.
В Польше многие считают, что русским следует виниться и каяться за Катынь? Но, интересно, от кого они желают получить такие извинения? От тех, кто победил в России социализм, кто ненавидит эту идеологию гораздо больше любого западноевропейца, покамест не познавшего на себе её плодов, и, само собой, находит недопустимыми практиковавшиеся социалистическим режимом методы? Или от сумасшедших сталинистов, которые считают, что поляков расстреляли совершенно правильно, только мало? (Вариант: их расстреляли немцы, но тоже правильно).
Я готов был бы извиниться за присутствие в нашем обществе помянутых сумасшедших сталинистов, но, пока они всего лишь болтают, - не считаю возможным как-то физически с ними бороться. Я – за абсолютную свободу слова, которая подразумевает и для психов право озвучивать свои мании. Более того, оно и лучше, когда любой псих имеет возможность спустить пар в словесных излияниях, вместо того, чтобы браться за топор (тогда-то, конечно, его придётся прикончить).
И пока в России де факто существует свобода слова, несмотря на пресловутую 282-ю статью и ряд других идиотских, но практически неработающих цензурных ограничений, - это наилучшая гарантия, что данное государство не повторит своих художеств, совершённых в период социалистической горячки.
А вот за иные европейские страны, имеющие уголовную ответственность, скажем, за ревизию Холокоста, - я бы не поручился. Само по себе присутствие таких норм в уголовном законодательстве показывает, что дело Гитлера вовсе не умерло в их ментальности, а значит, должным образом покаявшись за деяния собственно Гитлера, они вполне способны породить нового подобного персонажа, который займётся ещё большим мочиловом во имя ещё большего добра.