7 декабря, суббота.
Господи, Он приезжает через неделю! - Позвоню уже из гостиницы, и договоримся, - сказал он три минуты и двадцать секунд назад. Двадцать пять, тридцать, сорок. А я все еще стою с трубкой у окна.
И сердце все еще бухает, как будто не было этих тринадцати лет.
Черт, что же делать?
Во-первых, успокоиться. Человек просто решил съездить в Рим. Все дороги сюда ведут, и все знакомые едут. Пачками. У всех одна и та же программа заложена с детства: Италия. Культура, музыка, вино. И романтика, конечно - самое главное. Картинка из черно-белого фильма, крупным планом - его глаза и ее губы. И песня воскресным утром на непонятном, но самом красивом в мире языке, скрип виниловой пластинки и танцующие на кухне мама с папой. Вырасту - поеду в Италию. Так решила я, и все остальные советские дети, видимо, тоже. Судя по потоку гостей.
А теперь вот - Он.
Массимо подошел сзади и уткнулся холодным носом в шею. – Аmore*, кто это?
- Из России, один ... (не надо пауз, не надо!) друг, собирается в Рим... скоро.
- Когда мы познакомились, я думал, у тебя гораздо меньше друзей.
- Я тоже.
Друг. Который тринадцать лет назад стер себя из твоей жизни, который приходил к тебе во снах непрошеным гостем, который стоял за спиной всех твоих мужчин, до Массимо. С которым вы когда-то были счастливы вместе.
- Мари, поедем к Лео завтракать? - Массимо поставил на стол чашечку эспрессо и стакан воды. Это для нее, сам он кофе не пьет. И не курит. Рука потянулась за сигаретой.
- Конечно, Аmore, с удовольствием!
Мари. А Стас звал ее Маруся, ей жутко не нравилось. Терпела лишь потому, что из всех знакомых Маш он звал так только ее. Хватит думать о нем, хватит! Она больше не Маруся. Теперь она - Мари, и у нее есть Массимо, который варит ей кофе и приглашает в субботу утром в ее любимый ресторан.
А с Ним по субботам они всегда завтракали дома. Он хотел быть только вдвоем. Отключал телефоны и не подходил к компьютеру.
Ставил музыку, и они вместе готовили завтрак. То есть она делала сложносочиненный омлет, бутербродики с икрой, резала сыр, колбасу, овощи, выжимала сок и пекла блины или оладьи. А он - открывал шампанское. И надевал галстук-бабочку, чтоб не возникало сомнений насчет аристократизма.
Эта бабочка смотрела на нее с фотографий на обложках его книг. Хотя, наверное, уже не эта. Ведь между ними тринадцать лет, две границы, двадцать томов на полке в кабинете и ... Массимо. Поэтому ты прямо сейчас перестанешь копаться в воспоминаниях и пойдешь одеваться, ясно?
8 декабря, воскресенье.
Шесть дней и приедет Стас. И позвонит из гостиницы. Интересно, где он остановится? Наверное, недалеко от площади Испании. Будет сидеть в кафе на улице и смотреть на проходящих туристов. - Зачем нужно бегать по музеям? - пожимал плечами он, когда они путешествовали по России, дай Б-г памяти, какой же это был год? Ее второй курс, его - четвертый. - Город - здесь, посмотри! Послушай!
Он мог часами сидеть в одном из ресторанчиков на пешеходной улице и глядеть на проходящий народ. Здесь в Риме тысячи живописных кафешек могут стать его любимыми. Надо привести его к Пантеону, там чУдно пить просекко и смотреть на фонтан, на музыкантов, на лошадей с повозками, на актеров в средневековых костюмах и клокочущих у ног голубей.
Нет, не надо. Нельзя приводить его в твои места, нельзя приводить его в твою жизнь, он принадлежит прошлому, вот пусть там и остается. Зачем вообще с ним встречаться? Чего он хочет от меня? Показать, что теперь он - знаменитый писатель? Я и так это знаю. И горжусь им, хотя каждый новый роман - перочинный ножик с множеством раскладывающихся лезвий для ковыряния в ране. Мне все кажется, что я найду там ответ на единственный, самый важный, самый неважный вопрос. Почему он ушел? Я знаю, что никогда его не найду. И это ничего не изменит. Зачем он приезжает???
9 декабря, понедельник.
Мне не нужно с ним встречаться. Не нужно мне все это. Он мне не нужен. Следует отменить эту встречу, сказать, что больна или уезжаю. Ага, и сойти с ума. Да и как ты собираешься ее отменять? У тебя что, есть его телефон? Мэйл? Ты даже не знаешь, в каком отеле он остановится! Не говоря уже о том, что ты понятия не имеешь, что за интерес у него в Риме. Надо проверить, может, литературная ярмарка? Или посольство что-то устраивает? У него может быть назначена встреча с издателем, например, да с кем угодно! Может, он вообще не один едет? Ничего не сказал. Он никогда ничего не говорит. Не попадает в светские хроники. Не поддерживает связь с их общими знакомыми. Самый таинственный писатель России - сообщает про него Яндекс. В интервью говорит об истории, искусстве, политике и своем отношении ко всему этому. И ни слова о себе. Несколько лет назад промелькнула информация, что он живет в Германии, неизвестно, правда ли. Мне кажется, вряд ли. Он сказал однажды, что никогда не поедет в Германию, и никогда не будет о ней писать. Из-за Шоа**.
Но разве это что-то значит? Он ведь говорил, что и то, что есть у нас, никогда не закончится.
10 декабря, вторник.
Мне просто нужен план. Просто нужно знать, что будет, и просто это пережить. Встретимся, попьем где-нибудь кофе, максимум - пообедаем, и все. Все станет как и было. До его звонка. У него своя жизнь, у меня своя. Не знаю, что есть у него, кроме книг, а у меня есть Массимо. Массимо, который меня обожает, и я обожаю его. Единственный человек, с которым мне лучше, чем одной. Мы друг друга понимаем не просто с полуслова, а еще до того, как эти слова даже приходят в голову. Один еще не подумал, а второй уже понял. Вот как сегодня Массимо поинтересовался, не хочу ли я втроем сходить куда-нибудь, когда приедет мой друг?
Обычно наоборот, говорит - делай с гостями, что хочешь, только без меня. Не хватало еще, чтоб заподозрил нехорошее. Хотя что тут плохого? Я же ничего такого не собираюсь. Это невозможно. Я ни за что не допущу! Даже поцелуя! С чего ты, собственно, взяла, что до этого дойдет? Это не тот человек, которого ты знала. Он стал другим в тот день, когда закрыл за собой дверь и больше не вернулся. В тот миг, когда она нашла записку на столе. НЕ ЖДИ.
Всего два слова, расколовших жизнь на две части - "до" и воспоминания. Точнее, попытки забыть. Безуспешные - пока не появился Массимо. Так зачем сейчас вспоминать? Зачем возвращаться туда, откуда давно ушли? Кому это надо? Мне - точно нет. Но это невозможно, что он хочет играть с ней в "а помнишь". Только не он. А что же тогда? Просить прощения? - Эх, Маруся, прости, был глуп и молод! - самой не смешно? - Он даже это "Позвоню из гостиницы" сказал, как будто они вчера расстались. А она, как дура: "Хорошо". А надо было: "Не жди".
11 декабря, среда.
Это не из-за него. Все равно волосы уже слишком отросли. А новый цвет - из-за него. Пусть видит - я другая. Рыжая, свободная. Надену зеленое пальто, и шарфик от "Hermes", подарок Массимо. Или лучше синий плащ? Неважно. Это же не свидание! Пойду и поставлю точку в этой истории. В конце концов, глупо бояться встречи. Если он каким-то образом нашел мой номер, значит, и про Массимо знает. И ни на какую романтику, конечно, не рассчитывает. А на что рассчитывает?... Хватит думать о нем! Думай о Массимо! Нельзя допустить, чтоб Стас своим приездом повлиял на ваши отношения! Поэтому, если ты думаешь, что это возможно.... Нет, я так не думаю. Вот и славно. Однако лучше исключить все, что может повести ситуацию ... не туда! Не рассказывать ему о себе и не задавать вопросов про его жизнь. Не комментировать места, где вы будете, у тебя же про каждый камень сто романтических историй о вечной любви! Ни в коем случае не вспоминать прошлое. Вот, про книги можно. Ты их все наизусть знаешь, там нет ничего опасного, там нет ничего про вас. И главное - не пить, лучше совсем. Потом придешь домой - напивайся, сколько влезет. А Массимо скажешь, как в прошлый раз - ностальгия. Он знает, у русских бывает. Универсальное оправдание, когда они не хотят признаваться, почему напились. Даже себе.
12 декабря, четверг.
Постоянно думаю о субботе. Жизнь сжалась до размеров одного дня, как цель, как смысл. Как будто все остальное неважно. Хотела поговорить с кем-нибудь, кто знает нас обоих, кто знает НАС. Какая глупость! Я пытаюсь себя обмануть? Нас давно нет. Я пытаюсь себя защитить? От того, что наконец пойму, что нас нет? Или от обратного? Я цепляюсь за что-то, что даст мне опору - как всегда. Как тогда. Я искала его вещи - хоть что-нибудь, все равно, лишь бы его. Но ничего не было, он ничего не забыл. Ничего, за что я могла бы ухватиться.
Но сейчас - есть.
Запах Массимо под одеялом, звон колоколов в церкви Святого Августина, наши имена на дверной табличке, даже язык - когда удается думать на итальянском, все переживания словно теряют краски: Allora lui viene a Roma, ci vediamo da qualche parte, parliamo un po' e poi se ne va. Dov'; il problema?***
13 декабря, пятница.
Завтра. Массимо сообщил, что весь день будет работать. Не знаю, хорошо это или плохо. Наверное, хорошо. Если мне будет плохо, он этого не увидит. А если мне будет хорошо? Это будет очень плохо.
Я саму себя пытаюсь остановить. Как когда смотришь второй раз страшный фильм, хочется предупредить героя: не делай этого, не ходи туда! А я все равно иду.
В конце концов, чего я так боюсь? Что может сделать одна встреча? Не может же она изменить мою жизнь? Ни вернуть то время, когда мы были вместе, ни отменить ту записку, ни те тринадцать лет, каждый день из которых я ждала этот звонок. И каждый вечер говорила себе - завтра. Завтра! Завтра.
14 декабря, суббота
Я ждал, что она не придет. Я надеялся, что она будет со своим женихом, или он должен будет придти позже. Это означало бы, что она боится того, что может произойти, если мы встретимся. Того, чего боялся я. С того самого дня, когда видел ее последний раз.
Она читала книжку на кухне и пила кофе, эту ужасную растворимую бурду. Ложка кофе, две - сахара, молоко - до цвета «Бейлиса».
Сидя с ногами на стуле в своей смешной пижаме с тиграми. Она покупала пижамы в "Детском Мире", в отделе для мальчиков 16 лет. Смущаясь, объясняла, они - удобные. Она никогда не надевала его рубашки, даже в первые разы, когда еще оставалась у него ночевать. Говорила, что в них она чувствовала себя дочкой в папином шифоньере. - Наверное, поэтому девушки их и носят - предположил он тогда. - Наверное, поэтому я их не ношу, - она улыбнулась и посмотрела в окно. Она всегда смотрела в окно. Не как все - неподвижно, а словно проверяя, как там погода. Как смотрит человек, собираясь уйти. Но ушел он. Он не мог не уйти. Тогда - не мог. Ему было слишком хорошо, слишком удобно, слишком не по-настоящему для того, чтобы писать. А необходимо было - настоящее. Он должен был писать. Это его талант, его путь, он сам. Он выбрал себя, не мог не выбрать. Все, что он написал - он написал потому, что ушел тогда. Разве она поняла бы? Конечно.
И страдала бы еще больше. Могла даже решить сама оставить его, и взяла бы на себя эту боль принятого за двоих решения. Вечный вопрос, что если это ошибка? Было бы только хуже. Он решил, что так - минимум мучений. Она не виновата.
Но что он мог сделать? Только уменьшить ее боль. Слабее, если не видеть. Слабее, если не знать. Слабее, если не ждать.
В то время он не мог по-другому. А сейчас - может. Сейчас больше не может так. Он прошел путь, которого хватило на написанные книги и хватит на новые.
Он испытал достаточно, чтобы их написать.
И теперь мы сможем быть вместе. Мы сможем быть счастливы вместе...
Я думал так еще два часа назад.
Я не верил, что это может кончиться. Как это может кончиться?
- Я рад тебя видеть.
- Я тоже.
- Поедешь со мной в Россию?
- Нет.
14 декабря, суббота.
Когда я пришел, она сидела на балконе. Рядом на столике стояла полная пепельница и пустая бутылка "Cristal". Она берегла ее для особого случая. Внизу на площади играл скрипач.
Было холодно, и я сходил за пледом, накрыл ей ноги.
- Опять ностальгия, Amore?
- Нет, - она улыбнулась, в глазах - слезы. - Массимо, давай поженимся!
- Ты завтра протрезвеешь и передумаешь.
15 декабря, воскресенье.
Не передумала!
*Amore – любимый (любимая) – итал.
** Шоа (ивр. ;;;;; Ha-Shoah «бедствие, катастрофа») — термин, употребляемый евреями вместо термина «Холокост».
*** В общем, он приезжает в Рим, встретимся где-нибудь, немного поговорим, и он уедет. В чем проблема? - итал.