Душа Елизаветы.
- Это была Дева Мария, и она вела за руку карлика, - печальный голос Елизаветы обнажал беду.
- Мама, это сон. Ты же сама говорила, что молитва меняет судьбу. Ты помолись, и печаль минует нас.
- Нет, дочка, есть печали неотвратимые, я видела слезу на щеке Богородицы, - вздохнула тяжко-горько Елизавета.
Вскоре беда проявила страшный сон. Брат Виктории погиб мгновенно, гололёд дыханием смерти унёс его машину на встречную полосу. Жуткая черепно-мозговая травма и переломанное тело печальным карликом шло по небесам, ведомое Девой Марией.
***
По проселочной дороге, осыпаемая трауром солнечных бликов сквозь решето парящих крон деревьев, Виктория тяжело шла к родовой избушке, где одиноко жила мать.
Елизавета в черном вдовьем обряде стояла перед иконой и молилась.
- Я все знаю, - отрешенный голос потоком слез обрушился на Викторию, она зарыдала.
Елизавета обняла дочь:
- Уезжайте из города. Зови Николая, своего суженого, живите в моем доме.
- Мама, а жить на что? Здесь нет работы.
- Земля кормит, а не асфальт, - осуждающе покачала головой Елизавета.
***
Намоленная веками икона родительского дома, с тёмным строгим лицом Девы Марии, несла благодатное тепло в холодную бетонную душу городской квартиры Виктории.
Икона никогда не покидала деревенской избы, но фантом образа с красного угла за реальным светом отражался в глазах женщины.
- Дева Мария сызмальства ведет меня, - объясняла дочери Елизавета. – Помню в голодные тридцатые брела домой слякотной осенней дорогой. Сама была девяти годов, а все думы о братике меньшем -лежал бедняга от голода опухший, смерть за ним приглядывала. Плачу и шепчу молитву: - Боженька, Пресвятая Богородица, пошли мне денежку, куплю я молочка и хлеба, накормлю братика. Глянула вниз на дорогу и глазам своим не верю, под ногами денежка. Купила молока, хлеба, ожил братик.
А то в войну было. Фашисты заперли женщин с детьми в сарай, сжечь заживо намеревались, и плакали мы и молились, я Деву Марию просила, и вдруг в темноте лаз под сеном засветился, не людьми отрытый, это точно, кого пуля не достала, сбежать сумели, и я вместе с ними.
***
Материнская изба, грузно присевшая от времен в землю, желтыми от старости тесаными брёвнами отдавала внутри затхлой сыростью у основания половых досок распущенного широкоствольного дуба.
Виктория вошла в избу и поразилась новым ощущениям. Вкус увядающей жизни стен и вещей сменился чем-то волшебным, вечным.
Мать лежала на невысокой перине, пригласила ласково:
- Приляг рядом, доченька.
Дочь послушно исполнила просьбу.
- Ничего не замечаешь? – спросила Елизавета.
Виктория явственно ощутила, услышала тонкий, высокий аромат мирры в резонансе с густым, низким запахом ладана, словно молитва звучащий в сознании.
- Что это, мама?
- Знак, милая, что уж скоро прогнётся свод небесный и коснется моего порога, и душа моя сойдёт на небеса.
Комок полынной горечи перекрыл горло Виктории, слёзы задрожали на ресницах.
- Не говори так, мама, - едва слышно прошептала она.
- Всему свой срок, - ласково ответила Елизавета, - погостила, хватит, брат твой тоже скучает без матери, и отец твой и мои родители…
Виктория обняла её, мокрым от слёз лицом прижалась к материнской груди и приглушенно шептала:
- Я знаю, что это когда то случится, неизбежно, мама, умоляю, если будет возможность, дай знак, что вы там счастливы.
- Знаешь, дочка, я хочу умереть в день теплый и солнечный, и чтобы цвели цветы, много разных цветов.
Виктория поднялась с постели.
- Мама, прошу тебя, не говори о смерти. Поживи, пожалуйста, подольше ради нас, ради внука.
- А внучок-то когда вернётся из Таиланда?
- Мама, он хочет остаться там жить. У него подружка появилась, красивая тайка.
- Ты видела ее?
- Да, мы разговаривали с ними по Скайпу. Она уже два слова говорит на русском – мамА, папА.
- Скажи Алёшке, бабушка хочет, чтобы он вернулся и жил с родителями.
- Мама, это его жизнь, это его выбор.
- Нет, милая, нельзя отпускать детей далеко. Одиночество старит родителей, он должен это понять. Не вернешь ты, я верну его домой.
Виктория улыбнулась и вышла во двор.
Ранняя весна солнечным теплом отогревала черную спящую землю. Клубы прозрачного пара, придавленные холодной лазурью небес, голубой плазмой окутали дом. Он светился таинственным светом.
Пёс Дружок у будки, виляя хвостом, тянулся к Виктории, оттягивая ошейник истонченной, истертой цепью, кованной в старину деревенским кузнецом.
Виктория присела рядом, лаская густошерстный загривок собаки. Шероховатый язык Дружка лизал ладони. Неожиданно пёс вздрогнул, испуганно скосил глаза куда-то поверх головы Виктории и замер, поджав хвост.
Женщина оглянулась, ничего не заметив:
- Что, опять враги незримые явились? Не могут смириться с чистым островком на засеянной ими грехом земле? Не бойся, Дружок, они всегда там, где обитель Ангелов, озябли несчастные, греются благостным теплом.
***
Полноголосое лето на крыльях ласточек заполнило цветущий сад Елизаветы.
Виктория оставила работу, ушла в отпуск, и постоянно находилась рядом с матерью, которая уже неделю, как не вставала с постели.
- Мама, что у тебя болит?
- Ничего не болит, милая, просто время подходит.
- Мама, давай, Николай отвезёт тебя в больницу?
- Дочка, в моём возрасте в больницу ложатся умирать. Я хочу пожить пока в своём доме.
Летняя гроза кривыми пальцами дождя стучала в окно, подсвечивая чёрное лицо ночи лазерным светильником молний.
Ранним утром Елизавета встала с кровати и принялась собирать бельё в плетеную авоську.
- Мама, - изумилась Виктория, - что случилось?
- Отвези меня в больницу, доченька.
Слёзы потекли по щекам Виктории, зубы спаялись, отнялась речь. Она молча помогала матери собирать вещи.
***
Отпуск закончился, и Виктория металась между работой и больницей.
- Не суетись, дочка, - ласково говорила Елизавета, прикованная слабостью к постели, - всё идёт своим чередом. Ты лучше запомни, что я тебе говорила на счёт внучка Алёши, он должен быть рядом, у тебя, кроме него, никого нет.
***
Раскрытые настежь окна больничной палаты обменивались зноем улицы и комнаты.
Елизавета спала. Виктория присела на стул рядом с койкой.
- Виктория, - услышала она тихий шепот соседки по палате, пожилой женщины Марфы. – Вчера ночью ваша матушка приподнялась с кровати, протянула руки к окну и позвала: «Матушка».
Болью сжалось сердце Виктории, она приложила указательный палец к своим губам, призывая соседку молчать, и глянула в лицо спящей Елизаветы, из уголка глаза матери покатилась одинокая слеза.
Виктория уговорила лечащего врача, и он разрешил ей ночевать на кресле рядом с кроватью матери.
Супруг Николай, днём навещавший родных, умолял Викторию дежурить по очереди. Но Виктория отрицательно качала головой, погруженная в горестные раздумья.
Двадцатого июля, под «Казанскую Божью Матерь», Елизавета счастливо ожила, присела на кровати, улыбалась:
- Всё хорошо, доченька, - ласково успокаивала она Викторию.
Надоедливый сотовый телефон напомнил Виктории о работе. Главный бухгалтер просил её подъехать разобраться с документацией.
- Езжай, доченька, что тебе прикипать к моей больничной койке?
- Я быстренько, мама, - сказала Виктория, поцеловала мать и поспешно вышла из палаты.
***
Виктория, нагруженная цифрами, разгребла бумаги, подготовила отчёт для начальника. Зазвонил сотовый. Голос племянника сообщил:
- Мы в городе. Ты где? Мы заедем за тобой, хотим навестить бабушку.
- Хорошо, - обрадовалась Виктория, - я как раз заканчиваю работу.
Она вышла на улицу. Неистово ярко светило солнце, встречая «Казанскую Божью Матерь», как никогда многокрасочно цвели цветы на ухоженных городских клумбах.
Какое-то тревожное, неясное воспоминание укололо сердце Виктории. Снова призывно завибрировал сотовый телефон, звонил Николай:
- Ты где? - спросила его супруга. – Приехал племянник, мы сейчас едем в больницу.
- Виктория, я не знаю, что меня заставило, но я почему-то сам поехал в больницу. Я в палате. Любимая, я сейчас с тобой рядом, ты только, умоляю, не плачь! Постель мамина уже заправлена, она умерла….
Рыдающая Виктория умоляюще смотрела на Марфу, соседку по палате матери.
- Расскажите, пожалуйста, как это произошло?
- Я дремала. Вдруг услышала, как хлопнула створка форточки. Открыла глаза. В палату влетела ласточка. Ваша матушка сидела на кровати, солнце её заливало, она аж светилась вся и звала: - Матушка, матушка…
***
Похоронили Елизавету, как она и просила, в теплый солнечный день, утонувший в аромате цветущих цветов и разнотравья.
***
Виктория и Николай по Скайпу связались с сыном. Алёша с полными глазами слёз слушал рассказ матери о смерти бабушки. Тайская подружка трогательно кривила губки, глядела на любимого, обнимая за плечи, готовая расплакаться.
- Мама, - произнес тихо Алёша. – Нари вчера ночью видела сон. Она рассказала, что бабушка приходила к ней.
- Она же никогда не видела её, - изумлённо воскликнул Николай.
- Она описала её внешность так точно, и место, и природу, и церковь, что я не сомневаюсь уже.
Бабушка повела её на кладбище у церкви и показала свою могилу. Она сказала Нари, что надеется на неё и меня, и мы будем навещать её могилу, ухаживать за ней.
Виктория слушала, и тепло изнутри наполнило тело, она улыбнулась.
«А душа мамы уже слетала в Таиланд»,- подумала она.
***
Двадцать восьмого августа в день «Успения Богородицы» на сорок дней поминок Елизаветы все родные собрались в её деревенском домике.
Застольные печальные разговоры, менялись теплыми улыбчивыми воспоминаниями жизни чистой души матери.
А за печалью следом в избушку заглянула радость.
Из Таиланда вернулся Алёша со своей супругой.
Поздним вечером женщины мыли посуду, продолжая грустную беседу о бренности жизни.
В какой-то момент они, словно по единому велению, умолкли и замерли, прислушиваясь.
Откуда-то сверху послышался протяжный вздох облегчения.
- О - о – о – х….,- и распахнулась настежь форточка, и призрачная птица вылетела наружу.
- Это мама, - прошептала Виктория, - она рада, что мы все вместе и душой спокойной ушла на небеса.
Вышедший на крыльцо Алёша увидел, как над избушкой трепетным сиянием, растекался, растворяясь по небосводу изумрудным куполом ласковый и теплый лунотканный свет.
- Я вернулся домой, бабушка, - прошептал Алёша.