Образ мудрости

Шалюгин Геннадий
    Образ мудрости в  античных романах А.Домбровского.
             Размышления о романе  «Чаша  цикуты»

                Мудрость – царица неба и земли.
                Сократ             

     Античные романы  Анатолия  Ивановича Домбровского  - а  их около десятка - в  своей совокупности представляют собой что-то вроде  всеохватной эпопеи, которая  во всем  блеске и трагизме  раскрывает картину  умственной  и духовной жизни античного мира.
      Сократ, главный  герой  романа «Чаша цикуты» - центральная фигура в греческой философии; его жизнь заслужи¬вает такого же внимания, как и его философия. Уже древность смотрела на Сократа как на истинного родоначальника философии, от которого началось развитие главнейших философских систем в Греции. Цицерон называет Сократа «отцом философии» и родоначальником нравственной философии.
     Если  романы  Домбровского о современности можно отнести к разряду  «романов культуры», то  исторические античные романы в  этом смысле  имеют свою специфику. Разумеется, и тут в  центре внимания автора люди, воплотившие в  себе  блеск  античной  культуры – Перикл, при котором  Афинская  демократия достигла рассвета, при котором  был возведен величественный  храм  Парфенон, при котором  творил великий  скульптор Фидий, при котором расцвела драматургия и философия; воплощением   одухотворенной  культуры того времени была Аспазия, женщина  необыкновенной красоты, ума и таланта. Тем не менее, главным героем  античных романов Домбровского стала не столько культура, сколько  мудрость. Это романы, в которых воплотилась  философская душа автора, питомца  философского факультета  Ленинградского университета. Признание  мудрости как  главного героя  античных романов ведет к рассмотрению  вопросов о том, что такое  мудрость  в понимании античных греков,  в  каких формах она воплощена на страницах романов. Характерно, что вслед за Домбровским к теме мудрости – уже  на  сугубо философском уровне -  обратился  крупнейший  крымский  философ Феликс Лазарев. Он разработал типологию  мудрецов древности и нового времени, показал  отличие мудреца от философа.  Философ – по определению -  любитель мудрости, но не обязательно ее носитель. Лазарев является  членом Правления Союза русских, украинских и белорусских  писателей Крыма, созданном  именно Домбровским.

                Роман-диалог.
     Роман «Чаша цикуты» - роман о философе несколько необычного типа. Сократ не записывал своих трудов, не издавал философских трактатов. Его идеи дошли до нас  благодаря тому, что постоянный собеседник  Сократа Платон озаботился  записать изречения  своего друга и учителя. Сам  Сократ использовал форму  живого диалога  - на улице, на  дружеской  пирушке, на рынке, в  общественном собрании. Потому  диалог занимает в  композиции ведущее по сравнению с  описанием и  повествованием место. Главная задача диалога – в том, чтобы  отыскать истину, а также  в том, чтобы убедить собеседников в  своей правоте.  Интересно проследить не только  саму  логику  развития мысли, но и способы  ее  утверждения, обоснования. Тут палитра  чрезвычайно богата. Сократ использует и мысли великих предшественников, и строки из Гомера, и  притчу, и басню, и  расхожую народную мудрость в  форме пословицы, поговорки. Он использует и пророчества Дельфийского оракула, и постановления  властей города, и аналогии из сферы  ремесла каменотеса, и  примеры из мира природы.
       Особое  место в  диалоге занимают афоризмы, меткие  изречения.  Это и понятно:  философ  старается  сформулировать свою мысль кратко, образно и доходчиво – она  должна  дойти и до ума, и до сердца.  В античные времена  афористичность была в  особой  цене: наиболее  емкие по мысли фразы были высечены на стенах храма в Дельфах. Вот эти бессмертные мысли древних мудрецов, которые не грех напомнить и сегодня. Хилону принадлежало самое мудрое из них: «Познай самого себя». Другие изречения тоже достойны: …«Мера — лучше всего» — это сказал Ктеобул из Линда; «Ничего слишком» — Солон Афинский; «Поручись — и беда тут как тут» — Фалес из Милета; «Что возмущает тебя в ближнем — того не делай сам» — Питтак из Митилен; «Худших — большинство» — Биант из Приены; «Наслаждения смертны, добродетели бессмертны» — Периандр из Коринфа.
       Но главное сказал все же Хилон из Лакедемона: «Познай самого себя». Эта мысль определяла  и суть философского метода  Сократа – не случайно оракул назвал его  самым мудрым человеком на земле. Вот как  Домбровский раскрывает глубинную сущность  этого изречения: «Гармония — разум космоса, которому причастны философы. А первым принципом философствования служит этот, увековеченный на белом камне храма: «Познай самого себя». Ибо подобное познается подобным: душа мира — бессмертной человеческой душой. Душа человека — хранительница всех знаний, которые она приобрела в своих вечных скитаниях в том и в этом мире. И потому познание самого себя, своей души — это воспоминание бессмертной души о своих прежних знаниях, накопленных в скитаниях по разным мирам. Кто углубляется в себя, тот углубляется в космос и приближается к Богу. И потому познание есть высшая добродетель. Поля Блаженных принадлежат философам»...
  До нашего времени дошли десятки, если не сотни, афористических выражении  как самого мыслителя, так и те, которые ему приписывались. Мы  часто употребляем их, не задумываясь об авторстве. Вот фраза Сократа, которая   живет в  веках в  различных вариантах: «Лучше мужественно умереть, чем жить в позоре». Она бытует сейчас у нас  в  виде: лучше  умереть стоя, чем жить на коленях. Эта фраза приписывалась и  римскому  писателю Тациту, и Хосе Марти, и Долорес Ибарурри, и многим другим деятелям. Поскольку  Сократ повернул философию лицом  к  человеку, к  его нравственному  миру, то среди его высказываний  доминируют именно  афоризмы о человеке, его характере, его  отношениях с  другими людьми.  Природа  человеческая  за эти две с  половиной  тысячи лет не изменилась, и житейская  мудрость Сократа  остается в  силе.  Вот характерный  пример: «Лучший брак: когда женщина слепая, а муж глухой».
Обращенность Сократа к  народу  у автора находит свое выражение в череде афоризмов и притчей, которые в доходчивой и наглядной форме  побасенки  помогают простолюдину  понять важные нравственные истины. Вот Сократ выступает перед собранием, стараясь раскрыть афинянам глаза на  интриги:
- Когда говорит враг, он хочет тебя одурачить, убедить тебя в том, что черное — это белое, что рабство лучше свободы, что войны должны кончаться только его победой, что его ложь слаще нашего вина. Один человек рыл колодец и выбрасывал наверх камни. Другой стоял у колодца и бросал камни вниз. Оба они бросали камни. Но один — чтобы добыть воду, а другой — чтобы проломить первому голову. Кого бы вы предпочли?
— Первого, Сократ! Первого! — закричали разом из толпы».
Так Сократ  склонил мнение народа  на сторону справедливого и мудрого правителя.
В другом случае Сократ использует обыкновенную детскую загадку – для  дискредитации лживого и крикливого оратора. Вот философ протиснулся к оратору и  спросил:
«— Когда осел видит свой собственный хвост?
Это была детская загадка, ответ на которую знали все.
— Когда отгоняет хвостом мух, — ответил оратор. — А дурак видит собственную глупость, когда задает дурацкие вопросы….
— А когда осел кричит? — спросил Сократ…. Это был вопрос из тех, что задают друг другу дети, чтобы посмеяться.
—  Осел кричит, когда умный молчит! — ответил оратор, не догадываясь о подвохе, и потребовал, обращаясь к народу: —  Скажите этому глупцу, пусть отойдет от меня и даст мне закончить речь. Вы же видите, что это один из тех красноносых бездельников, о которых сказал Критий. Вот вам пример, как велика их мудрость. Ничего, кроме детских глупостей, в их голове не задержалось. Отойди! ….
—  Мне очень жаль, — сказал Сократ. — Ты кричишь, а я молчу. Вот и получается, что ты осел, ибо сам сказал: осел кричит, когда умный молчит».
Вообще, просматривая афоризмы философа, обнаруживаешь   интересную особенность:  многие из них  в а р и а т и в н ы,  то есть, существуют в  различных вариантах. И это понятно:  Сократ, который являлся  ярко выраженным  диалогическим  мыслителем, в  разных беседах  мог использовать разные  способы  и формы  выражения  одной и той  же  мысли. Пример – та же  летучая фраза «Познай самого себя». Сама фраза, как отмечают историки, была  начертана на вратах Дельфийского оракула, и Сократ, признавая ее  как основу своего философского метода (метод самопознания), не раз повторял в беседах. В литературе встретишь  подобные  изречения - якобы  из уст того же  Сократа:    «Познай себя, познаешь космос и богов»… Другой  вариант:  «Если не познаешь себя, то не стоит жить». Еще вариант: «Непознанная жизнь не стоит того, чтобы быть прожитой». А вот  вариант, созданный по образцу Сократа автором: «Огонь не обладает собственной мудростью, ибо не может познать самого себя».   
Другой пример. Все известно знаменитое  изречение Сократа:  «Я знаю только то, что ничего не знаю».  А вот вариант, тоже  приписываемый  философу: «Я знаю только то, что я ничего не знаю, но некоторые не знают и этого». А вот еще, не менее выразительный: «Я ничего не знаю, кроме факта своего невежества».
      Это открывает возможность и романисту создавать аналогичные, но собственные варианты, которые, будучи   включены в  текст, органично  ложатся  на образ философа. Пример: «Истина добывается большой ценою, потому что мы похищаем ее у богов».
«Случай — это зерно: упав на подготовленную почву, зерно прорастает, но гибнет без следа, если упадет на камни».
 В разговоре  с охранником  тюрьмы Сократ произносит фразу, которая  ему  не принадлежит, но освящена якобы  авторитетом  храма в  Дельфах: эту  мудрость Сократ якобы нашел среди многих на стенах Дельфийского храма: «Нет выбора между жизнью и смертью: они бегут в одной упряжке. Но есть выбор между достойной и постыдной жизнью, между достойной и постыдной смертью». По тогдашним обычаям, дошедшим до наших дней, люди могли оставлять свои записи на стенах. Сейчас  тоже пишут – увы – далеко не мудрые мысли…
Таких сократовских афоризмов в  словарях не зафиксировано, но в  устах героя  романа он звучит органично. Не менее органичен и инвариант фразы  «Я знаю, что ничего не знаю» в  разговоре  Сократа с  жрицей  храма Аполлона Арсинией:
 «Она вышла к Сократу и долго молча смотрела на него. Не полагалось, чтобы проситель заговаривал с нею первым. Первой должна была заговорить Арсиноя. Она спросила:
— Так ты и есть Сократ из Афин?
— Да, — ответил Сократ.
— Это о тебе было пророчество в нашем храме?
— Обо мне.
— И ты превзошел в мудрости Софокла и Еврипида?
— Не знаю, — ответил Сократ.
— Это хороший ответ, — похвалила его Арсиноя. — Если бы ты сказал «нет», я подумала бы, что тебя гложет зависть, если бы ты сказал «да», я подумала бы, что тобой овладела гордыня. Ты сказал: «Не знаю». Это ответ истинного мудреца». Как ни странно, тут обычная  фраза – «Не знаю» - обретает  статус  истинно-философского изречения.
Таких примеров много, приведу  лишь пример с изречениями о женитьбе, которые часто в  разных вариантах  встречаются в афоризмах Сократа. Вот его разговор с  башмачником  Симоном, которому  он в свое  время  не посоветовал жениться после  смерти жены:
Я записал тогда твой ответ и при случае покажу тебе его. Но вот он, как я его помню: «Поступай как хочешь,— сказал ты мне тогда, — все равно раскаешься. Женюсь — раскаюсь, не женюсь — раскаюсь. Я подумал тогда, что проще не жениться: хлопот меньше». А вот подлинное высказывание Сократа:  «Женись несмотря ни на что. Если попадётся хорошая жена — будешь счастливым, если плохая — философом». Вариант,  созданный автором, воспроизводит фразу Сократа  вывернутой  наизнанку, но оригинал все равно чувствуется.
Еще пример авторского  афоризма, построенного по модели сократовского, но вложенного в  уста простого башмачника. Кстати, у Домбровского в  романе очень часто самые простые люди изрекаю глубокие  мысли. Это  можно рассматривать как  стремление автора  не опуститься в  философском романе до уровня  бытописательства. В то же  время мы помним, что простой раб был создателем жанра  басни, или притчи. Имя  его – Эзоп. Итак: «Если не жизнь, - говорит Сократ, - то, значит, смерть? Ведь между жизнью и смертью ничего нет, Симон?»
— «Да, между жизнью и смертью нет ничего, — согласился башмачник. — Кто жив, тот не мертв, а кто мертв, тот не жив. Ничего другого придумать нельзя». А вот подлинные слова на сей  счет, приписываемые самому  философу: «Смерть - это величайшая иллюзия человечества. Когда мы живём - её ещё нет, когда мы умерли - её уже нет». Суть эпизода: в  разговорах  Сократ старался  непросто изрекать истины – он путем  системы  вопросов  подводил собеседника к  тому, что тот сам  формулировал нужную мысль. Иногда  автор, не приводя самого текста  изречения, как бы  разворачивает в  рамка  сюжета саму мысль, в  нем  содержащуюся. Вот пример такой  трансформации афоризма в  реальные отношения  людей: «Берегись…, чтобы люди, заметив твое непочтение к родителям, не стали сообща презирать тебя…». Сентенция эта  реализована в  судьбе  сына  афинского  стратега Перикла-младшего, которого отличала  именно дерзкая  непочтительность к   прославленному отцу. Кончил он плачевно: по приговору афинян он был казнен…
                Конфликт.
       Конфликт – основа развития сюжета. Характер конфликта определяет и специфику жанра.  Бывают  конфликты  детективные, конфликты личностные (любовные), идеологические… В романе «Чаша  цикуты» имеет место своего рода полифония: завязаны мотивы и личностные, и любовные…. Есть даже элементы  детектива – Сократ, опираясь на  свои интеллектуальные возможности, на  дедуктивный  метод,  расследует  интригу с  отравлением Фидия и заговором против Перикла. Но правильнее было бы определить  конфликт как вечное противостояние, которое  Грибоедов определил как «горе от ума». Или – по   первоначальному замыслу – «горе уму». Это интеллектуальный  роман, раскрывающий  драму  ума, мудрости в конфликте с атмосферой непонимания и даже  враждебности. Все, что выбивается  выше уровня серого бытового  рассудка и  привычных предрассудков,  вызывает отторжение. Вспомним  конфликт Чацкого  с  фамусовским обществом, под которым подразумевалась вся  крепостническая  система тогдашней  России. В случае с Сократом  конфликт толпы  и гения обретает  античную специфику.  Античное  миропонимание носило религиозную окраску. Боги определяют судьбы  человека и общества. Дельфийский оракул, жрецы  Аполлона и Афины  артикулирует волю богов…  Сократ  с его новаторскими нравственными идеями закономерно приходит в  противоречие с  мудростью богов… Это, разумеется,  не богоборчество – философ не отрицает  божественное, не противоречит ей, как это сделал Прометей; он не борется против богов, но в  его идеях заложено зерно будущей  эмансипации  человека от бога. В основу  своей  нравственной философии он кладет идею, согласно которой  знание определяет  нравственный  облик человека. Нет нравственности без знания…
      Роман «Чаша цикуты» -  философский роман, в котором мудрость представлена во всех ипостасях. Высшей  мудростью обладали боги. Именно боги определяли судьбу  отдельного человека и государства-полиса. Существовал институт обретения  божественной  мудрости – до людей  ее доносил Дельфийский  оракул устами пифий, пребывающих в  трансе. Отрицание  богов считалось не только  святотатством, но и  делом, направленным на  подрыв  устоев  демократии и государства.  Государственную мудрость воплощали выбранные всенародно тираны, среди которых были воистину  мудрые государственные деятели масштаба Перикла. Красоту  мудрости олицетворяла  Аспазия, женщина  необыкновенной красоты, образованности и ума. Наконец, большим авторитетом пользовались и  философы – в  эпоху  Перикла это были Сократ и Платон. Это, так сказать, персонификация мудрости  в образах конкретных людей.  Они являли образец  мудрого поведения   в обществе, они входили в  мозговую элиту  государства, они были учителями и наставниками молодежи. Они создавали философские труды об устройстве Вселенной, о человеке и его нравственном мире. Особняком  тут  стоял Сократ, который  трудов не писал, но ходил по городу  и в  живых диалогах с  согражданами ставил и решал  животрепещущие проблемы. Дельфийский  оракул назвал его самым мудрым человеком на земле – возможно, потому, что во главу  своей  философской  системы Сократ поставил идею самопознания  человека. Интересно сопоставлены в  романе красота и мудрость. Если Аспазия – это гармония  ума и красоты, то внешность Сократа – полное  отрицание  этого девиза  античности.  Сократ выглядел уродцем – не случайно его называли «Силен» - это козлоногие проказливые  мифические  существа, обитавшие в  лесах и горах Аттики. Но его ум заставлял признать в  нем красоту  духовную, которая  оказывается  важнее красоты  внешней.

                Мудрость богов и человека.
    Итак, одном из главных нервов  романа является  конфликт Сократа  с богами… Ф.Х.Кессиди, известный историк  античной  философии, исследовал вопрос о религиозных взглядах Сократа. По его мнению, основанному на  свидетельстве Ксенофонта, близкого друга  философа, Сократ отходил от традиционной религии. "… Вера (Сократа) в промысел богов о людях…  была не такова, как вера простых людей, которые думают, что боги одно знают, другого не знают; Сократ был убежден, что боги все знают как слова и дела, так и тайные помыслы, что они везде присутствуют и дают указания людям обо всех делах человеческих". Тем самым выдвинутое против философа обвинение в непризнании им богов, почитаемых государством и народом, не лишено было некоторого основания. Мы говорим «некоторого», потому что Сократ, развивая рационалистическую по своему характеру теологию, не доходил до полного отрицания народной религии. К тому же он совершал общепринятые религиозные обряды, не пренебрегая гаданиями и прорицаниями оракулов. То, что Сократ называл «божеством» (богом и богами), ассоциировалось с религиозно-мифологическими представлениями народа о богах и боге, но не сводилось к ним. Сократовский бог не обладал индивидуальным обликом и не имел собственного имени. Бог Сократа — это безличный вселенский разум, сверхчеловеческая мудрость, а отдельные боги, о которых он говорил, были для него проявлениями этого универсального разума. В боге как высшем разуме Сократ видел источник мирового порядка и мироправящую силу. Сократ первый (из философов) понял божество как начало нравственное.               
        Суть нравственной  философии Сократа в  трактовке Домбровского такова: «…все злое совершается людьми по не¬ведению, незнанию. Разумное, умышленное зло невозможно. Если человек знает, что есть истинное благо для него и для других, он никогда не совершит злой поступок: знание — божественная сила, и ничто не может ее поколебать или одолеть. Никакое зло не совершается сознательно. Знание истинного блага не допускает, чтобы для одних оно было злом, а для других добром».
        Сюжет построен на том, как независимый  человеческий ум,  человеческая  мудрость закономерно приходит в  противоречие и конфликт с  мудростью косного общества, воплощением  которого является «мудрость богов». Обвинение заключалось в том, что Сократ развращает юношество, не верит в богов, признаваемых городом Афины, и вводит новые божества. Для  Сократа это кончилось ложными обвинениями (прежде всего в  святотатстве) приговором суда и  смертью от яда. Воплощением  мудрости богов   для   афинян являлась  грандиозная  статуя   Афины Парфенос,  в честь который  был возведен  Парфенон. Интересно проследить своеобразную  очную ставку бога и философа, которую автор устроил еще в  первых главах романа. Суть: творца статуи  Афины Парфенос Фидия обвинила в  краже  золота, которое  город выделил на  украшение   статуи. Фидия заключили в  тюрьму, где он был коварно отравлен. Решено было снять украшения их драгоценного металла, слоновой кости и каменьев и взвеси их. Эту процедуру провели ночью, без  лишних свидетелей. При этом присутствовали Перикл, глава полиса, и Сократ с Софоклом, входившие   в  число приближенных к правителю. Раздетая  богиня – это остов из  металла, дерева; само созерцание  этого могло породить святотатство. И мы  становимся  свидетелями того, как  сомнения  в божественной  мудрости проявляются в  мыслях и словах героев… Проследим и мы  их ход.
Сначала на пол, на разостланный перед статуей холст, были спущены на веревках три золотых грифона, которыми был увенчан шлем богини. Главный казначей тут же тщательно осмотрел их, отыскал на них клейма казны, которыми они были помечены во избежание подмены, затем велел их взвесить.
— Каждый грифон, думаю, весит не менее талан¬та, —… шепотом сказал Софокл.
— Тут нет ничего удивительного, — ответил Сократ. — А вот минувшим летом в моем огороде выросла тыква весом в два таланта. Я ее едва поднял, чтобы погрузить на телегу. Мы извлекли из нее целую корзину семян. Семечки были вкусные, а сама тыква оказалась несъедобной, твердой, как дерево. Я поставил ее у ограды, теперь в ней живет наш пес.
—  О-хо-хо, — вздохнул Софокл, жалея о том, что вызвал Сократа на разговор». Добавим, что резкое  снижение  сакральной  темы до уровня  бытового огородного примера – явный знак  иронического отношения   Сократа к  божеству.
Затем на холст были спущены изогнутые золотые пластины, которыми был отделан шлем богини, а вслед за ними — разобранное на части лицо: нос, губы, под¬бородок, щеки, глаза — куски белой слоновой кости и два золотых полушария, заполненных кристаллами голубых сапфиров. Все присутствовавшие … неволь¬но посмотрели вверх: «там, где еще недавно была голова величественной богини, неуклюже и дико торчал черный деревянный остов с воткнутыми в него колышками и шипами, с помощью которых крепились к нему снятые пластины золота и слоновой кости — шлем и лицо. Перикл чувствовал, что пора опустить глаза, что есть нечто кощунственное в том, с какой жадностью он смотрит на обнажившийся остов статуи, но ничего не мог с собой поделать: жутковатое зрелище приковало его взгляд и лишило воли. Одна мысль прогнала все другие и овладела его душой — мысль о том, что божественное и прекрасное таит в своей сути нечто низменное и уродливое».
Несомненно, что нечто подобное  ощущал и Сократ. При разборке статуи произошла  неприятность: вспышка пламени в  недрах   конструкции. Это было истолковано как знамение, касающееся  судьбы  всего афинского полиса:
— Эксегеты Тимагор, Тисандр и Федор, стоявшие за статуей … заявили: огонь, ушедший в небо из статуи богини, знаменует собой дух мужества, покинувший нас перед угрозами Лакедемона (Спарты), ибо тело афинского народа обезглавлено, как обезглавлена статуя богини…
Вскоре снова застучали молотки, загремели золотые покровы.
«— Волнует ли тебя это зрелище? — спросил Сократа Софокл». Ответ Сократа  как раз и отдает кощунством, за которое  наверняка последует расплата:
— Когда раздевается моя Ксантиппа, я волнуюсь больше, — ответил Сократ, дыша в ухо Софокла. — Отныне я никому не посоветую присутствовать при разборке статуи Афины.
— Почему?
— Потому что становится очевидным ужасное: это не истинный образ великой богини, а идол, слепленный из кусков металла и слоновой кости. Ты видел глаза — эти две золотые жаровни с голубыми камнями? Разве в них есть что-либо божественное?
— Но все вместе, Сократ?
— Все вместе — да! Без грохота и стука, без кольев и шипов, без дыр и швов, без этого ужасного деревянного каркаса, без всякой материи — один лишь свет и цвет, нечто беззвучное и неосязаемое. Вот что прекрасно, вот что создает художник и вот что видит истинный ценитель прекрасного. Ремесленник же создает громыхающее  грубое чучело…  мы не владеем подлинным светом, а только его отражением от блестящих жестянок и камней. И сами мы, кажется, лишь ничтожное отражение  божественного».
Совершенно очевидно, что при таком  образе  мысли мудрость Сократа  приходит в  противоречие с мудростью богов,  закрепленной законодательством     афинского полиса-государства. Здесь – завязка той  смертельной драмы, которая  постигла  величайшего философа античного мира.
   Опираясь на принцип «познай  самого себя», Сократ приходит к  неожиданному выводу, который  ставит под сомнение  института «божественной  мудрости» и утверждает мудрость человеческую: Вот фрагмент размышлений  философа о добре и зле: «Способность к философствованию — редкость. Ею обладают лишь древнейшие души, прошедшие суровые и длительные испытания жизнью и смертью. Прочим же добродетель открыта в делах, которые не требуют ни божественного откровения, ни философского самоуглубления. Им нет нужды спрашивать у богов и философов, например, о том, что лучше: взять для лошадей человека, умеющего держать вожжи или не умеющего; взять на корабль умеющего править судном или не умеющего. … Сам человек, без помощи богов и философов, может стать умелым плотником, кузнецом, земледельцем, экономом, кормчим, стратегом. Философы не нуждаются в прорицателях, потому что они сами открывают в себе божественный смысл всего. Прочие же люди пусть обращаются к богам лишь по поводу значительного: о своем предназначении, о будущем своей семьи, своего дома, города, государства. Философам это открывается в общении с собственной душой. Итак, познай самого себя...».
Среди форм такого самопознания Домбровский  приводит и прорицания, и сновидения, которые посещают человека. Тиран Критий, который намеревался собственноручно расправиться с  неугодным мыслителем,  напомнил Сократу пророчество Калликла: дескать, Сократ погибнет от рук вождей народа, потакающих невежественной черни… Такого рода пророчества приуготовляют читателя к  тому, что должно произойти в  финале романа.
 А вот вещие сны – это  работа подсознания, которое  способно уловить и то, что неподвластно разуму. Вот один из таких снов, посетивших Сократа: «Той ночью ему снился Делос. Он видел, как священная триера бросила якорь в порту и как он сам вместе с юношами и девушками сошел на берег. Юноши и девушки были прекрасны, а он, Сократ, стар и уродлив. Все сразу это заметили и закричали, окружив его плотным кольцом: «На жертвенник его! На жертвенник!»… . Их шествие сопровождали флейтисты, танцоры, кифареды, певцы. Сократ сопротивлялся, потому что знал: его на самом деле хотят принести в жертву Аполлону по древнему обычаю — про-ткнув ножом горло, полить его кровью камни алтаря Аполлона. Они хотели его убить. И когда он увидел алтарь, а рядом с алтарем одетого в белые одежды жреца, державшего в руке длинный сверкающий нож, он закричал: «Не хочу умирать! Жить хочу! Не убивайте меня!».
Очень выразительный  текст. Я вижу  в нем  отголосок  той  мистерии, которая  разыгралась с  Христом перед Голгофой и затем  неоднократно повторялась в  жизни и христианской  литературе.
«Чего же он так испугался во сне?- пишет Домбровский. - Да ведь не он испугался, а тело его испугалось. Душа же пожалела тело, у которого со смертью отнимается все: тепло, живость, прочность, красота и все удовольствия, которые оно испытывает при жизни, доставляя муки душе. Но душа терпит эти муки, зная, что смертью тела она приобретет то, что сторицей восполнит все ее страдания: свободу и бессмертие в обществе бессмертных и прекрасных душ. Тело же превратится в прах земной — в пепел и дым, если его сожгут, в глину, если предадут земле. Это тело его кричало: «Не убивайте меня!»
Всяк, кто знаком с  житийными сказаниями о русских первомучениках  Борисе и Глебе,  сразу  ощутит параллель:  во имя  незыблемости  княжеской  власти в  Киеве братья отказались от борьбы  со Святопоком и добровольно пошли на смерть. Однако юные их тела взбунтовались… И они молили убийц о пощаде: ведь их юная  жизнь  - это лоза, которая еще  не принесла плода… Я думаю, такая  параллель возможна в  силу того, что Сократа  многие считают своего рода предтечей  христианского монотеизма, который  утвердился  пятью веками позднее…

              Мудрость народа. Сократ и афинское  общество
     Черчилль назвал демократию безобразной  формой правления. Но, к  сожалению, лучшей  формы  не придумано… Демократия  в  Афинах имела  свои отличительные черты. Решения и вердикты утверждались большинством голосов на собраниях, потому  важную роль принятии решения играли различные  группировки  (аристократы, простолюдины), интриги, подкупы, сиюминутные интересы, просто красноречивость ораторов. Потому  были нередки случаи, когда  навязывались заведомо ошибочные решения. Так было с  решением об изгнании видных политиков из города, с  решениями о казни военачальников-флотоводцев,  с решениями о войнах со Спартой, с решением о  заключении    в тюрьму знаменитого скульптора  Фидия, да и с  вердиктом  суда о  смерти Сократа… Примеров  трагических заблуждений  «мудрого» афинского народа в  романе приведено множество. Приведем некоторые.
—  «Толпа не обладает мудростью… Ты помнишь, как афиняне осудили на изгнание Анаксагора, пытавшегося объяснить научным образом небесные явления. Мудрый Перикл не смог обуздать толпу. Печальный конец Анаксагора из¬вестен — он умер в Лампсаке. А что произошло четырьмя годами раньше? Не забыл, Сократ? Афинская толпа сожгла книги Протагора, великого софиста, с которым ты так блестяще спорил в доме Каллия. Протагор бежал в Сицилию от афинской толпы и там погиб во время бури».
     «В Афинах нынче жить опасно. …Афиняне ничего не забыли. И отомстят всем, кто, по их мнению, виноват в прошлых и нынешних бедах. А виновны в этих бедах те, кто обвиняет самих афинян во всех их бедах,— так считают афиняне, потому что ведь трудно согласиться им, что они спесивы, глупы, переменчивы, завистливы, легковерны, суетны, злопамятны... Они уподобились, мой мальчик, Прокрусту: убивают тех, кто глупее их, и тех, кто умнее. Особенно тех, кто умнее, чтобы не слышать от них упреков в собственной глупости. И тех, конечно, кто честнее, и чище, и разумнее».
     Совершенно очевидно, что индивидуальная мудрость независимого незаурядного мыслителя  закономерно приходит в  противоречие и с  «мудростью богов», и с  «мудростью» толпы. Здесь следует, следуя  замыслу автора и сюжету  романа,  искать корень той  драматической коллизии, в которой  оказался  Сократ. Иначе быть не могло. Вот некоторые высказывания  о народе, вложенные  автором романа в  уста  Сократа:
 «Конечно, ты храбр, мой мальчик, — сказал Сократ. — Но клеветником может стать весь народ. Что ты сделаешь с народом один?»
Вот – новый пример: «Люди должны жить по установлениям богов и государства, а ты возомнил, что тебе известна правда, которая выше установлений и законов. Ты — сам себе Бог и сам себе государство. Ты вопрошаешь собственную душу, ищешь в ней истину и судишь всех: и тиранов, и вождей народа, и сам народ. Разве ты Бог, Сократ?
— Конечно, не Бог, — усмехнулся Сократ. — Но я открыл способ, каким каждый человек может обнаружить в себе божественную истину. Боги нам ее дали, а мы заключили ее в темную скорлупу невежества.
— И потому ты отвергаешь богов, которых чтит народ. Знаешь ли ты, что это преступление?
— До тех пор, пока народ невежествен».
        Закономерно встает вопрос, который  прозвучал в  романе в  устал правителя  Крития. «Давай рассудим, являешься ли ты сам другом народа. Смотри, ты воспитал Алкивиада, а он принес афинянам тьму несчастий. Такие вожди народа, как Анит и Ликон, приговорят тебя к смертной казни, если придут к власти. Ты воспитал меня. Ты воспитал Хармида, а он мой друг. Тебе и это не простят демагоги, которых, кстати, ты не считаешь ни мудрыми, ни благородными. Вспомни еще об Аните-младшем, который сегодня с нами и завтра станет позором для своего отца. Анит-младший — твой ученик…».
По мнению Крития, Сократ служил скорее  тиранам,  чем народу, над глупостью которого философ не раз  потешался на площадях.
       Критий не случайно употребляет выражение «друг народа».  Оно напрямую ассоциируется с  тридцатыми годами прошлого столетия, когда в  ходу было определение  для  тех, кто не был «другом народа» - это «враг народа»…
   Итак, враг народа… Путь Сократа к трагическому  финалу был закономерен. Можно проследить этапы  этого пути. Вот философа вызвали на допрос и прочли ему сле¬дующее: «Фессал, сын Кимона, обвиняет Алкивиада, сына Клиния, в оскорблении двух богинь, Деметры и Коры, тем, что устраивал у себя в доме со своими товарищами мистерии, подобные элевсинским, сам изображал Зевса, а Деметрой была гетера». Суть обвинения – а это явный намек на  возможную судьбу самого Сократа - очевидна: для  расправы с  неугодными принято было приписывать им именно оскорбление  богов. То же самое, как известно,  вменили в  вину и Сократу.      Вот что говорил на суде говорил один из обвинителей, Мелет, призывая в свидетели Афину: Сократ издевался над отеческими богами, говорил о них непристойно, рассказывал об их плутовстве, о любовных похождениях и шашнях, об их ссорах и распрях, утверждая, что не во всем следует доверять им, так как и они бывают несправедливы и дают людям неверные советы, чтобы привлечь их на свою сторону в противоборстве с другими богами.
   Афиняне осудили Сократа на смерть. Показательны   сцены в  темнице накануне  исполнения приговора. Сократа навещают друзья, и в  беседе с  ними и в  ночных размышлениях осужденного раскрывается  глубинные корни конфликта  мудреца и общества:
«Итак, смерть. Она означает одно из двух: либо стать ничем, либо переселиться из здешних мест в другие. Если первое — то это все равно что сон, когда спишь так, что даже ничего не снится, и время кажется не дольше одной ночи. Если второе — то нет ничего лучше. Ведь там, в царстве умерших, пребывают вечно Орфей, Мусей, Гомер, Гесиод и еще множество великих мужей и жен. Там Перикл, там Фидий, там Алкивиад... Беседовать с ними — несказанное блаженство. И уж там-то за мудрость не казнят…».
—  «В чем же мудрость твоей преждевременной смерти, Сократ? — спросил Симмий. — Не мудрее ли умереть своей смертью?
— Смотри, — резко сказал Сократ, — вот стоит нечто плохое. Стоит и сто лет, и тысячу. И никто ему не говорит, что оно плохое. Но однажды приходит некто, приходит философ, и говорит: «Это плохое». Его за эти слова убивают, потому что плохое всесильно. Но в тот самый миг, когда плохое убивает философа, оно теряет свою силу, а истина ее приобретает. Так изменяется мир, друзья мои. Изменяется к лучшему. Мудрость, осужденная на смерть, становится всесильной и веч¬ной. Так живет философ и так умирает»...
И в заключение – еще  фрагмент рассуждений  тирана Крития о роли «народной  мудрости», которые сейчас неожиданно обрели актуальность. Критий  приводит список  трагических заблуждений   афинской демократии и говорит: «Таковы коварство и мудрость толпы, обретающей власть. И вот я говорю, Сократ: народ не обладает мудростью. Народом должны править мудрые. И тогда все решения будут мудрыми решениями. «Худших — большинство!» Это написано на Дельфийском храме, об этом же  напоминает нам и мудрый  писатель Анатолий  Домбровский…