1979-й. Наша дворовая компания только что ощутила себя ансамблем. Аппарат никакой – три не-электро-гитары, чемоданно-тубусная установка, редкое пианино, переходящий вокал – зато песни почти сразу свои. Почти. Никуда нам не деться и от чужих хитов, среди которых, естественно, «Чёрно-белый цвет», «Каждый правый имеет право» и особо актуальная в шестнадцать лет «Я с детства выбрал верный путь». Мы дружно сходим с ума по «подпольным» песням и по их авторам, сами слова «Машина времени» быстро обретают исконную фантастику, становятся первым откровением младым советским безбожникам.
И, вот, один из нас узнаёт, в каком «старом-старом доме» живёт не кто-нибудь, а главный «машинист» Андрей Макаревич, и даже куда из этого дома выходят те самые «три окна». И что от нас даже пешком туда вполне реально. Естественно, вместо очередной репетиции тут же «долго я шёл берегом реки», по пути для храбрости «если понял – подставляй стакан», по освоении которого, и впрямь, «окно второе вышло к лесу» – пыльным тополям перед банальной пятиэтажкой. И даже виден висящий за этим окном на стене полуакустический «Джипсон».
Но даже в подпитии мы помним, что «жизнь идёт там по лесным законам». Таинственный Макаревич для нас – бог (прости, Господи!), к которому разве можно вот так вот взять и вломиться? Да и к нему ли ещё? Ведь не знаем даже «образа и подобия», кто угодно становись «лжепророком». А потому «новый поворот» наш только домой, только языками поцокав над «Джипсоном». А разговор с особенностей национального рока быстро переключается … на национальные его особенности.
Нет, мы не юдофилы и не юдофобы. Мы, выражаясь современно, «евроскептики» – но кидает нас по молодости и туда, и сюда. Пётр Подгородецкий, написавший впоследствии «Машину с евреями», только-только подобран ею – но мелкая совковая «тэмочка» уже на слуху. Мы ничего ещё о «машинистах» не знаем, даже «Афоню» не все видели. Не знаем и о недавней ссоре Макаревича с Кавагоэ и Маргулисом. Но скажи нам тогда, что Кавагоэ японец – ни за что бы не поверили.
Однако «скепсис» этот нисколько не мешает восхищаться и преклоняться. Мы уже твёрдо знаем: это не старые привычные «ВИА», это что-то невероятное, почти как на Западе, но притом и по-нашему, по-русски. И если бы не вечный маразм руководящей и направляющей, это была бы наша рок-революция, наши битлы! И – чем чёрт не шутит? – может, она ещё – страшно сказать, тс-с-с! – ещё, и будет? Ты чего орёшь?! Тише, дурак! «И лишь только тот, кому нечего сказать, больше всех кричит»… Тс-с-с…
А уж на днях рождения, праздниках, воскресеньях и каникулах их магнитофонные скрипы-шорохи просто изюминка. Все «друзья друзей, которым всё равно, к нам можно или к нам нельзя», все единодушным шёпотом просят «что-нибудь машинное, что-нибудь временное». А не находится записей – тоже не беда. Наша компания и сама уже способна ударить по струнам и тихо-скромно возопить: «Кто-о зна-ал, кто тебя таким созда-ал…»
Наш ударник, записав себе эту песню, наклеил на кассету портрет Брежнева.
А по школам ходит легенда о выпускнике-двоечнике: на экзамене по литературе он уверенно читает наизусть «Марионеток» и выдает их за … «малоизвестного Пушкина времён Лицея»! Пожилые экзаменаторы верят или вынуждены верить.
А легендам подпевают даже футбольные фанаты: «Ты можешь болеть за Динамо-Москва, а можешь болеть за Коней! Но лучше болей за московский Спартак – не то огребёшь свистюлей!»
Эх, молодость…
После «паломничества к святым местам» не хватает только реального «богослужения». Но побывать на нём в те годы не легче, чем в Америку съездить. Милицейские облавы, конспирация, явки-пароли, самодельные билеты на открытках, проверенные и перепроверенные их распространители – а в итоге «одни и те же лица в зале», как потом признается Сам.
Наших лиц, конечно, нет. «Двадцать лет – немалый срок, и ты за двадцать лет поймёшь», что нам ещё повезло: развели только на «дом Макара», но не на деньги за сейшн и не на комиссию по делам несовершеннолетних. Талант вблизи часто ужасен, ещё ужаснее тусовка вокруг да около, а уж фарсы порой боялись больше комсы (что не мешало, как в анекдоте, «и в партию вступать, и в г**»).
Впрочем… Годом ранее, Звенигород, берег Москвы-реки, летний пляж около съёмной дачи. Сцена из двух ЗИЛов борт о борт. Никакой ещё не опен-эйр, простая воскресная культмассовка. «Но что для моря наш корабль? Скорлупка несерьёзная…» За бортами грузовиков не море и не «средней силы ураган», но песня «цепляет» сразу, хоть про Машину тогда ещё ни сном, ни духом. Она это была или местный ВИА? – «побывал я тогда в Америке» или нет? – наверное, никто уж не ответит. Родители морщатся, спешат пройти мимо – и мне никуда не деться. Мал ещё…
Но вот и 70-е позади, вот и первое разочарование в кумирах. «Продался Макар!» – сурово комментируется выезд Машины из глухих гаражей на столбовую дорогу «советской эстрады» с торжественной остановкой на конкурсе «Тбилиси-80». «Скажи мне, чему ты рад? Постой, оглянись назад!» – почти рыдаем на репетициях. Зато теперь уж сходим на их концерт, раз такое дело! И, фантазируем дальше, нацепим на себя самодельные значки «Почём нынче Машина времени?»
Невероятно – появляются и газетные статьи. Нарасхват «МК» с самой большой из них (да с афишей вот этой вот!), купить невозможно, но я давно знаю, где «Комсомолец за углом висит» на безлюдном газетном стенде. Я сознателен, никогда статьи из «Звуковой дорожки МК» не вырываю на память, не тащу и в компанию, оставляю другим оболтусам-лоботрясам. Может, и зря – скромность известно кого украшает.
Но «годы летят стрелою», а концертов Машины в Москве как не было, так и нет. Только в других городах, да раз в год одна самая невинная песня «по ящику». И вновь сладок запретный плод. Ну, почему? Что за очередная совковая придурь?
А не иначе та же «тэмочка» в свете обострения борьбы с мировым сионизмом. Только член Политбюро товарищ Гришин почему-то обострён сильнее члена Политбюро товарища Романова. Забыли, суки, завет Ильича о единстве партии – а мне душевная маета при каждой поездке к родственникам в «Ильич-таун»: не пересекусь ли, наконец? Нравы в северной столице и впрямь не московские, попаду даже на Магнетик Бэнд – таллиннских националов и тбилисских со-триумфаторов. Но Машина по-прежнему мчит где-то далеко.
К тому времени выбран неверный путь – институт. Всему своя цена, моя включает мобилизацию на стройки развитого социализма, в стройотряд. Нашей группе не везёт, мы проигрываем соцсоревнование за длинный рубль заполярной ГЭС. Трудовой семестр проходит по московским подвалам, крышам и чердакам, прерываясь на «плодово-выгодное» вино и мелкотравчатую гитарную самодеятельность.
Однажды институтская комса снисходит лично оценить второе (за первое и так получаем наряды, как на верном пути). Но она, конечно, задерживается, плодово-выгодное, конечно, нет, и мы лезем на рожон.
«Носи-ите каски! Носите каски! Лишь только под каской ты сможешь остаться живой!»
– Та-ак. Почему строй гитар не радостный?
«Труд похож на труд, а день на день. Я, устав, не отдыхаю…»
– Почему стройотряд не яростный?
«Ты-ы в а-ад превратил наш стройотря-ад! На костях на наших слышен звон моне-ет!»
– Да вы что?! Кто разрешил?! Почему «Комсомольскую правду» не читаете?!!
Проиграно очередное соревнование за выход в плей-офф конкурса чудаков на букву «м». Ещё бы – в газетах теперь про Машину совсем другие статьи.
Когда-то под названиями газет лоботрясы читали не «Орган», а «оргАн». И, вот, накануне трудового семестра оргАн ЦК ВЛКСМ громогласно сфальшивил на весь Союз официальную кантату «Рагу из синей птицы». Единство партии и комсомола насчёт Машины попытались восстановить, но вышло ещё хуже. По легенде, органисты заработали немало сверхурочных, сжигая письма возмущённых трудящихся. Известно, как делаются такие письма – но если это можно партии и правительству, то почему же нельзя определённым безответственным кругам?
Зато стоит окончить институт – тут тебе и перестройка, тут тебе и рок-революция! Машина предстаёт пред широкими столичными массами, когда уже и не ждали, когда на слуху иные герои из Питера да с Урала. Года два-три назад – и не исключался бы инфаркт. А сейчас пустое сердце бьётся ровно, билеты не на открытках, альбом «Реки и мосты» в виниле, а у священных рубежей отечества уже маячат западные монстры во главе с английским мальчиком из нехорошей семьи Урией Хипом. И что на этом фоне могут наши не мальчики уже?
«Мы проби-ились, по-обедили холода». А, может, просто выросли. «Карава-ан вне времё-ён и вне-е грани-иц!» Былые голосистые собаки поджали хвосты, Машина теперь задавит – не остановится. С ней теперь настоящий балет – обломись, официоз! Новый весёлый клавишник Зайцев (как же страшен будет его конец через двадцать лет…) Новые времена, новые песни. Из старых скромное попурри, в котором явно не хватает «Лишь в это миг я осознал, насколько нас осталось мало».
Зато открывает шоу новая взрывная команда «Секрет» с невероятной вывеской бит-квартета (ВИА забыты, но и «рок-группа» уже штамп – настоящий, на билетах!). Их откровения сносят крышу куда сильнее (даже у самой Машины, судя по всему). Это кому у кого ещё быть на разогреве!
А через год, осенью 88-го – полный и окончательный кризис жанра. Ожидаемый, но нежданный. Скандальный выход Макара на концерте памяти Александра Башлачёва.
Ещё до знакомства со строками СашБаша потрясает сам состав этого действа: Калинов Мост, Зоопарк, Чайф, Нате, Гаркуша, ДДТ, Кино и Джоанна Стингрей. И вот, посередине кайфа – Облом Вадимович! Всего с одной песней, но её хватает. Без Машины, под бардовский перебор, хлёсткое: «Где ж вы были вчера, отважные? Отчего вам тогда не пелось?»
Мир рушится: старого бога впервые при мне освистывают. Готов и я, да не умею громко свистеть. Ты о ком это, Макар? О тех, кто здесь, на сцене? А, может, о нас дворовых, никак не желающих принимать имя легион? Ну, спасибо. Кого ж ты тогда «ждал, помнил и верил»? С чего решил, что лишь на тебе синяки и шишки? С каких это пор уподобился комсе с её «строем гитар нерадостным»?
Нет ответа. Мир уже другой. Просто другой.
С тех пор не бываю на их концертах, не интересуюсь новыми творениями (разве что «Другом, играющим блюз») и евангелиями от жёлтой прессы. «Солнечный остров скрылся в туман», и душа потерянно бродит вокруг.
Но и они бродят. Старый винтажный драндулет бросает то в рекламную «Тошибу времени», то в электронный магазин имени себя, то в шумные юбилеи на Красных и иных площадях, а то и в мемуарные разборки бывших и нынешних. Сам Макаревич тоже побывал и Макаронычем, и Пасечником-пенсионером, и креольским танцором, и рыболовом всех экзотических рек, и согласным-несогласным с разными властями, и кем только не.
Впрочем, я несправедлив. Можно и съязвить: снова гавкают всякие бездари, а Машина прёт себе тем же караваном. К тому же их осталось мало, а наших дворовых ещё меньше. «Только небо тебя поманит» полумраком сцены, рёвом аппарата, волшебной темнотой танцпола, угаром импровизаций – как неведомая прежде свобода, оказывается, делает выбор за тебя и без тебя. Отставила, походя, наш ансамбль – мы и не заметили.
Но каждый правый известно что. А я, надеюсь, всё ж не «Рагу из синей птицы» готовлю для какого-нибудь «Смака».
На тему «героев вчерашних дней» никто, наверное, не спел больше их. Мол, что бы вы про нас не сказали, мы сами это знаем, и куда лучше! Но убеждает несильно. Когда-то и «Чёрно-белый цвет» звал к «самому солнечному», а нынче от «Холуёво» только ещё «холуёвее».
Но в этом ли дело? «Сегодня самый лучший день, сегодня битва с дураками» у Белого дома в 91-м – сбывшееся пророчество. «Вот товарищ с Востока танцует жестоко» в Бирюлёво в 13-м – несбывшаяся провокация. Никому «не дано предугадать, как его слово отзовётся», а потому никто и не обязан.
Недавно Макаревич достиг пасечно-пенсионных шестидесяти. «Спешу поздравить Вас, сегодня стали Вы» на целых десять лет старее меня, подуставшего поклонника. Даже не «полпути позади и немного осталось» – Машина всё больше просится в музей, на место видное, достойное, но пыльное.
Однажды в начале 90-х случайно увидел Андрея Вадимовича не на концерте, а в автосервисе на Пресне. Среди грязного двора, залитого маслом и усыпанного остатками машин не лучшего и не худшего времени, его белый костюм смотрелся эффектно, но нелепо. До современных ремонтёров с диванами и «плазмой» было ещё далеко, но оценивать «тачку Самого» и выпрашивать автограф я не рвался уже тогда. «Машинная» болезнь кончилась.
Остались просто воспоминания. Машина изрядно побуксовала в советской грязи, и все мы охотно помогали её толкать к несоветскому асфальту. Это бывает: видишь застрявшего собрата-автолюбителя, впрягаешься безо всяких просьб, он вырывается из западни, благодарит, уезжает, и больше не встретимся. Но далеко не каждый может за это спеть – да так, чтобы всю жизнь его песни сопровождали, а порой и водили твоим пером.
Они всё-таки смогли. Просто «это было так давно»…
P.S.
28.03.2014. В связи с присоединением Крыма не перестаю удивляться. Вот, среди прочего, узнал об Андрее Вадимовиче как Народном артисте РФ уже дцать лет как. Пока не грозит человеку лишение такого рода регалий - и не знаешь о них.
Да и слава Богу, что не знаешь. Конечно, я против лишения Макаревича этого звания де-юре (де-факто он и так народный, этого уже не лишить) - тем более, что и по Крыму я с ним во многом согласен.
Но на его месте задумался бы: а нужны ли эти переменчивые регалии? Может, время самому отказаться от них? Как Кинчеву от ордена "свободоросса" при первой чеченской? Как, чёрт возьми, Леннону от Ордена погибшей Британской империи в ответ на королевский одобрямс войны во Вьетнаме?
26.04.2014. Впервые за 30 лет увидел на заборе граффити "Макаревич". Видно, свежее - под ним ещё не успел подписаться какой-нибудь бесноватый, тщетно надеясь адресовать эту подпись ему. Воистину: "И если хочешь на земле оставить памятник себе - тогда построй ещё один забор!"
04.10.2014. Вспомнился их концерт в декабре 1999-го, на 30-летие (по TV, естественно). Сие действо ещё не высочайше, но уже соизволил посетить лично товарищ Путин. О чём Макар не преминул громогласно сообщить со сцены перед "Поворотом": "Наконец-то мы начинаем поворачивать в нужную сторону!"
Что-ж, каждый поворот по-своему новый.
После того "блистательного миллениума", кстати, окончательно выгнали Подгородецкого. В дальнейших интервью все "машинисты" как один говорили о страшной тайне этого увольнения, которую они никогда не раскроют. Какие-то детские страхи, только провоцирующие "взрослых" дебилов.
11.12.2023. Макаревичу 70 лет! Несмотря ни на что, ни на какие исторические и единственные Родины, ни на какие статусы иностранного и совершенно российского агента, ни на какие "перехлёсты" пятилетней давности и честную откровенность последнего года, ни на эту мою писанину 10-летней давности, от которой не отказываюсь ни на йоту - просто с Юбилеем!