Снова не дали аванс для печати

Марченко
Светлой памяти великого романтика и знатока несбывшегося, решившего конфликт внешнего и внутреннего миров в пользу внутреннего.

Снова не дали аванс!

Тень высокого мужчины, быстро спускавшегося по лестнице, перепрыгивая сразу через три ступеньки, скользила по ободранным стенам парадного. Несколько секунд назад этот мужчина, одетый в черное затертое драповое пальто, черный костюм с крахмальным воротничком, гневно кричал на другого мужчину — в серых нарукавниках поверх клетчатого пальто, в очках на резинке и с химическим карандашом в прокуренных коричневых пальцах. Первый кричал, размахивая руками, его лицо заливал нездоровый румянец. По комнате от него растекался крепкий сивушный дух. После того как мужчина понял, что своей цели не добьется, он решил: в следующий раз. В следующий раз… Выскочил на лестницу, громко хлопнув дверью, и помчался домой.
Свинцовый вечер рождал оловянные тени. Сырой плотный воздух обхватил мужчину, и тот поежился в его ледяных объятиях. Натянул ниже шляпу, зашагал быстрее в сторону проспекта. Черные тени домов, черные облака, еле тлеющие огоньки в поскрипывающих, будто скулящих на ветру фонарях и люди, — все вызывало в нем омерзение. Оскальзываясь на мокро блестящем льду, чувствуя, как снег начинает таять внутри рваного ботинка, он торопился с плохими новостями именно домой. Он мог бы пойти и в другое место, но морозный туман и роящиеся в голове мысли вели его именно туда. Он взбежал по лестнице, обстучал ботинки у двери, вошел в паркий мрак и прокричал на весь коридор: «Золотко, милая! Снова мне не дали аванса! Черт бы их побрал! И я этому кретину Миловзорову чуть рожу его мерзкую не раскроил!»
Мужчина грел замерзшие длинные пальцы у печи. Глаза его то становились карими, то загорались безумным искрящимся огнем, когда новая щепка вспыхивала среди угольков. Согревшись, он достал с антресолей обувную коробку с бумагами. Снял с печи разогретую чернильницу, зажег огарок свечи. Подняв воротник пальто, которое даже не собирался снимать, он обмакнул перо и продолжил писать монолог:
«Ты будешь большой, Ассоль. Однажды утром в морской дали под солнцем сверкнет алый парус. Сияющая громада алых парусов белого корабля двинется, рассекая волны, прямо к тебе. Тихо будет плыть этот чудесный корабль, без криков и выстрелов; на берегу много соберется народу, удивляясь и ахая: и ты будешь стоять там. Корабль подойдет величественно к самому берегу...»1
1 А. Грин, «Алые паруса».