Дитя войны. Часть 2

               

Осенью 1946 года мы с матерью первый раз после войны приехали в город Воронеж, чтобы погостить у её младшей сестры. Она жила, по тем временам, неплохо. Мать решила откормиться немного у неё и помочь ей по случаю приближающихся родов второго ребёнка. Тёте даже не сообщили, что умерла её мать, чтобы не расстраивать в таком положении.

Когда мы с матерью вышли на улицу, передо мной предстал огромный город, почти полностью разрушенный. Тётя жила на улице Желябова. Рядом находилась территория кондитерской фабрики с разрушенными корпусами и землянками, в которых жили люди. По улице Кольцовской был сквер, вдоль которого проходил глубокий ров, и проложен ж. д. путь, по которому ездил паровозик «кукушка» на завод им. Ленина. На улице Плехановской много разрушенных домов, разрушен был «Утюжок» и дом напротив. В последующем мы с матерью раз в два года (из-за короткого её отпуска) приезжали в Воронеж. Я с интересом наблюдал, как быстро он восстанавливался, становился всё краше и краше. Я полюбил этот город. В этом городе я стал человеком, получил образование, любимую специальность и работу, обзавёлся семьёй. В 2013 году исполнилось 55 лет моей жизни в Воронеже.

Возвращаюсь к первому приезду в Воронеж. Моя двоюродная сестра (мы одногодки) подарила мне игрушку на ёлку – ласточку из ваты, покрытую клеем и бертолетовой солью, а мать купила мне чёрные блестящие ботиночки. Я часто доставал это добро из чемодана и любовался им. В Речице мать купила к ботиночкам галоши. Они были великоваты, и мама подложила в них вату. Однажды решил прокатиться на жердине, торчащей из телеги. Возчик не прогнал меня, и я с удовольствием прокатился.

Пришел домой, там были мама и тётя. Она глянула на меня и закричала: «Где ж твои галоши, только что купила за последние 300 рублей»? И замахнулась на меня, но тётя заступилась. Галоши, очевидно, соскочили, когда катался на телеге. Я любил животных, у нас во дворе в будке жила собака, а дома кошка.

Уже писал, что мама заболела бронхиальной астмой. У неё часто бывали приступы удушья. Иногда, из сочувствия, приходили соседи, а я каждый раз думал, что она умирает и тихо плакал в углу. Научился ставить ей банки с керосиновым фитилём. Ей становилось лучше, и она засыпала вместе с банками. Мама приспособилась курить специальный табак, облегчающий приступ. Я делал ей сигареты из газеты, и прикуривал. На улице прикуривать было трудно из-за ветра. Приходилось делать это в чужих подъездах. Трудно представить, что думали жильцы, проходя мимо нас.

С ребятами лазил по чужим садам за яблоками. Однажды днём залезли в сад, набрали яблок в запазухи, и уже уходили. В это время выскочил хозяин (мы думали, что его нет дома), и побежал за нами, потом бросил большую палку и попал по ногам младшему из моих двоюродных братьев, он упал. Хозяин затащил его в дом и привязал веревкой к стулу. Так брат сидел, пока не пришла его мать. Она расплакалась, увидев эту сцену, и сказала: «Не стыдно издеваться, изверг, над сиротой из-за каких-то яблок»? А этот сад до войны принадлежал нам вместе с домом, пока его не отняло государство.

Ещё помню пленных немецких солдат. Они были одеты в свою форму, работали на стройках, таскали гружёные телеги, запряжённые в них вместо лошадей.

Мать рассказывала, как зашла к соседям, которые никуда не уезжали из осаждённого города, и заметила у них наши вещи, спешно брошенные перед эвакуацией. Сосед, заметив мамин взгляд, сказал, что они взяли кое-что, чтобы не разграбили, когда немцы устраивали конюшню в нашем доме. Мать попросила соседку отдать хотя бы ботинки, так как ей ходить не в чем, ноги всё время мокрые, но та ничего не отдала.

Помню, стоял в очереди за хлебом, должны были привезти в ларёк. Ждали долго, наконец, появился фургон. Все бросились к ларьку. Я успел уцепиться за прилавок, который был мне по подбородок, мёртвой хваткой. Меня чуть не задушили в этой давке, но буханку хлеба получил. С трудом вылез из очереди весь растерзанный. Пока дошёл до дому, обгрыз все рёбра буханки, такой вкусный оказался хлеб.

Однажды с другом решили подзаработать на кино. Сосед, у которого была лошадь, привёз сено и попросил нас затолкать его на сеновал. Мы залезли туда. Он подавал нам сено вилами, а мы растаскивали его по всему сеновалу. Работа не детская, в духоте и пыли. Он дал нам на кино. Это был мой первый заработок, и я похвастался маме. Она сказала: «Что ж я не дала бы тебе денег на кино»? А соседа отругала.

1-ое сентября 1947 года. Иду с мамой счастливый в школу – в первый класс. Мама купила мне портфель (у двоюродных братьев были матерчатые мешки), карандаши, тетради, новые туфли и костюмчик. Отсидел урок и собрался домой. Мне говорят: «Ты куда, ещё два урока»? Учительница была старая и злая. А я, признаться, любил пошалить. Однажды разозлил её. Она попросила меня выйти из класса. Я не вышёл, тогда она, с прикушенной нижней губой, вцепилась в меня, а я за парту. Так с партой она потащила меня. Мне стало жалко старушку, и я вышёл из класса. Матери некогда было заниматься со мной, поэтому долго не мог научиться читать. Потом я учился неплохо, но дисциплина хромала. Первые две четверти по дисциплине у меня были четвёрки, это было плохо. В наказание учительница на каникулах заставляла меня ежедневно приходить к ней домой заниматься. Последние две четверти она ставила пятёрки, чтобы за год вышла пятёрка.

После окончания начальной школы поступил в среднюю. В этой школе учился плохо, любил погулять с ребятами, уроки почти не делал, да и дисциплина желала быть лучше. Мать не следила за моей учёбой, в школу не ходила, даже когда её вызывали. Правда, один раз ей пришлось побывать у директора школы. Он плохо отозвался о моей успеваемости и дисциплине. Обещал выгнать из школы, если и дальше будет так продолжаться. Учителя были равнодушны ко мне. Единственно, что я любил, это математику: алгебра, геометрия, тригонометрия, но и по ним мне больше четвёрки не ставили. Помню такие эпизоды, учительница геометрии предлагает: «Кто первый решит задачу, ставлю пятёрку». Я решал первый, она мне ничего не ставила, а давала решать другую.

 В седьмом классе впереди меня сидела девочка (моя первая любовь), я всегда давал ей списывать контрольные по математике. Её отец был директором мебельной фабрики, а мать - домохозяйка, состояла в родительском комитете. Эта девочка окончила школу с серебряной  медалью. В моём же аттестате были всего три четвёрки по математике, остальные тройки, даже по рисованию, хотя неплохо рисовал; черчению, которое стало потом основой моей работы; физкультуре. Я занимался многими видами  спорта: лыжи, коньки, велосипед, плаванье, подтягивался на турникете, канате, неплохо пробегал стометровку. Нормы ГТО успешно выполнял. Как думаете: не обидно? Чувствовал несправедливость и равнодушие учителей.

 Один раз решил доказать, что я не хуже других, у которых есть оба родителя, и неплохо устроенных. Классный руководитель вела у нас русский язык и литературу. Выучил назубок урок по литературе. Классная вызвала меня к доске. Рассказал всё по уроку без запинки. Она начала гонять меня по всему пройденному материалу. Я,  конечно, не был готов к этому и спросил: «Вы, что мне экзамен устроили»? Она поставила мне тройку и отбила всякую охоту учиться. И даже на выпускном экзамене по литературе, списал сочинение, которое уже было оценено на отлично. Классная его проверила (она у всех проверила). Ну, думаю, поставит хотя бы четвёрку на последок, тем более, что это уже не имело значения. Так вот, она поставила тройку за отличное сочинение, ею же проверенное.

Спустя много лет, на 35 – ти летие окончания школы, моя бывшая классная сказала, что была уверена в моём поступлении. Я тогда ответил ей: «Спасибо, но поздно. Вы своим равнодушием испортили мне жизнь. Из-за неуверенности в себе я сначала поступил в техникум, потеряв на него три года, а потом ещё шесть лет учился в вечернем институте и работал на стройке».

Далее коротко. После окончания школы решил год поработать, чтобы заработать немного денег на учёбу. С трудом нашёл работу на мебельной фабрике учеником столяра. Работа оказалась тяжёлой. Фактически я был чернорабочим. Из-за сквозняков заболел фурункулёзом.

Летом поехал поступать в Воронеж. Остановился у тёти. Она жила неплохо и мне была гарантирована ночёвка на раскладушке и бесплатная еда.
Поступил в монтажный техникум на отделение ПГС – промышленное и гражданское строительство. Моя мечта детства, выучиться на строителя, начала сбываться. Послал маме телеграмму о поступлении. Потом она рассказывала мне. Шла с телеграммой и плакала. Встретила знакомую, та спросила: «Что ты плачешь»? Мать ответила, что получила от меня телеграмму о поступлении в техникум. – Что ж ты плачешь? Надо радоваться. – С одной стороны я рада, с другой – осталась одна, - сказала мать. Я всю жизнь чувствовал вину  за то, что оставил её и уехал в другой город. Старался чаще бывать у неё. Все отпуска, сначала один, пока был холостой, а потом с семьёй, проводил у матери. И лучшего отпуска мне не надо было. Старался выкроить несколько дней из командировок, чтобы навестить её. А когда уезжал, она бежала за поездом и плакала. Я потом долго не мог успокоиться. Из всех городов: Брянска, Курска, Орла, и даже Минска, Киева (не ближний свет), ухитрялся заскочить в Речицу. Когда получил квартиру, уговаривал мать переехать к нам (она жила с сестрой, сыновья которой тоже разъехались). Но она, ни в какую не захотела переехать. Правда, на зиму приезжала, чтобы пожить с нами и отвлечься от печного отопления и удобств во дворе.

После окончания войны, вдовы долго ждали возвращения своих мужей, пропавших без вести (были редкие случаи возвращения). Многие, не дождавшись, выходили снова замуж. Моя мама тоже ждала, но замуж не собиралась, боялась, что её сынок не уживётся с отчимом.

В техникуме учился на хорошо и отлично. Видно мой троечный аттестат никого не интересовал. Дипломную работу защитил на отлично. С трудом устроился на работу каменщиком. Работа в три смены и в любую погоду была трудной. Поработал помощником мастера и перешёл на проектную работу.

От тёти ушёл, хотя она уговаривала меня пожить у неё, пока крепко не стану на ноги. Поблагодарил любимую тётю, но не остался. Сказал её, что не могу больше сидеть у них на шее. Пора начинать самостоятельную жизнь.

В год окончания техникума, чтобы не расхолаживаться, решил поступать в строительный институт на вечернее отделение. Времени на подготовку оставалось мало, но экзамены сдал успешно: две четвёрки, две пятёрки. Наконец, сочинение написал на четвёрку, а математику  -  на пятёрку (в школе мне такое и не снилось). Работать и учиться на вечернем было трудно. Приходил с мороза (ещё работал каменщиком),  глаза слипались на лекциях. А ещё приходилось думать о еде, стирке белья, да и  мотаться по чужим углам. В общем, хлебнул лиха. Но учился хорошо, дипломную работу, как и в техникуме, защитил на отлично.

По жизни был весёлый, общительный, жизнерадостный, имел друзей и подруг. После перехода на проектную работу стало легче работать и учиться. Проектировал мосты. По служебной лестнице поднялся до главного инженера проектов. По моим проектам построено много мостов в стране. Побывал в командировках в разных городах и регионах. Оформил пенсию в 2000 году, проработал ещё полтора года и ушёл по состоянию здоровья. Работу свою очень любил, и сотрудники меня уважали.

В заключение хочу сказать следующее. В нашей стране проживает много людей, которые причисляют себя к «детям войны». По моему мнению, они делятся на две группы: одна группа – это «дети», чьи отцы вернулись с войны, другая группа – это «дети», чьи отцы не вернулись с войны (я отношусь ко второй группе). Жизнь детей обеих групп резко отличается. Всё, что я имел от государства за отца, погибшего, защищая родину, - это пенсию 200 руб. до возраста 18 лет. Уверен, что если бы мой отец вернулся с войны живой, пусть даже больным или инвалидом, моя жизнь сложилась бы иначе. Мне не пришлось бы, пройти столько испытаний: уезжать на чужбину, скитаться по чужим углам, пробивать себе дорогу в жизни с таким трудом, зарабатывать квартиру, жить с семьёй в съёмной развалюхе с гнилыми, продуваемыми стенами, с подпорками, поддерживающими перекрытие. Дети, чьи отцы вернулись с войны, пользовались, и до сих пор пользуются льготами отцов: дефицитом во время тотального дефицита в стране, полученными квартирами, машинами, зарплатами, а потом, и большими пенсиями.

Это всё правильно, так и должно быть. За что же тогда воевали наши отцы, вернувшиеся и не вернувшиеся с войны? За то, чтобы их детям и внукам жилось хорошо, не зависимо от того, к какой группе они относятся.

Я глубоко преклоняюсь перед участниками войны за их мужество, неприхотливость, терпеливость, за победу, которую они добыли своим ратным трудом, не щадя своей жизни.

Считаю, что давно пора отдать им всё, что они заслужили, пока ещё живы: почести, блуждающие до сих пор награды, квартиры, заботу государства, нормальную спокойную старость.

«Дети войны» тоже должны почувствовать заботу государства. Они её заслужили, тем более, что они уже далеко не дети, и их с каждым годом становится всё меньше и меньше.

Когда повзрослел, пытался отыскать место гибели отца, что бы поклониться ему. Куда только не писал, где только не был, всё оказалось безрезультатным. А ведь лозунг: «Никто не забыт, ничто не забыто»! Никто не отменял. Поиском пропавших без вести  занимаются их состарившиеся дети, добровольцы, общественные организации. К ним должно подключиться, со всей ответственностью и государство.

Ненавижу войну и не хотел бы, чтобы она когда-нибудь делала детей сиротами! Простым  людям война не нужна. Они платят за неё своей жизнью, и жизнями их близких.