Дженни бежала туда, где ее не могли увидеть глаза посторонних, постоянно выискивавших причины для непонятных им поступков. Туда, где покой, облаченный в размеренный шум волн накатывавших на каменистый берег, приводил в порядок мысли, а холодный ветер сушил горячие слезы, катившиеся по ее щекам.
Она, еще совсем юная, тонкая и хрупкая, как молодой росток только вытянувшийся под солнцем и отогревшийся в его лучах, пронеслась по узким улочкам и взбежала на старый пирс, потемневший от времени. «За что они со мной так... я же не желала зла, я же не хотела…» Эти мысли бились в ее голове, заволакивали туманом разум.
Сегодня Дженни прозвали колдуньей и выгнали из Города. Ее, никого доселе не обидевшую, ее, несущую смех и радость на улицы, певшую песни и танцевавшую на полянах под светом звезд, оболгали и опорочили перед семьей, перед друзьями, перед всеми.
Начинался вечер, идти было некуда и становилось холодно. Легкая шаль, которая была накинута на плечи не грела, и Джен совершенно не представляла, что же ей теперь делать. Студеный ветер вымел дочиста все мысли, целый день терзавшие девушку, все воспоминания, всю ту обиду и злость, внезапно зародившуюся в ее до того чистом и легком сердце. Она просто брела вдоль моря, раскинувшего свои воды черным покрывалом. Первые звезды уже засияли на чистом небе, а тонкая фигурка, обхватившая себя руками, все тихо шла у самой кромки воды, пока не вышла из родного Города, где ее уже никто не ждал.
Дорожка становилась все извилистей и вскоре совсем увела ее от воды в горы, оставив море внизу у самого подножья пока еще не высоких, буйно заросших вереском холмов. Внезапно ей послышался смех и песни, она не хотела туда идти, но узкая, путаная тропинка, будто сама привела ее к каравану.
Цыган девушка до этого не видела, лишь слышала от стариков истории о сыновьях ветра и дорог. Кочующее племя, без дома, которым свобода дороже всех богатств. Она стояла, не дойдя пары сотен метров до костра, где веселые, будто отлитые из бронзы мужчины и темноволосые гибкие женщины танцевали и пели на странном, но мелодичном языке. Танец кончился, и Джен только собралась скрыться под большим кустом, как ее окликнули.
- Эй, дочка, проходи, погрейся, да поешь. Давно идешь ведь, устала видно, да и юна совсем, нельзя тебе далеко так идти, да еще одной.
Девушка вздрогнула и посмотрела на крупную женщину, увешанную золотыми украшениями редкой красоты.
- Спасибо, мадам, но я не голодна – тихо проговорила она, но к костру все же подошла, вытянув к нему озябшие руки.
- Ха, да какая я мадам. Мадам все дома остались у тебя, но ведь и не дом он тебе боле, верно? - Вначале громко рассмеявшись, женщина вдруг стала серьезной и внимательно посмотрела на Джен.
Ее взгляд будто пронизывал, вытаскивал все самое потаенное, глубоко схороненное в памяти, укрытое от чужих глаз самое сокровенное.
- Пойдем ко мне, деточка, нечего тут тебе быть. Поговорить нам надо.
И Дженни будто завороженная прошла вслед за цыганкой в богато украшенную кибитку.
- Что вам от меня надо? – тихо и испуганно проговорила девушка
- Мне от тебя ничего. А вот я тебе нужна. Ты ведь одна из нас, и сегодня Город, откуда ты пришла испугался и прогнал тебя, верно? Карты твои, что в правом кармане лежат, выдали тебя. Пикой вниз упали, да ни у кого-то, а на столе у управителя самого. – Женщина, села на мягкие подушки, разметав вокруг себя пестрые юбки, указала на подушки напротив себя. – Садись
И Джен села, потрясенная словами незнакомки. Все так и было. Карты, старые, которые с рождения были у девочки, действительно рассказали страшное сегодня и жители испугались девочки, отправив ее восвояси надеясь вместе с ней и избежать злого рока.
- Откуда вы знаете это все? И кто вы?
- Я Лайош, мать всего этого шумного семейства, кому-то настоящая, большинству названная. Мы цыгане, как и ты. Ты ведь знала, что в тебе эта кровь, недаром всегда ты как мотылек с места на место порхала. Мы, цыгане слишком легконоги и быстры, чтобы жить на одном месте.
Их беседу прервал юноша, с разбега влетевший в повозку, который заговорил что-то быстро на своем языке, но что женщина лишь отмахнулась.
- Боле нам не помешают – она увидела, как вздрогнула девушка от внезапного появления одного из сыновей Лайош.
- Ты нашла нас, а мы искали тебя, деточка, ты последняя оставалась, кому суждено было присоединиться к нашему табору.
- Но почему мне? – Дженни сидела ошеломленная, чувствовавшая себя маленьким несмышлёным слепым котенком, не знавшим, куда приткнуться.
- Тебе? Потому что ты та, кто сложит о нас песни и сказки, расскажет о кострах и охотах, о пыли дорог и конях, что несут нас по свету быстрее ветра. И звать тебя с этого дня будут иначе. Ты Эйш теперь, потому что жить будешь долго и счастливо, к слову.
- Эйш, - будто пытаясь распробовать на вкус новое имя, произнесла девушка. – Но если я откажусь от своего имени, данного при рождении, это же будет неправильно, я та, кто есть. – ее голос уже чуть окреп и она сидела спокойно, будто на своем месте. Огоньки в лампадах отбрасывали блики на ее длинные распущенные волосы, цвета воронова крыла, переливаясь в бусинах, вплетённых в них.
- Дитя, той жизни, прежней, у тебя не будет. Тебе рано или поздно суждено было прийти сюда и стать моей самой прекрасной дочерью. Тонка, высока, глаза, будто два ночных озера, голос, что хрусталь, да кожа чистое золото. Ты должна была здесь оказаться, среди нас, стать лучшей меж равных.
Джен уже совсем распрямила спину, и подняла голову, слова Матери вселили в нее силу, которой до того не было в ней, всколыхнули давно спящие в ней инстинкты, глаза загорелись ровным спокойным огнем. Перед Лайош сидела уже не испуганная, загнанная девочка, а гордая, прекрасная цыганка, сказительница легенд, которыми и жива память о караванах и цветных палатках, ярмарках и удивительных товарах, которые можно было найти, о хитростях и тайном колдовстве, которое пронзало их жизни, о лошадях с которыми стройные и сильные мужчины были единым целым и обходились без поводьев и о женщинах, прекраснее и свободнее которых не было.
Над холмами занималась холодная, алая заря, и из кибитки вышла Эйш, дочь Лайош, гордо вскинув голову, запевая свою первую песню.