Почти каждое лето детства я и трое моих двоюродных братьев проводили в деревне у бабушки с дедушкой. Самым нашим любимым занятием была рыбалка. Мы загодя готовились к ней: срезали крепкий орешник старым тупым складным ножом, вязали снасти из толстой лески, делали из выпавших длинных гусиных перьев поплавки, привязывали мелкие гайки, вместо грузил. Перед рыбалкой долго ходили по деревне, с одной на всех лопатой, в полтора раза выше нас - ребятишек. Ходили от одной навозной кучи к другой, в поисках червей пожирнее. Найти дохлую курицу почиталось за счастье. Мы обступали ее зажав одной рукой носы, а другой веточками вытаскивали драгоценных опарышей: уж больно хорошо рыба брала на эту гадость.
Вечером, перед сном, ставили будильник на четыре утра, а потом долго не могли заснуть на прохладной веранде под толстыми теплыми одеялами: так сильно нам хотелось, чтобы утро наступило побыстрее. Обсуждали предстоящую рыбалку, подначивали друг друга, громко смеялись, бегали к бабушке с дедушкой, а утром, не выспавшись, вставали тяжело, кто-то даже малодушничал и оставался дома.
Те же, кто собирался - по утренней росе, в тумане, стелящемся над землей, почти в темноте, топали три километра до плотины нашими детскими шажками. Последний отрезок дороги проходил мимо деревенского кладбища, стоящего на невысоком холме. Один склон холма обвалился в реку; деревенские ребята рассказывали байки, как они находили кости и черепа в этом склоне, поэтому мы проскакивали кладбище бегом, пугаясь каждого шороха.
Добравшись до плотины, раскладывали снасти, снаряжали и закидывали удочки, доставали деревенский хлеб, посыпали обильно грубой солью и завтракали, не выпуская удилищ из рук.
Помню, как в один из таких дней рыба все утро молчала, и только за полдень начались поклевки. Сначала редкие, дальше быстрее и быстрее, пока не перешли в непрырывные, словно рыба хотела выпрыгнуть из воды. Попадалась в основном мелочевка, но она и была самой вкусной. Бабушка жарила ее на большой чугунной сковороде, и мы лузгали рыбешек, как семечки.
Я с братьями так увлеклись ловлей, что не заметили, как природа вокруг нас притихла: наступила звонкая тишина и даже листья перестали дрожать на ветру, а на самом краю неба показалось полоска фолетово-черного облака. Мы заметили его только тогда, когда грозовая туча захватила четверть неба. И так обидно нам стало: рыба клюет, но укрыться негде и нужно бежать в деревню, чтобы не попасть в грозу. Азарт пересилил страх: мы решили, что уже не успеем добежать до деревни, поэтому остались ловить.
Минут через пятнадцать клев резко пропал, и природа словно взорвалась: сильнейший шквалистый ветер гнул тонкие молодые березы до земли, дождь хлестал холодными напористыми струями, молнии сверкали непрерывно, гром страшно грохотал. Мы так перепугались, что, побросав удочки, рыбу, снасти, бросились бегом в деревню, подскальзываясь и падая на размокшей земле. Грязные, испуганные, до нитки промокшие, добежали до желанной деревни ровно тогда, когда буря стихла.
Вечером, когда бабушка пожарила рыбу, намазала нам толстые ломти белого хлеба деревенской сметаной с медом, мы в тепле с восторгом рассказывали бабушке с дедушкой о пережитом дне, и все уже не казалось таким страшным.