Выгнал меня с работы идейный человек с почетным званием чекиста. Мурманск был не велик, идти куда-либо поступать я стеснялся, т.к. спросят причину увольнения, или запросят по телефону и скажут: «Судимый!». Я же за эти годы работы в СНХ, Губпрофсоюзе и Губсуде, старался забыть об этом, позорным считал клеймо -судимый, ссыльный! И ни один коммунист, у которых я работал, не вспоминал мне об этом, что и способствовало тому, что я честно, безупречно работал.
В общем не стал я искать работу в Мурманске, сел на поезд и уехал от стыда в Питер. В Питере была страшная безработица, биржа труда была набита до отказа. Целыми днями народ, а в том числе и я простаивали во дворе биржи, в надежде, что удастся хоть на неделю попасть куда-либо, на тяжелый физический труд. На биржевом дворе выкликали трудящихся рабочих: фрезеровщиков, лекальщиков, инструментальщиков. Все это для меня не знакомо было. Раз выкликнули «прессовщиков». Я спросил у близстоящих: «А что делают они?», «Да, наверное, прессовать старое железо, обрезки», сказали мне. Я сдал свою биржевую книжку, получил направление на вагоностроительный завод Речкина, что за Московской заставой.
Пришел. Провели в огромный цех, к мастеру. В цеху вижу, стоят несколько огромных горизонтальных паровых прессов, которые прессуют раскаленные болванки и из них получаются вагонные буфера. Подошел я к мастеру, подаю направление. Он спросил меня где работал, на каких прессах, на вертикальных или горизонтальных? Я сказал, что работал в частной мастерской, работал на ручных вертикальных прессах, штампуя мелкие изделия, вплоть до ложек серебряных, портсигаров и прочего. (Я действительно иногда работал на таком ручном прессе). Но мастер меня конечно не взял. Я стал просить, говорить, что я понятливый, быстро освоюсь и т.п. Он меня подвел к этому горизонтальному паровому прессу-чудовищу и говорит: "Как я тебя к нему допущу? А если с тобой что случится?" Не взял! И я ушел домой, а завтра снова на биржу.
Получил раз работу, выкликали чернорабочих. Работал неделю (т.к. больше не давали, всем есть надо), на погрузке дров на автомашину, доставка на место и выгрузке. В день надо делать три рейса. На машину по два человека. Дрова, саженка, не колотые, мокрые, только что из воды, осина. Первый день пришел домой ни живой, ни мертвый. Как зашел домой, так не евши, лег прямо на пол и уснул. Все болело, весь разбит. Так у меня было дня три, а потом как бы втянулся и не чувствовал такой усталости. Отработал неделю, снова на биржу.
Второй раз удалось подать биржевую книжку, когда набирали чернорабочих на городскую скотобойню. (Я приходил всегда пораньше, чтобы занять место у крыльца во дворе, где выкрикивают и сдают книжки, а то кричат, 10 человек чернорабочих туда-то и сразу же страшная давка и тянуться сотни рук с книжками). На бойне работа была не тяжелая, убирать базы, где скот стоял. Выгрести навоз на волю и все. Причем, бойцы давали нам ливера свиные и желудки. Хорошо было, но тоже не больше недели. Вот и всё, где я смог подработать.
Это дело было в ту пору, когда Ленин умер. Разруха! А голод убавился, т.к. был НЭП, частная торговля была разрешена. Государство не нашло продовольствия, а частник все нашел. В продаже все появилось, только денег подавай, а работы нет. Пошел я на барахолку Александровского рынка. Покупал с рук и так же продавал всякие случайные вещи. Но вскоре бросил это, т.к. в вещах ничего не понимал, как в одежде и обуви. Стал торговать валютой, на дензнаки покупал появившиеся в то время устойчивые дензнаки - червонцы. Государство каждый день устанавливало новую цену на один червонец, т.е. его курс. Об этой цене утром и вечером в газете объявлялось.
Каждый день дензнаки падали в цене, а червонец дорожал. Выходил я утром и кричал на барахолке: «Куплю червонец! Кто червонец продает?» Его цену я из газет знаю и примерно знаю, насколько он прыгнет к шести вечера. Гражданке надо что-либо купить или купить питание, которое продается на дензнаки, хотя и на червонцы тоже, но меньше за него дадут. Она продает, я покупаю. Торгуемся, иная знает его курс, большинство не знает, помнит только, за сколько тысяч его выдали, когда получала зарплату. В общем покупаю червонцы. Еще кричу и покупаю разную купюру что была 1,3, 5 и 10 червонцев в одном. Тут же ходит покупатель, который, имея дензнаки, хочет их сберечь, купив устойчивый червонец или три. Я ему продаю с запросом выше, чем будет в 6 часов вечера. Как 6 вечера, так газетчик бегает, кричит: «Красная газета, курс червонца на завтрашний день!» Покупаю, узнаю - на полторы тысячи поднялся. Бежит «нэпман», частный торговец с магазина, рынка, у него котомка дензнаков, выручка за день. «Кто червонцы продаст?» - кричит. Я отвечаю: «Есть червонцы! Что платишь?» Торгуемся, продаю ему если цена сходная, а нет - бегу в сберкассу, в которой я состою вкладчиком, сдаю все дензнаки по курсу червонца сегодняшнего дня, а завтра выбираю их же утром, но не теряю полторы тысячи на их падении на завтра и имею еще % %. Так я и занимался на «черной бирже», как называли это место торговли, валютчиком, т.е. торговал денежной валютой. Это занятие считалось не законным, преступлением, но на счастье я не попался ни разу. Торговля была выгодная, в день купишь и продашь 10-20 червонцев. Барыши были. На них покупал белого теплого ситного с изюмом или халу-батон и шел домой ужинать.
Мамы и брата в Питере не было, уехали жить в Киев еще во время Скоропатского гетмана. Жили в Питере две сестры. Одна работала в Губпродкоме, другая кассиршей в кино. С год, что ли, я здесь на черной бирже маклачил. Только надоело это непостоянное и тревожное занятие. Найти работу постоянную невозможно было. Какой я бухгалтер здесь, в Питере, где масса старых банковских служащих и бухгалтеров спецов. Подумал, взвесил все и решил ехать хоть и не в Мурманск, но около, в г.Онегу Архангельской области.