Каждый год он, как дурак, ездил в этот город. Зимой или летом, весной или осенью – когда как придется, – выпрашивал командировку именно сюда, и вот уже двадцать лет все ездил, ездил и ездил…
Он приезжал, устраивался в гостиницу; днем выполнял обязанности по работе, а вечером выходил на знакомые улицы и долго и, как казалось, бесцельно бродил по ним. Он ходил замысловатыми кругами: настороженно, словно к чему-то прислушиваясь, – будто совершал какой-то, понятный только ему, ритуал. Круги эти становились все меньше и меньше, пока, наконец, не сходились к одной точке и не приводили его к одному и тому же кафе.
Он заходил и заказывал всегда одно и то же: несколько пирожков с повидлом и чашку чая.
…Тридцать лет тому назад, здесь, на крыльце этого кафе, которое тогда было обычной столовой, они познакомились.
Он выходил из кафе, когда идущая впереди девушка выронила кошелек. Подобрав его, он догнал незнакомку и легонько похлопал по плечу. Та обернулась, отпрянула поначалу, но, заметив оброненную вещь, остановилась. Затем молча взяла кошелек, растерянно кивнула в знак благодарности, и они разошлись в разные стороны. Но уже через минуту он почувствовал, теперь уже на своем плече, прикосновение, – она протягивала ему плитку шоколада.
В тот, свой первый вечер, они долго бродили по незнакомым ему ночным кварталам, ели шоколад, и болтали о пустяках.
А потом у них было еще несколько волшебных вечеров. В каждый из них они гуляли, куда душа позовет. Но неизменным оставалось одно: они обязательно заходили в знакомую столовую, занимали «свой» столик в дальнем, укромном уголке, и уминали пирожки с горячим чаем или кофе. А потом снова брели по пустынным ночным улицам. Останавливались… целовались… шли дальше… Затем опять останавливались, и опять целовались… На окраине, в частном секторе, где она жила, сидели на скамейке под каштаном с набухающими жирными почками, и долго шептались.
В час, а то и в два ночи, он возвращался в общежитие, где поселили приезжих практикантов. Неспешно вышагивая по спящему городу, он блаженно улыбался, заново проживая минуты, только что проведенные с ней. По пожарной лестнице поднимался на второй этаж и влезал в заранее распахнутое окно. Сладко засыпал под самое утро и видел сны, которые были продолжением их встреч.
А потом началась их переписка: из двух городов навстречу друг другу летели толстые письма. И было это общение увлекательно и трогательно.
Когда же через два года дела привели ее в его город, и они наконец-то встретились, ему показалось, что и расставания-то не было. Она была все той же – близкой и дорогой. Но что-то все же изменилось: он чувствовал недосказанность, которая пролегла между ними.
Проводив ее на поезд, он не выдержал и через сутки сорвался следом.
Кажется, она здорово опешила, увидев его на пороге своего дома.
– Не надо… Я прошу тебя, уходи… Он скоро придет!
Они пронзительно посмотрели друг на друга, и она отвела глаза.
Высоко подняв воротник зимней куртки, словно прячась от посторонних взглядов, возвращался он на вокзал. Метель мела. Словно невидимые демоны, порывы ветра несли и швыряли в людей пригоршни снега. Но ему, кажется, становилось даже легче от этих оплеух.
На вокзале, вжавшись в холодное кресло в ожидании поезда, он все понял: она приезжала к нему, чтобы попрощаться.
* * *
Прошло восемь лет. Волею судьбы он снова оказался в знакомом городе. Проходя мимо столовой, которую давно переделали в кафе, он приостановился. Вернулся назад, вошел.
Интерьер и внутреннее убранство изменились. Но он ощущал, как витает в воздухе дух той далекой встречи.
Сев за столик, к удивлению своему, увидел, что в меню, кроме всего прочего, имеются пирожки с повидлом. Он заказал их. А потом долго-долго, до самого закрытия сидел в глубокой задумчивости… А когда вышел на улицу – все бродил знакомыми улочками, пока не оказался в ее районе.
Яркая луна освещала новый микрорайон, выросший на месте старых построек.
На следующий день он уехал. Но теперь каждый год продолжал возвращаться в полюбившийся ему город. И каждый раз он заходил в кафе и подолгу просиживал за столиком в дальнем углу.
Так незаметно пролетело еще двадцать лет… За это время он трижды был женат и трижды разводился, что наложило отпечаток на его характер Отпустив бороду и надев очки, он замкнулся, ушел в себя.
Все, чем он жил все эти годы, он педантично складывал в сундук своей памяти. Никакие события не терялись; и над всем этим всегда было нечто святое, несказанное, до чего не смел дотронуться никто другой. Да и сам он подступал к нему осторожно; и бережно нес по жизни ощущение теплого света, исходившего из далекой юношеской встречи. И теперь ему было вполне достаточно раз в год приезжать в этот город, побродить по его улицам, посидеть в кафе. Больше ему ничего и не требовалось.
* * *
В этом году ему исполнилось полвека. Странная дата! Когда-то эти цифры казались огромными и пугающими... А сегодня он вовсе не чувствовал своего возраста.
В последний день командировки он завершил дела и, как обычно, вечером вышел на улицу. Прошелся до центральной площади; купил в киоске газету, полистал ее, сидя в сквере на скамейке. Назойливые голуби и хитрые воробьи лезли под самые ноги, ожидая, что их угостят семечками. Но семечек у него не было.
Вечерело. Людей становилось все меньше, и лишь центральная, пешеходная, улица оживленно гомонила.
Вскоре он оказался у знакомого кафе. В раздумье постоял немного, затем поднялся на высокое крыльцо.
Внутри было тепло и уютно и пахло черным кофе.
Он огляделся. Посетителей было не много, а его столик в дальнем углу и вовсе пустовал.
Еще минуту он потоптался в нерешительности, а затем все же занял его. Попросил у официанта меню. На этот раз он не взял привычных пирожков, а заказал самый обычный ужин: салат, горячее, чашку чая.
Он ел долго и медленно, то и дело замирая в глубокой задумчивости. Потом спохватывался и вновь брался за вилку.
Когда он закончил и глянул на часы, к его удивлению оказалось, что большая стрелка успела уже два раза обежать циферблат.
Еще с минуту он посидел, собираясь с мыслями, затем быстро встал. Сегодня он твердо решил уехать и никогда больше не возвращаться сюда.
Рассчитавшись с официантом, он на ходу накинул пальто, и вышел на улицу. Еще раз обернулся на знакомое крыльцо, грустно вздохнул и направился в сторону гостиницы.
Неожиданно сзади на его плечо легла чья-то рука. Он оглянулся… Перед ним стояла она и молча протягивала его кошелек, который он, видимо, только что обронил.
Словно невидимая молния пронзила его. Он стоял, неподвижный, и напряженно всматривался в ее глаза…
Он часто представлял себе, как встретит ее; но сможет ли узнать?.. – без малого, тридцать лет могли полностью изменить человека. А если и узнает, то не окажутся ли эти изменения во внешности отталкивающими?
Но лицо немолодой уже женщины оказалось приятным и вполне благородным. Именно такой он и представлял ее, и теперь легко узнал.
– Берите – это ваш, только что уронили.
Но он думал совсем о другом.
– Здравствуй! Вы… ты не узнаешь меня? – «Неужели я так изменился?» – подумал он.
Лицо ее напряглось – она мучительно припоминала что-то. А потом по нему пробежала догадка. И ему вдруг показалось, что она подалась навстречу. Но затем отпрянула… Просто и спокойно смотрела она на него, с кошельком в вытянутой руке.
– Так вы берете?
«Почему «вы»?» – снова подумал он.
Когда он потянулся за кошельком, пальцы их рук соприкоснулись, и он ощутил трепет, какой чувствовал тогда, в двадцать лет, обнимая ее. Он был готов поклясться, что перед ним именно она!
– Я же … – и он назвал себя. – Это борода… ее сбрить можно, – догадался он. Потом, неуверенно: – Ты разве не помнишь?
Женщина лукаво улыбнулась и отрицательно покачала головой:
– Наверное, вы ошиблись.
Она не уходила и продолжала стоять, видимо, желая дать ему убедиться в его ошибке. А он, уже не стесняясь, напряженно всматривался в родное лицо.
Но, приглядевшись внимательнее, вдруг понял, что, конечно же, ошибся. Она просто похожа на нее… Да и вовсе даже не похожа!.. Да, конечно, это не она. Ее бы он узнал!.. Просто он слишком хотел увидеть именно ее, и потому, еще толком не разглядев, в схожих чертах усмотрел свою знакомую.
Досада охватила его.
– Извините, я действительно ошибся… Но вы точно не …? – и теперь он назвал ее имя.
Женщина вздрогнула и напряглась. Она чуть склонила голову… (Это ее… ее жест! – встрепенулся он)… Женщина, как ему показалось, виновато опустила глаза, но через мгновение отрицательно, с сожалением качнула – нет!
«Нет, это все-таки она!.. Но зачем… зачем скрывает?.. Мне ведь ничего не надо – столько лет прошло…»
– Я сожалею, но вы действительно ошиблись. Может, я просто похожа на ту, за которую приняли меня? – И она развела руками.
Еще с минуту они стояли в молчании. Она смотрела на него так решительно и так прямо, что теперь ему снова казалось, что он не прав, и что она, конечно же, – не она: не та, встреч с которой искал все эти годы… И что было делать?..
– Да, я прошу прощения… – он приложил руку к сердцу.
Он просто не знал что делать. Сомнения терзали его, и он, то, прищуриваясь, сквозь очки всматривался в нее, то в смущении отводил взгляд в сторону.
– Извините, мне пора, – женщина слегка кивнула ему, словно старому знакомому, и несколько лукаво – как показалось ему.
Она уходила по вымощенной мостовой, а он все стоял и смотрел вслед, пока она не затерялась в темноте.
Он возвращался в гостиницу, выбрав глухую, неосвещенную улочку. Никого на ней не было, и это оказалось так кстати!
Он шел очень медленно. Никогда еще так не щемило у него в груди. Мир казался большим, а он в этом мире – таким крохотным, затерявшимся.
Далеко впереди желтым пятном теплился одинокий фонарь.
Он долго шел к нему. Поравнялся. Прошел мимо и стал удаляться… Теперь фонарь светил ему в спину. Под самыми его ногами легла короткая отчетливая тень. Ему показалось, что его догоняют.
Кто это?.. – от неожиданности он остановился. Остановилась и тень… Не решаясь оглянуться, он двинулся дальше, – тень последовала за ним. Она постепенно удлинялась, растягивалась, пока не стала неестественно большой. Далеко впереди, где была голова, она слилась с ночной теменью. А потом тень стала тускнеть и расплываться и вскоре совсем растворилась.
29 ноября – 5 декабря 2013