Слеза императрицы

Игорь Землянухин
      Случай. Как много все полагаются на случай и на везение. На стечение обстоятельств. Как мы слепо доверяемся судьбе и молим, просим небеса послать нам удачу. Как же нам хочется быть всем непременно счастливыми, и мы  внутри себя обязательно считаем, и не поддаем сомнению, что это именно так. То, что мы принадлежим к числу избранных.
  Мы не хотим мирится, с тем, что все уже решено с нами в дальних уголках вселенной, и каждая наша секунда заранее прописана с выше. С самого нашего первого глотка воздуха, с первого крика уже все определено, и не как не может быть по-другому. Как мы не хотим в это верить, и как же нам хочется просто быть по-человечески счастливыми.
 Мы не думаем про это. Просто живем.
  Он шел через большой зал, по натертому паркету тихо цокая каблуками начищенных до неестественного зеркального состояния сапог, яркое освещение, за большими окнами сумерки  начала мая 1914 года. Еще немного, еще несколько секунд и произойдет событие. Они встретят друг друга. Это, не сразу, повлечет череду других, в самом начале незаметных, незримых следующих событий, которые происходят очень далеко отсюда. События затронут и заставят сыграть в жизни и простых, незаметных людей и людей обреченных оставить навсегда свои имена в истории человечества. На столько это все переплетется…

 - Милые дамы. Позвольте вам представить моего сослуживца, моего друга… поручик барон фон Брок. Офицер по особым поручениям при штабе корпуса. И просто милый, и добрый человек.
- Елена Звягинцева.
- Екатерина Палецкая. Очень приятно.
Отрекомендованный  поручик кивнул головой.
- С вашего позволения Александр.
Вот они уже кружат в вальсе. Раз, два, три, раз, два, три. Музыка, весна, и впереди, обязательно впереди только хорошее, только счастье. Ведь ни какая сила не может помешать. Ни чего плохого просто не сможет произойти.
  Осталось совсем немного, совсем, совсем мало времени и прогремит очень далеко от места, где кружат в вальсе Александр и Екатерина, тот роковой выстрел в Сараево, который оборвет жизнь экс герцога. Мир навсегда станет другим. Европа покроется шрамами окопов, оспинами воронок, ядовитые газы заполнят простор. Одни народы будут ненавидеть, и истреблять другие. Как по предсказанному, перед концом света громко начнут проповедовать лжепророки. Самым заметным и добившимся почитания Гришка Распутин, который найдет свою кончину под Невским льдом. Но прейдет, и провозгласит с башни броневика  начало смуты Ленин, представив себя новой Миссией, и после чего «…отец пойдет против сына, а брат против брата и кровь прольется до конских узд…» Но про это еще не кто не знает, ни кто даже не задумывается про это. Все хотят себя видеть успешными в своих планах на будущее. Все еще только предстоит. У нас все самое лучшее еще впереди…
  Звучит оркестр, кружатся пары… И раз, два, три, раз, два, три.
……………………………………………………………………………………………………..
 Ранняя весна 1921 года в Крыму была холодной, но сухой. Скоро наступят сумерки. До ближайшей железнодорожной станции было верст чуть больше восьми. Он шел не торопливым шагом. Спешить было некуда, планов, что будет делать дальше, тоже не было. Просто сесть в поезд и ехать, и будь, что будет.
- Мил, человек! На огонек будешь богат? Окликнул его с сади среднего роста, одетый в шинель и натянутом картузе, бородатый мужичек, у которого на одно плече закинут сидор ( вещевой мешок).
На оклик Он остановился и обернулся.
- Спички отсырели, тудыть их. Чиркаю, чиркаю… отсырели.
- Да, есть. Он, поискав в кармане, вынул зажигалку.
- Ох, благодарствую. Могу махорочной пригостить? А ты часом не до станции?
- Туда.
- Ну, стало быть, попутчик. Когда с попутчиком то и дорога коротча. А ты, тое значится кудой то ехать собрался?
- Да вот…
- Я, те паря, во, чо скажу. Человек сам порой не знает, чо ему надоти. О!. От того и все беды у нас. Я ведь тоже по началу не мог докумекать, и чегой то мне от жизни добиваться. Сам то, с Орловской губернии буду. Деревня было там моя. Народился я тама. Ой, красива деревня была.
- А от чего была?
- Так, толи беляки его сожгли, а может и наши. А ни кого не осталось. Мужики почитай все кто на германской, кто в гражданскую… А вот я, ну свезло только мне одному. Я то сам как в четырнадцатом попал на енту войну, окаянную…  Ну, не поверишь, смерть сколько раз вокруг, да около, ходила. Вот так вота, костлявую видел,… а не тронула, так, только дыхнет холодом и попустит, оступится. Она, как мне свезло. А народу рядом полегло, ох, не один, паря, ох не один.
 А вот я еще и в школу ходил. Да. У нас и школа в деревне была. Я цельных, четыре класса, окончить успел. Учитель у нас был, молоденький такой, но с бородкой, как у дрозда. Мы его промеж собой так «дроздом» и кликали. Он не строгий был. Места ему наши приглянулись. Вот он рассказывать начинает про наш лес. Ну, лес как лес, кто туда из нас, ребятни, не ходил, да сызмальства все тропинки обхожены. А он как начнет рассказывать, так вроде он про тот лес больше нашего знает. Я после его уроков на него, ну на лес значится, совсем по-другому смотреть стал. О, каков учитель у нас был.
 А когда подрос, в город подался. На фабрику меня занесло. Обучился я на электрика, только думал, что вота, жизнь у меня начнется, а тут в солдаты и на юга- западный фронт. А потом революция, мне как глаза открыло на все. Этаж, чо получается, жил, я значится, жил, думал, что вроде как хорошо. А как жить то надо и не понимал. Ооо.. на много мне глаза то открылись. За жисть хорошую, за справедливость бороться надоть, ни кто ее те на блюде не поднесет. Вот я у красной армии и всю гражданскую провоевал за жисть замечательную.
 - Ну и как? Настала, жисть, замечательная?
- А как жА. Настала. Я же тебе толковал, что лес с измальства полюбил. Хорошо в лесу. Размышления про суть можно толковые думать. Да и устал я от суеты людской. В одиночку побыть хочу. Многого пришлось мне паря в жизни насмотреться, душу излечить мне охота. А лес самое подспорье в этом деле наилучшее. Ну, вот как тебе, так я и комиссару нашему рассказывал, товарищу Сердюку, что, мол, как контру изведем, то при лесе состоять на службе хочу. Ведь лес то, это же сколь богатства полезного народу принесть могет. А?  Он мне тогда и говорит, что правильно, ты рассуждаешь товарищ Курыкин. Фамилия, у меня Курыкин. Правильно рассуждаешь, говорит. Мы когда в Севастополь вошли. По улице идем, контра, вся уже на пароходах деру дала. А вот получилось, что не вся. С окошка пулеметом по нам полоснул. Вот товарища Сердюка и зацепило. Я его в лазарете проведал опосля. Ой, паря, душевный человек, был товарищ Сердюк. Жаль не дожил до светлых деньков. Он попросил за меня там, где надо, и мне вот тугумент справили, что, мол, лесничим меня направляют. Ох, и радовался я ентому. Деревни моей нет, кто остался, то по белому свету так размазало, что и не сыскать. Родитель, еще в шИстнадцатом помер. Мамка с сеструхой вот, в гражданскую сгинули. Один я одинешенек, остался на весь свет белый. Вот в лесу душой излечусь. А та глядь, и наладится все у меня. Вот на станцию и добираюсь, чебы к жизни новой ехать. Мне и мандат дали, а как же, все честь по чести, подорожные тугументы справили. Жить осталось и радоваться.
 А, ты теперача за себя расскажи мил человек. По всему ведать и тебя жисть потрепала. Вон как осунулся. Ты браток, на фронтах воевал?
- А как же, тоже, как и ты, с четырнадцатого по окопам.
- Ага. А  у кого? МожА пересекались, где часом?
- МОЖА и пересекались. Ой, глянь, как полыхает, прямо зарево!
- Где?!
- Да вон! И Он указал пальцем в сторону.
Темно вокруг. Ни души. Даже крика ни кто не услышал.
- Вот тебя смерть и догнала.
……………………………………………………………………………………………………


Апрель 1924 года.
На проселочной дороге Его догнал на своей двуколке недавно назначенный в эти места особоуполномоченый.
-Трууу. Собаку свою забери!
- Буран! Рядом! Тихо, не шуми понапрасну.
- Здравствуй Трофим Омельяныч. Пустив свою лошадь в шаг, начал уполномоченный.
- Здоров начальство. Буран! Я кому сказал рядом.
- Пес, чего у тебя нервится?
- У него и спроси.
- Как в лесу? Спокойно?
- А чего там станется. Нас не станет, а он все стоять будет.
- Да я не про то. Баловства, ни какого там? Ведь Польша буржуйская под боком. На соседних участках так банды от туда к нам и шастают. Сейчас потише, а в прошлом годе беды доставили.
- Да не. Чего им тут? У нас им разгуляться негде. Тут болота да лес. На конях они, маневру у них в этих местах убудет. Зажмете к болотам и с пулеметов их положУт. Да и делать им тут неча. До станции далековато, слады все возле нее. Туда сунутся, ход назад осекут, и деваться им не будет куда, а боле им негде тут разбой чинить.
- Ты смотри, шибко ты грамотный в военном деле. Прям Наполеон.
- Так, выпало навоеваться.
- А где довелось?
- Знамо где. В импереалискую в ГалициЕ. А потом у девятнадцатом пролетарском, на южном направлении.
- Ну и?
- В Крыму поход закончил. А там мне бумагу дали и сюда при лесе назначали. Я тут уже почитай четыре год состою.
- И кто ж тебя сюда направил? Ты ж, я знаю, не из местных будешь?
- Так ведь деревню мою беляки сожгли. Родитель ещо до революции помер, мамка с сеструхой ужо в гражданскую. Чо, мне там делать? А бумагу мне схлопотал комиссар мой, товарищ Сердюк.
- А чего ты ему так приглянулся?
- Значит приглянулся. Он душевный человек был.
- А чего был?
- В Севастополе его беляк прострелил. Он в лазарете помер.
-  За бороду, твоя тебя не пилит?
- Не, чего ей меня пилить. Летом от комарья бережет, зимой от холода. В лесу от бороды одна польза. Ей во мне другой предмет нравиЦА.
- Хе! Ну ты даешь Трофим Омельяныч!
- Не я даю. Ухи мои, ей во мне нравятся. А ты, чо подумал?
- А чего ты с ней в совете оформить ее супругой не хочешь? Не по-людски это, и не по закону.
- Постоялец я у ней. И че, за энтим тоже ГПУ следить поставлено?
- Мы за всем Трофим Омельяныч следить поставлены. От так-то брат.
- Не лез бы ты туда.
- Не указуй, куда мне лезть, а куда нет. Прикурить дай?
Пошарив по карманам, он протянул уполномоченному зажигалку. Свернув зажатый зубами, бумажный мундштук папиросы, покрутив в руках зажигалку, он подкурил и вернул ее хозяину.
- Где такой вещью разжился?
- С австрияком побратался. Он мне Жижигалку, я ему бритву.
- То ты бритву отдал и бороду запустил?
- Не, бороду уже в гражданскую отрастил.
- Вот смотрю я на тебя лесник, сапожки на тебе, уж больно ладно сидят. Прям как на «Вашем благородии» и бекеша у тебя ладная такая.
- Так и у тебя тоже не обмотки намотаны.
- Мне их на складе выдали, по форме ни мне положены.
- Сапоги я в прошлом годе купил на рынке. А бекешу с Крыма привез, тама их прибресть не хитро было.
- Да я не про то. Говорю, уж больно ладно на тебе все это сидит. Как влитой в это все.
- Довелось поносить вот и приналовчился.
- Мугу. Ладно поговорили. Подвести не могу. Собака у тебя малохольная, как бы не покусала. Так, что извиняй.
- Ни чего, мы так доберемся. Мы с Бураном к ходьбе привычные.
Когда двуколка удалилась. Он сплюнул и прошипел сквозь зубы: - Каналья.
 Обернувшись, он обратился к собаке: - Пошли Буран, хозяюшка наша уже нас заждалась. Пошли хороший.
……………………………………………………………………………………………………

Дом Дарьи был возле самого леса. Дарьиным он стал в пятнадцатом году. А до этого принадлежал он Григорию Спиридонову. Чего он на отшибе дом поставил, ведь до ближайшего хутора, две с лишним версты, ни кто этого сказать не мог. Наверняка, какая то причина была. Говорили, что против воли родителей пошел, когда на Дашке женится собрался. Гуляний не было, обвенчали их в церкви, ну  и все. Дашка сирота была, за ней ее дед присматривал. Наверно из-за этого Гришкины родители не сильно этому рады были. Но это так только говорят. Там он на отшибе, вдали от всех поставил дом, и жили они там. Нельзя про них сказать, что плохо или уж совсем, хорошо у них между собой было. Всяко бывало, и запой у Гришки случался, правда, редко и под руку горячую попасть могла. Она на судьбу не роптала. Сына Гришке родила. Жили как все, но в стороне от всех. Потом Гришку на фронт, и стала Дарья солдатка, коих тогда в Российской империи много было. И бумагу она получила через четыре месяца, что пал Григорий в боях за веру, царя и отечество. Сын подрос, ему уже шестнадцать было, когда в семнадцатом революция началась. Сказал, что не может на печи лежать, когда такое творится. Дарья его и ругала и добром просила, а только где же ей его удержать. Неизвестно, что с ним стало, может у красных, а может, и у белых был, а и к бандитам мог податься. Весточки она, от него ни какой, не получила за все это время. Погоревала, ну а, что сделать. Вот так и жила она вдалеке от всех, и вроде как бы и со всеми. А вот, четыре года назад в калитку зашел мужчина, бородатый, в солдатской шинели с вещмешком за плечом. Сказал, что лесничим к ним направлен, что бы она не волновалась, мандат предъявил. Жилье у ней снимет, если она не против. А к слову сказать, она и не против была. Мужика она того на постой приняла. Он ведать тоже, от одиночества и бед всяких настрадался. Дарья видит, что он не плохой, не сварливый. Правда, угрюмый он какой то. По хозяйству он ей порой поможет, когда дома. Ну и она стол накроет к его приходу. А потом все само и случилось. Так и стали они жить вместе, друг про друга, особо не расспрашивая. У каждого свое прошлое, свое горе.
……………………………………………………………………………………………..
 Он толкнул калитку и пропустил вперед Бурана.
- Заходи.
 И пес, виляя хвостом, вбежал во двор и сразу же сел возле двери вольера.
После того как он запер вольер за ним на засов, Он опустился на бревно возле сеней и закинув голову смотрел в небо. У него перед глазами, видимыми только ему картинками, плыли имение, отец, мать, младшая сестра. Потом, рождественская елка, пряники, звучит рояль, вальс, он танцует вмести с другими детьми…Он кадет и приехал на зимнюю побывку… Вот он уже юнкер, за тем офицер. Мгла, туман, который тут же развеялся в его воображении, весенний бал… Катя, милая Катя, нежная, вся изящная, самая драгоценная Катя. Стихи, он читает ей стихи, стесняясь сказать, что это его, так как считает, что они не такие совершенные и ей смогут, не понравится. Только по этому он выдумывает на ходу авторов прочтенных ей  стихотворных форм. Фронт, взрывы, трупы, грязь  вперемешку с кровью и остатками человеческих тел. Донесения, допросы пленных австрийцев, перебещиков, вербовка польских крестьян. Зажигалка, которая являлась паролем для человека с той стороны. Но он так и не пришел. Опять туман, в котором он видит силуэты «братающихся» русских и австрийских солдат.   Сквозь мглу он видит, как солдаты полковника подымают на штыки. Этот полковник, его отец. Горящее поместье и растерзанные трупы матери и сестры. Несущаяся в неестественном галопе его лошадь с выколотыми глазами и смеющийся истерическим смехом конюх Тишенька. Вот Он в штатском, приходит к Кате. Она говорит, но он не понимает ее, она плачет, и все время пытается от него отвернуться, а ОН наоборот, пытается заглянуть ей в глаза и задает один и тот же вопрос: - По чему?! Скажи по чему?! Темнота, темнота. Но из темноты выплывает окровавленная гадкая рожа пойманного красного подпольщика, и он бет ее кулаком в коричневой, кожаной перчатке. Потом паяльная лампа, запах паленого мяса. Отвратительный запах паленого мяса… И истошный крик. Виселицы, виселицы. Кругом повешенные, их много болтается с одетыми мешками на голове. Потом огонь по всему телу. Жжет, больно. Он падает с лошади. Кто-то перевязывает его Деревенский дом. Неизвестная пожилая женщина говорит ему: «-Господин ротмистр! Все наши ушли в Константинополь, я не могу вас больше прятать. Они ищут по домам укрывшихся офицеров. Пожалейте меня. Уходите, молю вас, уходите…». Вот уже он в потрепанной шинели, без пагон и в фуражке без кокарды, бредет ночью, по проселочной дороге и кто то сзади окликает его: - Мил, человек!...
- Троша! Троша! Я разговаРЮЮ к тебе, а ты все молчишь, облака считаш. Умаялся поди, что и меня неслыШ?
- Умаялся, умаялся я Дашенька, умаялся милая.
- А я ждала, все глаза проглядела. К твому  возвращению настряпала, а тебя все нет. Мне же кормить тебя надо, пса твого окаянного. У меня ж паразит живет, а к себе не подпускат. Сам его корми, боюсь я его шибко.
- Покормлю.  Помощник он мне. Ревнует он тебя ко мне.
- Иш. Скажите, пожалуйста, ревнует он меня. Кабель такой здоровый, как телок одно.
- Ладо не серчай.
- Я то не серчаю. А ты Троша, чего хмурной такой? Можа сталось чего?
- Полномоченого на обратном пути завстречал. Беседовали.
- Ну и чего он, к тебе?
- Да не чо. Пообчались и дале, покотил.
- Троша, забывай про то, что было. Нынча, жизнь нову налаживать надо. Ты ж за эту жизнь сколь крови пролил, сколь мук на себя принял. Победил ты врагов своих, за себя теперача подумать надо, а там глядишь, и за меня усмотришь. И Даша положила голову ему на плечо.
- Да. Надо про то, чо дальше будет подумать, прошлого, оно конечно не воротить. Но уж больно Дашенька оно у меня в нутрии засело, мучит оно меня.
- Забывай Троша, забывай его проклятое. У меня ж тоже, не сладко. А вот, все же, налаЖУется понемногу. Вот тебя, мне бог послал. Просила я тебя у него.
- Мне Дашута в городе, завтра, побывать надо. Отчеты завести начальству.
- Ты ж был недавно?
- Так месяц ужо как прошел. А каждый раз вести надо.
- Ну, поезжай, раз так требуется.
- Поеду. А Бога нет. Мне так мой комиссар, товарищ Сердюк сказал. Душевный человек был, упокой господь его душу.
……………………………………………………………………………………………………..

Утром следующего дня он добрался до города и почти до самого обеда был на встречах с начальниками, интересовался и расспрашивал, выяснял советовался. Новые советские чиновники той поры, да и не только той любили, когда подчиненные считали их умными грамотными специалистами. И очень любили лесть в свой адрес. Он это знал и пользовался этим. Заискивал перед управленцами среднего звена со своей «крестьянской» простотой. Но потом незаметно исчез.
 Почти перед самым обедом он появился в здании архива.
- Товарищ Мицук. Здоровья вам.
- Здравствуй, товарищ Курыкин.
- Может вести, какие для меня есть?
- Я на обеденный перерыв иду…
- То я знаш не ко времени зашел?
- Отчего же? Сейчас я выйду, а ты меня у дверей в организацию подожди. Есть у меня для тебя новости.
 Мицук Терентий Андреевич, был человеком пожилым и аполитичным и занимал пост в архиве при любой власти. Он был не плохим работником и умел «читать людей». Он сам придумал это слово сочетание. От части он умел это делать в действительности. Может не так хорошо как ему это казалось, но все же он редко ошибался в обращавшихся к нему, с различными «маленькими дельцами». Еще Терентий Андреевич усвоил для себя истину, которой следовал неукоснительно. При любой власти нужны деньги и при любой власти он их будет брать. Осторожно, в три шкуры не снимая, но брать.
Он дождался у входной двери архивариуса, который сделал знак следовать за ним. Он, изображая крестьянскую торопливую походку за большим начальником, на полусогнутых ногах поспешил за ним.
Пройдя немного по улице Терентий Андреевич обратился к нему.
- Пройдемте в переулок, от лишних глаз.
-Ваша воля.
…………………………………………………………………………………………………..
- Я получил справки по вашим запросам.
- Благодарствую вам, ой как благодарствую.
- Ладно. Будет вам  скоморошничать.
- Непонятно мне, чем я вас товарищ огорчение причинил?
- Вы, я уж извиняюсь, оно конечно не моего ума дело… Но только вы интересовались женщиной у которой в происхождении проставлено Б/Д (бывшая дворянка) а другая искомая вами особа аид (еврей). А когда просили найти очень просили без регистрации запросы оформлять. Да и крестьянин из вас, как бы это сказать только при первом знакомстве, а вы четыре, без малого года ко мне с этим делом наведываетесь. Выправка у вас офицерская, заметно это у вас временами. Вот я и подумал, что нужно мне у вас больше цену попросить.
Он оглянулся по сторонам, тихо спросил архивариуса.
- А вы не боитесь?
- Как же с, боюсь. Натуральным образом боюсь. Но ведь вам шум не нужен с. Зачем вам убивать старика, не ровен час, вами могут заинтересоваться. А ведь это вам совершенно ни к чему.
- И сколько вы хотите получить за труды свои?
- Пятьдесят целковых за каждую справку.
- Не с лихвой  будет?
- В самый раз. Посудите сами. Ведь  без регистрации запросы в инстанции слать, это нарушение. Я же тоже как бы рисковал. Ну, вы же должны и меня понимать. Ну и, что бы память моя плохой совсем стала, касательно именно вас и вашего дельца. В самый раз цена.
- Каковы ваши гарантии?
- Помилуйте, ну право, какие у меня гарантии. Да и время сейчас такое, что не знаешь. как завтра обернется. Сейчас вы ко мне крестьянином заявились, а завтра глядишь на белом коне, во главе рати несметной, в город войдете. Кто его знает. Зачем же, мне вас злить?
-  А я вас не ошибся. Пожалуйте, ваш гонорар.
- Вот интересующие вас справки.
- Благодарю.
- Ну, что ж, ежели у вас ко мне…
- Да, да непременно к вам обращусь.
Они разошлись с того места, не оглядываясь друг на друга. Он запомнил на память содержание переданных ему бумаг и щелкнув зажигалкой поджег их. Дождавшись, когда остался только пепел, разметал его сапогом и направился в сторону железнодорожных касс.
………………………………………………………………………………………………….
Он торопился, но делал это, не спеша. Он подготавливал каждую минуту так важное для него событие. Он придумал необходимость и убедил свое «начальство» о необходимости посадки новых саженцев, причем Он представил таким образом, что сама идея, которая, опять благодаря ему, как бы исходила от его непосредственного руководителя. Того руководителя похвалили и другим указали, что с таких как он, надо брать пример. А Он был доволен тем, что именно ему было поручено ехать  в командировку, за этими саженцами.
Даша, конечно, была недовольна, что он уезжает, тем более так надолго, аж на целых десять дней. Хотя понимала, что его «не просто кататься направляют, а по важному делу, а кого же как не его, другие так себе абы числятся, а он, поди, за дело радеет, ведь не для себя чай в дорогу дальнею едет». Она, все это принимая как должное, собирала его в дорогу.
Добравшись до места, которое на самом деле являлось целью его поездки, он первым в парикмахерской привел прическу бороду в порядок. Он уже не был похож на «лесника», а скорее на  неприметного горожанина из провинции. Поношенная слегка шляпа с широкими полями, серый пиджак, надетый на кремовую толстовку не новые, но аккуратно отглаженные брюки, добротные туфли, прослужившие не один сезон своему владельцу. В завершении этому образу было пенсне, сдвинутое на кончик носа. До начала следующего звена  в цепочке событий было еще уйма времени, что давало ему возможность хорошо все продумать и подготовится.
…………………………………………………………………………………………………
Моисей Рохлевич Лившиц всем своим видом пытался подчеркнуть, что давно уже потерял интерес к жизни и уже почти готов перейти в мир иной, только вот все ему ни как не везет с этим. Но уже это не от него зависит… Моисей Рохлевич жил на окраине в не большем доме на втором этаже. В двухкомнатной квартире, где было, не убрано и довольно неприятно пахло непонятно чем. Особенно это было заметно вошедшему с улицы. Он открыл оба замка и вошел в «свой корЫдорчик». Тут же заперев за собой все те же два замка.
Он потянулся к включателю, чтобы зажечь «электЫку» но услышал за спиной:
- Не надо включать свет.
Моисей Рохлевич обернулся.
-Я, что забИл запереть двери?
- Нет, вы забыли, на какой службе я состоял.
- О, это вИ господин Готмистор?
- А вы уже не надеялись? Столько городов поменяли.
- Но по чему же?
- Позвольте справиться, как ваше здоровье и здоровье Софии Ноевны?
-Ой, только не надо вот это вот… МожЬно думать, что вИ добирались от туда здесь, что бы узнать как мое здоровье? Софочки уже нет три года.
-Мои соболезнования.
- Ай, броСТЭ. Может, проходим в комнату, или мИ будем иметь разговор о деле прямо здесь?
 Они вошли.
- Таки я вас хочу слышать, что вас заставило столько терпеть, ко мне из Парижа?
- Моисей Рохлевич вы наверно забыли, что у нас с вами осталось одно не оконченное дело?
- О каких вИ уже сейчас делах можете иметь со мной разговор. УжЕ вИ не тот, и я ужЕ не имею предмета за те дела.
- Долг платежом красен Моисей Рохлевич. Не ужели не доводилось слышать?
- Господин готмистр. Тогда я мог, а теперь я все сдал.  У меня даже нет позволить по субботам сесть куру. А в чем я хожу на людях?
- Не ужели у отца красного героя подпольщика все забрала власть, за которую он так ревностно боролся. Поди, ваш Моня занимает большое положение в ЧКа?
- Моня? Моня, таки нашел свою пулю, потом.
- Я не знал про это. Мне очень жаль.
- От только не надо, за то, что вИ от этой новости имеете удар. Ви, с удовольствием повесили бы сто таких, как мой Моня.
- Откровенно говоря, вы правы.
- Так и я за, что. Я не понимаю, на, что ему сдалась эта рЭволюция. Как будто без нее он не имел, что делать? Папа, тИ не чего не понимаешь, папа это надо всем. Он решИл, что я идиЕт. Я ему немного поверил, там таки, были приличные люди, но они были там а мой Моня был здесь…
- Моисей Рохлевич вы меня немного утомили своими размышлениями о классовой борьбе. Лучше вернемся к делу. Так как только вашему Моне удалось , в тот раз избежать расстрела, в отличии от вех остальных подпольщиков, которых он мне выдал. И замете, что его свои ни в чем не смогли заподозрить. Осталось пустяки. Расплатится со мной, как договаривались.А вы моисей Рохлевичь так долго избегали со мной встречи, и начали избегать на следующий день после побега Мони.
- Таки я вам сказал, что у меня не чем, я все сдал. И не надо клЯцать своим маузЕром. ВИ меня не пугаете. Я старый жИд и мне осталось пару пустяков на этом свете. И, что вИ будете с того иметь, что меня, как Ви это говрЫте « шлепните»?
- Большое, моральное, удовлетворение.
- Это ни, чего не стоит.
- Ошибаетесь. Ошибаетесь Моисей Рохлевич. То, что вы отложили на черный день, когда вас обнаружат прямо в этой запыленной комнате… Кстати по чему у вас у всех так отвратительно воняет? Так вот, когда вас тут найдут с дыркой в голове, будет обязательно обыск. Поверьте, чекисты умеют искать и находить. Они найдут ваши копи Соломоновы, и все прикарманят. А вас похоронят в силу ограниченного финансирования, более, чем скромно. Что скажут интеллигентные люди за это. А скажут примерно так: -
Моисей Рохлевич был не последний ювелир в Одессе а не смог иметь даже на смерть. Его хоронят в том, в чем, его туда отправили. Прямо таки как босяка. Ой, вэй. А вам даже на том свете не будет давать покоя то, что все получил кто-то посторонний, вот так все сразу, не приложив ни каких для этого усилий. Ведь так?
- А вИ таки умеете торговаться. У вас в родне никого из нашИх не было? Напомните. Таки сколько я вам должен?
-  Нет, только немцы, обрусевшие немцы. За это время как я понимаю, натекли кое-какие проценты.
- Таки определенно у вас есть в роду кто-то из наших. Я вам дам даже больше. ВИ в конце концов это заработали. Так да проценты тоже. Зачем, что бы потом вИ говрЫли, что
Моисей Лившиц не расплатился по счету. Я подойду к тому шИфанеру?
- Только Моисей Рохлевич, пожалуйста, без глупостей, я вас очень прошу.
- Ну, я жЕ не идиЕт. Зачем мне надо, что во мне были дыры от вашИго маузЕра.
- У меня наган.
- Можно думать он не делает дыры. Я вас умоляю, не делайте мне смех.
Моисей Рохлевич долго возился в глубине открытого шкафчика. Что-то щелкнуло, и он держал в руке темно-синюю бархатную коробочку. Открытую он поставил ее на стол.
- Это целое состояние.
- Бриллиант?
- А нет, Лившиц будет хранить у себя булыжник. Таки да! Это конечно жИ бриллиант, и не самый последний. Тот, кто знает ему цену зовут его « Слеза императрицы» О. Я не знаю, что и как было до того как он попал в Россию но его подарили Катерине Великой перед
- Избавьте меня от исторических подробностей. Как он попал к вам?
- Господин готмистр, вИ перешли на службу в ЧиКу?
- Вы правы, меня это тоже не интересует. Какова его цена?
- Мне сейчас трудно сказать. Здесь он, ни чего не стоит, но к примеру там, куда вИ думаете вернутся, даже если продешевите, вам  хватит встретить безбедную старость. Там это можно себе позволить, и ни кто не спросит дурацкий вопрос.
- Вот почему бы сразу не отдать? Обязательно нужно скандалить.
- А когда мне еще будет время по обчяться с интеллигентным человеком?
- Я сейчас уйду. Надеюсь, вы не станете делать глупости. Ведь у меня есть, что рассказать на допросе в ЧКа.
- А зачем мне это надо?
- Полагаюсь на вас.
- Перед тем как вИ исчезнете, навсегда, ну я, на это надеюсь, таки я хочу сказать, что этот камень ни кому из владельцев не принес счастье, но вИ не захотели меня слушать. Таки, имеете право.
- Прощайте Моисей Рохлевич.
- Таки да.
……………………………………………………………………………………………………

Прошла всего, только неделя, как он вернулся из «командировки». Богатым на события, это время не было. Как ему и было положено, Он обходил лесные участки, выделял делянки под вырубку, делал все то, что было положено леснику. Поездка, которую совершил на кануне, хоть, и завершилась удачно, но повлекла за собой расходы. И он просчитывал, хватит ли ему средств которые он копил все это время, ведь впереди… Впрочем, Он даже не догадывался, что ему еще предстоит пройти, ведь все уже предопределено, и все случится как запланировано, но Он не знает про это и все еще надеется, что он может все изменить, что все зависит от правильных его действий…
………………………………………………………………………………………………….
- Троша, Опять в дорогу собрался. То ж в прошлу пятницу оно, только приехал.
- Дашенька, милая. Ну, ты разуметь должна. Я же при службе состоял, мне денег казенных отсчитано было. Во и еду за них ответ держать перед начальством.
- Троша. Я то все это конечно понимаю. Все ты верно говоришь. Вот только, чо то последняЕ время на душе мне беспокойство берет за тебя.
- Ну, чо, ты хорошая? Виш, все дела по службе сделал и опять до тебя приехал. Гостинца те привез, про тебя, про меж забот не забыл.
- А душа он у меня все равно болит, беду чует.
- Даша. Не накликивай ее проклятую. Чо со мной то теперяча статся может, две войны пошел, а все живой. А миру время теперяче. Ну, что ты себя мучишь понапрасну. Дело большое затеял, пользу хочу, что бы от этого дела все имели. Не тревожься. Не тревожься милая.
- Да ладно, видать попусту я… А только говору, что душа переживает, ей то поди приказ не отдашь. Пойду в дорогу тебе соберу.
…………………………………………………………………………………………………..
- Я то тебя понимаю, Трофим! Только ты меня понять ни как не хочешь, от какая беда! Ну, чего ты к тому профессору попрешься? Какая такая нужда?!
- Да как же? Товарищ Малец! Ну, Осип Африканыч. Так дело то, какое затеяли, ну без наукового подхода тут, ну ни как не обойтись. Я ж для того и с профессором ентим пообЧатся и хочу?
- А, что у нас, к примеру, в Минске таких ученых нет? Вот, что для этого, как за деревьями ухаживать надо аж на край земли ехать?
- Как на край земли? Не на край земли вовсе. В Питер, это же не на краю земли.
- Не в Питер, а Ленинград!
- Так и я ж за то говорю.
- Пойми, денег нет, что бы туда тебя послать. Меня потом спросят, мол, чего потратил казенные деньги. А я им, что скажу.
- А  ты Осип Африканыч им возьми, и так и ответь. Мол, строительство предвидится, Вона страну с разрухи восстанавливать надоть, а дерево, оно завсегда в строительстве необходимости. Все вот порубим, а потом чо? Где потом взять? Он не за неделю до нужного нам состояньЯ дорость сможет. А так вы отдали команду с профессором из Питера, тобе ж Ленинграда, совет имели, как лучше. Если и промашка аль оказия как вышла так это уж не то, что не доглядели, а вот, как сказано было, все делали. Ни как упрекнуть не смогу. А как на высоте все будет, то опять вам почет, получатся, что вы Осип Африканыч, что все то, что профессор ентот придумал, то вы в жизть решением своим воплотили, так, что… Ехать надоть.
- Ну, оно все Трофим, ты правильно говоришь. Конечно оно все так, подход научный нужен. Нет денег.
- Тьфу ты- нуты. Причем тут деньги?
- Не понимаешь?
- Не, не понимаю.
- На билет тебе надо, надо, суточные выплатить надо, надо…
- Не надо! Ты мне только подорожную выпиши, что я по делу еду а не тенды- сенды от баловства мельтешу. А на билеты твои у меня хватит, и на харчи я не обеднею. О деле я думаю. Я в гражданскую, мо жа за это кровь проливал, чтоб хозяином на своей земле стать. Вот по этому Осип Африканыч.
- Ну, раз так, то бумагу я тебе дам…
……………………………………………………………………………………………………

Он говорил Даше, что в последний раз едет, что это необходимо, так как некому больше кроме него. Он врал, причем это делал профессионально, заранее зная, что будет говорить и какие слова убедят ее в необходимости поездки. Она хотела ему верить но, что-то не давало покоя душе, которая чувствовала, что не так все. Ее охватывало беспокойство, которое не могла унять,… но поделать ни чего не могла. Все расписано, где-то там и каждый должен прожить и принять, что уготовано для него и изменить это не мыслимо, хотя мы так стараемся.
……………………………………………………………………………………………………

Он ждал на противоположной стороне улицы. По его внешнему виду можно было судить, что это деревенский мужик, первый раз, попавший в большой город из своей глухой деревни. Он знал этот город еще с юнкерских озорных лет, весенний бал четырнадцатого года, вальс, раз, два, три…Катя.
……………………………………………………………………………………………………
- Барышня, Барышня добрая, как на четвертую линию попасть? Подскажи любезная.
Катя обернулась.
- Это вам надо сейчас идти прямо по этой улице и свернуть на втором перекрес… Боже мой! Сашенька! Ты живой, а я думала…
- Тише. Тише, не надо, что бы на нас оборачивались. Пошли где на нас не станут обращать ни какого внимания.
- Подымимся ко мне?
- Нет. Пошли в парк. Я пойду первым,  ты держись на расстоянии за мной.
- К чему такие сложности? И позволь, что у тебя за вид?
- Это маскарадный костюм, для сатанинского бала на который нам довелось быть приглашенным. У нас мало времени.
………………………………………………………………………………………………..
- Сашенька. Милый мой, мой храбрый рыцарь,  ради бога прости меня за тот глупый разговор. Я не понимала тогда, что произошла катастрофа. Я наивно считала, что-то, что происходит на улицах, ни как, не коснется меня, что от этого можно укрыться за окнами и плотными шторами. Я не могла представить, что … они забрали папу. Они забрали папу просто так, пришли ночью и забрали. Потом, уже после того, как его расстреляли, стало известно, что он был взят как заложник, что если не сдастся тот человек, кто стрелял в Урицкого то тогда. Папу расстреляли за то, что он принадлежал к классу эксплуататоров.
- А как Мария Романовна?
- А мамы тоже нет. Мамы тоже нет. Ее нашли убитой. Ее убили ножом и сняли шубу. Это было днем. Их не нашли. А  меня потом уплотнили в жилплощади, и теперь я живу в комнате, в маленькой комнате, это все, что осталось от нашей квартиры. Теперь Сашенька я готовлю на общей кухне, теперь у меня есть соседи, соседи скинувший цепи рабства пролетариат. Сашенька как же они меня ненавидят, они меня ненавидят за то, что я просто есть, зато, что я есть среди них. Я, я им ни чего не сделала, а они меня ненавидят. Я с недавнего времени уже не готовлю еду на кухне. Я отлучилась, а они мне насыпали неимоверное количество соли в мой суп. Как это мелочно, но мне было обидно, я теперь стараюсь по долгу засиживаться, но работе и питаюсь в столовой.
- Позволь узнать, ты работаешь?
- Да. Меня пожалел в организации по трудоустройству, и дали должность машинистки и я целый день печатаю на машинке в всякую бессмыслицу, которой они придают такое большое значение.
Она отвернулась и тихо, совсем тихо, бесшумно плакала, стряхивая бегущие слезы. А Он смотрел на нее и молчал осознавая всю тяжесть того, что легло на хрупкие Катины плечи, какие унижения и страдания пришлось ей пережить и найти в себе силы противостоять против всех оставшись совершенно одной.
……………………………………………………………………………………………………..
- А как ты пережил все это? Расскажи. Я про тебя не получала ни каких известий однажды подумала, что тебя просто не стало, тебя убили.
- Я служил в контрразведке в начале у генерала Деникина, потом у барона Врангеля. В самом конце был ранен, и меня прятали. По этой причине не отбыл в Константинополь. Я поправился, когда уже все уже было кончено. Случай помог раздобыть документы, и мне пришлось стать лесником. Мой участок вблизи от Польской границы. Теперь меня зовут Курыкин Трофим Омельянович. Каково звучит, а? Барон фон Брок и Курыкин Трофим Омельянович. Впечатляет, не правда ли?
Она оставила этот вопрос без ответа, и молча смотрела на него, выражая свое сожаление о  том, что так все случилось, и не могла найти виновного в происшедшем.
- Катя я приехал за тобой. Я приехал забрать тебя отсюда.
- Сашенька, ну куда, куда ты меня хочешь забрать. Это совершенно невозможно.
- Невозможно оставаться здесь в отдельно взятой стране, победившего быдла и хамья. Ни за одного убитого мною большевичка я не каюсь, и не считаю, что я допустил грех. Доведется еще раз, и я опять буду это делать. Катя. Надо бежать, я приехал за тобой. Ну, хотя бы один раз сделай, так как я прошу, хотя бы один раз сделай, по-моему. Не мучай меня, пожалуйста, без тебя моя жизнь ни чего не стоит. Ты мое все, без тебя все меркнет и теряет для меня смысл.
- Ах, Сашенька, кому мы там нужны?
- Мы не нужны и здесь. Они не остановятся пока всех, всех до одного не изведут таких как мы. А я не хочу. Не хочу и не позволю, что бы они забрали у меня, тебя. А еще я так хочу сбрить эту дурацкую бороду, кто бы знал, как она мне надоела и мешает. И мне очень хочется, обнять тебя прижать к себе, целовать тебя поднять на руки и ни когда уже тебя не отпускать. Но и это я сейчас не могу себе позволить. Наверняка, со стороны это будет выглядеть крайне не ловко. Бородатый мужик схватил барышню и бог весть, что у него в голове. Нам нельзя привлекать к себе внимание даже у случайных прохожих. Я вынужден осторожничать, я не имею права ошибаться.
- Но на что мы там будем жить, у меня ни чего нет.
- Шикарную жизнь я не смогу обеспечить, но безбедно мы проживем. Я могу это тебе гарантировать. Катя, я  ни когда не позволил бы себе, втянуть тебя в авантюрное приключение. Я подготовился к тому, чтобы ты не испытывала там нужду. Решайся. Решайся у нас очень мало времени.
- Я соберу вещи?
Он отрицательно покрутил головой.
- Твой совдеповский паспорт при тебе?
- Да.
- Это все, что нужно. Я снял тебе комнату в поселке. Нужную одежду я тебе подготовлю. И мы уйдем. В начале в Польшу, потом, потом будет видно.
- Что мне сейчас делать?
- Подожди. Я должен быть с тобой честным иначе я не смогу. Я должен объяснить и очень надеюсь, что ты все, что я скажу, поймешь правильно.
- Саша, ну говори, я уже не взбалмошная кисельная барышня какой, признаюсь, была. Я многое пережила за это время. Так, что говори, я пойму.
- Когда мне удалось раздобыть документы, что я якобы пролетарского происхождения, я должен был принять и образ жизни. Я …
- Говори Сашенька, говори.
- Я… У меня так сложилось, что…
- Там у тебя есть женщина, с которой ты живешь?
- Да Катя. Я с ней живу. Без нее бы я не выжил. Она оказалась рядом, когда мне было крайне тяжело.
- Что ты к ней чувствуешь?  Сашенька, ведь я все понимаю, ты говори. Если бы ты ее любил ты не приехал бы ко мне.
- Она меня спасла. Без нее у меня не было бы даже малого шанса увидеть тебя, не говоря про остальное. Перед ней у меня моральные обязательства. Ты должна это знать. Все, что случилось с нами, это чудовищное безумие, от того и поступки безумные. Она добрая, хорошая Некрасовская женщина, она тоже хочет быть счастливой, а я мимо своей воли обрекаю и волей какого то злого проведения лишаю ее, этого. Перед тем как  ты дашь свое согласие, не смотря на все, что нам выпало по воле злого рока. Я хочу быть честным перед тобой и перед ней. Хотя если быть мне до конца откровенным, я не остановлюсь не перед чем, что бы мне помешало и могло бы нас теперь разлучить. Я любил и люблю только тебя одну.
Она молча смотрела ему в глаза.
- Катя не молчи, скажи, что не будь. Я ведь ни имел, ни какого права держать тебя в не введенье. Право, Катя, у меня не было другой возможности. Умоляю, заклинаю Христом богом, не делай себя и меня несчастным, пойми все правильно, я не смогу пережить, если опять тебя потеряю, мне без тебя не нужен этот мир, мне без тебя незачем бежать за кордон. Мое дальнейшее существование, имеет смысл, когда ты рядом. Теперь все в твоих руках. Не молчи. Катя не молчи ради всего святого.
- Она идет с нами? Ты берешь ее с собой?
- Нет. В моей жизни есть место только для тебя. Я ей обязан, и меня это мучает, но мы совершенно разные люди. Она ни когда не примет мой мир, а я не смогу жить в ее стране. Ведь это страна теперь ее и она в это свято верит, тем более, что так оно и есть, а нам указано на порог.
- Нам пора на вокзал? В котором часу отправление нашего поезда?
- Спасибо, спасибо Катя. Спасибо, что ты есть.
- Милый Сашенька, мне очень страшно. Я боюсь, я боюсь остаться, я боюсь ехать с тобой, я ужасно боюсь того, что ты мне рассказал, но еще больше боюсь вновь потерять тебя. Ведь ты один кто у меня остался, кроме тебя у меня больше ни кого нет. Милы мой, мой хороший рыцарь Айвенго.
- Нам пора. Я теперь с то бой до последнего дыхания. И не бойся, ни чего теперь не бойся.
……………………………………………………………………………………………………..

   За окном вагона мелькают  пейзажи ни чем не привлекающие внимание. В самом вагоне уже нет такой хаотической мешанины из багажа, вещей, немытых человеческих тел свойственных плацкарту. А ведь еще пять лет назад, нельзя было и представить, что ездить в поездах можно будет по-другому. Постепенно они все же наводят порядок. Уже они курят в тамбуре, а не где захотят. Вагон мерно покачивает. Душно.
  Они сидят друг напротив друга молча. Он впервые за столько времени почувствовал себя счастливым, просто по человечески счастливым. Как он мечтал об этой встречи, закрывал глаза и представлял, как он увидит, подойдет к ней... Вот и наступила реальность и она замечательная, и все сложилось именно так как он себе, и представлял, даже еще и лучше чем он мог представить.  Еще немного, еще совсем немного времени и он, и Катя покинут, теперь уже чужую для них страну все устроится.  Он позволил себе, впервые за столько времени отбросить напряженность, которая его уже основательно утомила. Что там говорил этот жид ювелир, что этот бриллиант не принес еще ни кому счастья? Я заплатил аванс, и она тоже расплатилась на перед, и мы продолжаем отсчитывать последние горестные монеты. Париж, пасмурно, мокрые крыши домов, сизый дымок поднимается вверх из каминных труб. Мне больше не надо скрываться под чужим именем, продумывать наперед свои действия, а просто жить жизнью обыкновенного человека. Про то, что у меня есть бриллиант, я ей скажу когда, уже будем на месте. Какие же иногда жизнь заставляет делать курьезные вещи. Драгоценность прячется  в каблуке даже не новых сапог, завернутая в бархат. Наверное, это самые дорогие сапоги? Я обязательно пойду работать, ну такое, что-то не слишком сложное. Боже мой, я же ни чего не умею делать! Хотя нет, как это я ни чего не умею? Я могу фотографировать. Я открою фото мастерскую. Катенька, моя Катенька как же я тебя люблю. Нам обязательно теперь должно вести. Мы это заслужили, что бы и нам выпало счастье, обыкновенное человеческое счастье, для двух людей, в силу сложившихся обстоятельств гонимых из родного дома, из родной страны. Интересно о чем она сейчас думает? Мне так хочется верить, что о том же самом, что и я. Я сижу так близко от нее, при этом не могу позволить заговорить с ней, дотронутся до нее… Мы не имеем права привлечь к себе внимание, вдруг среди окружающих сидит какой ни будь смышленый чекист. Это уже право паранойя, какая то.  Они мне уже начинают мерещится. Но осторожность лишней не бывает, уж слишком много поставлено на кон. Совсем скоро все кончится. Все непременно будет хорошо. А пока для всех мы не знакомы. Она будет жить в поселке. Я снял ей комнату и оплатил на два месяца вперед. Но я надеюсь, что мы уйдем раньше. Как только погода будет благоприятная для этого, туман, дождь, небо, затянутое облаками. Мы незаметно и очень тихо уйдем. Даша! Что же я ей скажу, где мне найти слова, чтобы ей все объяснить. А если она меня не поймет, если ей взбредет в голову. Нет и еще раз нет! Я не хочу этого делать! Но мне придется так поступить, если она попробует мне помешать. Видит Бог, я этого не хочу, но я буду вынужден… Она меня спасла, а я, ее в благодарность за это «буду вынужден»… Будь трижды, раз проклят, кто затеял эту революцию, кто довел меня до этого состояния, загнного зверя. Я хотел быть защитником своего отечества, а меня превратили, черт знает в кого, в душегубца у которого нет выбора.
 Он продолжал размышлять, думал над тем, что он скажет Даше, которая приняла его в свою жизнь, не зная того, кем он был, на самом деле. Он прекрасно понимал, что за это он перед ней в неоплатном долгу.
…………………………………………………………………………………………………….
 
  После того как он разместил Катю, в снятой комнате и принес купленные на «блошином рынке» не новые сапоги ее размера и чуть великоватые на нее брюки и тужурку. Он попросил ее все это примереть.
 - Боже мой, как я нелепо во всем этом выгляжу.
 - В самый раз, для прогулки через границу. Ни чего, главное перебраться на ту сторону кордона.
………………………………………………………………………………………………….
Он утром следующего дня подошел к калитке дома, который давал ему приют последние четыре года. Он не сразу пришел туда, перед этим он достал ил тайника в лесу металлическую коробку, в которой хранил завернутый в промасленной тряпке наган с патронами к нему, и свой Георгиевский крест. Забрав все, он положил коробку на место. Это мне может понадобится в любой момент, пусть будет со мной.
  Открыв калитку, он вошел во двор. К нему сразу подбежал Буран, седевший не цепи. И начал к нему ластится.
- А про тебя я и совсем забыл. Хороший, ай хороший, верный мой. А я получается дрянь. Ты уж прости меня дружочек мой хороший, прости меня, если конечно сможешь. Уходить мне надо, нельзя мне тут больше оставаться. Тебе бы меня не надивить люто, а ты мне руку лижешь. Не смогу я тебя с собой взять. Предаю я тебя.
- Троша! Приехал! А я посчитала, что ты только к завтрему вернешься. Даша, подошла к нему и обняла, положив на его грудь голову. А Он стоял неподвижно.
- Совсем меня твой пес замучил, есть не хотел без тебя, рычит. Уж, больно я его пуЖаюсь. Прямо сладу, с ним ни какого нету. Ну, повидал свого проХфесора?
- Не довелось.
Поперхнувшись, произнес он в ответ.
- Мужики тебя с бригады спрашивали, когда, мол, вернешься, делянку им на вырубь указать надо. А еще полномочный заходил, тоже справлялся, когда будешь.
- Этому то чего надо?
- Да вот, говорил, что полчанина твого нашел, в гости он к тебе собирается приехать.
- Чего?
- Сослуживица твого он встретил, про то, что ты тут живешь, он ему рассказал. Ну а тот тебя проведать хочет. Вы с ним у красных вместе воевали. Он так говорит. Троша ты чего, хмурым стал, чо не так?
- Даша присядем, мне тебе сказать надо. Поговорить о важном деле мне с тобой нужно.
Они присели на скамью рядом с входными дверями.
- Говори Трошенька. Слушаю тебя.
- Даша, как, тебе это сказать?
- Тиша. Не томи ты меня, говори уж хоть как-то.
- Ведь меня не Трофимом зовут.
- Это как же?
- Я не тот на самом деле. Отнесись к этому спокойно и с пониманием.
- А кто ж ты таков?
- Меня зовут Александр, Александр Карлович, фон Брок. Я ротмистр, служил у Врангеля, у белых значит. Документы ко мне попали случайно, вот я у тебя под другим именем и жил. Прости меня, я не мог тебе это раньше рассказать.
- А сейчас чего рассказал?
- Уходить мне надо. Видишь сама, чекист приходил. Выследил он меня.
- Да, не долго то счастье у меня в дому задержалось. Чуяло мое сердце, что беда где-то рядом ходит, а она вона, тут как тут. Кудашь ты пойдешь?
- За кордон уходить буду. Чужой я стал для этой страны и для вас чужой.
- Эх, глупый ты, ваша бродь. В душу ты мне запал, черт бородатый. Полюбила я тебя. А ты этого не понял по всему видать.
- Ты уж прости меня, не смог. Разные мы. Не смог. Прости.
- Да за, что мне тебя прощать то. Зла ты мне ни какого не причинил, что и видела от тебя то только хорошее, руку не разу не поднял, да и не бранились мы с тобой, не было такого про меж нас. Не за, что мне тебя ваша бродь прощать.
- Есть, есть Даша, виноватым я себя перед тобой чувствую. Я ж не один уходить буду.
- Да уж поняла, что не со мной. За барыней своей, поди, ездил?
- Я люблю ее, уж прости.
- Хватит тебе у меня за каждым, словом прощения то просить. Понимаю я теперь, что не мог ты со мной быть, раз не тем ты оказался. У тебя же, поди, совсем другая жизнь была, а значит, и другая у тебя должна была бы быть.
- Прости, пожалуйста, меня Даша. Я не специально, так уж в жизни сложилось.
- Нету злобы у меня не тебя, обида есть, а злобы нету. И кода же ты за кордон идти собрался?
- Даша. Даша не вздумай. Прошу тебя не делай этого.
- Да ты, видать, так ни чего и не понял, ваша бродь. Не уж то ты подумал, что выдать тебя хочу? Не бойся, не смогу.
- Сегодня ночью. Вон, чека по следу идет, в затылок дышат. Времени совсем у меня не осталось.
- Ты как идти собираШся?
- Через лес, а там, по волчий балке.
- Не пройдешь ты там. Себя погубишь и барышню свою. Знаю я тут одну тропинку, в обход болота. Место гиблое там. И енти, что кордон стерегут там редко когда ходЮт. Там безопасно пройдете. Про ту тропинку мало кто знает. Ладно Троша, аль как там тебя… Собираться давай, если к сроку поспеть хочешь. Ты только с псом, своим решай, что-то. Не смогу я его у себя на хозяйстве оставить, не совладаю я с ним окаянным. Так уж добр будь, сам с ним разберисЯ.
…………………………………………………………………………………………………….

- Ну, что Буран, расстаемся мы с тобой. Видно ни когда мне у тебя прощения мне не выпросить. Пойми меня, пойми меня дружок. Не смотри ты на меня так, самому противно. Предаю я тебя, а  по-другому у меня не вышло. Если не уйду, сгину, не простят они мне того, что я тут натворил, не помилуют. Да я и в их милости не нуждаюсь. Ты же ведь все понимаешь, прямо, как человек на меня смотришь, а простить меня не сможешь. Вот куда я тебя дену. И без тебя нельзя было и с тобой вот ведь как получается у нас с тобой дружочек мой верный. И тебя тут оставить не хотят, и мене оставаться гибель. Погибаем мы с тобой брат Буран. Значит, нет у меня другого выбора, как значит…
- Ну, ты чо удумал? Совсем уже ваша бродь разошелся? Аль крови ни как напиться не можешь? Услышал он за спиной Дашин голос.
- А, что мне остается. Ты у себя, его оставлять не хочешь, я его с собой взять не смогу. Нет у меня выбора. У меня вообще выбора последнее время нет.
- Ладно, оставляй его. Да и в хозяйстве без пса не обойтись. Оставляй.
И обернувшись к Бурану: - А ты, чертенок, буш на меня рычать, аль озорничать как, ей Богу, грех на душу возьму. Смотри у меня.
- Спасибо тебе Дашенька, за Бурана. Тихо произнес Он.
- Пошли, коль успеть  хочешь.
- Да, надо идти.
- Погодь. Дай я на тебя без бороды твоей хоть, посмотрю. Хорош ты, что и сказать. Прям паныч.
- Да вот уж. За, что и страдаю.
- Ладно, нам еще идти надо. Путь не близкий.
…………………………………………………………………………………………………
 Всю дорогу до самого поселка они шли, не проронив ни слова. Он думал о своем, Даша думала про свое. Молчание оказалось самым лучшим для такой вот ситуации решением.
 К дому, в котором снимала Катя комнату в  поселке, они добрались к пяти часам вечера. Он постучал в ее окно.
………………………………………………………………………………………………….
- Что-то случилось?
- Да, случилось. Позволь тебе представить, Даша. Та самая Даша про нее я тебе рассказывал.
- Очень приятно. Меня зовут Екатерина, Катя, если вам будет угодно.
Зависла тишина, которую прервала Даша.
- Красивая она у тебя. И пристально посмотрев в его сторону, добавила: - Береги ее.
-  Саша. Так, что все-таки случилось? Повторила свой вопрос Катя.
- Обстоятельства сложились так, что нам нужно уходить сегодня. Переодевайся. Нам  нужно идти прямо сейчас. Мы будем тебя ждать здесь.
- Мы идем  втроем?
- Не беспокойся барышня. Я дорогу вам укажу. Нету мне надобности, так, что не боись, барышня.
Они ждали, пока Катя переодевалась, за углом дома, не решаясь смотреть и о чем-либо заговорить.
 Катя появилась одетая в те вещи, которые он ей приобрел для этого вояжа, но сапоги и портянки она держала в руках.
- Я совершенно не знаю, как правильно это носить.
- Ох, барышня, прямо беда мне с вами. Вона садитесь на завалинку и ножку вашу пожалуйте. Намотаю вам.
- Но право. Это как-то не удобно получится.
- Удобно барышня. Вы мне теперяча, чай не чужая будете.
- Даша!
Проронил Он, стоя рядом.
- Ну, чо тебе, Даша. Стоишь, то и стой себе, ваша бродь. А я дело советую.  Сродственники мы про меж собой теперя получается. А портянки не так намотаете, в кровь ноги свои сотрете. Нам оно еще, сколько пехом переть. Так, что ставьте ножку барышня, не робейте.
………………………………………………………………………………………………..
Обойдя непроходимое болото по тропе, которой провела их Дарья, они вышли к густому кустарнику.
- Ну, вот. Ваша бродь, пришли  мы. Отсюда вон, в ту сторону совсем немного.  Речушка дале. Тама камышом пойдете, тот берег уже Польша будет.
- Спасибо тебе Дашенька. Спасибо, милая тебе за все, что ты для нас сделала. Позволь тебя обнять на прощание и поцеловать.
-Вона, тебе есть теперача, кого обнимать. А мне пора, мне еще обратный путь держать. Хранит вас господь.
- Прости меня Дашенька, если конечно сможешь.
- Бог простит. Вы тут особо не засиживайтесь, через час светать уже начнет. А береженого, Господь бережет. Прощай ваша бродь, боле не свидимся мы, и вы барышня прощайте.
 Дарья повернулась и сделав несколько шагов растворилась в темноте.
……………………………………………………………………………………………………
- Катюша сейчас немного отдышимся и…Начал он шепотом:- Надо подождать, пока туча луну закроет. До камыша примерно метров сто. Беги, что есть силы, умоляю тебя, не останавливайся, что бы не произошло, не останавливайся. Когда доберешься до камыша иди по нему прямо. Не сворачивай ни куда, только прямо. Надо добраться до того берега, что бы не случилось. До того берега, он совсем близко.
- Позволь, а где будешь, ты?
- Ну конечно я буду рядом с тобой. Ответил Он, достав наган.
- А это тебе зачем?
- Ну, мало ли? Все пора. Ион поцеловал ее.- Помоги нам Господи.
……………………………………………………………………………………………………..
В легкие обжигало горячее дыхание, сердце бешено колотилось. Они бежали, держа друг друга за руки. До зарослей камыша оставалось метров тридцать. В этот самый момент из- за тучи предательски вынырнула луна. Еще совеем немного. чуть-чуть , осталась самая малость.
- Стой! Стой, стрелять буду! Позади них донесся крик. Отпустив Катину руку, Он прокричал: - Беги! И выстрелил из нагана в сторону от куда донесся оклик.
- Что зацепил? Донеслось от туда, и дальше гремели выстрелы. Стреляй! Стреляй, уйдут гады.
Он видел, что Катя успела войти в камыши. Он выстрелил еще. Потом наган сделал щелчок, а  выстрела не было.
 Он шел, разводя руками заросли. Вот он берег. С того берега прозвучало еще несколько выстрелов, после все стихло. Все, теперь все позади. Он швырнул наган в речку, и вода одним жадным глотком проглотила его.
- Катя! Катенька! Иди на мой голос, я здесь!
- Заросли раздвинулись, и из них вышла Катя.
Она шла неуверенным шагом, протянув к нему руки.
Он рванулся к ней на встречу разбрызгивая воду в разные  стороны своими сапогами.. Подхватив ее на руки, он прошептал ей:
- Устала, устала моя хорошая. Все уже закончилось, самое страшное уже позади. Теперь все хоро…
Он почувствовал на руке что-то липкое и горячее. Добравшись до берега, он опустил ее на землю. Катя бездыханно смотрела невидящим взглядом в ночное небо. Проведя по ее лицу ладонью, он закрыл ей глаза.
- Господи, почему ты нам не помог?!!! Почему ты нам не помог? Есть ли ты на небе, господи?! Почему ты это допустил?!!!
Вместо ответа он услышал за спиной:
- Пся крэвь, а не рушай! Рукы до горы!
…………………………………………………………………………………………………..
  Он медленно пил пиво в одном из баров Мюнхена. Он сидел уже довольно таки долго и успел захмелеть. Его совершенно не отвлекало то, что происходило вокруг. Опустошенный, потерявший какой либо интерес он жил по инерции.
  Мы все склонны делать выводы и то, что, лишь только по нашему умозаключению является правильным. Мало того мы стараемся себя убедить в этом. Хотя даже не можем догадываться, что все может поменяться, в следующею секунду, совершенно не зависимо от нас и наших желаний. Правда тут уже не известно в лучшую сторону или на оборот. Все в целом зависит от того, что нам написано на роду. Вот это не в состоянии уже изменить ни кто.
  После того как его задержали по ту сторону польской границы, началось разбирательство этого инцидента. Суть дело выяснял польский чиновник соответствующего на то департамента. Его внимание привлек один предмет в предоставленных вещах изъятых  у задержанного.
 Зажигалка. Именно на нее обратил  он внимание. Как только конвойный вышел из кабинета, и они остались с глазу на глаз чиновник назвал пароль, на который услышал от задержанного соответствующий отзыв. Он свободно говорил по-русски, хоть и довольно заметным акцентом.
- Это я не пришел к вам на встречу тогда в шестнадцатом году. Причины сейчас уже  мало интересуют пана ротмистра. Чи не так?
- Совершенно не интересуют.
- Я понимаю состояние, в каком находится пан ротмистр. Я постараюсь его не усугублять. Надеюсь, мне удастся  связаться с представництвом белой эмиграции. А также, я помогу пану на первое время. Чуть позже он покинул Польшу.
В конце декабря он уже жил в маленькой квартире в самом конце Бруюненн штрассе. Деньги на жизнь хватало с гонораров от издательства, с которым он сотрудничал. Он делал переводы с русского и французского языков. Бриллиант, который хранился у него… Он не спешил, что-либо с ним делать. Не к чему.  Мне одному пока хватает, а он пусть лежит. Он, есть, не просит.
-….Прекрасный пример, подтверждающий мои слова, это красная Россия.
 Услышал он оборванное окончание фразы.
- Какой идиотизм вы несете! Вы даже не можете представить, во что они превратили некогда могущественную страну. Красная Россия. Говорите вы. Она стала красной по тому. что до краев залита кровью обезумевших. Полностью потерявших рассудок нечеловеков. Там теперь живут не люди, а этакие существа «вместолюди». Ими управляет ошалелая шайка евреев, которые извлекли у всего населения здравый смысл, погубили их души, заставили затеять братоубийственную войну, погубив в ней остатки какой либо морали присутствующей в человеческом обществе. Их боится весь мир. Они заискивают перед ними, признавая их существование. Союзники, сволочи, предали, предали… Французы, эти англичане ублюдки,… Проклятые евреи, эти идиоты русские, которые поверили в их сладкую дрянь про справедливость и равенство, которая заполнила до краев их пустые головы. Единственные кто может противостоять этой заразе, которая так и сочится по Европе, это мы - немцы. У нас ни кто, не отнял рассудок, и мы не допустили у себя красной химеры, вот здесь. Ни какой красной Баварии не будет. Я, кажется, бесцеремонно влез в ваш разговор. Прошу извинить меня господа. Ну, конечно это не мое дело, о чем вы тут беседуете. Мне просто пришлось пережить весь этот кошмар, там, в России, которой вы тут восторгаетесь. Еще раз прошу меня извинить господа.
- В вашей речи было много здравых мыслей. Со многими я согласен.
Услышал он в ответ от вставшего из за стола человека. Он был чуть ниже среднего роста, с прилизанной прической и своеобразными усами.
- Я засиделся в этом баре. Мне пора идти домой…. на свежий воздух.
- Если вы не против, я хотел бы составить вам компанию. Я проведу вас, а по дороге мы побеседуем. 
…………………………………………………………………………………………………….
- Скажите, вы немец и как вы оказались в России. Были в плену?
- Я поволжский немец, если так можно выразиться обрусевший. Такая  злая ирония. Будучи немцем, мне довелось воевать против немцев, будучи русским, мне пришлось воевать с русскими. Все мои несчастья начались именно с четырнадцатого года. Скажите, а вы тоже воевали?
- Да. Я, как только началась война, добровольцем записался в шестнадцатый баварский. Был на западном фронте, служил в звании ефрейтора.
- Если вам станет легче, я был на юго-западном, и воевал с австрийцами.
- Я как раз австриец. Но я патриот Германии. Это моя родина.
- А сейчас чем вы занимаетесь?
- Оно время хотел стать художником, многие мои товарищи говорят, что я не плохо рисую. Я действительно любитель рисовать пейзажи, но терпеть не могу портреты. Именно по этой причине я не прошел третий тур в Венскую академию изобразительных искусств. Увлекся политикой. Даже пришлось посидеть в тюрьме.  Идеи, которые были высказаны вами и мои убеждения жизненно необходимы Германии. Сейчас она унижена и обескровлена поражением и Версальским договором. Но я уверяю вас, что она стряхнет с себя эти путы, и будет величественно диктовать свою волю другим народам. Вы сами сказали, что именно мы, немцы, призваны для этой исторической мисси.
- Я выпил слишком много пива и был в дурном настроении, по этому все это высказал…
- Нет, нет мой друг, вы были трезвы как ни когда!
- Мы так заговорились, что я забыл представится. Александр фон Брок. В данное время работаю на одно из Мюнхенских издательств, делаю переводы.
- Адольф. К слову сказать, с моей фамилией прямо произошла мистическая история. Когда меня вписывали в церковную книгу новорожденных, пропустили букву Д. так, что волею проведения стал носить фамилию Гитлер. А вы верите в проведение, в судьбу?
- Скорее всего, я фаталист, во всяком случае, я себя этим успокаиваю. Ни чего нельзя изменить.
- Ерунда, абсолютная ерунда, мой друг! Можно изменить все, не только свою судьбу, но и судьбы всего человечества. Не скрою, я увлечен в настоящее время оккультными науками, и хочу сказать, что я побывал и даже добился определенных результатов.
- Я пришел, вот тут я снимаю квартиру. Спасибо вам за беседу. У меня друзей практически нет в Мюнхене. Так, что был рад нашему знакомству.
- Мы еще не раз с вами побеседуем. Мы еще увидимся.
…………………………………………………………………………………………………….
В первых числах июля 1941 года возле калитки дома Дарьи остановился черный легковой «Мерседес». Солдат водитель после остановки торопясь, оббежал машину и открыл двери пассажиру, вытянувшись в строевой стойке.
 Он вышел из автомобиля и  внимательно огляделся, достал из салона тяжелый вещевой мешок, и вошел, оттолкнув калитку.
Войдя во двор, Он увидел хозяйку.
- Опять ко мне в дом и опять с мешком.
- Здравствуй Даша. Вот видишь, свиделись.
- А сейчас как тебя называть?
- Не надо, ну зачем ты так?
- Ладно, чего в дверях стоять. Проходи в дом.
Они вошли в дом. Дарья демонстративно поставила табурет пря мо на люк ведущий в подпол.
- Присаживайся, как говорится в ногах правды нет.
Он усмехнулся, снял с головы фуражку и присел.
- Так значит Саша, теперь ты вон с этими значит?
- Ни чего странного, мне так хоть с чертом только бы против этой красной сволочи. У меня есть, за что с ними поквитаться. Я навел справки в комендатуре, ты есть в списках пострадавших от советской власти.
- А ты думал, что, вот так вот мне все спустят. Я когда вернулась, меня уже возле дома ждали. А потом семь лет. Сказали, что еще легко отделалась. Только все справедливо, ведь ты же враг.
- Дашенька, ну, что ты говоришь? Ну, какой же я тебе враг?
- А, что же. Вон форма на тебе ладная, видать там тебя хорошо приняли, крестов на тебя понавешивали. С войной ты в этот раз пришел. Мстить собрался. Ладно, дело твое.
Скажи, как там барышня твоя поживает, небось, детишек тебе понарожала?
- Катю убили в ту ночь на границе.
- Значит, не уберег ты ее. Жаль, хорошая она у тебя была. А сюда чего?
- По службе пришлось, вот и тебя проведать решил. Я в основном в Берлине.
- В больших чинах значит?
-Можно и так сказать. Оберст, полковник значит. Вот тут я тебе продукты привез, сейчас тяжело, все, что могу в такой ситуации…
- Не надо, мне от тебя ни чего не надо. Так, что забирай их обратно.
- Мне нужно сейчас уезжать, пора  мне.
Он встал и направился к двери.
-А  продукты возьми. Сама не сеешь то тому кого подполом прячешь отдашь. Прощай Даша.
И Он ушел.
………………………………………………………………………………………………….
Убедившись, что рядом с домом ни кого нет, она открыла люк подпола и сказала в темноту.
- Все уехал.
В ответ из темноты еле слышно донеслось.
- Кто это такой был?
- Трофим Омельяныч заходил.
-А кто это?
- Тот за кого ты мне семь лет отмерил. Аль забыл?
- Не уж то живой?
- Вот он с ними теперь валандается.
- От тебя то он чего хотел?
- Харчи тебе передать велел. Вон целый мешок припер.
- Я серьезно спрашиваю.
- А я и говорю, харчи принес. Что вы за мужики за люди то такие. То этот у меня в доме, а ты проходу ему не давал. Теперь ты в подполе моем сидишь, а этот вон извести хочет. А я за всех отдуваюсь. За того семь лет отсидела, теперяча за этого на суку висеть буду.
- Я сегодня уйду, только темноты дай дождусь.
- Да я, то, что хоть всю войну там сиди, только у меня подполом немца много не навоюешь.
- Сказал же, что уйду.
- Уйдешь, уйдешь. А пока сиди до темноты.
……………………………………………………………………………………………………
Не известно ничего про дальнейшую  судьбу дари и того самого нкавэдэшника, которого она прятала у себя. А Он после сорок пятого года опять был вынужден скрываться  под другими именами, путать следы, и жить чужими жизнями. В Испании, затем в Португалии, потом его можно было встретить на Кубе. Осел он уже в маленьком прибрежном городишке на юге Аргентины. Нужды он не испытывал, но вел довольно скромный образ жизни, пытаясь не привлекать к себе внимания. Он занимал не сильно престижную должность в компании занимающийся продажей рыбы. Потом он состарился и продолжал жить один в двухкомнатной квартире старенького дома.
 Весной 1962 года он самого утра почувствовал себя не важно, Достав из оборудованного по всем правилам конспирации тайника,  бархатную коробочку и открыв ее не долго полюбовался на холодный свет бриллианта. Потом, закрыв, положил ее обратно в тайник.
- Слеза императрицы. Произнес он в слух. Он чувствовал духоту, которая давила его. Он вышел на балкон и сел в кресло качалку. На воздухе стало гораздо легче, и он задремал.
 Он, почему-то видел себя со стороны, идущего по большому залу, кругом яркий свет. Потом он в вальсе кружится с Катей, раз два, три, раз, два, три. Катя говорит ему: - Я так тебя долго жду, а ты все не идешь и не идешь.
 Он был похоронен на старом городском кладбище. Через четырнадцать лет кладбище снесли, и там пролегла автострада. Его дом тоже снесли. Тайник так ни кто и не нашел и строительный мусор который остался от снесенного дома был вывезен на свалку.