(отрывок из книги Самоутверждение)
В июле 1959 года я получил свой первый в жизни рабочий отпуск. Целый календарный месяц! Я дал своей душе то, что она требовала - уехал в село Малиновку, Володарского района, к дяде Фёдору и с головой окунулся в украинскую природу.
Родная степь! Родные запахи созревшего хлеба, степных трав, полевых цветов, запах степной речки и запах украинского села. Українська мова и широкая душа жителей села, дружелюбие и гостеприимство! Как много во всём этом! Здесь ты можешь подойти к любому незнакомому человеку и заговорить с ним, зная, что тебя встретят широкой улыбкой, живой певучей украинской речью и успокоят душу твою, а ты уйдёшь умиротворённым и довольным тем, что ты живёшь и дышишь не напрасно.
В первый же день моего приезда в Малиновку все заботы и тревоги отлетели от меня, как пушинки с одуванчика под порывом ветра. Отдохнул я в родной степи отлично, а душа моя стала чиста, как у младенца.
После отпуска я вернулся домой и вновь опустился в шахту на работу. Отработав смену, я поднялся по ходку на горизонт 760 и направился к откаточному штреку. Я вышел на штрек, где сходятся два заезда со второго западного и со второго вспомогательного уклонов. Здесь была разминовка для подземных поездов.
По всем штрекам проложен одноколейный путь, поэтому надо делать разминовки для подземных составов. На разминовках сечение штрека намного больше обычного. Я прошёл разминовку и вошёл в узкий штрек. По этому штреку мне надо пройти километр до следующей разминовки, а от следующей разминовки надо будет пройти ещё один километр до панельного уклона. По ходку панельного уклона я должен подняться на карете с горизонта 760 метров на горизонт 575 метров, а затем выехать в клети по стволу на-гора.
Я прошёл по штреку метров пятьдесят и вдруг почувствовал сзади себя тёмную массу ужаса. Я непроизвольно оглянулся, но ничего не увидел – сзади меня никого не было. Я продолжил свой путь, а Ужас набросился на меня с удесятерённой силой. Я снова оглянулся и, ничего не увидев, продолжил движение.
В этот момент у меня включилось Око. Сзади меня была Сущность. Она была жадной и злой. Ей нужна была жертва. Ужас имел форму человеческой ладони чёрного цвета, полностью обросшую чёрной шерстью. Эта ладонь имела огромные размеры и занимала всё пространство штрека. Ужас пытался схватить меня и зажать в кулак.
У меня на голове зашевелились волосы, а каска приподнялась над головой. Шла психическая борьба – я сопротивлялся. Я знал о том, что до тех пор, пока я не сдамся, Ужас не сможет меня одолеть. Неимоверно хочется оглянуться, но я знаю о том что, если я ещё раз оглянусь, мне станет легче, а я расслаблюсь и потеряю защитную энергию. Я сразу же стану во много раз слабее, а Ужас, подобрав потерянную мной энергию, многократно усилит свои возможности. Став во много раз сильнее, Ужас набросится на меня с ещё большей силой, а я уже буду не в состоянии оказать нужное сопротивление. Нельзя и бежать. Побег – смерть или безумие, ибо от своих чувств убежать можно только на психическом уровне.
Только психическая энергия является оружием в тонком мире, а в мире Бытия это оружие является непревзойдённым. Нельзя оглядываться, нельзя и бежать, ибо я, проявив слабость, окажусь в полном распоряжении Ужаса. Я не мог применить магическую силу для своей защиты, ибо магию я не изучал и магические формулы не знал. Я был магом-самоучкой. Я спонтанно, и в предельно редких жизненных ситуациях, придумывал магические действия и опытным путём определял возможности этих действий. Мои магические возможности в данном случае были ничтожными в борьбе с могучей силой подземных стихий.
В подземном мире, в мире Тьмы, нельзя проявлять: ни агрессию, ни слабость. Тьму трудно победить в бою, но, объявив полный бойкот ей и её слугам, человек легко выходит победителем из этой борьбы. Чувства – уязвимое место, через которое слуги Тьмы покоряют сущность. Заглушив свои чувства и веру в чужое могущество, человек становится неуязвимым для Тьмы, её слуг.
В борьбе, в сильнейшем психическом напряжении я прошёл километр и дошёл до второй разминовки. Здесь Ужас оставил меня в покое. Следующий километр я прошёл без приключений. В моём сознании остались только воспоминания о страшном пути, только что пройдённом мною.
На следующий день я снова прошёл тот же путь. Всё повторилось – Ужас снова преследовал меня от первой до второй разминовки. На этот раз я не оглядывался, мне было немного легче, но на третий опыт я не решился.
На третий день я зашёл на заезд второго западного уклона и подождал плитовых, пока они закончат работу. Два плитовых рабочих, горный мастер Диюк и я, отправились по штреку на-гора. Я рассказал Диюку свои приключения.
– Что ты думаешь о причине такого явления? – спросил я горного мастера.
На мой вопрос Диюк ответил вопросом:
– А ты разве не знаешь, что перед твоим возвращением из отпуска на этом месте погиб забойщик?
– Первый раз слышу. Как это произошло?
– Забойщик, отработав смену, поднялся по ходку на наш горизонт. Подъём по ходку, где воздух горячий, отработанный, где недостаточно кислорода – дорога не из лёгких, а для человека, отработавшего смену в удушливом забое, подъём по ходку равносилен каторге. Забойщик от пота был весь мокрый. Куртка его висела на ремне самоспасателя. Когда забойщик подошёл к разминовке, мимо него два электровоза тянули состав гружёных углём вагонов. Уставшему, выбившемуся из сил человеку, трудно отказаться от соблазна проехать на вагоне два километра. Забойщик забрался на вагон и лёг на уголь. По откаточному штреку идёт с земной поверхности свежий, холодный воздух, а когда свободное пространство для прохода воздуха из-за вагонов сокращается, тогда скорость воздуха увеличивается. Для потного перегретого тела это очень опасно. Шахтёр приподнялся на вагоне и стал на колени, чтоб надеть тужурку. В этот момент он ударился головой о доску сланцевого заслона и свалился на сцепку между вагонов. Там его мяло, крутило, тёрло о шпалы и тащило целый километр до второй разлиновки. На разминовке машинисты электровозов остановили состав, и пошли вдоль вагонов, чтобы проверить состояние вагонов. Здесь они и обнаружили искорёженный труп забойщика. Смерть шахтёра ужасна – умер он не сразу, а в жутких мучениях. Вот поэтому тебя и преследовал ужас его смерти – от места, где забойщик свалился с вагона и до того места, где машинисты обнаружили его труп, – закончил свой рассказ горный мастер.
Мыслеформа ужаса, рождённая умирающим в страшных мучениях человека, и преследовала меня по штреку. Мы поговорили на месте гибели шахтёра о нём и о его мучениях, посочувствовали ему, и мыслеформа рассосалась. Больше никого не будет преследовать на этом участке Ужас, рождённый погибшим человеком.
Я надеюсь на то, что Душа погибшего шахтёра выехала из шахты вместе с нами. Тело шахтёра погибло, но сознание его не хотело умирать. Сознание шахтёра заслужило право на жительство в сфере более высокой, нежели земные недра, но не знало, как выбраться на поверхность земли. Наш разговор на месте гибели шахтёра позволил определиться сознанию покойника, и оно, выехав с нами на поверхность, удалилось с духом в Небо.
Мне мама говорила, что она несколько раз видела на горизонте 430 метров «Шубина». Вполне возможно – я верю ей. Вероятно, она видела какой-то иной подземный дух, но назвала его «Шубиным». Суть не в названии, а в явлении. В истории жизни шахтёров Донбасса есть рассказ о Шубине. И опубликован этот рассказ в одной из книг, неизвестного мне литератора.
Во времена НЭП в Донбассе было множество неглубоких малых шахт. Даже в послевоенное время несколько таких шахт ещё работало на нужды соседних колхозов. Такие шахты называли «мышеловками». Ниже я привожу легенду, бытующую среди шахтёров Донбасса о том, как родился угольный бог Шубин. Итак:
"В одной из малых шахт-мышеловок работала артель шахтёров. В церковный праздник шахтёры полностью отдались во власть русского «хобби» – пили водку. Хозяину шахты поступил срочный заказ на уголь. Хозяин предложил шахтёрам поработать в праздник за большие деньги, но никто не согласился. Тогда хозяин вытащил из кармана серебряный рубль:
– Вот, отдам его тому, кто сегодня выполнит срочный заказ.
- Рубль за смену!? Да ведь взрослый, хорошо упитанный, кабан стоит три рубля, а лошадь – восемь рублей! Соблазн велик, - согласился поработать молодой парень, который приехал из украинской деревни заработать деньги на укрепление своего хозяйства.
– Иди, смельчак, поработай. Там тебя Шубин встретит, – злословили его товарищи.
Люди говорят, что Шубин был шахтёром, но однажды он не выехал из шахты и затерялся в подземелье. Его призрак несколько раз видели шахтёры в разных шахтах. Почему Шубин? В действительности ли была у него такая фамилия, или его назвали так потому, что он весь оброс чёрной шерстью, как говорят видевшие его шахтёры?
Парень опустился в шахту и начал рубить уголь. Минуты через три к нему подошёл седой старик. Волосы у него были длинные и белые. Старик заговорил:
– Ты один? Тебе тяжело? Давай помогу! Я буду рубить уголь, и грузить его в вагоны, а ты откатывай вагоны к стволу.
Парень откатил вагон к стволу и вернулся обратно, а второй вагон уже был наполнен углём. Парень откатил к стволу и второй вагон. Вернулся обратно, а следующий вагон тоже был наполнен углём. Целую смену парень катал к стволу вагоны с углём.
Наконец парень спохватился – старик был без лампы! Как же он без света рубит уголь? Парень полез в забой, дабы увидеть старика и выразить ему благодарность, но старика нигде не было – старик исчез. Парень выехал из шахты, а у него на голове волосы белы – поседел он за время сотрудничества с Шубиным. Парень получил расчёт и уехал домой".
В этом месте своего повествования я забегаю на два года вперёд, дабы увязать события разного времени с темой этой главы. В мае 1962 года я работал на шахте "17-17 бис" в забое на ливенском пласте, на горизонте 500 метров. Здесь мы выбирали «ножку». Выше нашей лавы, и ниже её, уголь был уже выбран. Вентиляционный и откаточный штреки были уже нарезаны. Лава шла обратным ходом. В связи с тем, что по обе стороны лавы горное пространство было уже нарушено, давление кровли в лаве резко возросло. Лава находилась под городским прудом Бабаково, из которого в шахтные глубины поступала вода и сочилась из кровли в лаве. Из-за сильного давления и воды в лаве часто случались завалы. Как бы там не было, а работа есть работа – обыкновенные шахтёрские будни.
В середине мая я познакомился с интересной девушкой и прогулял два дня. Прогул – грех непростительный, какое наказание вынесут мне мои товарищи по бригаде? К моему удивлению, мои товарищи и бригадир встретили меня приветливыми улыбками.
– Мы видели тебя с красивой девушкой на городском пруду. Она нам понравилась. Мы решили оплатить тебе два твоих прогула. Прогулы теперь за тобой не числятся, но ты должен будешь отработать их, – объявил мне бригадир решение бригады.
После моих прогулов прошло довольно много времени, а об отработке их никто мне не напоминал. Я уже и забыл о своём проступке. Однажды мы пришли в лаву, а угля осталось выбирать мало. Уголь мы выбрали довольно быстро и сделали переноску транспортёра, подготовив лаву для работы следующей смены рабочих. После этого мы забутили породой освободившееся от транспортёра выработанное пространство.
До конца смены оставался ещё час.
– Работа окончена – мы идём на-гора. До ствола пять километров. Пока дойдём, рабочее время закончится, так что выедем мы на-гора не раньше положенного времени, – принял решение бригадир.
Затем он повернулся ко мне:
– А ты останешься здесь, и отработаешь свои прогулы. Небось, о них ты уже забыл? Пробьёшь окно на вентиляционный штрек, тем и отработаешь свой прогул.
Бригада ушла на-гора, а я полез по лаве вверх к вентиляционному штреку. Между штреком и лавой оставляли трёхметровую полосу угля, для того чтоб не было обрушений кровли. В этой полосе пробивали окно шириной полтора метра. Через окно выходил из лавы отработанный воздух на штрек, и через окно протягивали электрические кабели. Лава двигалась, окно оставалось сзади, а в верхней части лавы образовывался угол, который не омывался воздухом. Надо было рубить новое окно и переносить кабели.
В окне уголь приходилось брать с торца. Уголь в этом месте сильно зажат горным давлением. В верхнем кутке воздух не движется и насыщен высоким содержанием газа метана. Работа в кутке адская. На эту работу посылали двух человек, и они, сменяя друг друга, за смену прорубывали окно. Мне же, уже отработавшему смену, надо в одиночку сделать эту работу. Это не просто отработка прогулов – это наказание, достойное моему проступку. После такой отработки больше не появится желание совершить прогул.
Я начал рубить уголь. Откалываются кусочки угля меньше кулака. Шесть-семь раз ударил обушком и выдохся. Жарко, дышать тяжело. Двадцать секунд отдыха и снова в бой. Сколько прошло времени? Оно остановилось! Работы моей не видно, никакого продвижения вперёд. До поверхности земли 500 метров, и вокруг меня на километр никого нет, кроме крыс.
Внизу лавы появилось слабое сияние. Через минуту показался свет шахтёрской лампы. По лаве пролез газомер, замеряя газ и делая мелом на деревянных стойках отметки о замере газа. Газомер растворился в штреке, а я снова остался наедине с подземной стихией.
С каким бы усилием я не бил по пласту обушком – откалываются кусочки меньше кулака. Жарко, очень жарко, и дышать трудно. Снял каску, вытираю пот со лба, отдыхаю.
В голову лезут непривычные мысли:
«Несколько тысяч лет тому назад, наши предки силою своей мысли могли двигать многотонные глыбы гранита. Теперь мы молимся «единому богу» и стали слабее муравья. Зато есть Шубин. Или нет его? Кому-то он помог, и мать моя его видела. А я что, хуже других?».
– Эй! Шубин, где тебя хрен носит?! Пришёл бы и помог мне! – громко произнёс я.
Вытер пот со лба, надел каску на голову, взял в руки обушок, крепко и зло сжал зубы и размахнулся изо всей силы. Сейчас я отколю кусочек угля больше кулака! Я сильно ударил обушком по пласту угля, но удара не получилось. Не встретив сопротивления, обушок вошёл в пласт угля и потянул меня за собой. Я погрузился в уголь даже кистями рук. Ещё до конца не осознав, что произошло, я потянул на себя обушок. Без каких-либо усилий я вытащил обушок, а уголь с сухим шелестом посыпался мне под ноги. На моей голове волосы как по команде «смирно» встали вертикально, а каска поднялась сантиметров на пять над головой. Не останавливаться! Работать! Не дать чувствам овладеть мной! Я стал быстро убирать лопатой уголь.
Убрав уголь, я осмотрел пласт. Он был таким же прочным, как и прежде. Ну что ж, в природе всякое бывает. Дальше мне придётся откалывать уголь малыми кусочками. И за то, что произошло, спасибо большое. Я, уже успокоившийся, снова размахнулся и…. Всё повторилось – мой обушок не встречал никакого сопротивления, а уголь сыпался как полова, и был не тяжелее её. Я быстро, и уже спокойно, проделывал окно. Двумя рамками закрепил освободившееся пространство и продолжал расширять проход на штрек.
В лаве появились рабочие новой смены. Ко мне приполз бригадир новой смены, осмотрел окно, затем долго, изучающее смотрел на меня. После этого он тихо сказал:
– Иди на-гора.
– Я должен ещё отработать смену.
– Твой бригадир мне сказал, что ты должен пробить окно, и только. Окно готово, иди на-гора.
– Тут ещё надо зачистить и поставить две рамки.
– Иди на-гора, мои люди всё сделают.
Я ушёл, выехал из шахты на-гора, разделся в грязной бане и зашёл в чистую баню. Здесь на лавочках сидели ребята нашей бригады вместе с бригадиром. Они уже помылись, оделись и курили, обговаривая планы работ на завтра. Ребята удивлёнными взглядами встретили моё появление, а то, что выражали глаза бригадира, передать словами трудно.
– Вот, наглость! Мы же отнеслись к тебе по-человечески, поверили тебе, – произнёс бригадир.
– Я прорубил окно на штрек, а меня бригадир другой смены отправил на-гора, – ответил я.
Бригадир удивлённо на меня посмотрел, поднялся и ушёл. Наверное, пошёл в контору, дабы позвонить на подземный участок бригадиру и уточнить мою информацию. Я не стал мыться – сел грязный на лавку и стал ждать. Ребята сидели, насупившись, не разговаривая со мной. Минут через пять вернулся бригадир, бросил на меня короткий, изучающий взгляд и сел на лавку, опустив голову. Помолчал, о чём-то думая, а затем сказал:
– Ребята, ему нельзя работать в коллективе. Он должен работать в одиночку. Он, д-е-й-с-т-в-и-т-е-л-ь-н-о, прорубил окно.
Если жив ещё Рыжков и читает эти строки, у него не будет ко мне претензий – я передал всё, слово в слово.