Волной омытый пересказ
По правде говоря, никто толком не знает, с чего это
начинается, отчего со временем затухает, а потом
исчезает, оставляя лишь смутный след былого.
Она всегда думала о нём. Всё время – сколько себя помнила. Сутки напролёт заботилась о нём. Не забывая ни минуты.
Всегда была рядом с ним: и в прозрачные майские дни, и в знойные июльские, и в мрачные декабрьские, и в промозглые февральские.
А были они такие разные, такие не похожие.
Он – твёрдый, суховатый и упрямый. Она – лёгкая и трепетная, восторженная и многогранная. Бывало, глянешь на неё сегодня: тихая, ласковая, податливая. А завтра будто подменили: шумная, взбалмошная, строптивая. Уже и следа не осталось от вчерашней ластящейся тихони.
Так и жила она рядом с ним, но без него, с вечной мечтой о единении. Никогда не забывала напоминать о себе: ни днём, ни ночью. И в прозрачное весеннее утро – бойкое и восторженное, и в томный летний вечер – сонный и ленивый. Не отлучалась ни в осенний день – тоскливый и неприкаянный, ни в зимний – спокойный и скованный.
Неотступно следовала за ним. Неусыпно присматривала за ним. Даже в замирающие послеполуденные промежутки, когда время неосязаемо и бесцветно.
Никогда не отрекалась от своей страстной и бескорыстной привязанности. По-своему, гордилась последовательностью и обязательностью. Да и он всегда помнил о ней. Как же не помнить, если она постоянно напоминает о себе: неустанно, ежедневно, ежечасно. То нежно и трепетно, а то назойливо и ревниво. Иногда, бывало, прильнёт к нему, повинится за былые прегрешения, но, не почувствовав душевного отзвука, откатится безропотно, сочтя себя виноватой в том, что слишком буйно проявляла нрав.
Он спокойно и терпеливо принимал её взбалмошность, как женское непостоянство и шаловливость; не отвергал, не осуждал, но не имел пылкой чувственности. Удивлялся её назойливости, не понимая значения слова чувственность. И не представлял, как соответствовать вздорному капризу: то ли облачиться в чужие одежды, избыточно свободные и бесформенные, то ли торопливо изменить свою суть, обратившись в нечто противоположное.
Она, со своей стороны, никак не могла понять его упрямства. Если мы родились практически в один день, рассуждала она, росли и развивались в одних условиях, значит, не можем жить друг без друга. Должны быть взаимно податливы, постижимы. Я, – бурчала она взволнованно, – преодолевая уступы и перекаты, гребнем тянусь к нему, радуюсь каждой встрече, а с его стороны нет ответного движения. Он такой надменный, неуступчивый: раз за разом игнорирует мою мольбу, делает вид, что не понимает, о чём это я.
...Так и жили они много лет: неразлучно, но раздельно, не понимая друг друга. Она иногда возмущалась, шумно пенилась, надеясь когда-нибудь всё-таки достучаться до него, но тщетно. А со временем, смирившись, отступала.
Однажды произошло событие, которого никто не предвидел. Она ушла. Исчезла без предупреждения, не попрощавшись. Вначале казалось – это ненадолго, каприз, вот-вот вернётся, но она не возвращалась. Никто не знал, куда она запропастилась, надолго ли, скоро ли одумается. Возникли даже сомнения, вернётся ли…
Шли годы, а её всё не было и не было. Вот когда он остро ощутил, как не хватает её присутствия, её треволнений и накатов. Понял, как важна была в его однообразной и заурядной жизни. При ней, в развеянных повсюду каплях свежести от влажных пенных гребней, он был ухожен и красив.
Теперь, оставшись без неё, стал заметно усыхать, желтеть и твердеть. Время безжалостно к сущности. Сначала появились первые морщины, затем щербинки и трещины. Со временем их становилось всё больше и больше, трещины становились всё глубже. Упрямое солнце продолжало терзать беспомощное тело, а он лежал безропотно и безмолвно, смирившись с неизбежным.
Никто не помнил точно, как долго это продолжалось. Уже начали забывать о ней, но однажды случилось чудо, иначе это не назовёшь, – вопреки всему, она неожиданно вернулась. Не спрашивая ни о чём, вдоволь напоила живительной влагой его усохшую плоть. Витальным эликсиром вернула к жизни почти безжизненное тело.
Очнувшись от продолжительной летаргии, он с трудом различил знакомые прежде черты и невероятно обрадовался случившемуся. Она опять здесь, рядом с ним: обнимает, сверкает, ластится и, как всегда, успевает погрузиться в свои бесконечные хлопоты и волнения.
Свежесть ощущений разбудила почти забытое чувство физической близости. Несказанно удивился тому, что кто-то нуждается в нём, что для кого-то он значим. Ликование заметно отразилось на внутреннем состоянии, стало проявляться и во внешних чертах. Совсем скоро разгладились последние морщинки, вновь оживилось, заблистало свежестью его прибрежное тело. Он молодел и преображался на глазах.
Теперь, решила она, пройдя испытание одиночеством, он поймёт, какие муки одолевали её на протяжении многих тысяч лет. Как тяжело жить без сочувствия и сопричастности.
В конце концов, и ему удалось разглядеть себя со стороны, увидеть свои качества и наклонности её глазами. Попытался представить гармонию отношений и справедливость в её преломлении. Задумался – а не начать ли жизнь с чистого листа.
Решил наконец сжалиться и воплотить в жизнь её навязчивую мечту: радикально преобразиться, чтобы стать похожим на неё.
Но не мог понять, как твердь превратить во влагу.