Картина. Рождественский рассказ

 
               

   Долгая ночь  прошла; светало.  Хворост уже не потрескивал  в плохоньком очаге,  но красные угольки все еще светились в темноте.  В тихом морозном воздухе  издалека  слышалось позвякивание  ведер; это ранний  водонос  черпал   поутру  воду  из  канала.  Один из волхвов, всю ночь недвижно  сидевших рядом с Марией, подал  еле заметный  знак слуге.  Высокий негр  в меховой накидке махнул рукой, и сквозь притихшую толпу, привлеченную  вестью о чуде, величаво поплыли мулы в богатых попонах, груженые чудесными дарами.  Мулы, раздувая ноздри, недоверчиво нюхали невиданный  ими снег и медленно двигались  к  яслям.

   В эту минуту серые зимние облака разошлись, и  низкое красное  солнце ударило прямо в глаза. Стекло на картине пошло бликами и отразило худое востроносое лицо в очках. Человек досадливо заслонился от солнца рукой и вздохнул. Смотреть на картину стало бесполезно.

   - Ну что, Юрий Семенович, опять солнце мешает? – участливо спросила смотрительница зала.
   - Ну да, вот видите, сколько раз я  всем говорил…

   В это  январское утро народу в музее было немного, и  у картины можно  было   долго  и тихо стоять,  постепенно  вживаясь  в нее, если бы не солнце, то и  дело  светившее  сквозь окно.   

   Но вскоре  из соседних залов послышался нестройный гомон, и в галерею ввалилась шумная  группа школьников, ведомая музейной  экскурсоводшей. Убедившись, что подошли все, и равнодушно скользнув глазами по группе, она продолжила тему.
   - В этом зале находятся шедевры  фламандской живописи 15-16 века. Тише, дети. В соответствии с общими гуманистическими тенденциями нидерландского искусства…

   - Дети…  Никакие они уже не дети, - думал про себя Юрий Семенович.  – Им всем лет по 15-16, десятый класс, наверное. Сейчас каникулы, вот их и вывезли с окраины в центр Петербурга, в музей. Культурное просвещение, так сказать. А им вся эта культура до лампочки. Живут среди безликих домов-коробок, отдыхают  и  расслабляются в ближайшем ТРК, там кино с попкорном     да игровые автоматы, вот и вся культура. Еще покурить и выпить  втихаря… 

   - Именно в творчестве Брейгеля жанровая картина приобрела подлинную значительность, ибо он изображал жизнь  окружающего его простого народа  в сложном переплетении мыслей, чувств и стремлений,    - продолжала вещать экскурсоводша.

   - Какой там Брейгель, какая культура… Вы посмотрите, как они все вульгарно одеты. У всех мальчишек одинаковые тупоносые  рыжие ботинки на платформе, в них бы в лес ходить, а они в них в  музей…   Все девицы в косметике , в нелепых украшениях…   В школу в них нельзя, а сюда, значит, можно… А  как ведут себя, ужас. Шумят, толкаются…

   … по мере становления Брейгеля младшего  в его живописи всё большее предпочтение отдаётся обыденным и повседневным сторонам жизни - праздники, свадьбы, драки, события из сельской жизни…

   - Да уж, насчет драк и праздников они тоже знатоки. Да и от сельской жизни  часть из них недалеко ушла. Вон этот, бойкий, нос картошкой, в кургузом пиджачке, из которого торчат длинные руки. Какое характерное деревенское лицо! Мечта передвижника…

 Наметанный глаз искусствоведа  мгновенно позволял Юрию Семеновичу  схватить суть человека, характер. Пары секунд хватало.

   - Вы  можете познакомиться с творчеством Питера Брейгеля младшего на примере представленного в нашей экспозиции шедевра «Зимний пейзаж», посмотрите сюда.

Господи, как правильно и как нудно она говорит! Все ее слова отскакивают от сознания, совершенно не проникая в мозг.

   - А с чего это она вдруг шедевр, картина эта? Дерево какое-то и пруд, и все!

Это  деревенский  этот спросил. Так и есть, бойкий. Сейчас экскурсоводша на него шикнет, он ответит,  и пропала экскурсия.

Давай, искусствовед,  думай. Ну,  кто ты есть, парень, чем дышишь?

    Отца в семье нет, лишних денег тоже, это по одежде видно. Откуда при такой деревенской внешности  стремление все прошибить своей башкой?  Значит, компьютер, не иначе. Бывший папаша подкинул немного денег, хватило на дешевую компьютерную систему. Теперь ты днями    и ночами осваиваешь новый мир, забив на всю эту учебу.

Ну что ж, рискнем!
Юрий Семенович в два шага пересек неширокую галерею и врезался в толпу школьников.

   - Эта картина представляет собой пространственно-временной континуум, исполненный на основе 3D-технологий. Именуемый в просторечии машиной времени, он способен переместить  вас отсюда на 400 лет назад, в средневековую  Фландрию. Только нужно установить с картиной правильный интерфейс.

   - Ваще в натуре! Это как? – ребята сгрудились вокруг него. Ага, зацепило. Услышали знакомые слова. Каждый из них на две головы выше него, но слушают с интересом. Вперед!

  - Нужно сделать над собой небольшое усилие и сконцентрироваться. Начнем с дерева. Посмотрите,  какое оно объемное, выпуклое. Настоящая 3D-технология. Художник его  лепил пальцами, не только кистью.  Ощутили объем?  Теперь двигаемся  вверх. Посмотрите, как подробно выписана каждая из веточек, как они дрожат на зимнем ветру. Чувствуете этот морозный воздух?

   Слушают недоверчиво. Но все-таки слушают.
   
   - Вы уже там, в этом пейзаже. Начинайте постепенно вживаться, слушайте звуки. Кто первый услышит? 

Тишина в ответ. Не могут отключиться от этого мира и войти в тот. Беда!

   - Там две птицы летят, они в воздухе  курлычат!

   Молодец ты все-таки бойкий, это твоя генетическая деревенская память заговорила, ты, похоже, к природе ближе, чем твои сверстники. Давайте, ребята, дальше.

   - Смотрите, что там на горизонте?

   - Какой-то город большой, и церковь.

Это уже девочка. Девочки, они  глазастые.

   - Правильно, собор. Кто географию хорошо знает, какие большие города во Фландрии?

Cмеются, толкаются. Но слушают, им интересно.

   - У нас географии ваще уже полгода нет. Географичка в декрет ушла, другую найти не могут. Кому охота в школе работать.

   - Ладно, я вам подскажу. Брюссель, Гент, Антверпен, Брюгге. Слышали про такие?

   - Ага, я Брюгге знаю. Я прикольное кино смотрел, «Помереть в Брюгге». Там каналы такие крутые по всему городу, и соборы над ними.
   - Ну ты ваще дебил!  Не «Помереть в Брюгге», а «Умереть в Брюгге», я тоже смотрел.
   - Сам дебил! Город все равно прикольный. Хочу туда!

   - А ты и так уже почти там. Ну, слушай теперь. Ты же видишь собор?

   - Вижу. И что?

   - Теперь слушай! Что ты слышишь в тишине?

   - Ничего я не слышу!
   - А я  слышу! Колокольный звон еле  слышно доносится!

   - Молодец, правильно! Еще что слышите?

   - Птицы щебечут в кустах. Их там много.

   - Правильно. А теперь перемещайтесь ближе. Не ко мне, а в пейзаже. Что там   за люди?

   - Это дети катаются на коньках.
   - Значит, мы в прозрачном морозном воздухе слышим скрип деревянных коньков!

   Это ты сказал, волосатик, какой молодец! Как тебя в школе ни ругают, ты все равно стричься не будешь. Потому что ты себе выбрал внешний образец – умницу Гарри Поттера, с копной волос и круглыми очками на голове. И правильно выбрал, начнешь с внешнего облика и потянешься к внутреннему. Так, глядишь,умным и станешь.
 
   - Дурак ты ваще, они что, молча катаются? Они кричат что-то  друг другу на своем фландрском языке! Я слышу!

   - Правильно, только на фламандском языке. А теперь от звуков перейдем к другим ощущениям. Вы стоите на холме, на ветру, в глубоком снегу. Что вы чувствуете?

   - Воздух холодный!
   - Ветер свистит в ушах!
   - А у меня ноги от снега промокли!
   - А я бы сейчас на дельтаплане полетал над  всеми этими прудами!

   - А тебе и дельтаплан не нужен! Лети!

   Юрий Семенович медленно выбрался назад. Он был уже не нужен, дети и так все поняли. Они сами увлеченно  искали и находили новые и новые детали, чувствовали их и жили там, в картине. И пусть они по-прежнему толкались  и ругались друг с другом, маленькое чудо произошло. И свой след  оно, безусловно, оставит. 
   
   Юрий Семенович повернулся назад к своей любимой картине, «Поклонению волхвов». Какая-то невысокая девочка из их класса отделилась от группы и стояла  здесь, внимательно  разглядывая  картину.  Юрий Сергеевич подошел к ней и обомлел.

   Такие лица как у этой девочки бывают  только у  Ботичелли и  Рафаэля. В обычной жизни они не встречаются, а тут перед картиной  стояла девушка именно такой красоты. Совершенно немодный облик. Совершенно немодная фигура. Какая коса! Огромные серые глаза, которые пока никто не замечает.  Потому что глаза – это зеркало души, а душа в молодости  не сильно интересует сверстников. 

   Модный  клевый  прикид  она не носит, косметикой не пользуется. Учится, наверное, хорошо. Как они сейчас говорят, ботаник. В классе ее наверняка считают  дурнушкой.  Вот и держится она особняком  ото  всех. В себе не уверена, всего боится, прежде всего, себя и  чувств своих.  А вот лет через десять станет она первой красавицей, да еще  с редкой душой…

   Девушка обернулась на него и спросила тихо:
   - А почему тут на картине снег лежит?  Ведь это все  в Палестине было, там снега  не  бывает.

   - Понимаешь, чудо может произойти где угодно, и в Палестине, и во Фландрии, и у нас. Только  его обязательно нужно в себе почувствовать. Это   Брейгель хорошо понимал,  потому и нарисовал все так, будто чудо случилось   рядом.
На самом деле, чудо происходит   в рождество каждый год, но только  с теми, кто к нему  внутренне  готов.  Непонятно? 
Давай я лучше тебе одни стихи почитаю. Про рождество.

Валит снег; не дымят, но трубят
трубы кровель. Все лица как пятна.
Ирод пьет. Бабы прячут ребят.
Кто грядет  -  никому не понятно:

Но, когда на дверном сквозняке
из тумана ночного густого
возникает фигура в платке,
и Младенца, и духа Святого
ощущаешь в себе без стыда;
смотришь в небо и видишь  -  звезда.

   - Ну что, так  яснее?

   - Пока не очень, - честно призналась девушка.  – Я  должна еще подумать. А это чьи стихи?

   - Наши, российские. Это Иосиф Бродский.

   Девушка молчала и смотрела на него задумчиво. Господи, какая девушка! Пока еще есть такие, жива будет Россия!

   - Так, дети! – послышался резкий голос экскурсоводши. – Переходим в следующий зал!
Ребята неохотно пошли на выход. Юрий Семенович подошел к ней, хотел извиниться.

    - Уж простите, не знаю, с чего меня вдруг понесло, - он поднял близорукие глаза на экскурсоводшу и изумился. Губы ее дрожали, лицо покрылось красными пятнами.
   - Юродивый! – прошипела она ему тихо и пошла вслед за детьми. 

   Девушка задержалась на выходе из зала и взглянула на него так, что у искусствоведа защемило сердце.  Захотелось все бросить и начать  с нуля с такой  вот чистой девочкой,  и всему ее научить. А она будет благодарно слушать и любить  его.

     У них с  Люськой тоже так хорошо все начиналось! Он все надеялся, что Люська начнет заниматься своим образованием. Как обещала до свадьбы. Теперь, измученная двумя детьми и тощей зарплатой научного сотрудника, она об этом даже не вспоминала и смотрела на него иногда  не с сочувствием, как раньше, а с какой-то затаенной злобой. Он, чувствуя свою вину за ее неудавшуюся жизнь, старался в такие минуты спрятаться подальше, в компьютер, в работу.

   Стой на месте, не ходи за девочкой, гнал от себя шальные мысли Юрий Семенович. Группа перешла в следующий зал,шум постепенно затих, галерея снова опустела. Он все смотрел им вслед не отрываясь.

   Кто-то участливо взял его за руку:    
   - Юрий Семенович, как же Вы так? - Смотрительница, интеллигентная  сухонькая старушка, с сожалением смотрела на него  и качала головой.  – Опять Вы экскурсию сорвали?  Опять у Вас неприятности будут!

   Юрий Семенович опомнился, осторожно высвободил руку и посмотрел на часы.
   - Ой, я же к начальству на прием опаздываю! Бегу, бегу, - крикнул он уже на ходу, сворачивая в узкий неприметный коридор с табличкой «Служебное помещение».

   Здесь, в служебном крыле, уже не было роскошных дворцовых интерьеров.  Пробегая  по обшарпанной  лестнице на верхний этаж, он сам переместился за несколько секунд  в наше время с его насущными проблемами,  и, постучавшись в дверь и еще не отдышавшись после крутого лестничного марша, влетел в кабинет заведующего западноевропейским отделом  музея.

   Крупный седовласый мужчина отложил журнал «Museum International» и с  неодобрением посмотрел на него.
   - Договаривались на двенадцать, уважаемый Юрий Семенович, а сейчас полпервого уже…
   - Извините бога ради, Игорь Владимирович, виноват, виноват.
   - Что это Вы  бога упоминаете всуе, да еще на рождество, Вы лучше о деле рассказывайте. Как съездили?

     Юрий Семенович, наконец, отдышался, показал вопросительно пальцем на кресло и, получив начальственный кивок, облегченно присел у стола.

   - Я сегодня с утра был в бельгийском консульстве, как Вы и поручали, и встречался с советником  по культуре доктором Ван Карстеном.

   - Ну вот, видите, а Вы идти не хотели. Я же Вам говорил, что Вас там ждут.  Обо всем заранее договорился.

   - Да, советник мне рассказывал про рождественский прием в консульстве в  конце декабря.Вы там были и с ним общались.

   - Ну, там не только я был. Из  Администрации люди были,  из Комитета по внешним связям.А от нашего музея меня пригласили. Ты же понимаешь, Юрий Семеныч, какие там у нас с Бельгией экономические связи? Вот и приходится культурой компенсировать. Я советнику пообещал, после Нового года у него самый лучший специалист по Фландрии будет. Вот тебя и послал.

   - Спасибо Вам, Игорь Владимирович!

   - Да ладно, сочтемся. Какие  там  у советника  к нам вопросы?

   - Он, как в прочем и я, Игорь Владимирович, обеспокоен состоянием нашей экспозиции по живописи Фландрии.

   - А что там у нас с экспозицией? – Игорь Владимирович недовольно повернулся в кресле.

   - «Поклонение волхвов», Игорь Владимирович. Это шедевр мирового значения, Брейгель младший.

   - Да знаю я; ты что думаешь, я в искусстве совсем не разбираюсь?

   -  Что Вы, Игорь Владимирович! Я так не думаю. Но Брейгель висит в темном простенке между двумя окнами. Его еле видно. Если в окно светит солнце, на картине вообще ничего не разглядеть.

   - Ну, солнце в нашем климате редко бывает, - добродушно усмехнулся начальник.

   - Игорь Владимирович, я не шучу, - маленький искусствовед строго смотрел на величавого начальника. – Я Вам не раз про это говорил, теперь уже и другие стали говорить.

Юрий Семенович набрал больше воздуха и, удивляясь собственной храбрости, продолжал:

   - И еще. От недостатка света картина быстро темнеет. Лаковый слой  уже непрозрачен. Краски тусклые. Пора бы картину на реставрацию  отправлять, Игорь Владимирович!

   Лицо у начальника помрачнело. Но через несколько секунд на него вернулось привычное благодушное выражение.

   -  Семеныч, ты же музейный работник, сам все понимаешь. Вопрос непростой. Это же тебе не дома, как захотел, так и повесил. Здесь нужно все согласовать с научным отделом, чтобы экспозиция была логичной и правильной.  Затем с техническим отделом, чтобы всякие там вредные факторы на картину не влияли. Со службой  безопасности, чтобы ее не украли или не испортили. Это нужно в план работ включать, а он у нас уже утвержден на год вперед. 
  А реставрация - это вообще вопрос очень дорогой, а деньги бюджетные, их нам министерство дает, оно само и планы   утверждает…

   Юрий Семенович сидел, грустно нахохлившись.

   - Кстати, по поводу денег, - встрепенулся он.  -  Советник обещал прошение  отправить  по своим  инстанциям,  на  выделение  для нас   гранта на научные  исследования в  музеях  Антверпена.  Хочет, чтобы  я там  у них месяц поработал. Наш музей  за это платить не будет, вся командировка пойдет из  средств  гранта.

   Начальник внимательно посмотрел на искусствоведа, но через секунду опять принял обычный благожелательный  вид.

   - Семеныч, я тебе вот что скажу. Пока суть да дело, ты начинай бумаги готовить. Заявку на перемещение картины, заявку на реставрацию, на экспертизы. Бумажки пока собирай, справки. В орготделе тебе помогут, на меня сошлись. А там посмотрим.

   - Спасибо Вам, Игорь Владимирович, спасибо большое, так я пойду работать?

   - Иди, конечно, и в экскурсии больше не встревай, мне добрые люди уже все доложили…

   - Не буду больше, Игорь Владимирович, не буду. Спасибо Вам еще раз!

   - Не стоит, иди!

   Дверь  закрылась. Лицо начальника стало скучным и жестким. Он встал из-за стола, подошел к окну и приоткрыл  тяжелую фрамугу. Курить в здании запрещалось, но в своем кабинете он сам себе начальник, кто его проверит.

   Холодный воздух приятно обдувал лицо. Глубоко затягиваясь, начальник анализировал ситуацию. Так, с искусствоведом все ясно.Такой же дурень как и все!   

   Они всем своим миром его не уважают, посмеиваются. Конечно, они  же научные работники, дипломированные специалисты  с международной известностью.  А у него Высшая партийная школа  и  диплом    советских времен  по специальности   «Марксистско-ленинская  этика и эстетика».  И направление из райкома партии в этот музей, где он больше тридцати лет работает. И хорошо работает!

   Кто там из них может в наших условиях что-то организовать?  С Москвой договориться? Деньги выбить? Они думают, с советских времен что-то изменилось. Перестройка, как же!   Да ничего не изменилось!  Не знания все решают, а умение руководить, опыт и связи в этом  мире.

   Так что с искусствоведом все ясно, научным работником был, научным работником  и  помрет.
А вот советник по культуре доктор Ван Карстен  очень  меня удивляет.  Дипломат ведь,  должен понимать, куда он приехал, и порядки страны пребывания знать назубок.
 
   Так что пока ты, доктор и советник, не поймешь, с кем у нас надо вопросы решать, и кого в гости приглашать в командировку, повисит твой Брейгель в темном углу, кому он вообще у нас нужен…

   Свинцовое январское небо на минутку прояснилось, выглянуло  зимнее неяркое солнце. Начальник что-то вспомнил и недобро усмехнулся, продолжая думать о своем.

   Этажом ниже солнце тоже пробилось сквозь окна  галереи и осветило дальнюю часть картины.
Там, вдалеке, в город входили солдаты. Их кирасы сверкали на солнце. Народ опасливо сторонился войска и отходил на всякий случай прочь.


ВНИМАНИЕ:   все события и персонажи в этом рассказе вымышлены, любые  совпадения случайны.

                06.01.2014.