"Кумир - предмет бестолковой любви,
слепой привязанности".
В.И.Даль.
Мы изнывали от скуки в ожидании врача в санатории. А он не приходил и
проходивший персонал на наш один и тот же вопрос: Когда...
не дослушав отвечали:
- Ждите. Будут.
Заговорили о школе и одна дамочка приятного вида сказала, что вспомнились её школьные годы. Мы изъявили желание послушать, и она начала красиво, обстоятельно,
занимательно.
Время. Перед ним по-настоящему все равны. Оно ни на миг не остановит своего движения ни перед красотой, чтобы залюбоваться, ни перед уродством, чтобы посочувствовать, ни перед великим оратором, чтобы заслушаться и восхититься, ни перед глупцом и бахвалом, чтобы усмехнуться...
Время у каждого из нас своё. И когда его остаётся всё меньше, мы грустим, сожалеем, вспоминаем и то, что когда-то ранило до боли и слёз, и то, что радовало, окрыляло, и то, что просто было и прошло...
Увлёкшись, дамочка перешла на какой-то возвышенный тон, а нам всем
нравилось.
...Как же часто мы вспоминаем школьные годы! Десять лет жизни одной семьёй: ученики, учителя, наконец, директор. До седых волос удивляюсь ему: вроде небожитель какой-то, совсем не будничный. Был с нами, своей армией учеников, только по особым случаям. Например, "распекал", но как-то уж чересчур интеллигентно. Все стояли притихшие, пристыжённые за чужую промашку. Мне иногда даже казалось, что я одна в строю, а нашего класса на линейке нет: за моей спиной не было ни звука, ни шороха.
В праздничные дни, дни особого торжества говорил ярко, ёмко. Ещё бы: кроме высшего педагогического образования, за плечами факультет журналистики МГУ.
А ещё мы всегда ждали уроки литературы, которые просто обожали. Нашу учительницу за её рост, царственную стать, изысканность в одежде, между собой с придыханием, чуть ударяя на первом слоге и растягивая его, называли - Мааарфа.
На её уроках поведение каждого ученика соответствовало оценке "отлично". Марфа так преподносила материал, что мы заслушивались. Мы её считали
просто идеалом.
И однажды, на её урок опоздал один ученик. Маленького роста, добрый до бесконечности, он всегда шутил - необычно и необидно и очень смешно. Все девчонки считали его своей маленькой подружкой. А называли мы его шутливо-любовно: Шурик-Мурик.
Так вот, спросив разрешения войти, он устремился к своему месту, но Марфа его остановила:
- А ну-ка, подожди, будешь у доски весь урок стоять.
Ошеломлённый Шурик-Мурик, стоя у доски, вертел головой, видимо, пытаясь сообразить, действительно ли с ним, учеником десятого класса, обращаются как с шаловливым первоклашкой. Поймав его недоуменный, растерянный взгляд, я чуть улыбнулась, надеясь, что это его как-то поддержит и ободрит.
- Пантелеева! Перестань кокетничать! - как ударом хлыста резануло воздух.
- Улыбается тут... вообще-то, я тебя только за знания уважаю.
В моей голове пронеслось: почему только за знания? Я комсорг, у меня лучший подшефный пионерский отряд... и вообще, не было в школе ни одного мероприятия, в котором бы я не участвовала...
Но я "проглотила" и окрик, и грубое, абсолютно неожиданное и неуместное "откровение" Марфы. А сама подумала:
- Это, наверное, из-за того, что у Марфы наступил непредвиденный ужасный период в её обычно серой, будничной жизни: к ней, старой деве, синему чулку, вдруг переметнулся любовник её давней подруги и коллеги. Он тоже учитель- словесник. У него умерла жена и их дочка об одном его просила:
- Папа, на ком угодно женись, только не на этой... Марии. Мама так из-за неё страдала...
И он сделал предложение Марфе, а она, в свои пятьдесят с хвостиком, тут же дала согласие.
Упрёки и даже скандалы в учительской с бывшей подругой, пересуды местных кумушек, пошатнули её обычную выдержку, - так мысленно я оправдывала Марфу, но она в одночасье перестала быть моим кумиром.
Прошло какое-то время. Марфа, то ли чем-то расстроенная, то ли "разлакомившись" совершенным смирением даже такой "заводилы", как Пантелеева, то ли возомнив, что наконец-то ей, мужней жене, стало всё дозволено, а может решила на нас "разрядиться", на уроке ни с того ни с сего заявила:
- В вашем классе учителя отдыхают - дисциплина безупречная. А так - вы самые тупые в школе.
Настало время следующего урока литературы. На перемене за несколько минут до звонка, наша одноклассница, настолько обычная, до того незаметная, ничем себя не проявившая, что не приди она, хоть неделю на занятия, никто бы этого не заметил, обратилась ко всем:
- Вы что, согласились с тем, что мы тупые? Вам нравится, когда в лицо говорят, что не уважают нас? Нам действительно можно безнаказанно говорить гадости? Предлагаю не вставать из-за парты при её входе класс... тупые могут встать.
И вот, прекрасно одетая, уверенная, надменная, вошла Марфа. Мы только теперь ясно увидели: она просто презирает нас. Проходя к столу, ни одного взгляда не бросила в нашу сторону. Наконец она поняла: класс не приветствует её, как полагается, стоя.
- А что это вы сидите?! А ну-ка, встаньте!
Я угнулась в парту и только боковым зрением следила за мальчиком (он "шёл" на медаль).
Если он встанет, решила для себя, я тоже поднимусь. (Ах, как мне стыдно теперь за мою бесхарактерность!)
Бедный мальчик, он также приник к парте и смотрел по сторонам, хлопая задом о скамейку, готовый просто подскочить. И... остался сидеть.
- Встаньте, я сказала!
Я подумала: "Какой противный, писклявый при её росте, голос".
-Не встанете - я уйду!
Мы не встали...
Что происходило в её душе, когда она в гробовой тишине выходила из класса? Понимала ли, что кубарем, безвозвратно катится с пьедестала, воздвигнутого в душах более двух десятков школьников? - Этого я не знаю.
Время! Ты истинно не взираешь на лица. Только что ты поставило на авансцену жизни безвестную девочку, победившую чувством собственного достоинства и силой характера матёрую львицу, которую мы называли полуименем, а в моём повествовании оставленную и вовсе без него.
Время! Я страшусь и... обожаю тебя...