Ну, что? Собрались, внучата мои ненаглядные? Расселись?
Сейчас, сейчас дедушка сказочку-то расскажет. Только не перебивайте, а то собьюсь, забуду. Старенький стал, спрос с меня небольшой.
Да…
Давным-давно, когда Москва красовалась в обручах, браслетах и кольцах дорог, а не была похожа на песочные часы, как сейчас...
Ась?
Почему «похожа на часы»? Но ведь просил же не перебивать…
Вы на новую карту-то посмотрите. Сверху расклешено, и снизу тоже. А посередине перехвачено. Чем не часики песочные?
Не часики, говорите? Больше на платье похоже?
Да…
О чем это я?
Москва, Москва… Красивая!
Все Михалыч, городской голова, старался, красоту в Москве наводил.
Шибко любил ее, любезный, особенно по субботам.
Как наступает конец недели, так Михалыч кепочку надевает и ласково так спрашивает: «А что тебе, Москвазвонятколокола, сегодня хочется? Пряничка медового али звона малинового?»
Москва-то вся зардеется, засмущается.
Женщина, все ж! На ласку отзывчивая.
А Михалычу того и надо. Страсть как любил барышень смущать!
Но, правду сказать, никогда и не обижал.
Бывало, спросит вроде невзначай.
«Хочешь красивую брошку?»
Москва потупится, «хочу» прошепчет еле слышно.
«А, пожалуйста!»
Да на самом видном месте, на Поклон-горе, и приколет Нику-букашку на иголочку.
Москва собой любуется, а городской голова от удовольствия ручки потирает, улыбается.
«Хочешь заморскими водами умываться от внешних инфекций?»
Бац!
И европейский фонтан у Киевского вокзала соорудит!
«Хочешь мужичка послаще в хозяйстве на подмогу и красоты ради? А, пожалуйста!»
И Петрушу Колумбова напротив конфетной фабрики примостит. Бо-ольшого и в шоколадном аромате!
Правда, бесполезного, к работе совсем не годного…
Ну, да ладно!
В общем, ничегошеньки не жалел Михалыч для своей красавицы!
И Садовым, и Бульварным кольцами она по утрам, вечерам сверкала, и браслетиком Третьего Транспортного поигрывала, и пробочками на МКАД-обруче ого-го-го как позванивала!
А Москве-то очень подарочки те по душе были. Совсем разбаловал ее кавалер. Она и следить-то за собой перестала. Кушала много и часто.
Да тут еще гастарбайтеры налетели саранчой южной.
Таджики азиатские, молдаване румынские. Угощают гостинцами да вкусностями, задабривают, регистрацию продлить просят.
А еда-то у них все жирная, сладкая, калорийная. Вот и разнесло матушку поперек себя шире. Надеть нечего.
Но Михалычу того и надо. Очень он полных женщин жаловал. Очень.
Это потому, что по вечерам он их пощипывать любил. Щипнет втихую, незаметно, а пока барышня от неожиданности визжит, так Михалыч ладошку свою рассматривает: ничего ли там не осталось?
Ну, там пуговички или заколочки.
Бывало и оставалось.
Уж, как тогда Михалыч-то радовался!
Но аккуратный был.
Москву-то щипал деликатно, только повизгивала она тоненько, ни разу за совместную жизнь не вздрогнула!
Сами знаете, беда какая приключится вселенская, если вся Москва вдруг разом вздрогнет.
Да…
О чем это я?
Эх, Михалыч, Михалыч…
Жили они, значит, Москва с Михалычем, гражданским браком, добра наживали.
К старости дело незаметно подошло.
И, должен я вам сказать, чем возраст больше, тем хуже у Михалыча дела шли.
Куда делись знаменитые Михалычевы энергия и предприимчивость?
То хрущовки не снесет, как обещал, а розовой краской лишь дефекты замажет, то ракушки во дворах сначала поставит, а потом поломает, то особнячок старинный почем зря порушит.
Что ни сделает, ничего пучком не ложится. Красота, размах потерялись.
Да и чудить стал по субботам.
Вместо подарка ценного, Москвой желанного, привычного, ладошку кепочкой накроет, а потом, р-раз!
Головной убор с руки скинет, а там из трех пальцев дуля сложена. И дулей этой в небо тычет, хихикает.
Чего и кому хочет показать?
Никому не понятно, а столице обидно за фокусы родного человека.
А тут еще старый греховодник Банк Москвы на ушко нашептывать стал, что, мол, балует твой-то Михалыч на стороне, иностранную содержанку завел.
Веной звать. Райфайзовной по-отчеству.
Ась?
Нет, не татарочка.
Австриячка вроде, но кудрявая не природно, а химически мелко завита, искусственно, и по-русски ни гу-гу.
Райфайзовна эта весь день мед Михалычев трескала без перерыва, вечером в оперу шла, а там икала в ложе да «зер гут сопрано» сонная лопотала.
Тьфу, стыдоба!
Чем только старика приворожила? Ни кожи, ни рожи, одни кудри…
Терпела, терпела Москва, да и к другому ушла.
К Семенычу, значит.
Семеныч-мужик помоложе и поученей Михалыча был. Совсем не чудил.
Статный и на голове волос побольше.
Может, потому, что кепку не носил? Только ушанку мехом внутрь. С северов ведь, а там всегда мех к меху, шерсть к шерсти. Для тепла, значит.
А от тепла вперемешку с морозом всем известно, что волос хорошо растет, густо.
Да…
Про кого я вам рассказывал?
А, Семеныч! Помню, помню…
Посмотрел Семеныч на Москву-матушку, посмотрел…
Красивая, вроде, дама, фигуристая, в пропорции.
Чувствуется, что породистая. Надо брать.
А с другой стороны, не модная какая-то, старорежимная, одевается богато, но блекло, неярко. Словно не хватает изюминки, пусть ма-ахонькой, но никакой нет!
С такой-то непрогрессивной дамой только в Малый театр на Островского можно, но, к примеру, на тридэ-кино в Аймакс совсем не пойдешь.
А в Интернет-кафе на Тверской и вообще стыдно показаться.
И к Президенту точно на порог не пустят.
А надо вам, ребятишки, сказать, что тайная мечта давно у Семеныча-мужика зрела.
Очень ему хотелось на Новый Год в Кремле с новой дамой побывать. Уж и билет на два лица у другана выпросил…
Что делать-то?
Как мечту явью сделать?
Подумал Семеныч, почесал пятерней затылок и говорит.
«Москва-матушка! А талия-то у тебя есть?»
«Как не быть? Я же дама» – Москва забеспокоилась на такой неожиданный вопрос, оглядывать себя стала, ощупывать.
«А покажи-ка, где?»
Ох, Семеныч!
Умный мужик!
Сразу догадался, как с Москвой-матушкой разговаривать.
Щупает, щупает себя Москва…
Вот грудки высокие, пышные, рядом с местом, где Михалычева брошка пришпилена, правда, не по-нашему «Сити» называются, но есть.
Вот ухоженное девчоночье местечко, рядом парк старинный, тоже присутствует.
Вот необходимые женские плавности, округлости да валы. Земляной, Сущевский и даже, тьфу на него! Коровий в наличии.
Все есть, как у настоящей женщины, а талии не наблюдается. Показать-то не может!
Дефект женского естества налицо.
Нет талии, и все тут!
Ась?
Где у Москвы девчоночье местечко?
Ишь, любопытные. Чем интересуетесь с малолетства!
А подумайте-ка сами, внучата дорогие, поразмышляйте…
Ну, правильно, молодцы!
Конечно, Девичье Поле, где Пироговская улица проходит. Там еще и памятников много.
А какое же это местечко без памятников-украшений? Совсем не девчоночье будет.
Памятники те не простые. Видели, например, что в руках у Пирогова бронзового? Так вот, в левой руке у него череп настоящий, а в правой…
Ась?
Про Москву сказывал? Продолжать? Ну, ладно, ладно, про волшебные московские памятники в другой раз расскажу.
Да…
Заплакала Москва, зарыдала.
Да, то и понятно.
Обратно к Михалычу дороги нет.
Давным-давно уехал в дальние страны покровитель престарелый.
У Вены Райфайзовны в хате обосновался, чемодан под кровать запихал, пчел да ульи в подпол до весны спрятал.
Сидит там Михалыч под иноземными образами все дни напролет, в потолок поплевывает, а по субботам зеленой бормотухи полынной полстакана жахнет, желтым медом закусит, да в оперу зарулит поикать с подругой на пару, подремать под равномерное пение и музыку.
Совсем наши обычаи забывать стал!
Да…
Рыдает Москва, слезами заливается. Понимает, что Семеныч, мужик видный, разборчивый, дефектную столицу не возьмет.
Да и кому вообще она без талии-то нужна? Брошенкой покинутой век вековать остается…
Но тут Семеныч слова спасительные произнес.
«Не плачь. Знаю, как горю твоему помочь».
«Коли знаешь, так помогай! Не томи женщину серьезную, столичную! А то вздрогну».
«Погоди, погоди вздрагивать. Давай-ка тебе, красавица, поправим неказистость портняжным мастерством».
«Как это?»
«Да новое платье соорудим. Длинное, подкорсетное, приталенное. Так лекалы сладим, да по ним пошьем, что талия сразу и образуется».
Заинтересовалась Москва-матушка, задумалась.
«И где ж материалу-то столько взять? Я, чай, не маленькая, уж за десять миллионов перевалила. Сам видишь, пополнела от хорошего ухода. Да и пробочки наружу торчат варикозами многочисленными. По всем въездам да выездам. Возраст сказывается. Старая одежка, вон, вся по швам трещит. Ветхая, латаная. Растяжки-эстакады сквозь прорехи торчат. Ярославская, Новорижская. И Зеленоград-заплата отвисает, и в Балашиху тело мягкими местами выпирает. Еле-еле шестиполосный МКАД сдерживает».
А Семеныч-мужик свою линию гнет.
«Слышь-ка, красавица, у меня друган есть служивый, Бориска-генерал. У него сукна шерстяного да подкладки атласной с тесьмой интересной в интендантских закромах полным-полно. Пропадает все, от жучков подмосковных спасенья нет, злющих. Они, новорусские паразиты, приспособились по ниточке ткань расплетать и в норки к себе тырить. Жалко, материал-то отменный! Однако ж, по секрету тебе, Москва-матушка, доложу, Бориска-генерал со мной обещал безвозмездно поделиться, если для хорошего дела. А генеральское слово, сама знаешь, кремень! Будет, будет тебе материалец расписной, искусный, неповторимый! Соглашайся, пока ткань целиком не пропала, жучками-отморозками помалу растащенная».
«Так-то заманчиво очень. А кто портняжить будет? Кругом полупрофессионалы, недоучки. Форму армейскую и ту дельно справить не могут. Не напортачили бы и со мной. В сомнении я… Ох, точно вздрогну!»
«Погоди. Я на старой работе Тюмень с ухажерами обшил без претензий».
«Тюмень, говоришь? Знаю, знаю! Она компаньонка мне по ТНК да Лукойлу».
«Так спроси по-свойски. Подтвердит, точно. Довольная она осталась, и ты будешь».
«Спрошу, спрошу при случае».
Москва-то смекнула, что не врет претендент по швейному делу. Видать, что не модист новоиспеченный, а человек основательный, серьезный.
Семеныч дальше излагает.
«У Тюмени-то такие фигуры в ухажерах были! Здесь и не снилось. Метр клиенту к подмышкам приложить не получается! Скользит тот метр. В нефти все округлости телесные замазаны... По десять раз каждую мерку снимать пришлось. Цифирь не разглядеть! Мутно! Кругом газ природный атмосферу затуманил… Зато практика! Глаз теперь алмаз! Точно, довольна будешь».
Говорит, говорит Семеныч, а сам, глянь-ка! к Москве уже с метром портняжным прилаживается, булавки, иголки-нитки да ножницы разные разложил.
А она-то, она, и зарделась вся, и зарумянилась, прямо как с Михалычем в былые времена!
Про подарки желанные вспомнила. Размечталась…
По сердцу, значит, Семеныч мастеровитый пришелся.
«Ну, ладно, – говорит, – согласная я вся на авантюру такую швейную. Уговорил, черт причесанный!»
А то! Какая же дама от нового платья откажется?
«Только ты аккуратней, не лапай грубо, не уколи больно, иначе точно вздрогну. Сам знаешь, что тогда будет».
«Не сомневайся, столица-матушка! Даже не почувствуешь! Ты пока пивка попей, расслабься. Вон, я балтику-трешку припас. Настоящую, питерскую».
А сам уже Зингером педальным вовсю строчит.
И откуда только редкостную машинку приволок? Не иначе у северной какой бабульки антиквариат справил.
Но строчку тот Зингер давал быструю! Прямохонькую, как Останкинская телебашня!
Ох, Семеныч! Ловок на дамские уговоры! Скор на качественную работу! Инструмент хороший ценит.
Да…
О чем это я? Про новый московский наряд? Точно? А я думал, про старые часы рассказываю…
Ась?
Ну, ладно, ладно, модники! Про наряд хотите, будет вам про наряд…
Долго ли, коротко ли, а пошил все-таки Семеныч платье для Москвы.
Примерила Москва и ахнула.
Здесь рюшечки, там бантики, плечики накладные, платье сидит как влитое. Все складненько, ровнехонько.
И талия появилась, пояском МКАД схваченная, и юбка широкая, в складочку, аж до самого Подольска простирается!
Убрал, скрыл дамский дефект северный мастеровой!
Сверху серебристое монисто Москвы-реки Сити-грудку как прежде охватывает, подчеркивает, а снизу новое, оригинальное прослеживается.
Прямо по генеральскому сукну, блютус стразами синеет да трижэ-сеточки разноцветные перемигиваются.
А на бедрышке крутом, вблизи Можайки, кармашек накладной, натуральным, вайфайным бриллиантиком украшенный.
Ох, и модная Москва стала с новыми технологиями!
Да…
Была красавица, а стала еще краше!
Помолодела лет на… ну, в общем, на все годы после изобретения беспроводных технологий!
Семеныч-то сам на столицу-матушку засмотрелся, как она у зеркала вертится, прослезился даже от великолепия собственного рукотворного, Зингера любимого поглаживая.
Облютусена, завайфаена теперь Москва-матушка.
Лепота!
А потом слезу северную, скупую, кулаком утер, вздохнул и говорит.
«Я тебе, матушка, помог женское естество восстановить?»
«Помог, помог, спору нет. В плюс, в плюс Зингерова работа под твоим мозговым руководством».
«Наблюдаешь ли положительную динамику по поводу талии?»
«Талия в наличии. Вот она. Размер-то в пропорции 9-6-9 стал, даром, что сама выросла, а пышнотелость лишняя теперь в глаза не бросается. Украшает даже. В пору на подиум идти, в демонстрациях модных участвовать. Фигуристая от бедра и вверх, и вниз! Не стыдно!»
«А коли не стыдно, так и на мою просьбу должным образом отреагируй».
«А вдруг ты плохого чего попросишь, зазорного? Я ж и вздрогнуть могу от неприятной реакции».
«Не боись, я ж не брокер какой азиатский, лукавый, без роду племени, Гонконгами да Сингапурами вскормленный. Я ж честных северных кровей, хантами да мансями воспитанный. Не обижу даму столичную гнусностью лживой. Супротив заветов предков моих никогда не пойду».
«Ну, говори тогда, мастер народный. Постараюсь уважить, чем смогу».
«Вот что, матушка-красавица, компанию мне составь в новом наряде прием праздничный посетить».
«Это что же за праздник такой? День Города, что ль? Куда с Михалычем часто хаживали? Неинтересно. Скучно. Воспоминания, мысли печальные донимать будут».
«Нет, не угадала. В Кремль тебя приглашаю, красностенный, к самому Президенту Новый Год встречать».
«Ишь ты! Однако интересней будет, чем каждый год парад голубых клоунов смотреть. В Кремле-то серьезней народ. Развеюсь там, пожалуй, с умными-то людьми в беседах. Опять же питание особой кухни».
В общем, не отказала Москва Семенычу.
Благодарная была за талию восстановленную.
Как тут отказать, обидеть спасителя красоты женской?
Да…
Ась?
Кто тогда Президентом у нас был, спрашиваете?
Нет, не Михаил Ставрополец. Не угадали.
И не Борис Уральский.
Позже, позже, сказочное дело было, о котором речь идет…
Кто?
Нет, тоже не он…
Совсем плохо историю знаете! Двоешники!
Димитрий Петербуржский тогда в красностенном тосковал на президентском посту.
Почему «тосковал»?
Не любил он Кремль.
Ох, не любил!
Там везде захоронения древние. А в них металла накопленного не меряно.
Откуда?
В стародавние времена-то свинцовыми белилами старались лица знатные улучшать. Вот и откладывался свинец-металл в костях царских да боярских.
А в Кремле-то древнем за столетия могил накопилось, шагу негде ступить.
И в соборах, и на площади, и даже в стенах бывшие государственные личности лежат. Последние те помоложе, конечно, там все больше военные, да тоже с осколками ржавыми многие…
Так вот, включит утром Димитрий свой айпад навороченный, а он веревки только показывает, помехи вместо сайтов спецслужбами проверенных.
Зовет, значит, Кремлевского Сисадмина.
«А что это я, Президент державы великой, – ругается, – сегодня новости электронные за завтраком посмотреть не могу? И так в державе непорядок, законы не соблюдаются, а тут еще вы плохо работаете. Траффик в Кремле достойный наладить не можете. Не аттестую, уволю без государственного содержания. Догуглитесь у меня!»
«Так не виноват я, господин Президент. Обстоятельства климатические да исторические. Сыро, ночью дождь шел, вот кости Елены Глинской и фонят, сигнал экранируют. Опять же Мавзолей не пустует, а дренаж там старый, кумачом после демонстраций забит, все под Кремль и подтекает» – бубнит под нос Сисадмин, очки запотелыми стеклами в пол направил.
«Фу, гадость, какая! Ну ладно, тогда. Ступай, файловая башка, работай пока» – расстроится Димитрий, да на работу без свежей информации и утреннего кофе пойдет.
Аппетит и настроение на весь день испорчены!
Другим пасмурным вечером останки царевичей или маршалов твиттер и фейсбук перекроют.
Опять же обидно!
Только-только с Берлусконей, Саркозей да Меркель «в контакте» задружился, а по скайпу не поболтать, в аське не посидеть, новых фоток не заценить.
Да и державе от такой информационной нестабильности руководства тоже урон.
Что, к примеру, АльКаида там опять затевает?
А вдруг?
А тут первое лицо не в курсах оказывается, поскольку в яндекс залезть не может.
Связи-то нет!
Вовремя же превентивные меры надо предпринимать для спасения государства.
Вовремя!
А что сделаешь?
Не откапывать же царственных усопших для лучшей коммуникации, стены на весь мир знаменитые не разбирать.
Вот так, супротив исторической реальности современные технологии оказались бесполезны…
Очень тосковал Президент от бесперспективности такой технологической.
И под новый год тоже случилась оттепель. Облачность низкая, все течет, слякоть.
Коллегу американского, Обамыча, значит, с праздником тет-а-тет не поздравишь, через монитор шампанским не чокнешься.
Опять связи нет.
Сидит Димитрий у окошка, айпад бесполезный на подоконник положил, ногтем лениво царапает.
Пригорюнился Президент, на гостей кремлевских приглашенных без радости глядит. Ну, как они на прием-то официальный через Спасские ворота прибывают.
Идут, идут, стройными рядами, под зонтиками лица спрятали. Кто да что, ничего не разглядеть.
Серо. Мгла.
Морось вокруг. Царь-колокол только сквозь туман контурируется.
Скучно Президенту. Про себя кривичей ругает за то, что в таком пасмурном месте столицу государства основали, Кремль заложили.
И вдруг: бац!
Блеснуло что-то в глаз.
Прищурился он, пригляделся, среди гостей мужичок энергичный с дамой статной идет, фигуристой.
А на бедрышке у дамы вайфай натурально светодиодами перемигивается.
Никак маршрутизатор?
Никак работает?
Еще присмотрелся.
«Гляди-ка, и блютусик у нее наблюдается функциональный, и трижэ-сеточки перемигиваются, траффик качают».
Разгневался тут Димитрий.
Сисадмина своего затюканного, очки наперекосяк, зовет.
«Ты что же это, файловая башка, вирусов командир, дезинформацию мне лепишь? У меня связи якобы нет, а гости, вон, с мобильным Интернетом по брусчатке кремлевской разгуливают. Не уважаешь? Самого Президента? А?»
«Не извольте беспокоиться, господин Президент! Мигом слетаю, разузнаю. Может, МТС или Билайн чего новое придумали? Не уследишь за всеми-то».
«Ну-ка, шевели своими прахарями на симуляторах гонок до дыр протертыми! Живо узнай! Доложи мгновенно! А не то самого Касперского со сворой лаборантов антивирусных на тебя напущу! Это ж надо, какой электронный бардак в государстве делается!»
Мухой слетал Сисадмин туда-обратно.
Уже докладывает.
«Не-а, не Билайн с МТС, и даже не Мегафон. Куда им! Это, господин Президент, Семеныч-мужик со своей дамой прибыли. Даму Москвой звать. Столичная штучка. Билет-то в Кремль им Бориска-генерал удружил. Проверили».
«Короче! Главное-то узнал? Про связь?»
«Как сказать… В общем, на Москве платье-самострок электронное. Семеныч и шил. Сфотографировали. Параметры зафиксировали. И вправду все работает стабильно, без сбоев. А не расшифровать никак. Видать, логин да пароль новейший Семеныч изобрел… Неведомый нашим программистам. Они разгадать не могут, бьются зазря. Не взломать, не крякнуть!»
«Зови в апартаменты! Аудиенцию проводить буду. Сам все и узнаю. Положиться ни на кого нельзя. Колупаи процессорные!»
Ась?
Где аудиенция-то была?
Да…
В Георгиевском зале, конечно. В главном, значит, кремлевском апартаменте. Где ж еще?
Входят Семеныч с Москвой, а там столы накрыты, яствами ломятся, елка в углу наряженная стоит. Новый год все-таки!
Президент их ласково приветствует.
К столу ведет да приговаривает.
«Дорогие гости, Семеныч с Москвой! Садитесь за стол ко мне поближе. Сюда, сюда, слева размещайтесь. Угощайтесь. Вот бигмаки натуральные, американские, чикены их же, кентукские, вот пиццы итальянские, маргариты настоящие, карп китайский тамбовской гречей фаршированный, грибы сибирские маринованные, крошки-картошки орловские, квас владимирский да медовуха суздальская. Все есть! Со всех стран да регионов! Кушайте на здоровье!»
Семеныч с Москвой закуски себе положили. Медовухи налили.
Тепло, сухо.
Питание не какое-нибудь, а кремлевское!
Сидят чинно, ждут смирно.
Что дальше-то будет?
А Димитрий тоже фужер наполнил и встал.
«Хочу, – говорит, – в честь праздника выпить напиток сей хмельной за процветание нации и державы!»
Ну, все и выпили.
Как не выпить за страну нашу великую?
Закусили. Передохнули.
«А теперь, – говорит Президент, – расскажи-ка мне, Семеныч, как успехов таких достиг в виртуальном пространстве. Ни у кого Интернет в Кремле не работает, а у тебя – пожалуйста! Поделись опытом. Сколько вон там, к примеру, мегабайт будет? А?»
И рукой на сверкающий кармашек Москвы показывает.
А рать президентская вся, окружение, то есть, зашуршала зловеще: «Скольковон, скольковон, скольковон – врежет, врежет наш командир сейчас ему! Конец, конец Семенычу-мужику!»
Но Семеныч мужик крепкий, не стушевался, только зыркнул ясным глазом на президентскую рать, цыц, мол, встает и спокойно речь ответную держит.
«Во-первых, совсем не «скольковон» кармашек на платье Москвы зовется, а Сколково это. Специально для Вас, господин Президент, пошита новая резиденция. Подарок новогодний. Примите, не побрезгуйте. Все-все коммуникации современные в Сколково налажены. Даже нанотехнологии задействованы».
Удивился Димитрий речи такой разумной. Знанию протокола со стороны северного мужика.
Даже кусок бигмака проглотить забыл.
«Ишь ты! Бойкий какой! Спасибо, уважил! Кармашек-то уютненький… А во-вторых, что скажешь?»
«Во-вторых же, готов опытом поделиться, как в древнем Кремле современные технологии наладить. Но с условием».
Задумался Димитрий.
Бигмак дожевал, проглотил.
Дерзкий, конечно, гость новогодний, но, куда деваться-то?
Ведь других вариантов в сеть выйти нет.
Сисадмин, Касперским запуганный, врать не станет. Точно нет.
У Семеныча же, вон, готовое технологическое решение рядом сидит, вилкой по тарелке скользкий гриб в смущении гоняет.
И притом она, Москва-матушка, облютусена, завайфаена вся.
А у Президента айпад без пользы пылится…
Опять же Сколково специально подготовили.
Заботливые, значит, Семеныч с Москвой.
О державе точно пекутся, не просто так.
Ох, заединщики! Но симпатичные…
Окончательно подобрел Димитрий Петербуржский после размышления такого.
«А что хочешь за информацию ценную? За помощь активную?»
Духом воспрянул Семеныч.
Чувствует, что фарт пошел, удача привалила.
Пора ва-банк идти.
«Не за себя прошу. За даму свою. Измучилась она в гражданских браках жить. С рук на руки кочевать».
Москва тут тоже задумалась.
«Ох, прав Семеныч! Сердцем чую, что прав! Я ведь семью крепкую давно хотела. Мужа дельного, честного, работящего. Устала от мужика к мужику болтаться, привыкать к причудам разным. Стабильности душа просит, надежности».
А Семеныч побольше воздуха глотнул, да и выпалил единым духом.
«Сочетай нас, господин Президент, законным браком!»
Улыбнулся Димитрий на просьбу искреннюю, задушевную.
«Дело, дело говоришь. По правилам все должно быть, основательно. Особенно жизнь совместная. Погоди-ка, а подруга твоя согласная?»
Москва вилку в сторону отложила, про гриб забыла, зарделась вся.
«Да, – говорит отчетливо и громко, – за Семеныча еще как «да»!».
«Ну, коли все согласны, тогда приходите во вторник после праздника» – Президент в еженедельнике галочку ставит.
Договорились, мол.
«А чего тянуть-то? – Семеныч тут руками развел, – вон, все готово к свадьбе-то. И яства, и праздник с подарками. А потом я Вам, господин Президент, сразу и секрет технологический открою. Прямо сегодня. После бракосочетания. А то и сам все здесь налажу. По утру, конечно, попозже. Сами понимаете, брачная ночь ведь».
«И то правда, – соглашается Димитрий, – хоть праздник перспективный будет со свадьбой. Погуляем, братцы! Дип перпл на танцах послушаем! А то совсем скучное житье-бытье в Кремле!»
И тут же свадьбу сыграли…
Ась?
Конечно, был.
Мед, пиво пил, по усам текло, да в рот не попало…
Вот с тех пор и стали Москва с Семенычем жить по закону.
И все благодаря талии. Женскому естеству, то есть, и Семенычеву мастерству.
А у Димитрия в кабинете на следующий день Интернет стабильно заработал.
Ась?
Секрет Семенычев хотите знать?
Ишь, какие!
А подумайте сами, напрягитесь…
Ну, конечно же, прошивка новая на платье московском была. Современная. Версия 9.6.9.
Ведь не простой тот Зингер у Семеныча был, а сибирским шаманом заговоренный. Вместе с новой строчкой и прошивку программную каждый раз обновлял.
На утро после свадьбы прострочил Семеныч весь Кремль своим заветным Зингером. Траффик увеличился, стабильность связи появилась.
Интернет-то сразу заработал.
И в ясную погоду, и в дождь мегабайты одинаково качаются.
Однако Президент все равно больше в Сколково, чем в Кремле, предпочитал работать. Осадок неприятный у Димитрия после тех перебоев со связью остался…
Да.
Вот и сказке конец, а кто слушал, тот молодец!
Бегите домой, внучата ненаглядные, родители заждались.
Сказка долгая сегодня получилась.
Дедушке отдохнуть надо.
Устал.