Это было двадцать пять лет назад на следующий день после партсобрания, на котором Мееровича исключили из партии в связи с подачей им заявления в ОВИР на выезд в государство Израиль на постоянное место жительства.
В то далекое время весь рабочий день Центрального Исследовательского Института курилка была полна народу. Курилка была обширная и места там хватало всем желающим покурить, рассказать, послушать, разузнать, сообщить, узнать что кто кoму рассказал и нет ли желания на это отреагировать. В общем, курилка была прямым прототипом известной теперь всему миру компании Facebook. Были сотрудники, которые вообще появлялись за рабочим столом, лишь чтобы пообедать принесенным из дома бутербродом и запить его сваренным за рабочим столом кофе. Кофеварку в курилке некуда было подключить – ни стола ни розетки, ни уверенности, что ее не сопрут...
Народ иногда «кучковался», но неустойчиво. То есть состав каждой кучки был непостоянным. За исключением одной – человека четыре или пять – всегда одни и те же, всегда хоть и не надолго, но несомненно заранее согласовано, потому что одновременно – может быть по телефону? – ведь из разных лабораторий. Говорили они негромко, даже когда спорили. Но, если к ним подходил кто-то не из этой группы, все они замолкали на полуслове, а один из них – с большими темно-карими глазами коротко спрашивал: – Да?! – в то время как остальные глядели на подошедшего и ждали, что тот ответит. И подошедший тут же чувствовал себя лишним.
Того, с темно-карими глазами, называли Василием. Но, под этим именем он не числился, во всяком случае в отделе кадров. Это была кликуха, но об этом в курилке знали не все. Был, кажется, и другой которого они называли то Василий, то Вася – как случится, так тот был Васей на самом деле. Словом, в странной группе это имя было, как сейчас говорят по-русски, знаковое. Настолько часто звучащее, если послушать со стороны, что вся группа со временем приобрела кликуху «Василии» как имя множества, каждый член которого был Василием – это как его называли остальные сотрудники института.
Что касается Васи, то он был попроще Василия и его ввести в заблуждение было не очень сложно. Вася был более склонен к черно-белой картине мира и однажды, убедившись что власти врут, не смог усмотреть, что иногда они просто констатируют действительность. Вася считал, что власти врут по любому поводу, попросту не допуская, что бессмысленно врать про погоду.
Власти были очень хитрые. Они утверждали, что целое и часть – едины (Народ и партия – едины!), а это не поддавалось пониманию – только запоминанию. Поскольку Вася был одарен логикой и обделен памятью – у него были проблемы. Вася все время детектировал вранье и делился результатами с теми, кто не умел детектировать, как он считал. То-есть, Вася был просвещенец, а это в ущерб собственному благополучию, но это уже другая история.
Никто из Василиев не имел доступа в партком, то есть к той именно части, которая была едина с целыми, и кажется, иметь не собирался. Возможно, что это замечание сейчас непонятно, но без него не обойтись в дальнейшем изложении. Однако, в тот день Васильевы перекуры были более длительными, при этом Василии очевидно чего-то ждали. А ждали они в тот день вестей именно из парткома, откуда в обычные дни они ничего не ждали...
Вообще-то, каждого из Василиев администрация с удовольствием выбросила бы из института, но не выбрасывала по разным причинам. Один имел столько патентов, сколько не имел весь институт. Вряд ли администрацию остановили бы его патенты, но директор института был в соавторах и на втором месте по количеству. Другого никак нельзя было выбрасывать. Он писал диссертацию тому же директору. Ну и так далее.
Был среди них Мамкин. Это тот с большими карими глазами с постоянной кликухой Василий, то-есть не Вася. Этот поначалу никому ничего не писал, но был очень хитрый. Это он сам о себе так говорил. Он пришел в «ящик» по чьей-то рекомендации и имел разговор с директором. Собственно, чья-то рекомендация распространялась только на один разговор. Мамкин сказал директору: «Вы хотите сделать...» и назвал устройство, которое в институте на самом деле хотели разработать. Это вообще была больная тема. Боль на директорскую задницу – это как сейчас говорят по-русски на английский манер, раньше говорили – головная боль, возможно это было на французский. Так вот, сначала кто-то пропихнул эту тему наверх, в дирекцию. Этот кто-то был новый сотрудник, но директора он сразу покорил своей уверенностью, которая была еще выше, чем у самого директора. Директора он просто заворожил! Директор пробил тему в министерстве и там ее утвердили, как основную разработку института и, эта тема, как в то время говорили, была поставлена под контроль министерства. Это рассматривалось, как большой успех института, и этот новый человек, получил повышение и, стал требовать выполнения темы, а не выполнять, чего впрочем он не умел и, надо сказать, никогда и не обещал.
Но, чтобы сделать это устройство, требовалась такая математическая подготовки и инженерные знания, что... словом таких спецов в стране попросту не значилось ни в каких реестрах. И вот, этот Мамкин сказал директору, что: – Я могу это сделать, но это за один день не сделаешь. Мне нужно три месяца! Директор посмотрел Мамкину в лицо, прямо в его большие карие глаза. Директор и Мамкин были в кабинете одни. Директор сказал: – Мы с вашими данными не берем, похоже, вы это понимаете. Мамкин понимал и сказал директору: – Я понимаю, но я думаю, что вам очень нужна эта разработка. Сейчас... вы не можете поверить в то что я говорю... Я сделаю эту работу один, за три месяца и бесплатно. Но, у вас будут не слова, а то что вам надо. И тогда, вы сможете сделать для меня исключение, потому что вам вообще не помешают квалифицированные разработки... Впоследствии Мамкин рассказывал эту историю, как доказательство своей необыкновенной хитрости. Рассказывал редко кому. Лишь тем, кому доверял чрезвычайно. Базой для доверия была его же интуиция, на которую он полагался прежде всего... Короче говоря, через три месяца так оно и случилось и Мамкин был назначен МНС-ом с минимальным окладом, но в штат. Понятно, что Василием его тогда еще никто не называл. Впрочем, к теме! Сегодня василии ждали вестей из парткома...
Да, тут еще следует добавить, что в институтской курилке Меерович никогда не появлялся и, скорее всего по двум причинам. Во-первых, он не курил. Во-вторых, общего с этими курильщиками у Мееровича была только пятая графа, и то не со всеми. С парткомом тоже, но только с некоторыми. Зато, у курильщиков жил не пропадающий интерес к Мееровичу. Выглядел Меерович, как выглядят пожилые, кичливые, недалекие и неумные евреи. Может быть на интуитивном уровне, но это было понятному любому с первого взгляда, который, для большинства, как известно, является и последним.
Курильщики относились к меньшинству. Как-то Василий сказал: – если к тебе подошел человек и он выглядит дураком, есть смысл поговорить и выяснить, не умнее ли он тебя. И, добавил: – Ничего не бывает плохим или хорошим, пока не подумаешь ...
– Только в нашей оценке, – возразил Вася.
– Это неточный перевод, – продолжал Василий...
Так вот, когда институт въезжал в это роскошное здание в центре города, которое до этого принадлежало школе, Мамкин уже работал, но в день переезда его поставили вместо вахтера, потому что вахтеров еще не успели нанять. Так вот прямо с утра к Мамкину как к вахтеру с улицы пришел человек и попросил сообщить о нем директору.
– А кто вы? – спросил Мамкин.
– Я директор ресторана Москва Меерович, – ответил посетитель. Мамкин сказал: – Это тот ресторан, что на прошлой неделе сгорел?
– Да, – ответил Меерович, – но вы этих слов не употребляйте.
И Мамкин позвонил директору... Через пятнадцать минут в поле зрения Мамкина появился директор института и, не спускаясь со второго этажа позвал этого Мееровича и тот поднялся на второй этаж в кабинет. Младшего научного сотрудника Мамкина через час сменил другой младший, и Мамкин пошел в лабораторию продолжать то, что было его работой, но не успел Мамкин еще покинуть вестибюль, как на площадке второго этажа снова оказался директор. Директор держал за шиворот этого странного Мееровича и хорошо поставленным голосом проговорил: «Пошел вон», после чего столкнул того с лестниц и, Меерович покатился по ступенькам. Меерович катился аж пока не докатился до ног МНСа Мамкина. Директор все еще стоял на площадке – огромный, благополучный, атлетический и загорелый. За окнами стоял январь, но директор ездил в Сочи регулярно... Каждый месяц, директор летал в министерство в Москву и его там все узнавали и, узнавая думали: – эх, солнечная Одесса, – но Одесса была не причем... Меерович поднялся на ноги, отряхнулся и зашагал к выходу из института со своей никчемной и дурацком внешностью. Странно, но никаких отрицательных эмоций его лицо не выражало. За Мееровичем хлопнула парадная дверь, а директор так все еще стоял – загорелый даже более, чем обычно...
На следующее утро явившись на работу, мнс Мамкин взглянул на доску объявлений и прочитал приказ директора:
– Тов. Меерович назначен заместителем директора института по хозяйственной части...
С тех пор редко кто видел тов. Мееровича в институте непосредственно, то есть живьем. Большинство знали, что Меерович разъезжает по стране за наш счет. Пожалуй, только во время «всенародных праздников» его можно было наблюдать в президиуме, где он со значением глядел вперед поверх голов толпы и неизменно делал умный вид. И всем из зала было очевидно, что это воображающий о себе старый идиот... впрочем, всем кроме группы Василиев, которые что-то обсуждали между собой и почему-то замолкали, когда приходил не относящийся к группе. Поэтому многие думали, что они все высокомерны. Однако, все знали, что они значительные инженеры и что-то обсуждают. И, никто бы не знал что именно, но к этой группе иногда подходил зам. секретаря партбюро Соловьев – тоже покурить. Он был демократичный и любил ходить в народ, то-есть в курилку, где бы она не находилась – в институте или на колхозном поле, куда периодически всех посылали на уборку помидор. А, помидорное поле было сплошной курилкой и никакой сегрегации – полная демократия. И, вот там Соловьев в особенности старался быть поближе к Василию. А Василий подальше от Соловьева. Из институтской курилки Василий всегда мог улизнуть в лабораторию, а с колхозного поля бежать было некуда. Может быть Соловьев приходил к Василию просто получить интеллектуальное удовольствие, а может быть почувствовать себя равным, хоть на мгновение. И он вовлекал Василия в разговоры, как этот: – Наум, – это было легальное имя соответствующее кликухе Василий, – у вас случайно нет идеи, как решить сельскохозяйственную проблему в СССР.
– Есть, – говорил Василий, – берешь корову, разгоняешь до скорости света, биомасса стремится к бесконечности.
– А что-нибудь более реальное?
– Надо выпускать таблетки снижающие аппетит и вообще, чтобы жить не хотелось.
– Но, они же решили на Западе !?
– Ну нет, мы же пошли другим путем.
– Но Ленин сказал, что можно построить социализм в отдельной взятой стране.
– Вот мы строим...
И, короткие «беседы» подобные этой можно было услышать чуть-ли не всякий день, всякий раз когда в институтской курилке появлялись василии и среди них оказывался Василий и приметивший его Соловьев, сразу же присоединяясь. Но, никто не знал почему однажды все это изменилось. Началось, как обычно, василии собрались, Соловьев присоединился. Василий взглянул на Соловьева и, как-бы поймал его взгляд... что он там поймал на самом деле никто точно не знал, но с тех пор в разговоре с Соловьевым словарь Василия сократился до двух слов: – да и нет... Соловьев еще несколько дней продолжал приходить, но почувствовал, что изменения к да и нет – перманентны, больше среди василиев почти не появлялся...
Как-то Мамкин получил задание, ничего общего не имеющего с тематикой лаборатории. Задание Мамкину сформулировал сам директор института у себя в кабинете. Мамкин как-то рассказал об этом Васе примерно в таком виде: – Мне дали задание... там! – При этом, он протянул руку к потоку и вытянул палец, после чего взглянул на палец снизу, и повторил: – там, – продолжая пялиться на свой палец. – Это, похоже к его диссертации.
– Ну и что? – спросил Вася.
– Мне задержали отпуск, зато сняли все другие задания. Пока не сделаю, – Василий снова поднял палец к потолку и опять по пялился на него, разыгрывая почтение.
– Хорошо еще, что директор не видит этого пальца, – подумал Вася, – выгнал бы и про собственную диссертацию бы забыл.
– В отпуск не пустят. Я хотел поехать в Ленинград. Мне даже подарили два билета в БДТ к Товстоногову. Так что наверное уже никогда не увижу – завершил Василий...
Василий написал две главы сплошной математики к диссертации и позвонил директору:
– Я закончил и готов принести, когда вы захотите.
– Заходите сейчас, – ответил директор и повесил трубку. Василий потащил наверх пачку бумаг. Директор взял написанное в руки и принялся делать вид, что изучает... Потом сказал:
– Так, 25 страниц расчетов и выкладок, – то есть, директор не читал а считал. – Вы довольны тем, что вы сделали? – спросил директор со значением.
– Это работает, – ответил Мамкин.
– Да, я снял вас с отпуска, в Ленинград кажется? – утвердительно спросил директор.
– Да, – сказал Мамкин, – у меня даже был билет на спектакль к Товстоногову.
– О, это не беда, – сказал директор. – Приедете к театру и идите к администратору. Скажите: – мне нужны контрамарки на... да хоть на все спектакли. Не забудьте сказать: – Я от Мееровича из Одессы.
– И это все? – спросил Мамкин.
– Этого достаточно, – ответил директор...
Через месяц, Мамкин вернувшийся из Ленинграда рассказывал всем собравшимся – кто такой Меерович: – Я это сказал администратору... и он мне говорит – подождите. Я сел на стул и ждал 15 минут и администратор вышел ко мне с десятью двойными контрамарками. Он сказал: – Передайте привет Мееровичу от меня. И добавил, – пожалуйста, не забудьте.
Как то, Василий, который был Вася, получил в подчинение молодого специалиста. Тот уже работал у Васи с полгода и Мамкина знал. Парень этот происходил из какой-то сибирской деревни и, воспринимал все буквально. И, говорил он по-книжному. Он был из детей, которым не дай бог попасть в армию, хоть и без «графы». Подарок для дедовщины. У этого парня была чистая душа и какой-то нюх на истинные ценности, собственно поэтому он уважал Мамкина до одурения, то есть как и Вася. Поскольку у Васи была большая группа подчиненных а Василию периодически была нужна техническая помощь, он просил ее у Васи. Дай мне кого-нибудь на недельку – надо начертить схемы... И, получив как-то этого сибирского парня, Василий всякий раз стал просить именно о нем. Василий говорил:
– У него голова на месте, что было очень высокой оценкой. – Так он редко о ком отзывался. Так вот, как-то парня вызвали по телефону и он ушел из помещения лаборатории, а вернулся через десять минут и протянул Васе несколько листков бумаги исписанных формулами и графиками и сказал: – Вот оно почему, – и парень зачем-то поднял вверх указательный палец и поглядел на него снизу... – Что это такое? – спросил Вася.
– Это мне передал товарищ Василий для вас, – ответил молодой человек. И, Вася спросил: – Вы не курите? – Нет, ответил молодой человек.
– Жаль, – сказал Вася и пошел в курилку. Вася сожалел, что ему не удалось привести с собой первоисточник...
– Ты мракобес, – говорил Василий Васе. – Почему ты называешь меня мракобесом? – спрашивал Вася. – Потому что ты изобретаешь то, что нужно было изобретать 20 лет назад, но они до этого не догадались. Они не догадались, потому что очень спешили и только!...
Или Василий разражался длинным монологом с возмущением: – 20 лет назад они (американцы) сделали первую цифровую систему передачи и были тысячи изобретений по этому поводу. Но до каких-то идей они не дошли, попросту в спешке. Страна советов идет им вдогонку , очевидно в вечную "догонку!". И тут, Вася, видишь ли, догадался. Советы делают из твоих изобретений, предмет национальной гордости! А эти изобретения опоздали на двадцать лет. Это и есть мракобесие! Понимаешь?!
Аналогичные замечания Василий отпускал в сторону Васи всякий раз, когда видел предмет, как он считал, обратный мракобесию. В особенности Василий кипятился на эту тему, когда они ходили на Одесский привоз по выходным. Они ходили по привозу и в мясных рядах продавцы предлагали им отведать и отрезали кусочек. Василий жевал ломтик окорока и кричал:
– Вот они работают, а не ты! Меерович работает! Эта страна как-то живет, значит кто-то работает. Не ты! – орал Василий... И, Васе в эти минуты хотелось спросить у Василия: – а ты? – и всякий такой раз Васе становилось не по себе, всякий раз, когда хотелось спросить: – а ты? и Вася ни разу не спросил...
Соловьев не был Василием. Он был партийным и в партийной верхушке института был вторым человеком, то-есть тем, о котором Василий говорил, сначала поднимая руку вверх, потом вытягивая указательный палец поднятой руки, чтобы затем, поднять свой взгляд, застывающий на пальце. Но, как это бывает, Соловьев время от времени хотел побывать Василием, каждый раз, когда он подходил к этой группе. А при уходе, его как-бы мучило нетерпение умыться чтобы быть тем, кем ему удалось стать и положено было быть. Соловьев был очень либеральный, тогда казалось, что он симпатизировал этому обществу Василиев. Однако, при нем все василии разговаривали более собрано, взвешенно, как бы всегда готовые проинтерпретировать все сказанное «в другом месте.» Так случалось, что другое место им так или иначе и от случая к случаю обещали.
Но, сегодня, в день партсобрания, они – все они – василии, ждали Соловьева – не как человека, а как члена бюро, говорил Василий. И, под конец дня он, член бюро Соловьев все-таки пришел в курилку. И, как бы догадываясь, что сегодня его ждут и с чем ждут, сразу же рассказал, как жалко и ничтожно выглядел Меерович сегодня на партбюро... И говорил он сбивчиво отвечая на вопросы членов. Как он наконец пустил слезу. Меерович, якобы сказал, что он старый, его дочь в Америке и что если он останется, никто ему не подаст стакан воды на старости лет. Потом, Соловьев объяснил всю правду про сбитый корейский самолет, будто «у нас не было другого выхода» и ждал, что хоть кто-то выскажется по этому поводу, но все молчали и, Соловьев даже почувствовал, что у василиев, видимо был...
Почему-то тут же все принялись спешно возвращаться в лаборатории... и Соловьев снялся с ними. И, когда они уже дошли до калитки курилки, откуда-то сзади послышался голос Мамкина:
– А что они ему ответили? – спросил Мамкин, как будто ни к кому не обращаясь.
– По какому вопросу? – чувствуя, что обращаются к нему поинтересовался Соловьев, оборачиваясь.
– По существу, – сказал Мамкин твердо.
– Но какого вопроса? – вежливо уточнил Соловьев.
– По поводу стакана воды, – произнес Мамкин, опять вроде не обращаясь ни к кому...
А в тот день Советы ушли из Афганистана. Чуть раньше директор защитил диссертацию и сегодня устроил по этому поводу торжественное собрание, после чего все разошлись по домам. Вася тоже пошел домой и сел обедать. Во входную дверь постучали. Это был Василий. Обычно он задерживался на работе, а сегодня зашел неожиданно рано.
– Я больше не работаю там, – сказал Василий. – А где? – спросил Вася. – Пока, нигде, и как бы предупреждая дальнейшие вопросы, поднял палец в потолок Васиной квартиры и посмотрел на свой палец снизу вверх и, не опуская палец продолжил:
– Это было после собрания сегодня, ты пошел домой, а я пошел к нему.
– Зачем ты пошел к нему? – спросил Вася.
– Он сказал зайдите прямо сейчас, – ответил Василий. Я зашел и мы сидели молча десять минут в его кабинете. Потом директор сказал:
– Увольняйтесь по собственному желанию и это самое лучшее, что я могу для вас сделать.
После этого Василий опустил палец. Это было в последний раз в жизни, когда Вася этот палец, видел. Палец, направленный в высь, после чего его владелец проверял, туда ли он направлен... И Василий ушел из директорского кабинета. – Жена еще не знает, – сказал Василий...
Через несколько дней институтская курилка занялась своим непосредственным делом – курением. Оставшиеся василии заходили на пару затяжек и снова – в лабораторию...
В один из этих дней, Вася, идущий в курилку заметил, что его подчиненный, кто ссылался на Василия – товарищ Василий, догнал Васю уже в курилке, где он никогда прежде не появлялся. В руках у парня был нераспечатанный Беломор, который он не знал куда деть. У него был вид ученика, набравшегося храбрости задать посторонний вопрос учителю. Он сказал:
– Я не видел товарища Василия несколько дней, где он?
– Василий прав, он кажется личность – этот парень из Сибири, – подумал Вася. Как ему объяснить?
– Он больше не работает у нас, – бросил Вася и пошел из курилки. Нужно было сказать больше, но это дошло до Васи лишь, когда он уже достиг лаборатории. Вася бросился назад в курилку, но сибиряка уже не было. Наверху на переполненной к концу дня окурками урне лежала нераспечатанная пачка Беломора...
Прошло два года. В новой квартире Мамкина, в Сан Диего зазвонил телефон:
– Василий, я в Нью Йорке, – сказал Вася. – Вася, – раздалось в трубке и Васе показалось, что, всегда сдержанный Мамкин обрадовался... Они мало говорили в тот вечер:
– Ты не жалеешь, – спросил Вася?
– Ну, в общем здесь не было выбора. Полноценная работа, я им нужен. Они мне сразу дали восемьдесят тысяч в год. Не было выбора! Кроме того, здесь нет агентов КГБ в курилке, хотя, курилки нет тоже...
– Какие агенты? – спросил Вася.
–Соловьев был в КГБ на payroll-e.
– Что такое на на payroll-e? – спросил Вася, приехавший без английского.
– Платный агент КГБ, так что среди курильщиков только он занимался делом, – тихо сказал Василий. Потом, помолчал и добавил, – скучаю, конечно. О чем? – спросил Вася.
– Ты знаешь... едешь в трамвае... лица на уровне глаз. Разные лица... Странное ощущение. Это нельзя скомпенсировать ничем, – сказал Василий как-то грустно, или может быть, Васе показалось?