Первый эпизод из жизни малыша, который сохранился в его памяти, был ничем не примечательным. Тем не менее, он так глубоко врезался в его сознание, что даже сейчас, спустя многие годы, он отчётливо помнит его во всех мельчайших деталях. Именно с тех пор он осознал себя как личность и последовательно помнит всю свою дальнейшую жизнь. Ему тогда было всего два года и девять месяцев. Для большинства людей такое сознание приходит значительно позже, но для него последующие события закрепили в памяти этот эпизод как отсчётную точку чего-то хорошего, приятного и счастливого.
Итак, время этого события – август грозного 1941 года, а место действия – станица Стеблиевская Краснодарского края. Он стоит на коленях на стуле, стоящем у окна, раскачивает его за спинку в такт с весёлой песенкой, которую он негромко напевает.
Сестричка предлагает ему играть в прятки, но находит его не она, а папа. И поднимает его под потолок, а потом щекочет своей щетиной. Всем весело, хотя и не очень. В комнату входит мама с полной тарелкой горячих пирожков.
Наступил сентябрь того же года, и сестра Фаня пошла в школу в первый класс станичной школы, мама устроилась в эту школу уборщицей, а братика Налика отдали в детский сад.
Однажды к забору детского сада пришла Фаня, подозвала брата и сказала:
- Налька, пойдём провожать папу.
Он выбрался через щель в заборе, и они пошли к сельсовету. На площади перед сельсоветом было многолюдно. Дети подошли к маме с папой. Пьяные мужики лихо плясали под гармошку и горланили песни. А потом раздалась команда: «По машинам!». Отец крепко обнял всех по очереди и поцеловал. Налик заметил скатившуюся у него по щеке слезу, хотя это он скрывал. Вероятно, в тот момент отец подумал, что никогда больше он не увидит своих родных. К глубокому сожалению, так и случилось. Они больше никогда не увидели его. Нахману хотелось бы запомнить отца смеющимся, улыбающимся, но память сохранила его печальным в момент расставания.
Ни мама, ни Фаня не верили, что он запомнил отца, говорили, что в том возрасте ничего не смог бы запомнить, но они были не правы.
Где-то далеко шла война, и волны от нее доходили даже до детсада. От папы пришло письмо с фронта, в котором он просил дочку и сына быть хорошими детьми и слушаться маму.
Мама поступила на работу в колхоз и приносила домой мёрзлую картошку и свёклу, что она выкапывала на полях. А для жилья они сняли комнату в доме напротив школы у старой женщины по имени Дуся. Нахман с теплом вспоминал о ней и был бесконечно благодарен за доброту. Осталось неизвестным, платила ли мама за жильё, но детей она всегда угощала горячим борщом.
Прошла зима, а за ней и весна, и Нахман чаще стал видеть озабоченные лица взрослых и слышать их тревожные разговоры. Очень часто они говорили о каких-то страшных немцах. Кто это такие, тогда он не знал, но они представлялись ему в виде ужасных зверей с рогами. В соседнем дворе остановились черноволосые солдаты и стали на костре жарить мясо. Оказалось, что это наши кавказцы. А потом появились и русские солдаты, вооружённые длинными винтовками. Солдаты пробыли в станице недолго и куда-то исчезли. Наступило зловещее затишье.
Всё ближе и ближе к Кубани приближался фронт. И когда он приблизился вплотную к станице, мама отважилась тронуться в путь. Они ехали на подводе наряду со многими другими.
Вскоре движение подвод остановилось перед взорванным мостом. Скопилось множество людей, подвод и машин. В это время налетели фашистские самолёты. Все заметались в панике. И тут начали падать бомбы. Раздались оглушительные взрывы и отчаянные крики. Задрожала земля, и посыпались осколки. Всё вокруг стало гореть. В одно мгновение солнечный день превратился в чёрную ночь. Дети попадали на землю, и это их, по-видимому, спасло. Мамы рядом с ними не было, и где она, они не знали. В панике они потеряли друг друга. Брат и сестра крепко держались за руки. Казалось, что этому кошмару не будет конца. Наконец взрывы прекратились. Постепенно дым рассеялся, и перед ними открылась страшная картина: убитые и раненые люди и лошади, разбитые подводы и машины. И тут их нашла мама. В таком ужасном виде они её ещё никогда не видели. В тот день у мамы появились седые волосы. Семье невероятно повезло, что они в том кромешном аду не только не погибли, но даже не были ранены.
Так их настигла война. Начался самый страшный период в жизни семьи.
Всё, что произошло в дальнейшем, было недоступно для детского понимания Налика. И только тогда, когда он стал старше, ему раскрылся весь ужас минувших событий. Об этом много рассказывали мама и Фаня. Малыш часто просил маму, чтобы они уехали туда, где нет войны, не зная, что это не было в её силах.
Опасность их положения состояла в том, что они были еврейской семьёй на оккупированной гитлеровцами территории. На евреев была устроена настоящая охота. Выжили они лишь благодаря героическим усилиям мамы, помощи добрых людей и счастливой случайности. Каждый их день мог стать последним, и страх преследовал до самого дня освобождения.
Когда семья Налика вернулась в станицу Стеблиевскую, наших войск уже там не было. А наутро следующего дня через станицу прогрохотали немецкие танки и грузовики с солдатами и пушками. К величайшему удивлению малыша немцы оказались похожими на людей. Они с хозяйкой сидели дома, боясь выйти во двор. Но вскоре в ворота громко постучали. Жителей станицы собрали на сходку. А оттуда все вернулись в мрачном настроении. В доме бабы Дуси поселили троих немцев, которые сразу же стали хозяйничать. В станице появились полицаи.
Уже в первый месяц оккупации еврейская семья оказалась в тюрьме в ближнем хуторе. А попали они туда, благодаря одной еврейской женщине. Мама её не знала, но поговорила с ней на идиш. Когда среди прочих эту женщину схватили полицаи, то им подло объявили, что выпустят при условии, что они выдадут других евреев. Обезумевшая от страха, несчастная женщина выдала их семью. К сожалению, это ей не помогло, и её расстреляли вместе с другими евреями.
Из тюрьмы несчастных выручил председатель колхоза, в котором трудилась мама. Он поклялся, что они никакие не евреи, а самые настоящие украинцы. Навсегда у Нахмана осталась искренняя признательность неведомому председателю за их спасение.
Именно тогда мама уничтожила все личные документы и достала новые аузвайсы (удостоверение, нем.). Вместо Айзенбергов они стали Пархоменко. Мама вместо Блюмы превратилась в Любу. Сестру до войны звали Фаня, и она стала Машей. Малыша в честь деда назвали Нахманом (Наликом), и он стал Ярославом (Яриком). Мама строго наказала детям никогда больше не упоминать прежние имена. Началась жизнь в маскировке. Тогда мама крестилась в православной церкви.
Возвращаться в станицу Стеблиевскую было опасно из-за того, что их там знали как евреев, поэтому они стали скитаться по другим местам. Детская память Ярика сохранила названия станиц, где они побывали – Ильская, Линейная, Славянская и Крымская. Трудно передать, как они выжили без жилья, без еды и вещей. У них было только то, что надето на себя. Позже Ярик узнал, что они обладали и драгоценностью – золотыми часиками, которые до войны папа подарил маме. Их прятали в густых волосах нынешней Маши. Эти часики были предназначены на «чёрный» день.
Этот день очень скоро наступил, когда их задержали как бродяг и отвели в комендатуру. Мама отдала часики немецкому солдату, что конвоировал семью из комендатуры в тюрьму. И он отпустил их. После этого беженцев на несколько дней приютили баптисты. Только благодаря таким добрым и отважным людям им удалось выжить в страшном круговороте войны и беспощадного уничтожения еврейского населения.
Но на воле они пробыли недолго, потому что вскоре попали в облаву. Вместе с группой в несколько десятков человек, в основном женщин и детей, их погнали в населённый пункт за несколько километров. Для чего гонят, никто не знал, поэтому у всех были озабоченные лица. Ярик очень хорошо запомнил тот маршрут, так как быстро устал идти пешком, а у мамы не было сил нести его. Над малышом сжалился конный полицай и усадил его за собой. Хребет лошади сильно давил, но он терпел. Когда группа арестантов прибыла на место, то им предложили разделиться на евреев и тех, чьи мужья воюют в Красной Армии. Мама выбрала вторую группу и не погрешила против истины. Как впоследствии она узнала, евреев расстреляли.
Ярику не пришлось видеть зверства оккупантов кроме случая, когда немецкие солдаты до крови избивали старика по зубам и рёбрам сапогами.
Злой рок продолжал преследовать их, и они снова оказались в концлагере. Лагерь был огорожен двойными рядами колючей проволоки и вмещал много людей. Спали все в бараках на деревянных топчанах на голых досках. Узникам досаждали вши и блохи. Ярику запомнились полчища голодных крыс, которые не боялись людей, а иногда запрыгивали на топчаны и кусали спящих. Некоторые их ловили и поджаривали на костре. Однажды угостили и его этой необычайно вкусной едой. Узники лагеря питались баландой, которая представляла собой жидкую похлебку бурого цвета с гнилой килькой и редкой крупой. Баланда отвратительно пахла, но ели её все, потому что другого ничего не было. Не хватало не только пищи, но и воды. Ночью было довольно холодно, и чтобы согреться, все плотно прижимались друг к другу. Но сильнее всего было чувство страха, потому что каждый день уводили группы заключённых, и они больше не возвращались. Трудно представить, как им удалось выжить в тех нечеловеческих условиях.
Однажды вечером недалеко от лагеря грохотала сильная бомбёжка. Был хорошо слышан вой падающих бомб, и при каждом взрыве стены барака вздрагивали. В любой момент бомба могла угодить в барак. Спрятаться было некуда. Всех охватил ужас. Мама тихо молилась. Маша и Ярик, наконец, нашли убежище под топчаном. Это было слабой защитой, но их она немного успокоила. Вдруг неожиданно раздалось громкое «ура!». Это кричали узники концлагеря. Из уст в уста передавали, что бомбят наши. Эти бомбёжки стали предвестником скорого освобождения, даже с риском собственной гибели.
Когда бомбёжка закончилась, люди высыпали из барака. Рядом с лагерем горели железнодорожная станция и нефтебаза. Благодаря мастерству наших лётчиков бомбы точно легли в цель. Ветер дул в их сторону, и над лагерем потянулись клубы чёрного дыма. Несколько мужчин попытались перебраться через ограждение, однако охрана открыла огонь из пулемётов, и они отступили.
Для Ярика осталось загадкой, каким образом они выбрались из этого концлагеря, а спросить уже не у кого. В памяти сохранилась долгая и узкая дорога в полной темноте. Возможно, что это был побег. Мама решила вернуться в Стеблиевскую. После всего, что уже с ними произошло, худшего ждать не приходилось. У бабы Дуси на постое были немцы, холёные и наглые типы с орлами на пряжках. Ярик узнал впоследствии, что на них была надпись «Gott mit uns» («С нами бог»). Это уже были не те немцы, что поселились вначале. По вечерам они пиликали на губной гармошке. Баба Дуся поселила прежних жильцов в свою комнату. Однажды среди ночи к ним врывался пьяный немец, но задвижка оказалась прочной, и он ушёл отсыпаться. В поведении немцев даже дети почувствовали нервозность. А в один прекрасный день они организованно погрузились и убыли из станицы.
Вдалеке была слышна канонада. К станице стремительно приближался фронт. Приход наших войск не был ничем примечательным. Чувство радости от освобождения притуплялось сознанием того, что война еще не окончена, и беспокойством о судьбе близких людей. Наши солдаты на этот раз были вооружены автоматами. В доме бабы Дуси расположилось трое солдат на койках, оставленных немцами.
Вместе с немцами сбежали и полицаи, но одного солдаты задержали и с большим трудом отбили его от станичников, которые хотели учинить над ним самосуд.
Радость от освобождения омрачилась горечью потери. Однажды почтальонша принесла похоронку на отца. Мама отчаянно заголосила. А когда немного пришла в себя, то сказала детям, что у них больше нет отца, а потом добавила:
- Скорее всего, это ошибка. Моё сердце говорит, что отец жив, и вернётся домой после победы. Мы ещё хорошо заживём, как до войны.
Вряд ли мама верила в то, что говорила, но у Ярика и Маши зародилась надежда на возвращение отца и лучшую жизнь. Когда мама овдовела, ей было всего двадцать восемь лет, и на ее плечи легла забота о семье в трудные военные и послевоенные годы.
Уже взрослым Ярослав с большим трудом нашёл место захоронения отца в братской могиле в Воронежской области. Его дивизия выбивала гитлеровцев из захваченного ими плацдарма на левом берегу Дона. Пехотинцы, вооружённые стрелковым оружием, были брошены в лобовую атаку на хорошо укреплённую высоту. Немцев прогнали, а большая часть дивизии, включая отца, полегла. За тот бой дивизии присвоили звание Гвардейской, а её командира наградили высоким орденом.
В начале лета 1944 года мама собралась возвращаться в родной город, недавно освобождённый от немцев. В военное время проезд предвещал многие трудности и опасности, но семья их преодолела. В первую очередь, волновала судьба маминых родителей.
В 1941 году дед категорически отказался эвакуироваться.
- То, что немцы убивают евреев, большевики врут, - заявил он. - Я немцев знаю, воевал с ними в Германскую войну. Это культурная нация, а не какие-то варвары.
Большевистская пропаганда была настолько лживой, что ей не верили даже тогда, когда они говорили правду. Дед не знал, что на этот раз в его дом пришли не немцы, а фашисты. Мамины родители были расстреляны во рву недалеко от города.
Родители отца жили в другом городе, но также не эвакуировались. В то время папин отец серьёзно заболел, а бабушка не могла оставить его одного.
- Кому мы нужны, старые и больные? – возражала она. – Ничего с нами не случится.
И действительно, с ними ничего не случилось кроме того, что фашистские изверги их жестоко уничтожили.
Мама поступила на металлургический комбинат, где трудилась до войны. А перед тем надо было принять решение – оставаться на фамилии Пархоменко или вернуться на Айзенберг. И она решила оставить славянские имена, так выручившие во время войны. С этим проблем не было, так как городской загс сгорел. Остались неизменными только даты рождений, а у Ярика изменилась даже она. Еврейские родственники поняли маму, пережившую оккупацию, и не осуждали её. Смена имён сыграла злую шутку, когда дети лишились пособия за погибшего отца. Но маму не остановило и это.
Окружающих никак не вводили в заблуждения славянские имена еврейской семьи, поскольку их семитские лица никуда не спрячешь. Зато по документам они были настоящими украинцами. А ведь и в самом деле они родились на Украине, и несколько поколений их предков тоже жили на Украине.
Мама Ярика никогда не была верующей, не посещала ни церковь, ни синагогу. Зато на иудейскую Пасху она пекла мацу, а на православную – куличи и красила яйца. Она никогда не делила людей по национальности и говорила, что существует только две национальности – плохие и хорошие.
В детстве и юности Ярика не было не только отца, но и бабушек с дедушками. Их безжалостно перемололи жернова ужасной войны. Но если отец погиб с оружием в руках, защищая родину и семью, то бабушек и дедушек убили лишь за то, что они были евреями.
Когда Ярослав сам уже был отцом двоих детей, ему приснился сон, что он нашёл отца. Сын крепко обнял его и сказал:
- Папа, я так рад тебя видеть! Где ты так долго пропадал?
- Я живу в Запорожье.
- Как жаль, что я не знал этого прежде. Ведь я так часто проезжал мимо этого города.
- У меня там другая семья. Сейчас у меня два взрослых сына.
- Папа, как ты мог бросить нашу семью? Если бы ты знал, как нам тебя не хватало! – закричал Ярик и проснулся.
Всё его лицо было в слезах. Такое могло присниться только в кошмарном сне, потому что в жизни папа любил свою семью безмерно.