В конце осени его всё-таки выселили в одну из дамских комнат большой организации. До этого он несколько лет мучился на тесном подоконнике среди своих собратьев. Днём его раздражали шумные разговоры, гул приборов, только ночью он немного отдыхал от действия волн, пронизывающих нежную, мягкую сущность, но страдал от недостатка воздуха в комнате с наглухо закрытыми окнами. Он точно знал – в его жизни обязательно должно произойти что-то важное, и каждую весну, стараясь выполнить предписанное свыше назначение, с усердием выращивал очередной кривой невзрачный росток и даже несколько тощеньких листиков, но летом на солнцепёке душа его замирала, а зелёное тело скукоживалось. Ему, такому несчастному, кривому и некрасивому никто не радовался, никто его не хвалил и не любил, поливать или забывали, или устраивали в горшке болото из остатков чая. Наконец, со словами «нечего этому уроду занимать тут место» его отнесли в комнату на втором этаже. Старый большой письменный стол у окна был весь заставлен такими же несчастными переселенцами, так что его поместили на подоконнике.
Никто здесь не обращал на него внимания. Только уборщица следила за тем, чтобы им всем хватало воды. Несмотря на то, что окно выходило в скверик на северную сторону и солнце сюда не заглядывало, здесь было достаточно светло, свежо летом и очень холодно зимой. Створку окна оставляли весь день приоткрытой, но он привык и даже закалился. За год отдохнул, набрался сил и влюбился.
Поначалу он не заметил её – почти засохшую, без листьев, с торчащими во все стороны колючими веточками. Видно и ей несладко пришлось среди озабоченных своими делами людей и вредных гудящих машин. А в этой постоянно проветриваемой комнате с высоким потолком без приборов она очень быстро освоилась, отдышалась и потянулась колючими веточками в сторону окна, в его сторону. Наверное, ей хотелось приободрить всех обитателей стола и подоконника, иначе она не стала бы украшаться маленькими красными цветочками в самый мороз под новый год. Вслед за цветочками на ветках между длинными иглами-шипами появились новые ярко зелёные листики. Она сбрасывала засохшие цветы и распускала новые, яркие, радуя своих собратьев, и удивляя забегавших сюда дам. Так прошла зима.
Он привык видеть её каждый день, удивляться её жизнестойкости, выносливости, терпению. А в конце мая она вдруг будто устала. Упали последние увядшие цветы, а новые так и не появились. Он понял, что теперь сам должен и может сделать для неё что-то очень хорошее. Опустив с подоконника свой самый длинный побег, он дотянулся до колючки и зацепился за острый шип. Чувства нежности, любви и вдохновение так переполняли всё его существо, что на одном из побегов вскоре появились две маленькие необычные почки, постепенно превратившиеся в огромные, величиной со сложенную женскую ладонь, пушистые цветы густо кораллового цвета. Потом появились ещё четыре бутона, а затем ещё два. Колючка оживилась, обрадовалась, и опять распустила маленький алый цветочек.
Но люди тоже заметили его преображение и великолепные цветы. Ими восхищались, их фотографировали. Кто-то принёс для него палочку и подвязал к ней свисавшие с подоконника упругие ветви с сочными, плотными, глянцевыми листьями. Одна дама вежливо попросила его дать отросточек. Он всё терпел ради милой колючки. Но на пятый день помимо его воли из двух первых великолепных цветов стали капать на подоконник огромные слезинки, и он ясно осознал, что такое счастье не может быть долгим.
Действительно, однажды утром пришли восторженные дамы и забрали «урода» обратно в душную, шумную комнату, в которой он жил раньше.
В конце сентября его, несчастного, увядшего, со шрамом на листе, оставленным шипом оторванной от него колючки, опять поставили на подоконник в дамской комнате.
Почти засохшая колючка через неделю зацвела.