«Посмотрите, вот он без страховки идет.
Чуть левее наклон – упадет, пропадет,
Чуть правее наклон – все равно не спасти.
Но зачем-то ему очень нужно пройти
Еще три четверти пути...»
История первая
Хаджимэ!..
Два “каратэка”, начиная бой, поклонились толпе на зрительских трибунах.
Сотни и сотни лет назад выходили гладиаторы на арену, приветствуя императора словами: “Идущие на смерть приветствуют тебя!”, начиная смертельный бой.
Удар гонга вновь привел к оживлению на трибунах. Публика заерзала, зашевелилась в ожидании близкой развязки. Бой на центральном татами вновь разгорался. Это был завершающий бой престижного Кубка Мира среди профессионалов, который традиционно проводился раз в четыре года. Двое на татами скользили в белых кимоно, подпоясанные черными поясами. Черный цвет поясов, обхватывающих талии бойцов, свидетельствовал об их величайшем мастерстве. Они и в самом деле крались, скользя, словно белые тени, друг напротив друга. Нет, они не изучали друг друга. Возможности каждого они знали достаточно хорошо, но они понимали, что это последний раунд. И победитель может быть только один. Потому-то они скользили, будто белые духи, вычерчивая ногами на жестком татами невидимые глазом галограммы.
Один из двух был повыше ростом и выглядел мощнее своего соперника. Он был молод и полон энергии и желания сразить противника. У молодых всегда есть желание сломить претендента на их место. Пойти дальше, взобраться выше, получить на сильную шею самую тяжелую медаль, отсвечивающую тусклым золотом.
А для этого надо было раздавить, расстрелять мощными сериями рук и ног осторожно двигающегося пожилого каратэку.
Где было знать молодому о том, что под выбелен-ной серебристой сединой прической, у пожилого вся голова покрыта бугристыми шрамами. Одни из них образовались на турнирах, где пожилой был тогда еще молодым и показывал “тамашевари”. Разбивал различные предметы руками, ногами, головой. “Пятидесятку” – доску, да еще и сырую, ломал он головой, рассекая при этом кожу, обтягивающую мощный череп. Да и в уличных боях дикого “Майкудука”, – а он был его дитя, плоть от плоти, – не раз принимал этот череп удары колом.
Где было знать молодому о том, что печень у пожилого в одном из чемпионатов была порвана пополам от пропущенного мощного “йоко-гери”. Два ребра слева вот только теперь срослись, а справа три заросли несколькими годами раньше, и там, где они срослись, можно было нащупать бугры, выпиравшие из-под кожи.
Где было знать молодому, что левая рука пожилого, которую он как-то странно прижимал к боку, еще сейчас в ключице держалась на стальном болту. А еще прежде она была сломана в предплечье и ее, неправильно сраставшуюся, дважды вновь ломали – уже врачи.
И колот был пожилой, и рублен, и стрелян. Но зачем-то ему надо было приехать на этот Кубок и встать тут, на пути молодого, на пути к заветной медали.
Уже не выдерживая сурового взгляда внимательно следящих за ним зелено-серых глаз, подхлестываемый выкриками со зрительских трибун, бросился молодой в атаку.
Левой ногой прямой пробивающий “мая-гери”, правой – высокий “маваши” в голову и тут же с разворота мощный коварный “уширо”.
Но нет! Только воздух со свистом рассекли ноги, но не достали пожилого. Ушел! Невероятно, но ушел. Высо-коточный прибор мог бы определить галограммы, мгновенно выстроенные ногами пожилого, с помощью которых он ушел от готовых поразить его ног соперника.
Так было всегда. В минуты смертельной опасности, и на бесчисленных турнирах, и в темных обоссанных Майкудукских подъездах, уводили пожилого от беды его ноги.
И опять кинулся молодой в атаку. Вот он левой ногой решил подсечь под переднюю ногу, а правой пробить, проламывая защиту, со всего маху “йоко-гери”.
Чуть передвинулись с места ноги пожилого мастера, вычертив очередную “гала”, и корпус тела, как показалось зрителям с трибун, как маятник часов, быстро качнулся вперед, навстречу молодому. Больше никто ничего не увидел. Молодой лежал на полу, распластав руки и ноги. Быстрый, короткий, которым крушил кирпичи и доски, удар “цки” здоровой рукой, пробил грудь летящему по инерции молодому.
Пожилой стоял, сверху вниз рассматривая повергнутого соперника. Сейчас он напоминал старого гладиатора из римского амфитеатра. Повернулся после того, как судья поднял ему руку, и медленно пошел с татами, как-то боком придерживая ту, в ключице которой выломился из сустава стальной болт.
А толпа, вначале застывшая в недоумении: чем поразил пожилой своего мощного молодого соперника? – взревела ему, покидавшему арену амфитеатра, в спину, разражаясь аплодисментами. И тогда покидающий арену остановился, развернулся и, согласно древним самурайским обычаям, трижды глубоко поклонился толпе. Что делать, так уж устроена эта жизнь! В ней всегда рукоплескали победителям.
А тех, кто упал, как сегодня молодой, – по тем пройдет толпа, утаптывая. Кто подаст руку упавшему? Кто поможет подняться проигравшему сражение? Только сам он выползет, будто волк, поскуливая и зализывая раны. Пожилой мастер это знал точно. Сколько раз он падал, пораженный и уползал с татами, унося на себе презрительные взгляды толпы. А потом, залечив травмы, с еще большим ожесточением принимался тренировать свой дух и тело, чтобы в следующий раз выйти и победить. Так было. Падал он в Японии, затем побеждал в Америке, падал в Австралии, побеждал в Бразилии, падал в Корее, уходил с высоко поднятой головой во Франции.
История вторая
На дворе лютовал ужасный мороз, градусов под 40 по Цельсию. Сизоватый дымок выхлопных труб автомобилей тут же растворялся в морозном воздухе. Даже грязный, задутый ветрами снег казался замерзшим - так было дуборно. Старая, видавшая виды “Волга”-такси, ввезла нас на территорию какой-то автобазы. Здесь, как сказали мне, вел сек-цию каратэ Лутошкин.
В те годы имя Георгия всплывало в разговорах в каждом качковом подвале. И вот я, будучи фанатичным бойцом, решил разыскать Лутошкина и сразиться с ним.
В холодном просторном спортзале бегало по кругу человек сорок, это была разминка. К нам (а я пришел с приятелем по имени Сергей), отделив-шись от бегущих по кругу бойцов, подошел крепкий парень в белом кимоно. Он стоял босиком на ледяном полу спортзала, и я невольно подумал – уж не сумасшедший ли он?
Я представился и тут же сказал ему о цели своего визита.
– Все говорят, что ты сильный боец, давай сразимся! – предложил я ему. Он как-то испытующе посмотрел на меня и, принимая брошенный вызов, подозвал невысокого чернявого паренька.
– Проводи тренировку! – приказал он ему. Нас же попросил подняться на второй этаж. Здесь, на полу лежали толстые борцовские маты. Я скинул с себя овчинный полушубок, ондатровую шапку и остался в широких джинсах “колокол” и свитере. Снял ботинки, ступив на маты в толстых вязаных носках. Георгий стоял, наблюдая за моими приготовлениями, и, дождавшись, когда я буду готов, строго сказал:
– Ну что, начали?
– Начали, – ответил я и атаковал первым. “Маягери”, “йоко”, “маваши” и опять. Мелькали руки и ноги. Словно в прицеле я увидел взгляд его серо-зеленых глаз. Он был строгим и внимательным, и безмолвно говорил: раз назвался груздем – полезай в лукошко. Вот этот “урамаваши” я не проследил. Это был быстрый и злой взмах ноги, и тут же чуть выше правого виска мой череп принял мощный удар. В голове глухо зазвучало, так разносится топот ног в длинном пустом коридоре. Еще какое-то время я двигался, наносил какие-то удары руками, ногами....Надо было устоять, продержаться, коль сам приехал.
Георгий, видимо, почувствовав, что мой пыл угас, первый благородно предложил:
– Может, хватит?
– Ну, что ж, хватит так хватит, – произнес я, кляня себя за пропущенный “ура-маваши”. Другой кровожадный соперник добил бы, расстрелял бы ногами с дистанции. Ведь я уже после пропущенного удара как противник мало что из себя представлял. Но он не стал добивать. Его большое благородное сердце не позволяло так поступать. Он, как истинный боец, уважал своих соперников. Это теперь, когда его не стало, перебирая в памяти, словно старые слежавшиеся вещи, я в полной мере осознал красоту его сердца.
Когда я оделся, Георгий протянул мне руку и сказал:
– Ты сильный боец, давай будем друзьями.
Ничего себе друг. Как там у Высоцкого? Сэм Брук, обогнал на целый круг. Ничего себе друг. Гвинейский друг. Однако руку я принял, и, уезжая, спросил:
– В какие дни тренировки?
– Каждый день! – ответил он.
– А когда тебя нет, кто проводит тренировки?
– Не может быть, чтобы меня не было, единственная причина, по которой я могу пропустить тренировку – это моя смерть.
Тогда, злой за пропущенный “ура-маваши”, я подумал о высокопарности этих слов.
С годами потом, позже, понял, что это были не высокопарные слова. Это была его жизнь.
Только на улице я надел на голову шапку. Но оказалось, что она не лезет на голову. Голова от пропущенного удара распухла, и шапка на ней не держалась. А еще подташнивало, состояние было плавающее. Проклиная Лутошкина, я упал на заднее сиденье ожидавшей “Волги”. Мы ехали в город из Майкудука. В машине выстукивал противно счетчик и действовал на нервы. Наше знакомство, переросшее постепенно с годами в дружбу, а затем в беззаветную братскую любовь, началось с поединка!
История третья
Стоял солнечный день. Июльская жара плавила грязный асфальт Караганды. В душном воздухе стоял запах гари от выхлопов бензина подъезжавших машин и автобусов. У здания аэропорта как всегда было много людей.
В те старые добрые времена, которые теперь называют “союзными”, Карагандинский аэропорт работал как часы, принимая и отправляя в грязное небо лайнеры.
Мы столкнулись с Георгием прямо в дверях. Он был в белой футболке с рисунком бьющего “маваши” каратиста. Надписи на английском в те годы для нас, постсоветских “совков”, казались таинственными и загадочными. И обладатели вот таких футболок, с надписями на иностранном, нам казались тогда причисленными к далекой загранице.
Ох уж эта советская власть, почившая в бозе! Зачем она давала нам по школьной программе знания по географии? Если мы, зная как собственные ладони карту мира, не имели права выехать и посмотреть далекие страны. Это теперь, если “Господин Бакс” у тебя в кармане, и если их – тугая, пухлая пачка, то расплодившиеся, как грибы, турфирмы, притянут к тебе дальние страны, – ты уж только плати.
А тогда, встретившись в аэропорту и узнав у Георгия, что он летит сейчас в Москву, а оттуда в Мехико, я смотрел на него, словно на счастливца, отмеченного перстом божьим. Для меня немыслимо далекая страна Мексика была как бы виртуально существующей в сознании страной. А тут, вот он – молодой, красивый, полный неиссякаемой энергии Георгий, летящий в Мехико, самый многочисленный город на планете Земля.
За короткие минуты он успел рассказать мне о проблемах каратэ.
– Там, в центральном аппарате, в Москве, они дерутся за портфель, не могут поделить, а отражается это на нас, – сетовал он.
Мы обнялись, я пожелал ему успехов на предстоящем чемпионате. Он ушел на посадку, а я отправился на автобусную стоянку.
История четвертая
Вдоволь накупавшись в теплых, ласковых водах озера Бурабай, мы с друзьями возвращались на машине, намереваясь вернуться засветло в Кокшетау.
Вечерело. По обе стороны извилистой лесной дороги тянулся знаменитый, прекрасный Боровской хвойный лес. Воздух был настоян хвоей и пьянил словно молодой, бодрящий кумыс.
Кто бывал в Бурабае, в той ласковой жемчужине Казахстана, не сможет забыть особый, густой насыщенный воздух, которым хочется дышать и дышать во всю полноту легких.
Вдруг, в проехавшей навстречу неспешно ма-шине, кто-то из ребят разглядел Георгия.
– Да вы что! – вырвалось у меня из груди. – Развернись, догони их машину! – попросил я друга.
Друг без слов виртуозно развернул автомобиль на 180 градусов и стал догонять проскочившую мимо нас машину с Георгием.
Как приятно встретить друга! Мои друзья тут же, чуть спустившись с обочины в лес, прямо на покрытой бесчисленными, рыжими хвоинками, теплой земле, накрыли импровизированный дастархан. Встреча на лесной дороге, в отблесках прячущегося уже за кроны высоких елей вечернего солнца, была бурной и радостной.
Ах, как это замечательно, разрезать сочные помидоры, длинные, полные семян, огурцы, достать из целлофанового мешочка и положить на дастархан зеленые пучки свежего, только днем сорванного с грядки лука.
Истекая желтым жирком, нарезались кружочками превосходные кокшетауские казы и шужук. Позвякивая друг об друга, ставили ребята бутылки с крепкими напитками. Это была холодненькая, светлая, как слеза, водочка и темное разливное, как молодая кровь, грузинское вино. Подарок, присланный мне моими грузинскими друзьями. И, наконец, из сумки, словно волшебник, мой друг вынул баночку с маленькими, аккуратными, как на подбор, слегка маринованными маслятами – дарами окрестностей Бурабая.
Кто встречал, вот так случайно, на лесной дороге своего друга, тот поймет с какой радостью, с каким вожделением произносились тосты. С каким удовольствием с хрустом разгрызались молодыми крепкими зубами холодные бараньи ребрышки, оправленные белыми полосками жира. Как сладок казы, тающий во рту, съеденный вот так, на лесной поляне, с другом.
Мы сидели с Георгием в обнимку. И он мне рассказывал о своем пребывании в Германии. Дольше, чем полтора года, он отсутствовал в Казахстане. Уже не помню, как он назывался, тот немецкий городок, в котором Георгий работал по контракту в спортивном клубе, тренируя местных немцев.
– Почему же ты не остался в Германии жить? – изумился я, расспросив подробно об условиях жизни и быта, о зарплате, которую платили ему немцы.
– Ты понимаешь, Марат, дорогой, я очень скучал по Родине, по Караганде! – признался он мне.
И опять я не понял его в тот раз. Он попал жить в цивилизованную страну. Ему предоставили квартиру, машину, прекрасный спортивный зал, хорошую зарплату. “Что еще нужно для жизни?” – думал я в тот момент.
Это теперь, когда его не стало, я понял, что он был плоть от плоти дитя грязного полузаброшенного Майкудука, которому он сохранил верность в далекой Германии.
Это теперь я понял, что я такой же, как и он! Мы, дети засранных шахтерских городков, дети конца пятидесятых годов, воспитывавшиеся на образе Павки Корчагина из романа Островского “Как закалялась сталь” в школе, и воровской романтике на улице - одновременно.
Мы, дети из обоссаных подъездов, прошедшие вихревые, злобные драки по принципу “край на край”, когда в ход шло все подряд: руки, ноги, зубы, колья, арматура, кастеты, свинчатки, когда крушатся ребра и трещат черепа.
Во всем этом, мы впитали в себя, вместе с кровью с разбитых губ и носов, вместе с болью в сломанных ребрах, понятие – Родина!
Расставались мы долго, шумно прощались, давая обещание созвониться. Опять и опять о чем-то заговаривали, в душе не желая расставаться. Но мы были еще молоды, еще полны сил и планов, еще полны решимости жить и дерзать.
О плохом нам тогда не думалось, и потому, обнявшись еще раз, мы разъехались в разные стороны, увозя с собой приятную теплоту от этой встречи на лесной дороге. Разъезжались, чтобы встретиться потом еще.
История пятая
Позже, когда его не станет, кто-то произнесет такие слова: “Я никогда не видел Георгия унылым, это был неунывающий человек”
Да, Георгий действительно был человеком с сумасшедшей волей.
24 часа в сутки он был в нескончаемых делах, даже когда спал. Хмурился, сдвигая упрямые брови, поскрипывал зубами во сне, на что-то негодуя, кого-то ругал незлобно.
А с утра просыпался, быстренько приводил себя в порядок, одевал неразлучный галстук, не завтракал, потому что как всегда куда-то опаздывал, прыгал в поджидавшую его у подъезда машину и мчался в город.
Надо было садиться за телефон, узнать, как там их парни в Москве, дозваниваться в Горздрав, ведь они образовали центр по реабилитации наркоманов, послать людей в Топар на выкупленную зону отдыха, где необходимо делать ремонт.
А как там дела в КФБИ – филиале? Привезли ли они необходимую на день для работы валюту, напомнить им о вечерней инкассации обменных валютных пунктов. Девочки в офисе, занимавшиеся под эгидой КФБИ туристическим бизнесом, докладывали в рабочем порядке о своих проблемах. Звонили раз за разом телефоны, он хватал то одну, то другую трубку, с кем-то подолгу говорил, кого-то, невидимого, убеждал, просил, на кого-то рычал в трубку, негодуя.
В его комнате, там, где он восседал, стены были увешаны цветными плакатами с его изображениями. На них Георгий ломает доски, танцует босиком на побитых для этой цели стеклянных бутылках, об него ломают квадратные деревянные бруски. Об живот – там, где стальной пресс, об голень – там, где кость самая болезненная, об голову, которая у него была вся в шрамах.
Глядя на него, несмотря на то, что это был мой близкий друг, я всегда невольно восхищался, думая: “Что это за человек!”
Он куда-то срывался, ему надо было ехать в ОВИР – оформлять своим ученикам паспорта на загранпоездку, по пути заскочить в авиакомпанию, договориться о билетах. Звонил сотовый, и он выхватывал его из кармана и кричал в трубку, что необходимо проводить турнир, посвященный Сергею Шмакову, а для этого необходимо то-то, то-то и то-то. Глядя на него, думалось, что он повсюду и везде опаздывает, он разрывался буквально на части.
К вечеру он проводил тренировку, переодевшись в белое кимоно, он показывал, как правильно надо бить в той или иной ситуации, терпеливо объясняя тактическое построение боя. Сам разминался долго, а затем упоенно тренировался. Воистину он был СЭНСЭЙ!
День пролетал как мгновение, и только к ночи он вспоминал, что еще не завтракал. И не обедал. И не ужинал.
История шестая
Никогда я не отмечал дни рождения!
А тут юбилей! 40 лет! И не юбилей мне надо было отметить, а просто соскучился по друзьям. Вот и возникла мысль собрать их всех воедино, со всех концов и краев нашего разломившегося, словно гнилой арбуз, и распавшегося на десятки кусков, государства.
А февраль – это время продолжительных, занудных, круговертных буранов в Кокшетау. Плюс пронизывающий ветер, да крепчайший мороз!
Моя семья, мой кокшетауский круг друзей, все мы готовимся к встрече дорогих гостей. Наступил день, когда стали подъезжать самые первые гости.
Из Семипалатинска прилетели двое моих друзей. Молодцы! Прилетели за два дня загодя и отдыхали, проводя время в задушевных беседах.
Следующими прилетели петербуржцы, по пути из Москвы захватив моего друга Нукрия. И так, несмотря на разбушевавшуюся погоду, добирались гости.
Мой друг Юрий выехал из Балхаша и где-то за Астаной на трассе толкал впереди себя в снежном заносе четырнадцать машин, потому что он был пятнадцатый. Гости, летевшие из Грузии и Осетии, приземлились в Омске и оттуда, долгожданные, наконец-то приехали на посланной мною за ними “Вольво”. Как бы то ни было, в назначенный день, преодолевая, словно сошедшую с ума природу, собрались почти все. Радости не было конца.
Как приятно встречать любимых друзей!
И вот мы сидим в теплом, уютном зале арендованного нами для этого банкета кафе, за помпезно накрытыми столами. Я не говорю о своих земляках, кокшетауцах, дружно собравшихся в тот день, что-бы вместе порадоваться.
Нет! Совсем не юбилею! Чему здесь радоваться? Неумолимости времени, ее синхронному отчету? Радоваться встрече, новым знакомствам. Как прекрасно, когда собираются друзья. А в тот день! Кого и откуда их только не было.
Из далекой солнечной Грузии, где, когда у нас в Казахстане от мороза сворачиваются уши, у них тепло и распускаются виноградники. Из Осетии, что на одной из сторон седоглавого Эльбруса, а известная гора Казбек – так ту можно прямо из Владикавказа потрогать рукой.
Из Чимкента, Алматы, Караганды, Астаны и других городов...
За одним столом собрались грузины, армяне, осетины, казахи, русские, ингуши и даже цыганский барон. Не было Георгия.
Я весь изнервничался. Как же так? Вот он, праздник! Для души! Но как без Георгия?
И вдруг, когда уже банкет стал разгораться, а тамада, набирая ход, все смелее произносил сам и раздаривал тосты, в зал вошел улыбающийся, счастливый Георгий.
В руках он держал обнаженный самурайский меч. Это был подарок для меня. Но сзади! Сзади Георгия шел невысокий парнишка – скрипач, а за ним разбитной есенинского типа гитарист-разгуляка!
Ах, как они красиво вошли! Это надо было видеть! Мой дорогой друг Георгий по-другому и не мог бы.
Виртуоз-скрипач нежно и задушевно провел смычком по струнам скрипки, а сзади в мах ударил по струнам гитары разгуляка-гитарист. И зал заполнили нотки моей самой любимой мелодии “Бессамэ мучо!”
Выскочив из-за стола, я обнял Георгия, и все его обнимали, а скрипач, видя все это, разрывал скрипку, вырывая из нее щипающие душу ноты, и гитарист не уступал, выбрасывая в зал сумасшедшей виртуозности аккорды.
Это была поистине встреча друзей!
Веселью не было конца! Все пили, гуляли, грянул оркестр, стали танцевать. Потом пели под эстраду и опять, опять все как в круговертном буране.
В какой-то момент Георгий выпал из моего внимания и, когда я, обеспокоенный, стал искать его взглядом, то оказалось, что он мирно спит, сидя за столом. Оказалось, он немного перебрал. Кто-то из моих учеников по моей просьбе увез его ко мне домой, и там уложили его отдохнуть.
Но когда в 6 часов утра уставшие гости и все мы приехали домой (а у нас было одних только приехавших из других городов человек тридцать), то изумлению не было предела. Нас на пороге встречал Георгий, с рюмкой водки в одной руке, с огурчиком в другой. Но самое главное, он как всегда был при галстуке!
Невзирая ни на какие отговорки, он усадил всех нас за накрытый на первом этаже стол, налил всем полные рюмки и произнес:
– Кто сейчас не выпьет, тот – Киркоров!
Кто-то сначала не понял, например, грузин или армянин. Ингуш – тот вообще хотел было возразить, но затем все, вдруг уразумев, подняли бокалы и выпили до дна. Даже те, кто не пьет вообще. Почему-то никто не захотел быть Киркоровым!
История седьмая
Его ученица, Ирина Тишина – чемпионка мира по каратэ в г. Нью-Йорке, чемпионка Азии, Азиатских игр в Сеуле, еще и еще обладательница каких-то немыслимых, громких титулов, вдруг за совершение правонарушения попала в СИЗО.
Что такое СИЗО, наш читатель, наверняка, хорошо знает.
В последние годы много написано и пишется еще на тему лагерей и тюрем страны, в свое время породившей страшного, ненасытного, огромного паука под названием ГУЛАГ. Эта тема была закрытой семь десятилетий для советских писателей.
Хотя были “Колымские рассказы” Шаламова, затем, подобно раскату грома, “Архипелаг Гулаг” А.Солженицына. А уж с начала девяностых книжные лавки заполонило “криминальное чтиво”.
Так вот какая случилась беда.
Ирина попала в СИЗО по тяжкому обвинению. Неоднократно на соревнованиях получавшей серьезные травмы позвоночника, головы, ей, конечно, пришлось тяжело в условиях, существующих в отечественных СИЗО. Я уж не говорю о психологическим состоянии. Ведь шло по следствию: допросы, очные ставки.
Моральное состояние, когда вокруг – давящие стены, стальные, лязгающие по-особому, по-тюремному, засовы, рев тюремного квакуна за решеткой.
Георгий был очень расстроен.
Я приехал в Караганду, чтобы хоть как-то поддержать друга. И застал его в своем офисе, вдохно-венно работающего над бумагами.
Мы поздоровались, он попросил меня присесть и принялся рассказывать о своей беде:
– Вот составляю для Ирины план тренировок на полугодие, нам ведь необходимо готовиться на чемпионат мира.
Изумленный, я смотрел на своего друга, думая про себя: “О каком чемпионате он говорит? Ведь идет следствие, неизвестно, к каким оно приведет результатам. Вполне возможно, что суд установит вину Ирины, и тогда она получит срок. Ведь обвинение было тяжкое”.
Осторожно, чтобы не обидеть, я поделился своими сомнениями с Георгием. Надо было видеть его в тот момент. Он даже поднялся из-за стола и сказал мне:
– Все может быть! Но я убежден в том, что ее вины, такой, в какой ей пока предъявлено обвинение – такой вины нет. И суд в этом разберется. А пока нам надо подготовиться к чемпионату мира, и вот здесь нельзя терять ни одного дня, потому что ее соперницы усиленно готовятся.
Это был монолог, достойный всякого уважения. Георгий – сам превосходный боец, тренер до последней клеточки, истинный друг. Поступить иначе он не мог.
Мы часто говорим: друг познается в беде. В предыдущих эпизодах я рассказал читателю, как встречались друзья, радость этих встреч. А сейчас я должен поделиться, как должны поступать настоящие люди, друзья в беде.
Мы живем сегодня в трудное время. Я уже говорил об этом. Нас, наше поколение, родившееся в пятидесятых, воспитывали на образах Маресьева (“Повесть о настоящем человеке” Б. Полевого), Олега Кошевого (“Молодая гвардия” Фадеева) и Зои Космодемьянской. Мы беззаветно верили в то, что наша страна – самая лучшая и справедливая, и в ней “так счастлив человек!”. Мы вступали в пионеры, подражая Павлику Морозову, и шли в комсомол. Ехали в стройотрядах на БАМ, покорять тайгу, покорять время! Мы искренне верили в то, что партия – наш рулевой и она ведет нас к торжеству коммунизма, ибо были убеждены, подобно Че Геваре, что Америка – загнивающая страна, а Япония – это милитаризм!
Нам пришлось разочароваться в перестройке Горбачева, пережить ГКЧП и мы торжествовали, когда Ельцин, стоя на бронетранспортере, провозгласил демократию.
Мы пережили Беловежскую пущу, шоковую терапию Гайдара и потерю деревянного рубля. Становление нашего молодого, независимого государства происходило в невероятно трудных условиях. Словно разбушевавшееся цунами, вал за валом на наше общество обрушились вначале азиатский кризис, а затем – российский.
Почему я пишу о друге, а сам углубляюсь в политические, социальные, финансовые потрясения, катаклизмы? Не для того, чтобы в очередной раз подчеркнуть, как нам всем было трудно. Об этом ежедневно говорят и пишут СМИ. Я хочу сказать, что в эти лихие годины, когда духовность и нравственность, закладываемые когда-то в нас, подобно “Титанику” напоролись на айсберг, нас всех спасла дружба.
Самое страшное, самое подлое – это когда тебя предают! Вот тут наступает разочарование, озлобленность, волчий оскал.
Георгий составлял планы тренировок для Ирины, на собственные средства покупал для нее продукты, лекарства и передавал ей. Ходил из кабинета в кабинет, добиваясь для нее специального времени для тренировок, для себя – разрешения на проведение этих тренировок.
И свершилось, казалось бы, немыслимое. Ему удалось пробиться в высокие кабинеты, убедить суровых чиновников.
И он добился. Вот ведь, оказывается, если твердо верить, если самозабвенно хотеть – то можно достичь!
И отдельно, для прекрасной женской половины! Не только наши дорогие женщины, подобно княжнам из кинофильма “Звезда пленительного счастья”, могут идти за любимым хоть на край земли, хоть за край!
Используя предоставленную ему возможность, Георгий заходил к Ирине в СИЗО и проводил с ней в специально выделенной камере тренировки. Он поддерживал ее морально, заботился о ее здоровье, убеждал в том, что суд ее оправдает.
Читатель, наверняка уже и сам предполагает, что для защиты Ирины были приглашены лучшие адвокаты.
Так продолжалось более года.
Это было трудное время для Георгия, но он не опускал рук. Я периодически созванивался с ним и сопереживал вместе с ним.
Наконец, был суд. Для Ирины восторжествовала истина, и она была освобождена.
Счастью и радости Георгия не было предела. Радовалась вся Карагандинакая федерация боевых искусств. Радовался за Ирину весь спортивный мир казахстанского каратэ.
Сама Ирина была счастлива. Она упивалась вновь обретенной свободой. Радовалась тому, что наша Фемида оказалась не с завязанными глазами, а разобралась в ее случае. Радовалась встрече с родственниками, товарищами по команде, подругами. Но больше всего она была счастлива оттого, что друзья не предали ее, оказались рядом с ней в ее беде, подставили плечо.
А через неделю после ее освобождения в городе Темиртау Карагандинская Федерация Боевых Исскуств проводила ежегодный чемпионат Казахстана, посвященный памяти Сергея Шмакова. И Ирина, более года проведшая в неволе, в условиях закрытой камеры, выступила на этом чемпионате, как говорится, с ходу – в бой. Она провела пять поединков и выиграла в своем весе, а потом в интересах команды дралась в стенке и победила!
Друзья мои! Она стояла на высшей ступени пьедестала и получала золотую награду. А вскоре она уехала в Алматы на тренировочный сбор, а затем в составе сборной Республики Казахстан – на чемпионат мира в Австралию.
Вот и все, конец этой истории. Хотелось бы добавить для дорогих друзей, читателей, особенно для молодежи.
Я не зря писал обо всех тех проблемах, какие за-стигли наше молодое государство, совсем недавно ставшее суверенным.
Наше судно – наше общество, – плывет в огромном океане, где его подстерегают тысячи опасностей. Если говорить языком моряка – это и подводные рифы, и мели, ураганы, штормы, вплоть до бунта на корабле. Если выражаться современной терминологией – геополитика, политика, экономика, растущее социальное недовольство общества, интервенция ваххабизма.
Но я бы хотел особо сказать для тех, кому сегодня двадцать и более.
Мы приобрели суверенитет и независимость, мы сегодня шаг за шагом оснащаем наше, в начале плавания ветхое, судно новейшими навигационными приборами и оборудованием. Уверен, пройдет немного времени и наше судно превратится в надежный и комфортный океанский лайнер. Год, пять лет – во временном измерении это немного.
На примере этой истории хотелось бы показать, что там, где есть подлинная дружба, там преодолимы любые препятствия! Даже такие!
История восьмая. Про ВДВ
На правом плече у Георгия синела одна-единственная татуировка: десантник в свободном падении, за спиной которого тянется шлейф стабилизирующего парашюта. И на фоне перистых облаков, сквозь которые летит, раскинув руки, синий десантник, надпись “Помни ВДВ”. ВДВ –воздушно-десантные войска. Георгий служил срочную службу десантником.
В тех далеких 70-х годах армия СССР была крепка и могуча, а воздушно-десантные войска, крылатая пехота – мобильна. Они были способны решать самые сложные стратегические задачи армии. ВДВ были гордостью армии, а гордостью ВДВ разведдиверсионные роты. Это их позже назовут “спецназами”, а тогда...
Георгий, попав служить в ВДВ, закончил учебную роту, получил звание младшего сержанта и добился того, чтобы его взяли в разведку. А попасть в разведку в те годы! Это была элита внутри элиты.
Я пишу об этом, потому что я сам десантник и сам разведчик.
Нет, мы не были сослуживцами, даже однополчанами. Мы служили в разных дивизиях. Но я знаю, что их разведроту готовили как “рексов”.
Сегодня, когда мы смотрим американское видео, где из красавца Ван-Дамма готовят крутого десантника, мне хочется улыбаться. Уж больно все по-киношному. Служба в разведке в ВДВ в те семидесятые была такая, пусть уж Ван-Дамм не обижается. А я промолчу. Я лишь напишу, что Георгий был среди своих разведчиков самый “озверевший”, как тогда называли, разведчик.
Кросс по полной боевой выкладке, а это – особый рюкзак десантника за спиной, набитый гранатами, автоматными рожками, минами, плащ- палаткой и еще черт знает чем, автомат, штык-нож, общевойсковой защитный костюм, противогаз и малая саперная лопатка.
Вот так – 20 км при полной экипировке. Георгий первый. Занятия по стрельбе – Георгий первый. Физподготовка – Георгий первый. Прыжки с парашютной вышки – Георгий первый. Экспериментальный прыжок внутри боевой машины десантника – Георгий вызывается добровольцем.
Он безумно любил армию, гордился тем, что армия СССР – самая сильная в мире. Еще больше он гордился воздушно-десантными войсками, но особой его гордостью была служба в разведке.
В то время воздушно-десантными войсками командовал легендарный генерал армии Д.Ф. Маргелов.
Георгий был настолько десантник, что когда демобилизовался, то они вдвоем с другом поехали пря-мо в Москву, неизвестно каким уж образом разыскали адрес командующего ВДВ Маргелова и навестили его.
Да, да! Невероятно, но это правда!
На всю жизнь, это стало особой памятной страницей для Георгия.
Армия осталась позади, но десантник не перестает быть десантником, закончив службу.
Мы знаем, что в Москве ежегодно 2 августа в день ВДВ со всего Подмосковья, со всей Москвы собираются парни в голубых беретах.
Инициатором ежегодного проведения дня ВДВ в Караганде стал Георгий. Каждый год в этот день он собирал парней, бывших десантников и они совершали традиционные прыжки с парашютом над Карагандой. Даже в трудные 1994-1995 годы, когда в республике был топливный кризис, он умудрялся где-то чудом раздобыть авиационное топливо – заправить самолет, чтобы парни из ВДВ могли прыгнуть.
А он, конечно, самый первый.
Как-то в один из дней нас с Георгием пригласил к себе в часть командир гарнизона генерал-майор Аубакиров.
Как раз военные проводили гарнизонные стрельбы. Мы приехали с Георгием на стрельбище. Я взглянул на него и поразился – он буквально преобразился, глаза сверкают каким-то особым блеском, удалью.
Нам было разрешено пострелять. И вот тут я увидел, что значит разведчик-десантник, несмотря на то, что после его службы прошло более двадцати лет.
В два счета Георгий разобрался с гранатометом. Первый его выстрел поразил мишень. Затем он стрелял со снайперской винтовки СВД. И здесь все пули легли точно в мишень. За пулемет он ложился с особым удовольствием. Чувствовалось, что он очень уважительно относится к этой машине.
В тот день мы настрелялись вдоволь. Пробовали и пистолет, и автомат. Я вслед за Георгием ударил из пулемета. Но мне никогда не забыть блеск в его глазах при виде оружия и мастерство обращения с ним.
Георгий был очень дружен с генералом Аубакировым. Возможно, в нем он видел человека, похожего на своего бывшего командующего ВДВ – Маргелова.
Так или иначе, мне было интересно со стороны наблюдать за ними. Особенно в те хорошие дни, когда мы отмечали бурно и радостно наши встречи.
Повеселевший Георгий обнимал генерала возбужденно и с горечью говорил ему, не говорил – почти кричал:
– Товарищ генерал, армия в развале. Воздушно-десантные войска, эту нашу мощь, реорганизовали мудаки-генералы, создали какие-то ДШБ. А что они сотворили с разведкой? Да раньше одна наша разведрота могла взять дворец Амина, да что там Амина. Если бы приказали, Белый Дом. А что сейчас? Что они сделали с нашей армией, товарищ генерал?
Генерал Аубакиров терпеливо объяснял бывшему гвардии старшему сержанту:
– Ты ж пойми, Георгий, твоя боль – это и моя боль. Ведь я, как генерал, вообще не могу без слез смотреть на эту хреновину!
И тогда, умиленный ответом генерала, пьяный Георгий обнимал его от всей души и говорил:
– Призывайте меня в армию завтра. Мы их всех построим, товарищ генерал. Всех их построим!
Кого он подразумевал под всеми?
Я знал, кого он подразумевал. Он был десантник по крови, с ним запросто в горы, в разведку, за линию фронта. Он бы никогда не предал!
История девятая
По делам издания романа “Каждый взойдет на Голгофу” я приехал в Санкт-Петербург.
В это время года Петербург особенно красив.
Приближались белые ночи, которых так с нетерпением ждут петербуржцы. В другое время года холодные, свинцовые волны Невы теперь бились о гранитные берега теплые, покорные. Горел на солнце золотом, наполняя сердца верой в завтрашний день, шпиль Адмиралтейства. Вздыбленный конь под “Медным всадником”, давящий копытом змею, олицетворял победу над злом. Как всегда, перед входом в Эрмитаж была длинная вереница очереди, на Дворцовой площади раскатывали фаэтоны, запряженные ухоженными красавцами-конями.
Я с удовольствием гулял по Марсовому полю, наслаждался красотой творенья рук человеческих – храма “Спаса на крови”.
Вот в один из таких памятных дней мои питерские друзья повезли меня знакомить с президентом Петербургской академии каратэ Вячеславом Цоем.
Мы приехали, предварительно созвонившись, к нему в офис на Литейную. Специально встретивший нас парень провел в приемную Цоя.
Всегда интересен эффект первого знакомства. Навстречу нам вышел мужчина корейской национальности, невысокого роста, крепкий, с достоинством одетый.
Мои друзья представили меня. Он протянул руку, и мы познакомились. Вячеслав пригласил нас присесть, и первый вопрос, который он задал мне, приятно удивил и поразил.
Он спросил:
– Раз Вы из Казахстана и имеете отношение к каратэ, Вы должны знать моего друга – Георгия Лутошкина.
Возникла небольшая пауза, затем я ответил ему:
– Георгий Лутошкин – мой друг, и мне приятно, что Вы о нем спросили.
Надо было видеть, как обрадовался Вячеслав Цой тому, что я произнес.
Он встал из-за стола, подошел ко мне и обнял меня.
– Раз Вы друг Георгия, значит Вы – мой друг! – опять усадив меня и устроившись напротив, он принялся с нескрываемым интересом расспрашивать меня о Георгии, о каратэ в Казахстане. Затем принялся рассказывать о том времени, когда они с Георгием вместе выступали на тогда еще первых чемпионатах в СССР, сразу после снятия с каратэ запрета.
Он повел нас показывать свой спортивный зал, учеников – как раз шла тренировка.
Надо отметить, что спортивный зал был высоко-культурным, на тот момент это был первый спортивный зал такого высокого класса, увиденный мною. И я, и Георгий – мы, пионеры каратэ, начинали его изучение в полусырых, холодных подвалах, на грубых самодельных снарядах, на одном фана-тизме.
“Академия каратэ”, которую создал Цой, это было современное, европейского уровня спортивное сооружение. Воспитанники, соблюдая ритуал, кланялись своему сэнсэю глубоко в пояс – в знак признания его мастерства и уважения.
Принимая меня как друга Георгия, Вячеслав рассказал мне о том, что к нему в гости на днях прилетает его друг, знаменитый киноактер и мастер восточных единоборств Стивен Сигал. Он очень настойчиво попросил меня задержаться на пару дней, чтобы вместе провести время.
Надо сказать, что эта просьба меня не обременила, и я с удовольствием принял предложение Вячеслава – одного из лучших мастеров каратэ на пространстве бывшего СССР.
Именитый киноактер прилетел.
Мы вместе с Вячеславом встретили его в аэропорту и я провел вместе с ними два незабываемых дня.
Стивен Сигал оказался большим, спортивным, а самое главное – душевным человеком. Он делился с нами своими планами – открытием в Москве филиала ресторана “Планета Голливуд”, где учредителями вместе с ним должны были выступить Сильвестр Сталлоне и Арнольд Шварценеггер.
Теперь, по прошествии лет, я знаю – такой ресторан в Москве открыт и работает. Это очень респектабельный ресторан, и мне приятно, что я присутствовал при обсуждении этого большого проекта.
Читателю, наверное, становится все труднее понимать, причем здесь “Планета Голливуд” и т. д.
Для дружбы – подлинной человеческой дружбы, – для нее нет пределов, географических расстояний, политических границ, языковых барьеров.
Дорогому читателю я лишь приоткрыл завесу на примере этой маленькой истории, над тем, как дружба объединяет людей. Вячеслав Цой – кореец, Георгий Лутошкин – русский, Стивен Сигал – американец, Ваш покорный слуга – казах.
Мы живем в одном большом общем доме, называемом “планета Земля”. Понятия: добро, честь, совесть, великодушие, благородство, интеллигентность – это общечеловеческие понятия для всех Землян.
Гадость, подлость, предательство, даже в Африке – низменные качества.
Заканчивая маленькие истории о большом Человеке, я хочу подвести черту.
Он был очень похож на Высоцкого. Также, как Владимир, жил и горел свечой на ветру. Как бывший десантник, он очень переживал за кризис в Вооруженных Силах, как любящий сын своего государства он не раз одерживал победы на международных турнирах, победы одерживали его ученики, и в лице их, во славу нашему Отечеству, поднимался национальный флаг и звучал Государственный Гимн.
Десятки раз ему предлагали подписать самые выгодные контракты в самых разных государствах, но он никогда не мог оставить Родину, КФБИ, своих учеников.
Он вырос из грязных, еле освещенных, сырых подвалов до мирового уровня. Вывел целую плеяду учеников, создал Карагандинскую Федерацию Боевых Искусств. Заложил традиции. Он объездил весь мир. У него было шестьдесят медалей.
Когда его не стало, я осиротел. И не только я. Осиротел спортивный мир каратэ Казахстана и многие его друзья.
Он никогда не жил для себя. Ему нужно было везти детей на Чемпионат Европы, ему нужно было создавать центр реабилитации наркоманов, ему было необходимо открыть Фонд реабилитации заключенных, ночлежку для бомжей, организовать бесплатные обеды для малоимущих. Он жил на разрыв, не замечая, какого цвета на нем костюм. Он мог бы быть очень обеспеченным человеком, этаким нуворишем. Но он жил для людей, своих учеников. Он остался верен своему Майкудуку, и не изменил ему даже в те годы, когда там в самые лютые морозы не было света, тепла, газа. Он мог ездить на “Мерседесах”, но он все отдавал своим ученикам на жизнь, на поездки, на обустройство.
Когда его не стало, кто-то из друзей сказал такую фразу:
– Пока мы зарабатывали себе коттеджи, иномарки, депутатские мандаты, Георгий жил, чтобы развивать каратэ. Все, что он зарабатывал мыслимым и немыслимым образом, он отдавал своим ученикам, развитию каратэ.
Он ушел от нас бессеребрянником, но оставил за собой плеяду своих учеников, КФБИ, и самое главное – добрую и светлую память в сердцах людей!
Он был разбитной русский парень шукшинского типа. К нему абсолютно подходят строки из наших любимых песен:
Шаланды полные кефали
В Одессу Костя приводил,
И все биндюжники вставали,
Когда в пивную он входил...
Телефонная трубка не покидала его рук. Он обзванивал весь Союз. Будучи в Алматы в гостиницах, половина суток у него уходила на международные переговоры:
Девушка, слушайте,
Семьдесят вторая?
Не дождаться и часы мои стоят.
К дьяволу все линии, я завтра улетаю!
Вот, уже ответили.
Ну, здравствуй, – это я!
А потом, поутру, платил огромные суммы за переговоры. Иногда на него нападала тоска по матери, которую он никогда в своей жизни не видел. Даже на фотографии!
“Утоплю тоску в реке, украду хоть ночь я –
Там в степи костры горят, и пламя меня манит.
Душу и рубаху – эх! – растерзаю в клочья,
Только пособите мне, цыгане!
Прогуляю я все до рубля,
Ля-ля-ля-ля-ля, ля-ля-ля!”
Георгий жил, как на передовой. Каждое утро, каждый день он словно бросался в бой. Вся великая поэзия и песенное творчество Владимира Высоцкого могли бы быть применимы к Георгию. Потому-то, что он любил Высоцкого, он жил так, чтоб хотя бы отдаленно приблизиться к своему кумиру.
Я потерял. Потерял друга, который ушел в бой и...не вернулся.
Почему все не так? Вроде все, как всегда:
То же небо – опять голубое,
Тот же лес, тот же воздух и та же вода...
Только он не вернулся из боя.
Евгений Евтушенко написал такие замечательные слова на смерть В. Высоцкого:
...Только явится парень необъятной души,
Иль замрет, как Гагарин
иль умрет как Шукшин!..
Спортивный мир каратэ Казахстана потерял Мастера спорта международного класса, Заслуженного тренера Казахстана, Чемпиона СССР, Серебрянного призера Чемпионата мира, Кубка мира, Чемпионата Европы, Азии, единственного обладателя на пространстве СНГ черного пояса – 7 дан, Президента Карагандинской Федерации Боевых Искусств, выдающегося тренера восточных единоборств.
Скорбит спортивный мир каратэ!
Скорбим мы, его друзья!