ЧАСТЬ 1 МОЙ ДЕМОН
ГЛАВА 1 БУДУЩЕЕ В ПРОШЕДШЕМ.
Это был только сон.
Обычный сон, который все время повторялся.
Менялись только какие-то детали сна, в остальном видение оставалось неизменным…
Мишель видел старую усадьбу с барским домом где-то в глубине, так далеко от того места, где он находился в своем сне, что как бы быстро он не двигался по лунной дорожке, добраться, дотянуться, даже просто приблизиться к ней он никак не мог, сколько бы ни старался.
А когда уже чувствовалось, что он измучился и устал, так обессилил, что не оставалось никакой возможности двигаться дальше, тогда откуда-то с высоты начинала звучать песня, Ангельская песня.
Она звучала то громче, то таяла где-то в высоте и исчезала.
Он тянулся туда, откуда она лилась, чтобы расслышать эти звуки, но они терялись, исчезали, растворялись в воздухе. Он убеждался в том, что больше ничего не слышно. Но как только убеждался, что песня стихла, она начинала звучать снова все ближе, все яснее.
Ребенку казалось, что над ним кто-то издевается, но ведь ангел не мог так с ним поступать? Ангелы не издеваются над людьми.
А если все-таки мог? Тогда он яростно грозил небесам маленьким кулачком. И на эту угрозу кто-то откликался, какое – то разъяренное чудовище появлялось перед ним.
Черное облако накрывало лунную дорожку.
Мальчику казалось, что не хватит силы убежать, и все-таки он срывался с места и бежал куда-то во мрак, да так ловко, так быстро, что чудовище задыхалось за спиной, отставало и где-то терялось в темных аллеях сада.
Тогда, отдышавшись, он смеялся, сначала тихо, а потом все громче и громче, он радовался, что снова смог убежать от чудовища, значит еще не все потеряно. Он будет жить и любить, и никто ему не страшен.
Но чудовище возвращалось снова, и снова вместе со звуками ангельской песни оно стремилось за ним.
Однажды ему удалось даже услышать его голос за спиной.
Чудовище твердило, что жить ему осталось мало, что никогда никого не будет он любить, а в юных красавицах он будет видеть дряхлых старух.
- Не бывать этому, - задыхаясь, хрипел Мишель, - ты все лжешь, не будет такого. Этого не может быть, потому что не может быть никогда.
Он бормотал еще что-то, но больше не понимал смысла слов, они таяли в воздухе и больше не касались его души. «Забыться и заснуть»…
- Так и будет, и ты знаешь, что будет так, - звучал отвратительный голос во тьме, кажется, мохнатая лапа гладила его по плечу, а потом отталкивала куда-то в пропасть. От этого толчка он вздрагивал и пронзительно кричал.
И в этот момент, чудище само словно бы рухнуло с обрыва, так ухнуло что-то за спиной. Наверное, сквозь землю провалилось.
№№№№№№№
Мишель споткнулся и упал, сжался от страха, уверенный, что оно – это чудо-юдо, сейчас его настигнет. Но ничего такого не было и в помине.
Только мутный свет луны, и высоко-высоко пронзительно закричала какая-то птица.
После того странного вечера чудовище больше не являлось. А песню ангела где-то далеко, за лесами, за морями, Мишель тогда еще слышал. Но теперь она была едва различима, если бы он не слышал ее ясно прежде, то так и не понял бы, что это такое было там, далеко, в небесах, не узнал бы песню ангела.
А потом появлялась бабушка. Он всегда помнил бабушку, метавшуюся по тому самому саду со своими девками-служанками. Когда они его находили, то радостно извещали ее о том, и она сама, подобрав подол юбки, пробиралась туда, куда загнало его чудовище. И нависала над ним, огромная и серая глыба- она была его бабушкой, или чудовищем?
Она что-то говорила, но он не слышал и не слушал, он просто покорно шел за ней в барский дом, который никогда не считал своим. Ему там было темно и скучно. Но никакого другого дома у Мишеля ни тогда, ни потом не было, только этот, а потому ему некуда было убегать и прятаться, все равно приходилось возвращаться назад.
Бабушка оставалась у его кровати, пока он засыпал, а потом незаметно, бесшумно, как и чудовище недавно, удалялась. Он никогда не слышал, как она уходила, не потому что спал крепко, просто она умела так бесшумно двигаться по своему дому, появляться и исчезать внезапно, что он только вздрагивал, обнаружив ее рядом.
Нерадивые служанки боялись ее, как огня, стоило барыне застать их с молодыми парнями или просто бездельничающими, они не наделялись на ее милость. К бездельницам бабушка была беспощадна.
Он не боялся бабушки, потому что знал, что как бы она не была зла на него, ему ничего не будет. Ему просто не хотелось, чтобы кто-то из невинных попадал из- за него под горячую руку, был наказан. Мальчик остро чувствовал несправедливость, и хотел за все отвечать сам, если виноват - получай наказание, но не должны страдать невиновные.
Свет луны заливал лесную поляну, где водили хороводы прекрасные зеленоглазые русалки, так они зачаровывали не только окрестную природу, но и душу барчука Мишеля, единственного внука сумасбродной барыни.
Но это был уже сон Поэта. Хотя и в реальности где-то там, в заповедном лесу, зеленоглазые русалки водили хороводы, и скоро он обязательно отправится туда на Купалу, только для этого надо немного подрасти… Пока можно заблудиться в лесу, оказаться в плену и русалки навсегда.
Как же печальна, как же прекрасна жизнь, этого пока не выразить ни в слове, ни в звуке, но наступят совсем иные времена, и вот тогда…
ГЛАВА 2 КОШМАР НЕРАВНОГО БРАКА
Сколько тайн хранят знаменитые дворянские усадьбы. Сколько теней и привидений юных красавиц и грозных старух бродит там.
Вот к одной из этих тайна нам и придется прикоснуться, если мы хотим узнать о том, как все начиналось для маленького Мишеля. Почему он стал таким, что с ним случилось в самом начале, еще до рождения и потом, когда он только появился на свет.
- Мария, Мария, Мария Михайловна.
Юная, хрупкая, бледная и болезненная девица – единственная дочь барыни. Музыка была ее погибельной бездной и спасением. Но в семье своей родной она казалась девочкой чужой и очень одинокой. Матушка пристально следила за Мари и даже не пыталась представить, какой будет ее судьба. Да и кто бы решился предсказать ее судьбу.
Она звалась Мария, единственная дочь грозной помещицы Елизаветы Алексеевной Арсеньевой, столбовой дворянки…
Несмотря на всю хрупкость, девушка была упряма и своенравна, это тот самый тихий Омут, котором водятся черти, да еще какие. Матушке вскоре пришлось в том убедиться.
Юрий, Юрий Петрович Лермонтов, капитан из совсем другого мира. Они странно столкнулись на какой-то вечеринке в доме родственников, где еще она могла бывать. Он внезапно стал ее мужем.
Матушка взглянула на дочь и поджала губы – не такой судьбы она хотела для своей единственной дочери. Но почему-то противиться долго не смогла. Нет, она, конечно, сказала все, что об этом думает. Он нарисовала ей жизнь, которая ждала ее в грядущем, словно у нее было будущее.
Мария только выпрямила спину и всем своим видом показалась, что она от своего не отступит.
- Живи, как знаешь, - услышала молодая девица в ответ.
Москва встречала молодых суетливо, но приветливо, Арсеньевы входили в узкий круг знати, высшего света, и все двери, вплоть до царского дворца были перед ними открыты.
Но в том самом узком кругу никто не понял и не одобрил выбор Марии, хотя кажется, ей до всего этого не было дело, ей, но не матери…
Кто бы сомневался в том, что брак был неравным, а потому, какими бы пылкими не были чувства, но они угасали, когда молодой зять сталкивался со своей тещей, с кругом ее друзей и знакомых.
Мария жила в каком-то ином мире и всего этого старалась не замечать. Ей это удавалось, до той поры, пока она не почувствовала бремени и поняла, что вольной, хотя и замужней ее жизни приходит конец. Она ждала ребенка. Надо было что-то делать и как-то договариваться с матушкой. Одна, без нее, сама еще ребенок, она никак не справится с таким поворотом судьбы.
Елизавета Алексеевна сразу встрепенулась при таком извести, и заявила о том, что они отправляются в родные Тарханы.
-Нечего делать в Москве, голубушку моя, вольному воля, а малыш должен расти на природе, подальше от этой суеты. Домой, домой, и не смей со мной спорить. Она и не спорила, подавленная и одинокая. Зять даже не пытался возражать, хотя в глубине души понимал, что для него начинается настоящая каторга… И странное охлаждение уже тогда случилось в душе. Но он был женат, окольцован, он никуда не мог от всего этого брачного бремени деться…
Его никто ни о чем и не спрашивал даже, приказ генерала для капитана был законом. Только несколько раз они с беременной женой выбирались в Москву. Она стала еще тоньше и бледнее в это время.
Вот в одну из таких поездок, последнюю и родился его сын. Михаил, - так сразу решили назвать мальчика молодые родители. Мишель, как же еще его могли называть?
Тогда впервые бабушка в ее темном наряде, как глыба мрака, нависла над ребенком. И что-то страшное и странное, определяющее было в ее власти над ним, да и над всем остальным миром.
Но пока была жива Мария, проявлялось это от случая к случаю, это еще как –то можно было терпеть, приходилось терпеть, невыносимым все стало в тот печальный день, когда ее не стало. Вот тогда малыш оказался в полной власти у бабушки. Это была настоящая беда.
Сын этого дня не помнил совсем, отец его никогда больше не смог бы забыть, если бы и захотел. Они оба были накрыты мгновенно этой черной тучей, заполонившей для них все небо.
Но до того рокового дня оставалось еще три года тихой семейной жизни в Тарханах…
ГЛАВА 3 ТАИНСТВЕННЫЙ МИР ОТПЛЫТИЕ
Кроткое и милое создание, склонившееся над колыбелью – его юная и тихая матушка, такой он ее навсегда и запомнит.
Малыш не слышал ее голоса, только иногда, когда она пела колыбельные песни, вздрагивала и оглядывалась, если за дверью слышались шаги, - такой она возникала в его видениях.
Потом, когда он начал понимать, что у каждого ребенка есть отец, и этот военный с печальными глазами и был его отцом, который возникал в сумерках и мгновенно исчезал, он почувствовал, что вражда его с бабушкой непримирима, они никогда не смогут договорится, а значит, ему придется выбирать, разрываться между ними.
Этого не понять, не выразить словами, детское сердце могло это только чувствовать. Сколько времени прошло, пока они были все втроем, и странно разделены чем-то далеким и таинственным? Нет, тогда он ничего не ведал о течении времени, и не мог представить, много или мало его утекло. В детстве оно кажется бесконечным.
Потому он перестал видеть матушку, в доме наступила какая-то пронзительная тишина, служанки говорили тихо и ступали неслышно. С ней что-то произошло, она исчезла, хотя и не могла его оставить. А оставила. Но почему? Как она могла уйти и забыть о нем, такого не может быть, а было.
Малыш ждал ее все время, каждый день. А она все не приходила.
Другое лицо - властное и серьезное было теперь перед ним. Бабушка не пела песен, она покрикивала на других, и даже когда говорила спокойно и тихо, все равно он ежился, и начинал плакать, ее голос вызывал в душе панику. Тогда она рассерженная уходила, что-то бросая на ходу.
Иногда появлялся отец.
Тогда Мишель еще не знал, кто он такой, почему приходит украдкой. Но он приходил так редко и так тихо, что ребенок вздрагивал и просыпался.
Но эти огромные бездонные глаза, в них таилось что-то такое щемящее, печальное и нежное. Он сам отражался в них и готов был утонуть.
Он не мог знать, что у него такие же глаза, хранящие вековую печаль.
Все это быстро закончилось, как только возникал какой-то сладковатый запах полевых цветов, и в детскую возвращалась бабушка.
Малыш прислушивался и не слышал слов. То, что они не разговаривали с ним и между собой, ему казалось очень странным, потому что другие люди, заглядывающие к нему, всегда о чем-то говорили.
Потом Мишелю казалось, что он понимал суть этих слов, а может быть пытался их угадать. В них всегда слышалась музыка, то радостная, то тревожная, то таинственная. Как и где-то далеко, в зале, когда кто-то садился к роялю, и по дому разливалась то светлая, то печальная, но всегда живая музыка.
Но это была совсем не нежная песня матушки, а что-то иное, непонятное и очень далекое, тревожащее душу, не дававшее покоя.
А еще и тогда, и позднее он любил слушать шум ветра за распахнутым окном. И тогда белые шторы метались и раздувались словно паруса.
Потом, когда отрок увидит настоящие паруса, ему будет казаться, что он снова вернулся домой, и это прозрачные шторы уплывают и возвращаются назад, как паруса таинственных кораблей…
И вот тогда, когда он уже встал на ноги, побежал за эти паруса-шторы – он без труда выбрался в сад, вскочив на подоконник, мир разделился на тот и этот. По ту и эту сторону старого барского дома, где царила бабушка, была свобода…
Ее безграничная власть приводила его то в трепет, то в ужас. Он не мог понять, почему и как это происходит, но вырываясь от нее, он возвращался к ней, и понимал, что ему некуда уйти…
Нет, в старом саду в теплые летние ночи можно было спрятаться, но Мишель быстро усвоил, что ему все равно придется вернуться назад. Нельзя прятаться долго, когда тебя ищут и находят перепуганные девицы. И тогда в душе обрывалась музыка.
Но родные Тарханы все-таки завораживали и неизменно влекли к себе - это был его мир, прекрасный и неповторимый. Он всегда чувствовал себя его частью, даже, когда стихала музыка.
ГЛАВА 3 УЖАСНАЯ СУДЬБА ОТЦА И СЫНА
Кроме печальной песни матушки, о которой ребенок помнил всегда, тогда, в детстве, он слышал страшные сказки… Хотя ему они в ту пору страшными не казались, но в них было что-то таинственное и пророческое.
Русалки, Домовые, Лешие, Кикиморы оживали, и появлялись то там, то тут. Мишель прислушивался к их шагам, умел с ними договариваться.
А однажды, одна из бабушкиных девиц, которых было там великое множество, рассказывала то, что она будто видела сама, как монах, сидевший на берегу, оказался в объятьях русалки.
- И что русалка?
- Да утащила его русалка на дно озера, - взмахнула руками девица, - и ни слуху, ни духу больше о нем не было.
Сколько таких историй о ведьмах и русалках, и кикиморах слышал ребенок, каждый кот казался ему котом ученым.
Только напрасно его убеждали в том, что коты это были рыжие, он упрямился и твердил, что только черными могут быть ученые коты, и никакими другими они не бывали сроду.
К нему приносили всех черных народившихся котят, которых ждала бы печальная участь, если бы не Мишель, и они жили отдельно от всех остальных, ребенок терпеливо ждал, когда же эти коты заговорят, расскажут ему сказки заповедного леса.
Бабушка пугалась и крестилась, когда парочка таких вот упитанных котов появлялась у нее на дороге, но они казались ей священными животными, и даже тронуть их не поднялась бы рука.
Но из всех страшных историй, которые рассказывались долгими зимними вечерами, Мишель почему-то запомнил одну, о бунте ангелов.
Те самые ангелы посчитали себя ничем не хуже самого бога и подняли бунт, а когда проиграли, были сброшены с небес на землю. Они всегда хотели вернуться назад на небеса, но не знали, как это сделать, потому мучились и страшно страдали где-то в горах Кавказа, потому что там было ближе до небес. Потом они стали называться демонами, чтобы их не перепутать с другими ангелами, которые бунта не поднимали, хранили верность своим небесам и богу.
Вот такой оказалась одна из сказок, которые Мишель слышал тогда, и она настолько запала ему в душу, что он не мог о ней забыть, сколько не пытался.
- И что те Демоны? – не унимался ребенок.
- Они никак не могли забыть красоту небес, им очень хотелось летать и там оставаться, - твердил таинственный голос Домового.
Потом ему казалось, что эту сказку ему поведал Домовой, хотя точно вспомнить, что же там было на самом деле, он никак не мог.
-Бунтари хотели вернуться на небеса, но они не ведали, как это сделать, тогда они стали совершать добрые дела, но им не помогло, их не возвращали.
- Они утихомирились? – спросил ребенок, - ему хотелось узнать финал этой истории.
- Конечно, нет, тогда они решили творить зло, ну если добро не помогает, то может быть зло поможет. И один из них погубил царицу Тамару, в надежде, что вместе с ней он вернется незаметно туда, когда понесет на небеса ее душу.
- И что? – снова не унимался парень.
- Никуда он не вернулся, конечно, его узнали и во второй раз сбросили на землю, он упал куда-то в озеро. Больше его никто нигде не видел.
И хотя память у Мишеля была цепкой, но тогда он перепутал Демона, старого монаха, царицу, и ему уже казалось, что русалка утащила монахиню Тамару на дно того самого озера…
Потом Тамара возникла снова в его поэме, но она уже стала монахиней, где-то в монастыре высоко в горах. А в остальном все так и было, туда явился Демон, и своими чарующими речами решил соблазнить ее.
И по мере того, как писалась эта поэма, Демон становился все обольстительнее, сильнее, наверное, потому ему будет страшно и больно лететь с небес в бездну.
Но могло ли быть в этом мире иначе?
Детские страхи и воспоминания становятся со временем чем-то большим и очень важным, если они перерастают в творения Мастеров…
Но это случилось значительно позднее, а пока ребенок бродил около пруда в старом парке, и ему хотелось верить в то, что он не один и никогда в одиночестве не останется, там будет много разных созданий, и духи будут хранить его от всех невзгод и злых людей.
Где-то запел и засвистел ветер, ну чем не Соловей-Разбойник?
Мир оставался таинственным, великолепным и немного тревожным, и в эти мифы, сказания, тайны только предстояло погрузиться юному гению.
ГЛАВА 4 ПЕРВЫЙ СОН О МАСКАРАДЕ
Юношам снятся странные, фантастичные, удивительные сны.
Но что такое эти сны? Несколько искаженное отражение реальности, измененное, перевернутое с ног на голову.
А если этой реальности еще и не было, и она припоминается где-то в пелене тумана? Нет, конечно, это сон отразил то, что было на сцене театра, первого театра в жизни Мишеля. Они отправились с бабушкой в этот храм. «Князь – Невидимка» - как-то так назывался тот спектакль. Это еще одна сказка для взрослых.
А так как театр был переполнен, то мальчик понял, что взрослые тоже любят сказки, только большие, яркие и музыкальные представления.
Чего только не происходило там, на сцене, но он запомнил бал, такой чудесный таинственный бал, который длился и длился. И кружились пары таинственных восхитительных созданий, мало похожих на обычных людей.
Что-то потом Мишель дофантазировал сам, и у него во сне возник фантастический Маскарад. Там была какая-то чудная красавица, она металась в переполненной бальной зале, в толпе, поворачиваясь то к одной маске, то к другой, словно пыталась кого-то отыскать. Она заблудилась, потерялась в этом диком и странном мире. Толпа как-то расступилась перед ней. А когда дама в белом оказалась в центре, совсем одна, она покачнулась и бесшумно (во сне все совершается бесшумно), рухнула на паркет, словно сраженная каким-то выстрелом.
Кажется, что выдохнула и охнула толпа, увидев и услышав то, что тут творилось. Маски же, окружившие ее снова (так, что ее уже и не разглядеть), то звонко смеялись, то завывали, и так жутко становилось, что ребенок пронзительно закричал и проснулся. Потом весь день ему казалось, что это происходило на самом деле, бывают такие сны, пред которым отступает даже реальность. Они запоминаются и часто повторяются снова и снова, и тогда становятся вещими.
Забегая вперед, надо сказать, что сон о Маскараде повторялся еще много раз, до той самой поры, пока не появилась на бумаге драма. Он все врезался и врезался в его сознание, словно бы напоминая о каком-то очень важном событии, которое уже было и которое будет в жизни Мишеля. Да и все время повторяется в том мире, где ему суждено было родиться, в том времени, в котором ему пришлось взрослеть и жить.
Да и мудрено ли, если вся их жизнь – это театр и маскарад, маскарад и театр, сменяющие друг друга, и именно там и происходили все самые важные события, творившиеся в мире. Там встречались, расставались, демонстрировали свои наряды, любили и ненавидели – как княжеский пир в старые и не всегда добрые времена был центром жизни в княжестве, так теперь им стал тот самый маскарад, и от этого никому еще не удавалось уйти, да вряд ли удастся когда-то.
№№№№№
Там бывал весь свет. Сам император порой закрывал лицо диковинной маской и спокойно шагал в это разноцветное и многоликое действо.
Тогда буря, подхватив его, бросала в самый цент игрища, и заставляла затеряться где-то, в этом странном мире, и перестать быть собой, наверное, для государя это было важно.
Правда, ничего тогда об этом юноша не знал, даже не догадывался. Он просто в очередной раз смотрел сон о маскараде, где пытался отыскать себя самого, и почему-то никогда не находил. А еще ему хотелось понять, все ли они живые, нет ли там уродов с того света, такими злыми и холодными они порой казались. Души, наверное, бывают мертвыми, а может быть, кому-то просто не досталось душ?
Помнится, в последний раз, когда он видел такой сон, и так и не нашел себя там, он просто крикнул этой бездушной нарядной толпе:
- Она ни в чем не виновата.
- Жизнь - ужасный маскарад, где миром правят вздорные старухи,- шепнул какой – то противный голос над самым ухом.
Это был не его вечный собеседник Домовой, а совсем, совсем другой тип, один из тех, кто за бунт был сброшен с небес, и теперь метался где-то между людьми, пытаясь и их подтолкнуть к каким-то нелепым, а то и скверным поступкам. Но разве он был не прав, разве он не был страшен в своей правоте?
Но немного помолчал, а потом прибавил:
- Тебе придется бороться с ними и погибнуть…
Нет, этого не было сказано, это придумал он сам или просто знал с самого начала? Но ведь такого не может быть, потому что не может быть никогда.
Чем больше Мишель себя в том убеждал, тем четче начинал понимать, что именно так и будет. Не сегодня, не теперь, но именно так, как и было сказано в тот серый, туманный вечер, когда ему снова снился сон о маскараде.
ГЛАВА 5 В МИРЕ ЦАРИЛА МУЗЫКА
В детстве мы всегда запоминаем лето. Особенно если оно проходит за городом, на природе.
Как легко можно, выбравшись из теплой постели, броситься на траву, на лужайку, даже если для этого приходится пробежать несколько зал и коридоров, все равно где-то окажется та заветная дверь, которая выведет нас на свободу, а там любимый парк, переходящий в лес, в мир бабочек и стрекоз.
Зима забывается, может быть потому, что зимой мы становимся пленниками этих самых зал и коридоров, и не можем вырваться из замкнутого пространства.
Ведь в морозные дни двери плотно закрываются, и даже если удается их отыскать, то уже никак не открыть.
Мишель помнил первый снег и обжигающий холод, когда ему удалось распахнуть такую дверь. Там, на той стороне мира, завывала метель, где-то рядом ворчал Домовой, пытаясь ему объяснить, что в природе все переменилось, и он не должен туда отправляться.
Но потом все зимы соединились в одну большую очень большую и холодную – очень холодную зиму, а вот лето оказалось многообразным и многогранным и всегда радостным, потому что ему чаще и чаще удавалось убегать из бабушкиного плена.
Нет, в доме было немало народу, но он все время вспоминал шуршанье ее платьев, легкую походку где-то за спиной и жалел только о том, что не удалось улизнуть вовремя. А когда удавалось это сделать, то убегал он все чаще и все дальше, понимая, насколько велик, почти до бесконечности велик этот мир. И только какой-то леший заставлял его вовремя остановиться и вернуться назад.
-Ищи тебя, свищи, - слышалось ворчание за спиной.
И он возвращался, зная, что не стоит шутить с духом леса, он может оказаться страшнее, чем бабушка, если его разозлить, уронит тебе на голову какую шишку, повалит в ярости дерево и все. Тогда уже никто не поможет.
Так медленно, но верно, прислушиваясь к ворчанию Старика и шелесту листьев за спиной, Мишель возвращался назад. Сам дивился тому, что каким-то чудом находил тропику, словно она была той самой нитью Ариадны, которая могла вывести из любого лабиринта и привести к своему кораблю или к своему дому.
А еще его вела к дому совсем другая музыка, тихая, ласковая, словно бы матушка садилась к роялю и играла для него свои печальные песни.
Едва услышав, как изменилась музыка, он вольно или невольно поворачивал туда, и шел, уже ничего не замечая на эти дивные звуки, и неизменно приходил к забору своей усадьбы. И все надеялся, что она снова появится, что она вернулась из долгого путешествия.
И только однажды, на закате, когда Мишель привычно шел на зов той самой музыки, она оборвалась, когда он приблизился к старому дубу. Он замер от неожиданности, словно вкопанный.
Там виднелся шлейф белого платья на зеленой траве.
- Матушка, - пролепетал ребенок, и рванулся туда.
Дуб был огромен, так просто его не оббежать малышу.
Шлейф двигался тоже, она ускользала, она пыталась ускользнуть, но он рванулся за ней, споткнулся, упал, и разрыдался. Потом испугался, если бабушка узнает, что он плакал, она рассердится.
Он поднялся, потер ушибленную коленку, еще раз обошел дерево, но там больше никого не было. Только блеск заходящего солнца оставил на траве белую полосу.
Музыка, она снова зазвучала в старой усадьбе, и он рванулся туда.
Но с той поры мальчик был уверен, что у старого дуба его поджидает матушка.
- Берегини, они берегини, - говорил Домовой, когда утихла гроза.
А бабушка ругалась и требовала, чтобы он не убегал больше далеко…Но она не знала, не могла знать, что же влекло его на ту сторону речки к священному дубу… Бабушка не верила в чудеса, она никогда не знала тайны заповедного леса, и потому злилась, и считала его упрямым и бессердечным созданием.
Продолжение следует
Роман будет готов к 15 октября, 200 летию со дня рождения М.Ю.Лермонтова