Царевна-лягушка

Анна Поршнева
Так что дошло до меня, ребяты, что в некотором царстве, в тридесятом государстве жил-был царь Василий, у которого росли три сына. Старший, Михаил-царевич, как и положено наследнику, был красив, статен и высокомерен. Средний, Никита-царевич, был знатным воином и немалую славу и богатства себе в сражениях добыл. А младший, Иван-царевич, был глуповат. Никакую царскую науку превзойти не мог, только гербарии хорошо собирал. В военном деле тоже не преуспел, только и умел, что ловко в цель из лука бить. Так и проводил время - шарился по соседским лесам и сшибал встречных тетерок, глухарей да уток. И жили бы себе царевичи, не тужили, да как-то утром проснулся царь Василий в печали и призвал к себе сыновей.
 - Вот что, сыны мои родные. Уже больше двадцати лет каждый вы живете, как вольные молодцы, забот не знаете. Не пора ли вам жениться?
 Парни замялись - вестимо, при дворе сенных девок достаточно, а хомут на шею никому надевать не хочется. Отец пригляделся к ним, все их мысли прозорливым царским оком постиг и грянул посохом об пол.
 - Так слушайте же мою волю царскую! Вот вам три стрелы особые, с красным оперением, с черненым наконечником. Других таких стрел ни у кого в нашем царстве-государстве нету. Выходите сегодня в полдень на перекресток трех дорог и пускайте каждый свою стрелу. В чей двор стрела упадет, оттуда и невесту себе берите.
 Взгрустнули сыновья, да делать нечего - надо отцов наказ исполнять. Михаил-царевич тут же на дворцовую площадь вышел, посередь боярских хором встал, самый родовитый герб выбрал да и пальнул. А там уже столбовой боярин на крыльце дожидается (слухами-то, как известно, земля полнится), боярышня с утра васильковой водой вымыта, волосок к волоску причесана, в парчовый сарафан одета, душегреей на собольем меху укрыта. Стоит, глаза потупила, старательно краснеет. Рядом свитки с перечнем приданого и предков до десятого колена. Михаил на невесту взглянул, свитками зачитался, доволен остался.
 Никита-царевич из-за военных своих надобностей много с купцами да подрядчиками знался и уж с дочками их чернобровыми да пышногрудыми перемигиваться принимался. Да и не по душе ему были высокомерные дворянки. Так что он подался на соборную площадь во купеческую слободу да и метнул стрелу туда, где окошечки цветным стеклом были убраны. Охнул хозяин от такого счастья, да, на удачу, имелась и у него дочь на выданье - грудь колесом, глаза с поволокой, коса богатая, приданого в пропорции. Не прогадал и Никита.
 А Иван-царевич вышел часу в одиннадцатом из дома и честно пошел перекресток трех дорог искать. Идет, тщательно улицы считает, прошел стрелецкую слободу, кожевенную слободу, цыганскую слободу, за крепостную стену вышел, а все не найдет. Так бы, может, и по сю пору искал, да повстречался ему старичок -лесовичок, который объяснил, что отец иносказательно выражаться изволил.
 - Что ж мне делать, дедушко? - спросил Иван-царевич.
- А пали ты, молодец, куда глаза глядят. Там и найдешь свою судьбу.

Так Иван-царевич и поступил. Натянул тетиву потуже, приладил стрелу, да и выпустил. Приметил направление и побежал. Долго ли, коротко ли бежал, а попал на болотину, всю кувшинками заросшую. И прямо на листе перед ним торчит его стрела каленая. "Ах, ты ж, черт! - подумал царевич, - надо ж было где-нибудь в городе выстрелить. Что же теперь делать? Ведь и полдень давно прошел. Велит меня отец высечь да на хлеб-воду посадить, как, бывало, когда я немецкие неправильные глаголы не мог выучить." Только хотел стрелу выдернуть из кувшинки, да стрела не подается. Пригляделся - а в стрелу лягушка всеми четырьмя лапками вцепилась. И невелика, вроде, на взгляд лягушка, а не поднять с ней стрелу, и все тут.
 Да к тому же лягушка еще свой лягушечий рот раззявила, да и говорит человеческим голосом:
 - Не торопись, Иван-царевич, а лучше вспомни слово отцовское. На мой двор твоя стрела упала, меня, стало быть, тебе и брать в жены.
 "А и то, - подумал царевич, - Авось обойдется. Какая-никакая, а вроде женщина. Кто ее знает, может, даже девушка". Подставил лягушке платочек шелковый, та на него вспрыгнула и вдруг стала легче пуха. А стрелу все держит, не выпускает.
 Поспешил Иван-царевич домой, там уж к свадьбам готовятся, только его дожидаются. А он - с лягушкой... И уж пол-столицы так и прошагал, лягушку в платочке неся со стрелой. Совсем никакой возможности нет царю Василию отступить. Ну, нечего делать. Окрутили и Ивана.
 Долго ли или коротко, заскучал что-то царь. Ни войны какой на примете нет, ни посольства иноземного, ни вертепа с представлением. Призвал он сыновей и сказал им:
 - Приданое-приданым, красота-красотой, - тут старшие братья глянули на Ивана да прыснули в кулаки, - а надо посмотреть, каковы ваши жены хозяйки. Приказываю, чтобы они мне к следующему утру сшили по рубахе. Опять же завтра - банный день.
 Михайлова жена, как услышала про наказ, собрала всех дворовых девок, вытащила из приданого само лучший бархат, разыскала выкройку византийского рисунка и засадила дворню шить. Сама лично в иглы золотую канитель вдевает.
 У Никиты в тереме целый совет собрался, пригласили ганзейских гостей да французских портных, закупили самых редких китайских шелков и драгоценным позументом их подшивают-торопятся. Жена Никиты сама ровным жемчугом да каменьями ворот рубахи украшает.
 А Иван-царевич домой пришел и голову ниже плеч повесил.
- О чем грустишь, милый друг? - спросила лягушка. Иван и рассказал все.
- Эх, нашел о чем грустить, ложись спать - утро вечера мудренее, там видно будет.
 И что-то хорошо так заснул царевич наш, что только в девятом часу утра и проснулся. Смотрит - а на столе скромный узелок лежит.
 - Вот, - говорит лягушка, - мой подарочек твоему отцу.

А при дворе скандал. Увидал Василий-царь бархатные да шелковые рубахи, позументами да каменьями руки исколол, ногами топает и кричит:
 - Я в баню собирался! В баню, а не танцы с заморскими послами танцевать!
Развернул и Иванушка свою узелок, а там... Простая холщовая рубашка свободного кроя и ворот на тесемочку завязывается. То-то было радости у батюшки. Баня даже простыть не успела.

Проводить конкурсы и быть на них судьей, любезные мои читатели, занятие весьма приятное и душегереющее. По этой-то причине царь Василий дела в долгий ящик не откладывал, а на следующей же недели вновь призвал к себе сыновей и заявил:
 - Каковы таки швеи ваши жены, я узнал. А теперь хочу проведать, мастерицы ли они стряпать. Я вчера пировал, сегодня пирую и завтра тоже пировать буду. Так что желаю, чтобы невестки попотчевали меня чем-нибудь хлебным с утра пораньше.
 Старшие жены и засуетились-забегали. На Михайловом дворе редкие рецепты разыскали, изюмом-орехами запаслись и испекли пасхальну\ю булку по византийскому рецепту.
 У Никиты вся дворня чихает, мешки с кардамоном и корицей распечатывая. Все стараются - пекут пряник дивный, саженный.
 А Иванушко опять запечалился, сидит за столом, перепелиный остов точит да зеленым вином запивает. Тут лягушка к нему и подскочила:
 - Чему опечалился, друг сердечный? Не могу ли я горю твоему помочь?
- Эх! - вздохнул Иван и поведал жене новое отцово задание.
- Не грусти, - ответствует лягушка, - утро вечера мудренее. Ложись-ка спать, чтоб с утра голова ясная была. С пьяных глаз царевич заснул сном молодецким, богатырским. А проснулся - на столе туесок стоит, цветным платком накрытый.
 А царь Василий рано утром проснулся - башка трещит. Еще бы, после двух дней беспробудных пиров! На булки сдобные и пряники ароматные он и глядеть не может, от сытного духа его мутит. Сидит грозный и на старших сыновей мутные взгляды кидает. Иван задрожал, а делать нечего - снял с туеска платок, а там крынка, а в крынке квас шипучий, ядреный. Вот отец обрадовался! Выхлебал всю крынку, крякнул, рукавом утерся и пошел, довольный, справлять государственные дела.
 
И в третий раз собрал он сыновей уже через месяц где-то.
- Таперича, - сказал, - устроим бал на иноземный манер. С фейерверком и танцами. И с маскерадом. Так что вы вместе с женами проявите смекалку и потешьте старика.
 Тут уж Иван чуть не зарыдал.
- Знаешь что, Иванушко, - говорит ему лягушка. Давай-ка мы тебя нарядим иноземным царем Салтаном в халат, да в туфли расшитые, да в чалму узорчатую, а для себя я что-нибудь придумаю.
 Грустит царевич, а мамки-няньки его вертят, мерки снимают, одежду заморскую по меркам подгоняют, усы чернят, брови подводят, на пальцы перстни с самоцветами цепляют. Совсем готов для маскерада молодец, мать родная не узнает. А лягушка сидит себе в сторонке, словно дело ее и не касается:
 - Знаешь что, милый друг, я попозже приеду, для эффекту. Ты, как услышишь стук да гром, успокой гостей скажи так: "Это моя лягушонка в коробчонке приехала".
 "Да уж лучше, - думает Иван, - я в самом деле один приду. Надсмешек меньше. А потом гости напьются, танцевать примутся, может, и не заметят ничего".
 
Шумит бал-маскерад, гости разряжены один краше другого. Только Ивану-царевичу невесело. То одна маска, то другая побегает и писклявым или басовитым голосом осведомляется, где его жена-раскрасавица задевалась, не нырнула ли в лужу какую по дороге. Вот уже и стемнело, вот уже и фейерверк загрохотал...
 - А почему нас на двор не позвали? Почто огненную забаву раньше времени начали? - рассердился царь Василий.
 - Это не мы. Мы еще ничего не подпалили, - разводят руками иноземные мастера.
- Ахти! Война! Землятресение! Гроза! - завопили гости и принялись под столы прятаться.
 Тут Иван-царевич опомнился и возвысил голос:
- Не волнуйтесь, гости дорогие, не беспокойтесь! Это не пожар и не наводнение - это моя лягушонка на коробчонке пожаловала.
 Вывалили гости на двор, толпятся, шумят, смотрят - подкатывает карета о двенадцати лошадях, дверь распахивается и выходит фигура, вся черным плащом закутана - не разберешь мужчина, или женщина, и прямым ходом к Ивану-царевичу. Тот сообразил, под локоток (насколько разобрался, где там локоток)подхватил и повел к отцу.
 - А что это она у тебя вся закутана, как турчанка какая? Пусть разоблачится, явит личность, - требует Василий-царь и от нетерпения ладони потирает.
 Тут фигура зашевелилась, покрывало спало и видят гости - стоит перед ними красавица в тонком шелковом лазоревом платье, на манер венецианских, рукава пышными складками падают, грудь высокая едва платочком кружевным прикрыта, длинная юбка к стройным ногам льнет. А сама-то уж диво, как хороша: глаза точно каменья драгоценные блистают, брови собольи, коса роскошная золотом отливает, губы - чистая малина, зубы - ровный жемчуг. Идет, словно утушка плывет. Поклонилась царю Василию, царевичам, невесткам своим и села смирно в уголок. Есть не ест, так - пощипала крылышко лебяжье, косточки в рукав кинула, выпила глоток вина французского, остальное в другой рукав слила, сидит, улыбается. Ивану на месте не сидится, подхватил он красавицу-жену и пустился в пляс. А она плечами повела, махнула левой рукой - разлилось озеро, махнула правой - поплыли по озеру лебеди, притопнула ногой - зацвели цветы округ озера, повела плечами - накрылось озеро радугой. И всем тут понятно стало, что не простая у Ивана-царевича жена, а волшебница. А прежде всего то стало понятно самому царевичу, он бочком-бочком вышел из дворца и кинулся в свои покои и увидел, что на полу валяется кожа лягушачья. Закружилась тут голова у Ивана, схватил он кожу да и кинул в печку.
 - Что ж ты наделал, Иванушка! - раздался голос неведомо откуда. - Всего только день и оставалось мне носмть кожу лягушечью. А теперь быть мне на веки веков у Кащея бессмертного пленницей.
 Грянул гром и все вокруг заволокло дымом.

Хотела бы я сказать вам, друзья, что Иван-царевич вскочил и, как вихорь, бросился спасать свою жену. Но на самом деле было не так. На самом деле он сидел за столом несколько часов, медленно ворочая в голове невеселые мысли, а потом забылся тяжелым безрадостным сном. Разбудили его гонцы, которые велели немедленно представть пред светлые очи царя Василия. Царь, завидя опухшее лицо сына, немедленно сделал ему отцовское увещевание:
 - Ты что ж думаешь, щученыш, я зря ваших жен испытывал? Думаешь, мне рубахи да квасу не хватало? Хотел я проверить, какая из жен самая разумная. Те две только и поняли, что надо перед всем светом покрасоваться. А твоя - проникла в мое настоящее желание, поняла меня и уважила. Значит, и тебе с ней хорошо жить будет, и детей она достойных воспитает. А ты так нелепо ее потерял! Так что вот тебе мой приказ: ступай в царство Кащеево и, как хочешь, но верни жену!
 Скорехонько собрался Иван-царевич: надел кафтан дорожный, сапоги поудобней, взял лук да стрелы и вышел за ворота. Как вышел из городу, так и повстречался ему тот самый старичок-боровичок.
 - Здравствуй, дедушко!
- Здравствуй, молодец! Что, не сберег свое счастье? Не тобой была лягушечья кожа надевана, не тебе ее снимать!
 - А ты откуда знаешь, дедушко?
- Слухами земля полнится. Да знаешь ли ты, кто такая жена твоя есть? Ведь она сама Василиса Прекрасная, воспитанница царя Кащея. Разгневался он на нее за что-то, да и оборотил в лягушку на три года. Кабы выдержала она испытание, была бы свободна. А теперь вновь вернулась в царство Кащеево.
 - Как же мне ее найти, дедушко?
- А вот тебе, царевич, клубочек - куда он покатится, туда и ступай.

Побежал Иванушка за клубком, долго ли, коротко - забрался в самую чащу, а навстречу ему медведь. Не испугался добрый молодец, вскинул лук, точно в глаз целит стрелу каленую. А медведь встряхнулся, сел да и говорит человечьим голосом:
 - Не бей меня, Иван-царевич, я тебе пригожусь!
Пожалел его царевич и побежал дальше. Сапоги ноги натирают, желудок подвело, смотрит - как раз заяц бежит. "Сейчас, - думает, - добуду себе ужин". Не тут-то было!
 Заяц подусники разгладил, носом шмыгнул и закричал в голос:
- Не стреляй, Иван-царевич, погоди! Пожалей моих малых детушек! А я тебе пригожусь.
 Ну, как тут говорящего зайца есть? Отпустил, конечно. Бежит, живот рукой потирает. Вдруг видит - селезень на ветке сидит, да такой жирный, вкусный, должно быть... Но не успел лук поднять, как селезень возвестил:
 - Не бей меня, Иван-царевич, я тебе точно пригожусь! - расправил крылья и был таков.
 
Вот уже и море-океан у него на пути. "Дай я хоть рыбки себе наловлю",- думает царевич. Закинул в море невод и вытянул щуку. А та пасть раскрывает и, даром, что связок нет, говорит человечьим голосом:
 - Отпусти меня обратно в море, Иван-царевич. Я тебе больше пригожусь.
- Да что ж такое! - вскричал голодный царевич, - дадут мне сегодня поесть или нет?
 - А ты ступай за клубочком обратно в лес, - шамкает щука, - там увидишь избушку на курьих ножках, там тебе и ночлег и ужин будут.

И точно: стоит среди леса избушка на курьих ножках, вполне себе на вид уютная. Собрал Иван-царевич последние силы и гаркнул молодецким голосом:
 - Избушка-избушка! Встань по-старому, как мать поставила: к лесу задом, ко мне передом.
 
Повернулась со скрипом избушка, на пороге стоит старушка. Сразу видно, вредная бабка: нога костяная, во рту зуб железный, нос крючком, глаза умные, волосы растрепанные из-под платка выбиваются, в ушах кольца медные до плечей спускаются.
 - Ты кто таков, щучий сын и зачем мою избу крутишь-вертишь!
- Ах ты, ведьма старая, разве так встречают царских сыновей? Ты меня накорми, напои, а потом и ругайся!
 От приятного обращения баба-яга аж зарделась. Пригласила Ивана-царевича внутрь, налила ему щей погуще, пирогов навалила, медку налила, протопила ему баньку, выдала чистое белье, поставила на стол бражку и приготовилась разговоры разговаривать
 - Знаю, знаю про твою беду. И могу помочь тебе, добрый молодец, потому что издревле у меня вражда с проклятущим Кащеем. Можно его погубить, да сложно это. Смерть Кащеева на конце иглы, а игла та в яйце, а яйцо в утке, а утка в зайце, а заяц в железном ларце, а ларец на высоком дубе. А дуб тот Кащей пуще глаза своего бережет.
 - Ну, тогда я посплю, а с утра к дубу и наведаюсь.
- На что тебе спать! Там жена мучается, а ты на перинах разлеживаться будешь! Айда в ступу!
 Ноги гудят у царевича, медок с бражкой в голове шумят, неохота снова в неуютный лес, а надо. Залез в ступу, Яга гикнула свистнула - полетела. Помелом путь заметает, пестом ступу погоняет, свистит, грохочет, несется через ночное небо алым сполохом.

На таком-то агрегате долго ли лететь до дуба? В миг оказался Иван-царевич в искомом месте, а Яга махнула на прощание помелом и скрылась в облаках.
 Смотрит царевич - дуб стоит матерущий, ларец высоко в ветвях подвешен, и ни пилы, ни топора вокруг не видно. Но не успел царевич пригорюнится, как вышел из лесу медведь, налег на дуб и повалил. Грянулся оземь ларец и рассыпался, а из него выскочил черный заяц и помчался. Да не тут-то было: наперерез ему вынесся наш косой, дал в морду задними лапами, тот без чувств и повалился. Повалился, рассыпался в искры и вылетела черная утка. На нее с неба стрелой упал селезень, утка выронила яйцо и прямо в сине море.
 Вот тут-то Иван-царевич и загрустил, да видит - в волнах мелькает щука, а у щуки в зубах яйцо. Подплыла щука к берегу, вручила яйцо Ивану и подмигнула. Разбил царевич яйцо, вынул иглу, поднапружился и обломил кончик. Тут грянул гром, сверкнула молния и прокатился по земле гул; сразу ясно стало - конец пришел Кащею.
 А из чащи верхом на белом коне выезжает Василиса прекрасная и приветливо улыбается.
 Тут, собственно говоря, и сказке конец.
И начинается быль.

Счет от брачного агентства Кащею:
 
Лягушечья кожа - 100 золотых
Старичок-боровичок - 80 золотых
Рубаха простая - 2 золотых
Корчага кваса - 1 золотой
Два маскарадных костюма - 250 золотых
Клубочек навигационный - 280 золотых
Медведь, заяц, селезень, щука - 120 золотых
Баба-яга - 200 золотых
Аренда избушки на курьих ножках - 75 золотых
Ужин - 10 золотых
Баня - 5 золотых
Дуб, ларец и бутафория - 275 золотых
Спецэффекты (гром, молния, стук и т.п.) - 145 золотых
Услуги визажиста для Василисы - 52 золотых
ИТОГО - 1595 золотых.

Кащей почесал свой лысый затылок и завизировал счет. А что делать, когда дворец полон воспитанниц, и каждая вторая - Василиса?