Небесная воля 1

Галина Кадетова 2
  Метель разыгралась не на шутку. Тан задумчиво стоял у окна и смотрел на древний танец снежинок. Хрупкость и сила. Маленькие снежинки бросались к равнодушному стеклу, отчаянно надеясь  на спасение. Это напоминало ему вихри Смерти, которые расшвыривали беспомощные Искорки Бытия, над вечным костром жизни в лаборатории Отца. Как продлить существование снежинок, если  вихри стремятся уничтожить их? Что предпочтительней - безропотное Подчинение слепой Силе или Упорная Борьба с ней? Борьба до последнего мгновения. Его плохое настроение заставило Тана мрачно ответить на этот вопрос. Хотя он прекрасно знал как ничтожна дерзкая сила Смерти среди бесчисленных сил Мироздания.

 В полночь он улетает. Снова улетает в далёкий мир Мо, где бушует горячая кровь её странных жителей. Слабые телом и духом и жестокие душой они абсолютно не симпатичны ему. Он знает, что его святая любовь может спасти их. Именно об этом мечтает Матушка. Любимая Матушка. Но ясный разум Тана не может понять чуждую ему  мечту. Духовное несовершенство каждого человека (и всего общества в целом) мешает миру МО быть счастливым.

 Этот слабый и нелепый мир полон жестокости. Но как дать силу жестокосердию? Разве ВОЛЯ НЕБА позволит это? И хотя любящее сердце Матушки страдает (ибо твердо верит, что злое начало в людях неизбежно умрёт) - Тан не горит желанием жертвовать собой ради этих ущербных созданий. И все же... он ДОЛЖЕН ПОЛЮБИТЬ их. Ведь они сотворены Отцом и Отец любит их. Как любит его, любит все души в царстве Света. Долг перед Матушкой и Отцом и ВОЛЯ НЕБЕС ждут помощи Тана. Помощи требует будущее Вселенной. Для Тана эта проблема почти неразрешима. Она мучает его много лет.

 Порой он встречал в мире МО героические поступки, но за каждым из них маячил личный интерес героя. Кто то искал правды или славы, кто то любви, кто то денег и т.д. Тот, кто совершал доброе дело часто был религиозным фанатиком, либо одержимым своей или чужой идеей человеком, не понимающим важности и значимости совершенного поступка. Тупое подчинение страстям. Это раздражало Тана. Много лет назад из мира МО изгнали его Отца. Люди отвергли Святое Милосердие, которое дарил  ДУХ ОТЦА. Сегодня этот мир стал другим. Некоторые люди - раскаялись в совершенном злодействе. Некоторые. Но не все. Матушка надеется, что рано или поздно - раскаются все. Она надеется и верит и много лет не устает напоминать об этом Тану:
- "Время придёт, дорогой мой, единственный! Души людей станут светлыми и Дух Отца снизойдёт на них вновь. Поверь в это, Тан."

 Но любая Вера не приживается в сердцах, если она извне или насильственно вводится в сознание. Поэтому спасительные свойства матушкиных слов мгновенно теряли убеждающую силу даже для доброго сердца Тана. Всему есть нерушимые пределы. Только огонь способен изменить их. Не Бог входит в сознание человека ИЗВНЕ - человек добровольно ИЗНУТРИ СЕБЯ идёт к Богу, идёт сжигая и очищая страданием свою душу, охваченный жаждой слияния с Божественными знаниями. В этих знаниях скрыт смысл земной жизни - жертвенная Любовь. Но люди не понимают этого.

 "Кулаком ничего нельзя воплотить - только любящая ладонь дарит помощь!"- хотелось кричать Тану, пролетая над страной Мо. Добровольная жертва ради любимых людей словно спасительная дверь соединяет два мира - Большой мир реальности и Малый внутренний мир каждого человека. Жертвуя собой, своими интересами, жертвуя с радостью, по доброй воли людские души сливаются в Единое Пространство Любви, увеличивая силу Света. Особо чуткие Души в мире МО ощущают живительную силу такой любви. Все влюбленные и все нежные матери, многие вдовы и одинокие старики чувствуют её физически.
 
 Образно говоря: трепещущие силы ДУХОВНОЙ ЛЮБВИ сияя, тянутся от каждого любящего сердца и создают из пронизанного этой силой Времени  и Пространства ЖИВОЕ ТЕЛО БОГА. И всё вокруг наполняется РАДОСТЬЮ. Соборной радостью. В основе этого явления лежит любовь каждого человека к планете, странам, к родной земле, семье, к людям. Безрадостная жизнь убивает живое своей тоской.

 В понятии «СОБОРНОСТЬ» скрыта Истина Жизни. Только в идеи ВЗАИМОЗАВИСИМОСТИ и ВЗАИМОВЫРУЧКИ всего сущего во Вселенной можно её постигнуть. Озаренные этой идеей Просветлённые Души интуитивно ищут Родник Всеобщей Любви, то есть ищут Христа, ищут ЕГО УЧЕНИЕ О МИЛОСЕРДНОЙ ЛЮБВИ к миру. Бескорыстная Любовь, создав цепочку жизней, бережно несёт ПОТОК БЫТИЯ сквозь века. Воистину только такая Любовь хранит эстафету ЖИЗНИ.

 Путь такой любви - особый путь. Мудрый путь. Революционные скачки и насильственные меры здесь не достигают цели. Ведь в ней нет места страданию. Ни на мгновение! Только радость и всеобщее ликование. Эту Любовь бесполезно ограничивать СОЦИАЛЬНЫМИ ЗАКОНАМИ - её можно контролировать лишь ЗАКОНОМ СОВЕСТИ. В словах - ЛЮДИ, ЖИВИТЕ ПО ЛЮБВИ И ПО СОВЕСТИ - явлена НЕБЕСНАЯ ВОЛЯ. Только такая жизнь пройдёт сквозь мутные потоки земного бытия  и не загрязнит человеческую душу, сохранив её кристальную чистоту до смертного часа.

 На вершине этой (поистине святой!) чистоты  для душ открывается более суровый и узкий путь к БОЖЕСТВЕННЫМ ЗАКОНАМ ВСЕЛЕНСКОЙ ЛЮБВИ - путь немногих. Путь избранных. Души,вступившие на этот путь, достигают Высот Святости и Мудрости и Дух Отца нисходит на них, являя СЕБЯ. Именно эти Души достойны Вечной Жизни - достойны Бессмертия! - в любом уголке Вселенной.
               
 Каждый год на Рождество Тан улетает в чуждый ему мир Мо. Улетает, чтобы найти в чистом человеческом сердце Божественную Искру - жертвенную ЛЮБОВЬ. И через слияние с ней погрузится в чистые Воды Жизни мира Мо. Только так можно получить доступ ко всем чистым душам этого мира и спасти их от коварного замысла злобного демона Махазаеля. О!Вечная Мечта Матушки - сотканная из жара её любящего сердца мистическими откровениями маленьким деткам и верующим людям (всем искоркам верящих в неё сердец!) - не даёт ему покоя много веков.

                ***               
- Ты забыл свой плащ. Я случайно заметила - Матушка стояла на пороге его  комнаты, бережно протягивая аккуратный белый квадрат. Запах её духов напомнил Тану о свежести майских гроз.
- Я не стану брать его с собой - он резко бросил белоснежную, чуткую ткань на старинный, кованый сундук, где хранились бесценные рукописи Отца. Видеть эту дорогую вещь там, среди нелепых и ненужных  вещей мира Мо - ему всегда было больно. Её ослепительная  белизна сразу уносила домой, в мир вечного счастья - в мир без лжи, зависти, боли.
- Ты расстроен, мой сын - Матушка печально присела рядом. Робко переливаясь нежным светом, ткань мафория  скользнула с головы на плечи прозрачным ореолом. Задумчиво смотрела она на сына. Скорбно мерцали отсветы суровой борьбы снежинок со снежным вихрем на её седых волосах, на её до боли родном лице. Тоненькие пальцы рук сцепились, побелели и беспомощно дрогнули.
- Прости, прости, прости - он уткнулся в эти усталые руки, замирая от  сострадания и любви к её святой, многолетней скорби. Время остановилось... Наконец Тан сделал осторожный вдох и, подняв к ней просветлённое лицо, тихо спросил:
- Какой сувенир привезти тебе на этот раз, Матушка? А хочешь - куриного бога? Ведь там  море - его голос был полон беспредельной нежности.
- Там зима, Тан... Холод. Впрочем, ты способен растопить лёд... огонь твоей души... но лучше... привези мне старую ёлочную игрушку. Звезду! Помнишь, мы крепили её на вершине ёлки? И она так весело мигала красными огоньками, сияющими внутри. В ней жила радость наших мгновений... и твоя радость тоже, Тан.
- Думаешь, она сохранилась там? - он пугливо посмотрел на милый профиль, чётко  очерченный прозрачной абрисной линией Света. Слёзы блеснули на ресницах.
- Найди её! - она стремительно и умоляюще взяла его за руки. Волна боли набатным эхом ударило в сердце Тана.
- У каждого человека есть Звезда - она манит счастьем. Радость и счастье - святые  по сути. Они созданы Милосердием. Иначе сердца заполнятся скукой равнодушия. Ты должен найти звезду, сын мой!
- Видимо, звезда может быть ленивой, - невесело пошутил, Тан, - мне пора Матушка. Спокойной ночи! Пойдём, я отведу тебя наверх.
- Ну, что вы, Тан, я сама отведу мою дорогую Наставницу и поболтаю с ней перед сном - миловидная девушка, улыбаясь, стремительно поднималась по лестнице. Её тяжелые косы разлетались за спиной, как два золотых крыла.
- О! Мари, ты снова с нами! С кем ты вернулась? - Матушка засияла ответной доброй улыбкой, нежно обнимая девушку.
- Я прилетела одна. Наши все улетели к Океану. Ты же знаешь на январских праздниках много работы. Особенно с водами на дне глубочайших впадин. Но мне так не хотелось оставлять Матушку в одиночестве на Рождество, ведь Тан уже улетает? Час настал? - девушка бережно коснулась кипарисового креста на его груди и решительно повела мать из комнаты.
- Какое счастье! Но как ты решилась оставить Махазаеля без контроля? Разве можно  не контролировать его фокусы? - Матушка ласково оглянулась на Тана и, плотно закрыв витражные двери, они словно дым рассеялись в темном провале витой лестницы.

                Граница двух миров.
               
 Часы мелодично забили молоточками - бум, бум! Полночь. Пора. Тан крепко сжал рукой крест, чувствуя как пульсирует в нём маленькая Искорка Света и привычно закрыл глаза. Улыбнулся собственному вопросу - почему религиозная вера у людей всегда лежит за гранью мистики? Но ответа получить не успел. Синяя волна его духовной энергии обволокла мозг, наполняясь информацией разбегающихся кругов из параллельных миров, и стремительно понесла исчезающее сознание Тана вниз.

 Спуск... холодное бесчувствие... безмолвие... суровая граница Света и Тьмы. Тьма стала сгущаться. Зашевелились тени. Вдох. Под ребром его призрачного тела резко шевельнулась предупреждающая боль. Он знал - скоро боль усилится - и, подчиняясь сыновнему долгу, сделал долгий выдох, собирая все свои силы. И затем стал осторожно набирать воздух расширяющимися легкими. Контролируя ритм дыхания, внимательно наблюдал за ползущей к нему Красной Лавой, обжигающей жаром слепой, безумной страсти всё вокруг.
 
 Контуры его тела стали менять очертания. На груди тревожно замигал ставший немыслимо тяжелым  крест. Рассыпая голубоватые лучи и постоянно сканируя лаву, крест начал регулировал уровень притока кислорода. Тан ждал момента, чтобы сравнять скорость протекания химических реакций в двух таких разных субстанциях - его астральной оболочке и в создающем сейчас материальном  теле - и резким  рывком закончить спуск.

 Время на мгновение остановилось. Неприятный запах серы угрожающе окутал легкие, вызывая удушливый, слёзный  кашель. Липкое прикосновение колышущей массы к раздувающей полупрозрачной оболочке тела всякий раз вызывало у Тана брезгливый ужас. Обычно в этот момент он терял сознание. Но сейчас, собрав волю и дух, он сумел заставить вялое тело самостоятельно сделать судорожное глотательное движение. Плотно сжатые ресницы Тана дрогнули. Он рванулся и уничтожил часть астральной оболочки в области горла для принятия Лавы. Кипящая, чуждая ему по духу масса рванулась в пустоту ещё не послушного тела.

 Началось медленное вхождение тёмной материи в светоносную сущность Тана. Уже через мгновение её огненный жар - энергия густой крови - вязко колыхался в пульсирующих клеточках нового тела. Последняя капля крови, послушно отделившись от Лавы, довела уровень чувствительности его сердца до предельной концентрации эмоций, установив допустимые пределы. Вот и всё. Спуск кончился.
 
 Просыпаясь, Тан-Кхи чувствовал, как где-то в горле медленно остывало, таяло эхо болевого, соединительного спазма, которому упрямо вторила вечная подреберная боль. Сознание беспокойно металось в его голове. Но Синяя Искорка нательного крестика, отсвечивая желтыми сполохами, медленно растворилась в Красных потоках крови Тана-Кхи и  озарила сознание зеленым спокойным светом. Усталый мужчина медленно открыл слипшиеся от слёзных потоков глаза.

 За морозными окнами большой квартиры светился чужой горизонт. Затихающий колокольный звон возвещал о приближающемся Рождестве. Стрелка часов привычно отползла от строгой двенадцатичасовой вертикали. Миг ничейного безвременья кончился.
                ***               
 Городок, где по Воли Неба проснулся  Тан-Кхи, был самым обычным портовым городком. Со страшным грохотом открывались тяжелые ворота древнего как мир  элеватора, к которому неутомимо ползли суетливые машины, покрытые заснеженным брезентом. Рядом с малюсеньким вокзалом противно дребезжал железнодорожный переезд. Натужно гудели железные лестницы, рвущиеся к домику спасательной станции пустого пляжа. Скучную дорогу, канавы, магазинчик, и крышу старенькой аптеки равнодушно прятало выцветшее небо, изредка роняя снежинки сквозь дырявые тучи и  кружа их в потоках беснующегося  ветра.

 Городок явно скучал. Старожилы прятались от непогоды в своих домишках и покосившийся кинотеатр на главной площади закрыли из-за отсутствия зрителей. Черный снег траурной каймой лежал на его крыше. От площади множество тропинок по летней привычке летело к морю, где на каменистом обрыве ютилась маленькая деревушка. От околицы вниз вела крутая дорога и каждый водитель зная, что любой морозец мгновенно превращал её в ледяной панцирь, предпочитал не тормозить в этом месте. Машины мчались по широкому шоссе мимо обиженной невниманием деревушки, оставляя закутанных тёплыми шалями неподвижных тёток с горой не проданных солёных арбузов, подмороженных яблок и навеки уснувшей вяленой рыбой. И главное - с бутылками превосходного домашнего вина, в которых дремала тихая радость.

 Зимой на крутом обрыве собиралась местная детвора. До позднего вечера каталась она на самодельных санках, радуясь весёлой забаве. Иногда санки, выскакивали на тонкий лёд. Отчаянно визжа, дети бежали по качающей поверхности к берегу. Взрослые догадывались о детских шалостях, но даже самые маленькие дети при необходимости умеют хранить опасные секреты.

 Летом и осенью правый, покосный берег реки, здравомыслящие мужики старательно укрепляли дамбой. Левый - противоположный берег реки - был скалист и мрачен и редко кто отправлялся туда по своей воле. И ещё реже возвращался в твёрдой памяти. Но всё же, такие смельчаки были. Шептуньи старухи рассказывали, что их заманивает вкрадчивый голос Махазаеля, который вечно смущает неопытных и не твёрдых духом людей. Никто не знал, какие сокровища собирал Махазаель в этих краях. Вечерами - куражась перед девчатами - парни дерзко поглядывали на скалы, жители постарше предпочитали их не замечать.

 Порой от обрыва отрывались пласты почвы. Стремительное течение реки, кружа, медленно разворачивало их и, подхватывая упавшие деревья, гнилые доски и всякий разный мусор, несло к пенящейся воронке. Даже зимой эта воронка не замерзала и в Крещенские морозы некоторые жители лихо окунались в её тёмную воду. Мокрые, голые тела стремительно бежали домой. Старики сочувственно смотрели на цепочку чёрных следов, что рвалась за ними и качали головой.

 В этой деревушке, существующей на краю коварного обрыва, обычно за одним забором ютились три дома. Реже два. Надо заметить, что с улицы в глаза прохожим бросался только один дом. Плотные заборы и тяжёлые ворота скрывали общий двор. Два дома, что стояли в его глубине, казались (очень внимательным людям!) абсолютной диковинкой. Эти легкие и светлые жилища были построены так, что их существование за мощным забором было абсолютно не доказуемо! Дома всегда принадлежали родственникам.

 Дом о котором пойдет речь принадлежал  супругам Гордеевым. В новой пристройке, вольготно выросшей рядом с ним, жила  их замужняя дочь - Валентина - особа суетливая и непредсказуемая. В детстве она часто убегала к обрыву и долго мечтала там о чём-то, обхватив руками колени. Ей казалось, что весь мир лежит у её ног и что она его гордая повелительница. Только любимая сестра Линга могла найти её там. В семье Валентина была явным командиром. В школе дети обожали слушать её истории про космических пришельцев, про тайны Атлантиды и бессмертную жизнь. Но порой подружки поднимали на смех попытки сумасбродной фантазёрки стать королевой школьных вечеров, а насмешливые мальчишки - желание покомандовать ими.

 Учителя относились к шалостям девочки снисходительно - чутко понимая, что в них есть что-то многообещающее, самобытное и в сущности невинное. Обижаясь на подруг, Валя замыкалась в себе, хмурила густые брови. В уголках её капризных губ презрительно напрягались белеющие бугры. У неё часто что-нибудь болело - то зубы, то голова, то ноги. Ей постоянно было холодно - поэтому она обожала кутаться в дорогую мамину шаль. Порой отец, шутя, обращался к ней:
- О! Моя старинная, драгоценная, босоногая Ткань не пора ли тебе стать взрослей?

 В тот благословенный год отец (ещё молодой и весёлый) всё лето бережно поливал хрупкую дичку яблоньки, принесённую из леса. По осени (здесь же!) возле укоренившейся яблоньки он услышал ликующий вскрик жены и едва успел принять на руки маленькое, тёплое тельце своей дочери. С тех пор крона яблоньки сильно разрослась. Каждый год, собирая урожай, Валя, пританцовывая и гордо улыбаясь родственникам, легко вносила полные корзины яблок в дом. Молодая и красивая она была так счастлива в эти минуты! Сколько света было в её глазах, сколько уверенности было в каждом движении! Но такой радостной она бывала редко. Что-то мешала ей быть такой всегда. Оживлялась она обычно в присутствии младшей сестры.

 Когда появилась на свет её младшая сестра - никто в деревне не знал. Даже родная мать Валентины недоумевала по этому поводу. Недоумевали и соседи по поводу её странного имени - Линга. Было ли это её полное имя - тоже никто не знал - а в паспорт доверчивые люди обычно не заглядывают. Эта незаметная девочка с младенчества мило улыбалась всем и вся деревня при виде её улыбки тоже начинала улыбаться. Казалось - улыбка Линги была основой её незабудковых глаз. Внезапно растягивая рот, улыбка долго-долго не исчезала, вызывая ответную улыбку (у добреющей буквально на глазах!) старшей сестры - Валентины.

 Отзывчивое сердце Линги летело на помощь каждому, попавшему в беду. В детстве это были смешные, маленькие бедки - оторванные пуговицы, потерянные панамки или развязавшиеся шнурочки. Валентина и друзья рано поняли, что Линга не оставит в беде никого. Ласково улыбаясь, она словно палочка-выручалочка устраняла любые проблемы. Все удивлялись её терпению и доброте. Линга всегда бесстрашно вставала на  защиту Вали утверждая, что её победы в драках (а у кого их не было в детстве?)дело праведное.

 Никто не видел, чтобы сёстры спорили (или, упаси бог, ругались!) - они понимали друг друга с полуслова. Валя любила танцевать. А Линга любила петь. Причем она пела задушевные песни только собственного сочинения! Глаза Валентины освещались счастьем едва Линга начинала петь. Она подхватывала её песню мгновенно. Порой соседи заходили послушать дружное пение удивительной семейки. Когда сёстры (обычно после успешно сделанной работы) шли по улице, соседские дети гурьбой бежали навстречу Линги. А собаки и голуби, вообще, неслись к ней со всей округи, чтоб клевать пшено, которое обязательно находилось в её карманах , и угостится вкусняшками.

 Линга умела делать буквально всё! И очень любила принимать участие в любом деле, которое затевала старшая сестра. Без её участия дела явно не клеились, да и результат был иной. Странным было то, что взрослые и дети с удовольствием исполняли мечты, пожелания и даже любые капризы Линги. Сестры всегда с таким удовольствием работали по дому или во дворе, что было любо-дорого смотреть. Валю очень любила беззаботная молодёжь, а Лингу - после собак, голубей и детей - обожали пожилые женщины и каждый несчастный нищий на паперти церкви.

 У сестёр были свои странности. Например, младшая сестра ещё в детстве начала строить себе загадочный дом. Постепенно (вроде бы играючи!) он вырос в укромном уголке сада и поразил всю семью. У него были чистые-чистые, прозрачные стены - то ли из чистейшего стекла, то ли из нежной плёнки! - и особенная крыша, которая чутко дрожала от дуновений ветерка. Если в деревни кто-то начинал строить такой же дом на своем участке, то  счастливая Линга с радостью летела помогать в этом строительстве.
 
 Каждый в деревне знал, что любое дело, начатое с Лингой, приносило потрясающий результат! Соседи горячо любили трепетную, доверчивую девочку с добрым сердцем. Её вспыльчивая, (порой невыносимо ноющая сестра) иногда их просто бесила – но это не мешало дому Гордеевых быть самым гостеприимным домом на улице. О милосердии и щедрости этой семье ходили легенды.
               
                Семейные дела.      

 Однажды старый отчий дом Гордеевых загорелся. То лето было душным. Всё задыхалось от жары. Когда наконец-то пошел долгожданный дождь - люди выбегали на улицу из своих домов и радовались как дети. Ливень почти кончился. Но внезапно сильный удар молнии метнулся к дому Гордеевых и тот вспыхнул как спичка. Люди растерялись. Валентина и старенькая мать заголосили страшно и пронзительно. Линга первой бросилась за водой.
 
 И вот тут из-за спины насмерть перепуганного семейства появился высокий человек. Он храбро бросился тушить огонь. Его приказания точные и смелые (порой до дерзости) и задор Линги вдохновляли людей. Вскоре пожар был потушен. Стирая пот и размазывая черную сажу по лицу, незнакомец с любовью оглядел чудом спасенный дом. Его твердость духа, смелость и бесстрашие проявленные на этом пожаре заставили всех с восхищением посмотреть на героя. Появившись в минуту опасности, он  остался в деревне жить и даже построил у колодца умопомрачительный дом. В его доме вообще не было стен. Он состоял из одной беседки, сплошь увитой виноградом и розами.
 
 Зимой над крышей волшебной беседки появлялся надёжный чехол из необыкновенно светлой материи. Этот таинственный купол был на диво прочен и чудесно хранил тепло. Розовый дух сопровождал загадочного героя всюду - он был его сутью! Этот аромат имел какое-то магическое влияние не только на всю Валину семью, но и на каждого, кто встречался с ним вне дома. Герой был одинок, подозрителен и не любил гостей. Он редко выходил из своего убежища. Данное им слово было нерушимо, как нерушимы были его убеждения. Несгибаемая воля и суровый дух порой отталкивали от него людей. Вскоре он посватался к подросшей Валентине. И,получив согласие, стал надёжной защитой всем, кто жил в этом дворе.

 Дружная семейка любила сидеть майскими вечерами под старой яблонькой, радуясь душевному покою или хорошей погоде. Вечерами на краю деревни, золотом горели кресты старенькой церквушки. Возле самого леса теснились могильные плиты, под которыми спокойно лежали давно (или недавно) успокоенные предки, шуршали большие стрекозы и гудел ветер. Порой ветер приносил с улицы обрывки неспешных разговоров, запах махорки, шум громыхающей вдали телеги - а сестры и герой благодушно сидели над обрывом и молчали. И было ясно каждому, что в этом молчании таилась вечная гармония жизни.

 Когда на улице пастухи начинали щёлкать длинными бичами, а сытые коровы - бредущие в клубах красной, закатной пыли - мычать, старушка мать, выкрикивая свою Зорьку, спешила с пустым ведром к сараям, где отец, сидя на крыльце, уже собирал сепаратор, чтобы пропустить через него молоко и получить свежее масло и сливки. Приблудный черный котяра, давно приживший в этом доме, разгоняя кур, свиней и гусей, спешил обогнать её. В такие минуты к ним, гремя длинной цепью, во весь дух бросался маленький смешной щенок Надейко. Кот, слушая тугие удары струй о донышко чистого ведра, миролюбиво урчал, не желая заводить дискуссий с глупым  щенком.

 Летними вечерами - почти над обрывом! - Линга невесомо летала на качелях, вспыхивая рыжими прядями пронизанных солнцем волос, и тихо распевая свои затейливые песенки. В глубине веранды шелестел страницами Библии невидимый в полумраке герой. Его привязанность к тонким ароматам и суровая (почти рекламная!) строгость облика подчёркивали экстравагантность противоречивого духа - на диво старомодного. Пощёлкивая, разлетались семечки в проворных руках счастливой Вали. Иногда она заботливо поправляла шаль, под которой (в большой яблочной корзине деда) обычно устраивался сын - всеобщий любимец - Иванушка. Он был хрупким и изнеженным мальчиком.

 Валя смотрела на сына как на чудо, видя в нём бездну талантов. Избалованный таким вниманием ребенок приносил семье много проблем. Линга любила повторять, что именно проблемным детям чаще достаётся земная слава. Весной круглый стол с веранды ставили под яблонькой. С важностью приносился  горячий самовар. Белые лепестки падали на синеющую в сумерках скатерть. Почти прозрачные фарфоровые чашечки начинали дышать смородиновым чаем в ловких Валиных руках. Всё: и скатерть, и трава вокруг стола были усыпаны белым снегом и дружным смехом семьи. Есть ли минуты счастливей этих?

 Но время меняет людей. Изменился и муж Вали. Когда то кудрявый красавец и рубаха парень он стал скучать. Разговоры семьи о незнакомых родственниках и давних событиях его не увлекали. Одиноко скучая, он сидел со всеми под яблонькой, смотрел с обрыва на виноградные лозы, на тесные улочки малознакомой деревни, на заборчики, сарайчики, на раскинувший за переездом городок и рвался сердцем в бескрайнюю Якутию. Эти места ему были не интересны. Здесь он тосковал о вольных просторах, о синих сопках, о дымных кострах, оленьих упряжках. Валя не хотела покидать родные края. Мысли о переезде были ей смешны.

 Поэтому вскоре муж стал одиноко бродить по дому, затем по двору, а  потом начал уходить бродить к морю. Его трудно было узнать в усталом проводнике железной дороги, где он работал спустя рукава. Теперь он редко бывал дома. Как-то незаметно в таких прогулках муж завел новых друзей, которые так же бесцельно слонялись по каменистому пляжу, а дождливыми вечерами сидели под навесом маленькой спасательной станции, где работали сестры. Если были деньги - компания дружно отправлялась в городок, где в ночь Рождества и появился наш знакомец Тан - Кхи.

  Встречаясь с мужем, Валя обычно ругалась с ним. Её давно уже раздражали и его пьяные друзья и бесконечные походы к ближнему магазину, где хваткий товаровед приторговывал самогоном. Уезжая в очередной рейс, муж всякий раз долго сидел на крыльце. Он никогда не жаловался и не обещал Валентине исправиться. Просто тревожно смотрел ей в глаза, словно чего-то ждал. Это раздражало Валентину ещё сильней. И она уходила, хлопнув дверью.

 Вскоре Валя с сыном вообще перебралась в родительский дом, оставив мужа развлекаться с собутыльниками. Линга порой беседовала с ним. Требовала с него честных слов, клятв и  обещаний бросить пить. Но безрезультатно. Её слова пролетали мимо и пьяная компания вечерами лишь громче орала песни про камыш, про мороз и про черные очи. И,наверное, никогда бы этим троим не найти желанного понимания, если бы ни один случай.

  Валя часто задавала себе вопрос - и где были в юности её глаза? Может ей бросить его? Мысли о разводе всё чаще посещали её своенравную голову. Милосердная Линга просила её не делать этого. Вечерами Линга, жалея бедолагу, неизменно забегала его проведать. Она страстно умоляла Валю подождать с разводом.

 Но Валентине были скучны слова о жалости. Ей было жаль только себя и сына. Как можно жалеть этого никчемного человека? Угрюмый муж Вали для многих в деревушки был как кость в горле. Его надменное молчание многих раздражало, но всё же без него не обходилось ни одно серьезное дело - в трудные минуты он был всегда опорой и путеводной звездой для односельчан. Люди советовались с ним. Люди, но не Валентина.



                продолжение следует здесь  http://www.proza.ru/2014/02/05/1221                27.01.2014 г.