А когда шла она в своём платье из льна
по улицам этого города, где до сих пор
снимают фильмы про революцию без всяких
декораций, то даже собакам было стыдно
за свою провинциальную шерсть.
Вы когда-нибудь были в мастерской художника? Именно, не на выставке его картин, а в святая святых, где он давал жизнь полотнам? Знаете, как пахнет свеже-загрунтованный холст?
Славка хорошо знал. О, этот запах, он так щекочет воображение. Славка любил это ощущение. Зарождение новой жизни на белом полотне.
Холст сырой, трогательно-влажный, чистый, как снег в незатоптанном лесу.
Он невинен как фата невесты. Но, только художнику дано видеть на нем то, чего пока еще нет.
Славка видел. Это была ЕГО тайна.
И каждый раз она пополнялась, как шкатулка сокровищ или картонная коробка маленького мальчика, простая, из под обуви; в которой можно было увидеть множество интересных вещей: блестящую, слегка погнутую, крышку от пивной бутылки, с непонятной эмблемой, сломанный, но все равно еще раскладывающийся перочинный ножичек, красивое стеклышко, сквозь которое мир виделся всегда солнечным и слегка искаженно-мультяшным, старый засохший шмель, еще там был стеклянный шарик, который напоминал миниатюрную землю, на нем просвечивались какие-то жилки-линии, как реки и дороги и много других интересных вещиц, милых детскому сердцу…
Сегодня он мог пополнить свою сокровищницу на холсте новой тайной.
Что же там будет. Сказка: лес, тайные пни, за которыми прячутся кикиморы. Или зимнее озерцо отражающее небо, с засахарившимся снегом бережком.
Натюрморт, с гроздью винограда, ягодку которого так и хочется отщипнуть и, посмаковав, съесть, выплюнув косточки. Ты уже представляешь, как она лопается у тебя во рту, пуская сок.
А может серый кот, вот с такими усищами, неизвестно как попавший в чулан, и испугавшийся внезапно открытой двери и яркого света и того, что вот его "застукали" за чем-то недозволенным или нарушили его охоту.
Но, возможно, это будет человек.
Просто сидящий на скамейке у старого облезлого, но все еще величественного дома, думающий о чем-то своем, прикрыв веки, светящийся от воспоминаний - единственное, что удастся взять ему с собой, однажды покинув этот мир…
Его город старел вместе с ним, но не как рваные калоши, а как кафедральные соборы - не умаляя своих достоинств.
Славка никогда не повторялся. Это было каждый раз что-то новое. Ему было скучно писать одно и то же, хотя, ради заработка иногда приходилось.
Единственное, чего он, пока, не написал - это город, в котором он жил уже пять лет.
Он помнил первое июньское впечатление о нем. Июнь - любимый месяц. В нем было его, Славкино рождение.
На старом вокзале его встречали только собаки. Душно. Пахло зноем. Жар раскалял асфальт до мягкости и плавил бронхи. Славка не решался снимать очки, чтобы солнце не ужалило глаза.
И только маленькие уютно-провинциальные улочки давали хоть какую-то тень и прохладу.
Тетки, похожие на дрожжевое тесто, предлагали холодный квас и от скуки рады были любому собеседнику.
Славка сначала честно полюбил этот город - зелень свела его с ума. Столько деревьев он давно не встречал ни в каких городах. Они сплетались своими ветвями, загораживали его, защищали, говоря: "Ну, что ты, дурашка, не бойся". И даже подкармливали: вдоль дороги можно было увидеть и абрикосы, или… как же их тут называли… такое странное смешное слово…жердева…совершенно не понятное приезжему. И вишни, под своей тяжестью кланявшиеся все лето как-то сохранявшимся одуванчикам. А как здесь благоухали черемуха и акации. Но больше всего было остроконечных тополей, нахально скидывающих с себя гроздья пуха.
Когда-то ему нравился этот южный город, с его узкими улочками, тесными, как комнаты в коммуналке. Этот порт, с крюками-кранами, огромный залив, щедро позолоченный солнцем - в ненастные дни волшебно превращающийся в огромную чернильницу, наполненную грозовой синевой, сверху посыпанной шелковицей, измажешь такой руки - не отмоешь.
Он знал, он точно знал, что никогда не останется в этом чужом городе, но на прощание напишет его.
Обязательно. По-своему.
Ему не нравилось, что местные художники писали его как-то однообразно…Каменная лестница, Петр Великий, Чайная лавка…
Не было, почти, ни одной картины без этих изображений. Но город - это не только его явные достопримечательности.
Это улочки, где-то убогие и обшарпанные, с гостинками и жактами, вот еще слова, которые Славка узнал только в этом городе; переулки, дворы, в некоторых даже сохранились колодцы.
Город котов. Такое их количество Славка видел только в Евпатории и в Мармарисе. Здесь, на Петровской, даже сохранились автоматы, помните, были такие в советское время - с водой. Копейка - простая газированная, три, что считалось шиком - похожая на лимонад. Правда, цены теперь другие и граненые стаканы вытеснили пластмассовые, одноразовые.
А люди! Южане вообще своеобразный народ, они быстро переходят с тобой на ты, разговаривают так, будто давно тебя знают, с удовольствием объясняют как пройти на ту или иную улицу, готовы даже свернуть со своего пути и пройти с тобой пару кварталов, не церемонясь расспрашивая: "а шо там тебе нада; а Хто там?"
Этот мягкий говор поначалу очень умилял Славку: способность, присущую местным, смягчать речь, тягучую, как рахат-лукум, он так и не перенял. Аборигены сразу понимали, что Славка приезжий, почему-то принимая его за москвича.
Да, он не знал толком этого города.
Не мог запомнить названий улиц. Однажды попал впросак с улицей Чучево, переспросив: "Чучело?"
Ему хотелось открыть его для всех другим. Затем, чтобы ТАК перенести его на холст, чтобы без Чехова и Раневской люди поняли - это город Т.
Их уютный и славный провинциальный городок.
А женщина в Галерее, на Добролюбовском, была такой милой и доброжелательной, что согласилась взять работы неизвестного ей Славки, который писал слишком ярко, даже зима на его полотнах не удручала, а радовала своими красками. Ей было не мало лет. Как-то Славка спросил у нее, что такое, по ее мнению, счастье? И она, подумав, ответила: "Душевное равновесие". Славка запомнил ее взгляд - живой, голубой. Знаете, есть такие люди, они "умирают" в 25, а то и раньше, а потом до 70 ждут своих похорон, влача унылое существование.
Но она не принадлежала к их числу. Напротив, светилась жизнью и молодостью. Не растратив своих добрых и мудрых качеств, неся их гордо по жизни.
"Кто так пишет, я вас спрашиваю!...", - говорил Славке известный местечковый художник. Напомнив Крамарова - "Кто так строит.." из экранизации "12 стульев". Он курил что-то жутко вонючее. Славку тошнило от его поучений, ему не нравилась ни одна из его мрачных картин, повешенных, именно "повешенных" на стенах Галереи.
Та, к кому он приехал в этот город, в первый раз водила его на экскурсию и Славка запомнил все картины этой местной "знаменитости", спустя пять лет, они также висели, мрачно глазея со стен, хотя кто-то очень добросовестно стирал с них пыль. Ни одна не была продана. Продажа не показатель таланта? Возможно.
Говорят, многие знаменитейшие художники за свою жизнь не продали ни одной картины и только после смерти их признали гениями.
В этом плане, Славка, тихонько улыбаясь внутрь себя, радовался, что он бездарность.
Потому что за свою жизнь он продал громаднейшее количество картин, в том числе и в Италию, и в Германию. И Бог весть, куда еще его раскупили.
Ему не хотелось после смерти, ему хотелось сейчас.
Не прославиться, нет. Боже, упаси!
Ему мечталось, приехать однажды, ну, ..скажем…, в Барселону или Гусь-Хрустальный и там случайно у кого-то увидеть свою картину. И прослезиться от гордости, что вот кто-то ее выбрал, повесил у себя в доме и не прочь любоваться ею все свои годы, а иначе он мог бы просто снести ее в чулан, не так ли…
Человек смотрит на картину, но видит больше, чем в рамке, думает о чем-то, что-то себе представляет...Она ему чем-то импонирует, становится созвучной его настроению и характеру...
Да даже если бы картину купили просто, чтобы закрыть ею в стене дыру, Славка все равно был бы горд.
Он непременно напишет этот город. Не пожалев для него красок.
Легко и плавно орудая мастихином. Не напрягаясь, каждое движение - как дыхание.
Он оставит чуждый ему город на холсте, простившись с ним до лучших времен!
~~~~~В нашем порту - чайки ловили хлеб на лету
А я смотрел на флаги, глотая из фляги
Шевельнуться не смея, так нежно пьянея
Я не смогу, я не сумею, я сорвусь и останусь с нею~**
29.01.2014 г. Таганрог