Кома

Тоненька
        - Возьми всю свою волю в кулак, - сказала Маша  по телефону. – Ты даже не представляешь, через что тебе придется пройти.
       
        Я уже собрала вещи в дорогу, муж ждал меня у подъезда, чтобы отвезти на вокзал, когда раздался этот телефонный звонок.  Она знала, что я еду, предупредила заранее…
 
        Это верно – я не представляла… Я вообще не понимала, что на самом деле происходит, но смутная тревога уже поселилась в душе.

        Накануне позвонил Борис, муж моей сестры, и попросил срочно приехать.

        - Что-то с Машей?
 
        - Приедешь, все сама узнаешь.

         ***

        Дверной звонок трижды оповестил хозяев о моем приезде, но за стеной была полная тишина. В недоумении я нажала кнопку еще несколько раз подряд.

        «Где все подевались?»

        Уже чувствуя легкое раздражение, я услышала голос сестры за дверью. Она тоже недовольно ворчала там, пытаясь найти ключ.

        - Тонечка, это ты?

        - Я, Машенька, я, - слезы навернулись на глаза, а голос задрожал от предчувствия беды.
 
        «Почему она так сказала - всю волю? Что там у них случилось?»

        - Не достану ключ, моя хорошая. Придется подождать, сейчас я Боре позвоню или Татьяне.

        Ее голос я слышала на уровне замочной скважины, еще не зная, что родная моя сестричка уже не может ходить. Она приползла к двери на руках, используя шелковую подушечку, как салазки.

        Самое трудное – первая встреча.  Увидеть совершенно беспомощным родного сердцу человека, еще вчера здорового и цветущего, и не проявить при этом эмоций – настоящее испытание.  Я его не прошла, мое состояние выдали не только заплаканные глаза, но и дрожащие руки, а также ставший вдруг охрипшим голос.

        Маша предложила посмотреть снимки…
       
        Накануне всего случившегося по белорусскому телевидению прошел цикл передач «Врачебные тайны с доктором Терещенко».  Теперь понимаю, что мое внимание к данной программе   оказалось не случайным - высшие силы готовили меня заранее. В одной из передач показали, как выглядит на снимках  раковая опухоль…
       
        Она следила за мной глазами. Специально отвернувшись к окну, я вглядывалась в черную фотопленку с изображением частей ее тела и не могла поверить…

        А еще через несколько дней врачебный консилиум в институте им. Бурденко подтвердил диагноз…

        Однажды она спросила:
       
        - Тонечка, скажи, ты знаешь хотя бы один случай излечения от рака?

        Нужно было что-то ответить…  но я не умела врать…

        Совсем недавно ушла из жизни Валентина Толкунова.  Маша очень любила певицу,  они были ровесницами, заплакала, когда услышала печальную новость.

        Абдулов, Раиса Горбачева, Рейган…   У этих людей были все возможности: достаток, лучшие врачи в распоряжении…  А результат?

        Бывают чудеса, но не в нашем случае. Маленькая опухоль размером с горошину располагалась в гипофизе,  ничем себя не проявляя до поры, а потом обрушилась лавиной…

        Маша сорвалась только один раз, когда мы вернулись из Москвы после обследования.
       
        - Родной мой, прошу тебя, умоляю, продай квартиру и сделайте мне операцию, - как только мы переступили порог дома, она схватила мужа за плечи, упала перед ним на колени в мольбе, словно к Богу воздевая к нему руки.

        От всего произошедшего сердца зашлись от немой боли.  Мы прятали глаза, не смея произнести, что уже…  слишком поздно.  Стали поднимать ее, уговаривая  успокоиться.

        Успокоиться? Разве можно успокоиться, узнав, что ты умираешь, что для тебя не наступит весна, ты не увидишь, как вырастут твои внуки, как постареют твои дети. Да что там дети?! Ты сама никогда не состаришься, тебе всегда будет ровно шестьдесят, как отмерила жизнь...
             

             ***

        Боль, невыносимая, тягучая,  расползлась своими жалящими щупальцами по всему телу, проникла в каждую клеточку,  день за днем отвоевывая все больше, без просветов.

        За несколько недель этой страшной боли моя любимая сестричка забыла, что светило солнце, что где-то плескалось море, что существует любовь,  радость и все другие прелести жизни. Она не понимала, ночь на дворе или день, иногда, проснувшись,  не сразу соображала, где вообще находится.
 
        А на улице расцветали сады, укрываясь белоснежным  покрывалом благоухающих соцветий, распускалась молодая зелень, природа просыпалась от зимнего сна. Пришла долгожданная  весна, но только не для нее...

        Она знала, что стонет, когда укол переставал действовать. Когда кто-нибудь входил в комнату, специально закрывала глаза, чтобы не показывать свои страдания. Обезболивающие уколы с опиумом  уже мало помогали.

        Перерывы между инъекциями становились все короче, неизбежность все ближе. Пришло смирение, которого так не хватало первое время. Вечность уже манила избавлением...

        Часто приходила внучка, зажигала свечу и молилась.  Маша и сама молилась каждый день, пока оставались силы.
 
        - Господи, не лишай меня разума и рассудка, - повторяла, как заклинание.

        Она уже не просила ее спасти, как первые дни, молилась все больше о детях и внуках, обо всех, кого любила и помнила.

        Всегда чувствовала, что я рыдаю в другой комнате, находила силы, звала к себе, чтобы отвлечь.

        - Мне снилось, что я Трембита, пою со сцены. Представляешь меня оперной певицей? Там у меня прекрасный голос, - смеясь, рассказывала она свои сновидения, под влиянием опиума они казались просто нереальными.

        Однажды полет воспаленного мозга занес ее во времена Джордано Бруно, он выступал перед народом, а она находилась там, в толпе, в роли его последователя. Она открыла глаза и сказала мне сурово:

        - Тоня, замолчи, пусть Джордано Бруно скажет.

        Потом мы вместе смеялись, представляя ее в роли народного борца, на несколько минут забывая обо всем.
            
        Рассказывала,  как птицей парила над местом своего рождения. Маленький хутор  уже зарос густым лесом. Места, где стоял когда-то наш дом, уже не найти, но с высоты птичьего полета она видела гостинец, по которому с братом ходила  в школу, сохранились очертания старой панской усадьбы и тот заросший орешником сад, в котором прошло ее детство.   То ли прощаться она туда летала, то ли просто жизнь проносилась в ее памяти в обратной последовательности, она не понимала.
 
        В следующий раз она сказала, что ТАМ у каждого свой сугроб и попросила положить ей теплые носки…

        Это забытье становилось спасением, с каждым очередным уколом появлялись новые сновидения, которые помогали пережить нечеловеческую всепоглощающую боль, уже невыносимую для хрупкого истерзанного болезнью организма.
 
        Младшая дочь моей сестры жила в другом поселке и приезжала не часто. У нее был грудной малыш, и оставлять его надолго она не могла. В последний приезд  они попали в большую пробку на дороге,  очень мало времени осталось побыть с матерью. И хоть сердце дочери разрывалось от горя, ей пришлось уехать, так и не дождавшись, пока Маша проснется от очередной дозы лекарств.

        Сквозь сон, она слышала, как дочь прикоснулась к ней своим горячим телом, как целовала в щеку, гладила по руке. Веки дрогнули, но глаза открыть не хватило сил.
 
        Она специально оградила своих дочерей от тягот ухода за собой.  Будучи медсестрой, ей не раз приходилось колоть онкологических больных в последние дни их жизни. Насмотревшись всякого, не могла допустить, чтобы ее дочки прошли через такое.
 
        Маша выбрала меня.  Знала, что люблю ее искренне, что трудно мне будет принять неизбежное, что каждый день я буду "умирать" там вместе с ней, бессильная что-либо изменить…

        Очень давно, будучи в гостях у сестры,  примеряя очередное подаренное ею платье, я произнесла вслух то, что не давало мне покоя:

        - Маша, если честно, то мне стыдно принимать твою помощь. Я работаю, муж мой тоже, но позволить себе многого не могу. А ты все что-то даришь, поддерживаешь меня и опекаешь всю жизнь, как маленькую.

        - Кто знает, как жизнь повернется, Тоня? - ответила Маша очень серьезно. – Вот буду я умирать, приедешь и отдашь мне свой долг.

        Тогда я заплакала, представив на миг подобный исход, отругала ее, потом мы обнялись,  перевели тему, долго еще так просидели вдвоем, разговаривая о своем, о женском.

        Как в воду глядела. Или тогда уже все знала наперед? Сколько раз я со слезами вспоминала тот разговор.
 
        Говорят, нельзя мешать уходить. А как это сделать? Оставить без помощи? Давление упало до критического, вызвали «скорую». А она открыла глаза и говорит:

        - Зачем вы меня вернули? Я уже стояла на подоконнике, готовая улететь, а вы помешали…

        Ее страдания невозможно было видеть.

        «За что? - спрашивала я у Господа. – Она за свою жизнь мухи не обидела, добрая, светлая, всех жалела, всем помогала. Святая. За что такие муки?»

        Или за нас всех? Как Христос, приняла все грехи на себя? Если бы кто мог ответить!
 
        Месяц я не выходила на улицу, ни на минуту не оставляя сестричку одну.  Пыталась представить последний ее выдох и поняла, что не смогу это пережить.

        Мне нужны были силы, которые могла дать только моя семья - муж, дети, внуки.

        Поцеловав Машу перед отъездом, я долго смотрела на нее, пытаясь навсегда запечатлеть в памяти, точно зная, что никогда больше не увижу живой дорогого человека.
 
        Вдруг ее веки дрогнули, и она открыла глаза.   Наши взгляды встретились в последнем прощании всего на несколько секунд перед вечностью.

        Через четыре дня ее не стало. Когда выносили гроб, вместе с нами плакало даже небо.
 
        Говорят - Господь забирает к себе самых лучших - когда я так думаю, становится легче.

        В утешение, забрав одну душу, Бог послал другую – через девять месяцев моя дочь родила девочку.  У нее  светлые волосы, голубые глаза и доброе сердце. Когда моя внучка вырастет, то обязательно станет врачом, как всегда мечтала  Маша...