IX
Долго они шли. Казалось. что на свете нет ничего кроме гор Тянь-Шаня.
Когда добрались до двенадцатого хребта Хан-Тенгри, словно на ладони лежала долина, до которой почти дошли. Можно подумать, что кто-то специально сотворил вручную хребты вокруг ее. Будто эти гранитовые горы охраняют красоту долины. Несмотря на траву по пояс, сенокосные угодья, мало людей там жило, так как слишком удаленная местность, и редко кто сюда заглядывает. Много дичи и зверей водится. Табунами ходят олени, косули . Тетерева. дрозды, перепелки прямо из-под ног вылетают, словно и не боятся человека. Читсый воздух, холодные родники. Любой бы влюбился в долину Арпа.
В этом удивительно красивом месте на склоне западного хребта лежал небольшой киргизский аул, с немазаными саманными домами и крышами из земляной насыпи. Через все село тянулась широкая дорога. Изредка встречались ограды. В том селе жили и уйгуры, в их числе родители, брат и сестра Гюльджан.
Родственники с большой любовью встретили дорогих гостей. Но как бы ни было хорошо в родительском доме, родном краю, где выросла, усиливалось желание Гюльджан вернуться к своей семье. Погостив два месяца, собралась она домой, на Кавказ.
Среди большой толпы провожающих Серижа и Лох-Беташ. Гульджан возвращается туда, где мать качала их колыбель.
- Гулю, на кого ты нас оставляешь? На краю света по вечерам в час тоски к кому мы пойдем? – едва произнесла Серижа. пытаясь не расплакаться.
- Я попросила родителей и родственников присматривать за вами. Мой брат Юсуп определил место, где построите себе дом. Приобретите корову, несколько овец. Со време нем будет стадо, - советовала Гюльджан.
Гюльджан – умная. предусмотрительная женщина. Она возмужала рядом с мужем. Маса прошел через испытания политической ссылки. Гюльджан не стала рассказывать родственникам, по какой на самом деле причине здесь Лох-Беташ и Сериже. «На Кавказе мало земли. В горах Тянь-Шаня много. Когда я об этом рассказала, то молодожены изъявили желание здесь» - рассказывала им Гюльджан. На всякий случай представила Лох-Беташа Алымкулом, а Серижу – Асылой. Их настоящих имен никто из местных все равно не знал.
Проводить Гюльджан до равнины, где живут люди, на поджаром коне, с высоким киргизским оседлом, поверх которого накинуто одеяло, собрался ее брат Юсуп. Точно также подготовлен и второй конь.
- Гулю, передай привет родине и селу. Сестре и матери передай, чтобы не скучали, – гоовря, плакала Серижа.
- Пусть не плачут. Передай, что мы за них и за себя будем тут плакать в этой дальней стороне, - обнимая Гульджан, сказал на прощание Лох-Беташ.
Долго стояли провожавшие, пока всадники не исчезли за хребтом. Мысли Серижи и Лох-Беташа улетели далеко вперед. и они не видели ничего вокруг себя, а из их глаз катились слезы..
Заметив это, мать Гюльджан тронула локтем мужа. Аксакал подошел , взял обоих под руки и завел в дом: « Болды, болды,Алымкул! Кетти кибит»
- Пока Гулю находилась здесь, мне казалось, что наша связь с Родиной не порвалась. Будто мы вернемся с ней домо, - сказала Серижа Лох-Беташу. - А сейчас, когда она уехала, тяжело на душе. Сердце успокаивает осознание того, что тебе тут безопасно.
- Да, этот единственный бальзам для наших раненных сердец, и он облегчает нашу боль, - ответил Лох-Беташ. Слишком дорогой ценой куплена эта свобода моему телу.
- Не все же время нам быть тут гостями. Надо себе уголок какой-то заиметь.
- Вот сейчас я полностью осознаю, что пришлось оставить родной дом. Надо нам построить свой дом.
- Давай построим такой как у нас строят, чтобы он напоминал нам о своем родном крае.
- Так будет правильно, - согласился Лох-Беташ.
Х
Жизнь листала свои годы. Один за другим. Среди саманных мазанок с крышами из земляной насыпи выделялся добротный огороженный дом с крепкими воротами, выходящими на улицу, как и два окна и входная дверь. Подрастали дети. Они знали традиции и обычаи местных. с каждым днем, усиливалась боль сердца из-за тоски по родине. Месяц за месяцем, год за годом. Лишь кровная месть оставалась неизменной.
Когда Лох-Беташу начинало казаться, что больше нет сил все это терпеть, чтобы облегчить свои страдания,мужчина будто передавал часть своей ноши Сериже, делясь тяжелыми думами.
– Мне кажется, что некоторые проблемы ты сам себе создаешь, притягивая их мыслями. Не загружай себя лишним, - сказала как-то Серижа, видя, как мужу тяжело.
- Как это понять, насчет того, чтобы не загружать себя? Можешь это объяснить?
- Ну, не накручивай себя, не копи мысли в голове, не рисуй в своем воображении страшные картины. Что-то в этом роде. Думай только о хорошем. Вспоминай, что было в твоей жизни и будет еще. Когда о проблемах думаешь, то и душе, и телу тяжело, силы уходят, изнашиваются, притупляется сознание.
…Бывало, что Лох-Беташ уходил на несколько дней в горы. Охотился там, пытаясь привести в порядок свои мысли, найти покой для души. Иногда он жаждал превратиться в зверя, уйти жить к ним.
«Даже в шкуре, вряд ли они примут меня, так как не знаю их повадки. А чтобы найти общий язык многого не надо: выть как отбившийся от стаи волк, рычать как львица, у которой проголодались малыши, и приходить в ярость как медведица, потерявшая медвежат».
«Если мы с ней привыкнем, - рассуждал Лох-Беташ, - то подрастающие дети станут похожими на местных, породнятся с местными, и, возможно, останутся здесь навсегда. Их никто искать не будет Они никому не будут нужны. Откуда они и кто они, никто не будут знать».
Потом эти мысли сами по себе отступали, так как повернуться лицом к горькой правде, находились причины и поводы каждый день.
Как только старший из детей подрос, то сын стал понимать что к чему. Он часто задавал вопросы: «Отец, почему только мы говорим на нашем языке? Откуда он у нас?»
А ведь это - сигнал к тому, что дети вырастут и начнут искать свои корни.
У Лох-Беташа была странная привычка: придя домой, он умывался, и прежде чем сесть за стол, снимал со стены папаху и долго лежал, накрыв ее лицо: то ли плакал, то ли смеялся, тосковал или радовался. Серижа не беспокоила его, ни о чем не спрашивала, чтобы не бередить его душу лишний раз.
… Но сегодня. И ужин уже стынет, и живот урчит, а он все лежит, накрыв лицо папахой.
- Может, покушаешь? – нарушила тишину Серижа. Он слегка погладил каракуль и протянул папаху жене.
- Каракуль до сих пор сохранил в себе запах Кавказа.
Здесь, в краю чужом, Лох-Беташ не носил папаху. Уж очень любил он этот головной убор и отдал бы многое, чтобы хоть один день смог надеть ее. Своеобразны традиции кавказских гор. Здесь, в бескрайних долинах Тянь-Шаня, достойный сын чеченского народа ни на секунду не забывал, что он – чеченец, не нарушал традиции своего народа. Здесь он позволял себе только принюхиваться к запаху родной земли, который источала папаха, слегка гладить мех, в надежде на лучшее. Что давала эта папаха ему? С чувством любви к родине брал он ее в руки, гладил, надеясь на лучшее…
Продолжение http://www.proza.ru/2013/12/18/324