Толстая амбарная книга – отец время от времени приносил такие с работы – не очень пригодна для рисования. На сероватой линованой бумаге солнце никак не получается ярким, любимый розовый и оранжевый цвета тускнеют. И набор карандашей отличный, и альбомы есть, но Валюшка белые листы берёт не каждый раз – в книге можно рисовать всё, что только захочется, не экономя бумагу. В конце концов, на серой деревья кажутся даже зеленее, чем в парке.
В Нижний парк Валю и её сестрёнку Леночку родители водили в начале июля, отмечая их дни рождения,пять лет и три года, что шли один за другим с разницей в неделю. Папа рассказывал по дороге, что парк старый и что он был ещё до Петра I, строившего здесь корабли. Кто такой Пётр I, Валюшка не знала, но деревья в аллеях, казалось, доставали до неба, и листва их, смешиваясь в своём шорохе с лучами солнца, была такого цвета, какого не было даже в её коробке карандашей.
В синих платьицах в мелкий горошек, с белыми воротничками, чинные и важные, девочки вышагивали рядом с нарядной мамой и серьёзным отцом. Платья мама сшила сама, поэтому с гордостью оглядывала своих дочурок, заботясь, чтобы они не заляпали обновы мороженым. На горке кататься Валя не захотела – новое платье было жалко испачкать, – а Леночка без неё никуда идти не соглашалась. Зато с визгом покружились на каруселях, покатались на паровозике, а потом, крепко держась за папу и маму, смотрели на город с головокружительной высоты колеса обозрения. С одной стороны – площадь на высоком холме и блестящий купол собора над всем городом. А посмотреть в другую сторону – там река Воронеж и мост на левый берег. Липецк – город металлургов, и вдалеке высятся трубы заводов, где льют сталь и собирают тракторы.
На обратном пути зашли в фотоателье. Мастер хотел усадить сестрёнок на широкой скамье, но мама попросила, чтобы были видны наряды, – и он сфотографировал девочек в полный рост. Валя крепко держала Леночку за руку, серьёзно глядя в объектив, уже зная, что обещанная птичка никогда так и не вылетает. А потом, глядя на снимки, разглядывала платья и думала: «Вот вырасту – обязательно научусь шить как мама».
День тогда был таким солнечным и тёплым! А сейчас конец августа, зябко и сыро, даже когда не дождит. С утра Валюшка вышла во двор – трава мокрая, на асфальте лужи, дорожки в роще раскисли. Ни в мяч, ни в «классики» не поиграешь, только разве в «садовника» или «колечко». Посидели с подружками на лавочке, но скоро замёрзли и разбежались по домам.
Леночку после обеда уложили в спальне родителей, мама пришла от неё с повязкой на голове и тоже прилегла на кровати, накрывшись большим платком. В квартире тихо, лишь с кухни доносятся неясные звуки – там работает папа. Он всегда делает что-нибудь по дому, но Вале больше всего нравится, когда он в дождливые дни что-то мастерит: то делает резные рамы для маминых вышивок, которые теперь украшают стены комнаты, то подставку для большого фикуса. А теперь вот готовит под покраску этажерку для книжек.
Так быстро пробежали тёплые деньки, и теперь идут бесконечные дожди – только на толстой серой бумаге лето. Но хочется, чтобы хоть на рисунке было солнечно и радостно, как тогда, ранним утром в начале лета.
Солнце только вставало и сияло не только на небе – оно искрилось на каждой зелёной травинке под ногами. А вдалеке, в роще, трава была сизая и переливалась радугой. Сандалики сразу стали мокрыми, но хотелось бежать по этой росной траве в рощу, к дальним дубам с дуплами, где летом затевались ребячьи игры, а осенью горели в кострах листья – и парни прыгали через огонь, красуясь перед своими девушками.
У дров, сложенных возле забора, Валя остановилась. В их двухэтажном восьмиквартирном доме топили дровами, летом на машинах их привозили, и ребята помогали взрослым складывать поленницу. Валюша тоже носила неудобные поленья, прижимая их к себе и вдыхая запах дерева, то нежный и свежий, то крепкий, смолистый. Вот и сейчас потянула носом, закрыв глаза от удовольствия.
Но тотчас их открыла. В углублении между поленьями лежал небольшой бумажный кулёчек. Ступая на цыпочках, девочка подошла к дровам, протянув руку, вытащила кулёк. Развернула – и увидела конфетки-подушечки! Вот это сюрприз! Конфеты дома бывали редко, а сладкого всегда так хотелось!
О том, кто забыл здесь этот пакетик, Валюшка не подумала, а решила, что находку надо отнести маме. Конечно, она отнесёт. Только мама спрячет конфеты в шкаф и будет давать по две штучки. Нет, сначала надо поесть вдоволь, пока никто не видит!
Вот это был пир! Разноцветные подушечки отправлялись в рот, Валюшка причмокивала, жмуря от удовольствия глаза, облизывая липкие пальцы. Кулёк изрядно опустел, но его можно было завернуть с краёв побольше – и незаметно, что половина конфет из него исчезла.
– Мам, а что я нашла! – с гордостью заявила Валюша, зайдя на кухню, и долго рассказывала, как она шла, как увидела этот кулёчек, как сразу побежала домой относить конфеты. Мама с удивлением осмотрела кулёк, довольную замурзанную дочь и, отправив её умываться, убрала находку в шкафчик. Валя согласно кивнула головой – что спорить, если она уже этих подушечек наелась!
Такой послушной она была далеко не всегда. Минуты тихого уединения в любимой дубовой роще, долгих бесед с игрушками и рисования сменялись неуёмным хохотом и шумными играми с сестрёнкой. Мама перевязывала больную голову платком и отправляла их гулять на улицу. Чертенятами они врывались в дом с прогулки, разогретые беготнёй, краснощёкие, кричали: «Мамка-прямка!» Мама спокойно умывала их и сажала обедать, но обе бубнили, сидя с ложками в руках: «Не хочу!» – а она смотрела на них с улыбкой и тихо говорила: «Одну ложечку!» На одну они соглашались, а дальше следовала ещё одна, и ещё – так и съедался суп. Мама была уже не мамка-прямка, а мамочка, тело уже не пылало жаром, глаза слипались – и не было сил спорить, когда их вели в прохладную постель…
Валюшка улыбается, рисуя разноцветные конфетки-подушечки в кулёчке, поджимает под себя ноги. Зябко ей сидеть за столом. Она оглядывается на спящую маму – та отвернулась к стенке, тихо лежит, а рядом, с краю, есть местечко. Вот сейчас хорошо бы к ней под бочок, вот где тепло!
Рядом с мамой всегда хорошо. Помнит Валюшка себя совсем маленькой, когда сильно болела. Запомнилась ей как раз боль: только наклонилась над ящиком с игрушками – а в уши стреляет. Заснуть не может – опять стреляет, снова больно. Проходила боль только на руках у мамы, и всю бессонную ночь ей приходилось ходить по комнате, прижимая к себе плачущую дочку.
Не подбирая свалившиеся под стол тапочки, Валюшка пробегает по шероховатым крашеным доскам пола, тихонько забирается под платок к маме, прижимается к ней. Задрёмывает. Только почему ей становится всё холоднее? Она замерзает – так ведь и маме, наверно, холодно! Тихонько выбравшись из кровати, Валя бежит на кухню. Отец заканчивает шлифовать этажерку, она такая беленькая и гладкая, а вокруг пыль – и этот вкусный запах дерева.
– Пап, где взять тёплое одеяло? Мама замёрзла, я её накрою! – говорит сонным голосом Валюшка.
Папка весело смотрит на неё:
– Пора уже маме и вставать, заспалась совсем! Пойдём её будить!
Вместе они идут в комнату, и спать Вале теперь вовсе не хочется. Папа зовёт:
– Таня, просыпайся!
Он трогает за плечо отвернувшуюся к стене маму, и холод снова охватывает Валюшку при виде его бледнеющего, со стеклянными глазами лица. Отец берёт её за руку, выводит из комнаты и говорит каким-то не своим голосом:
– Разбуди Лену, помоги ей одеться.
И выходит из квартиры. Вале страшно, она бежит в комнату, где спит сестрёнка. Леночка спокойно посапывает, рядом с ней все страхи проходят. Потихоньку разбудив сестру, Валюшка надевает на неё платье и, напевая песенку, причёсывает.
В прихожей слышен шум. Выйдя из комнаты, Валя видит людей в белых халатах, они выносят носилки. Валюшка кидается к отцу, но тот выходит вслед за врачом, не замечая никого вокруг себя. Тогда она бежит в комнату к маме – кровать пуста, только сильно помята.
Схватив сестрёнку, Валя выбегает из квартиры. Изо всех дверей выходят соседи, направляясь во двор. Кто-то берёт Валюшку за руку, кто-то подхватывает маленькую Лену – и, выйдя к дороге, все вместе они стоят и смотрят, как санитары несут носилки, задвигают их в машину с красным крестом на боку. Один из них показывает папе на кабину, и он садится рядом с шофёром, впереди. Машина отъезжает.
Женщины вытирают глаза. Тихонько посовещавшись, они ведут детей в квартиру тети Оли, что на их этаже. Приносят блинчики с вареньем, тёплое молоко, угощают печеньем. Вале не хочется есть, ей тревожно и не сидится на месте. Но рядом Леночка. Она уцепилась за старшую сестру и вот-вот разревётся – приходится её кормить и успокаивать. Потом они сидят тихонько, обнявшись, а вокруг суетятся соседки, с жалостью глядя на девочек и качая головами…
Смеркается, в окне сквозь мелкую сетку тюля видны жёлтые уличные фонари. В комнате долго не зажигают свет, и нет ни мамы, ни папы. Почему нужно быть не дома, а в чужой квартире? Когда родители их заберут и как узнают, где искать?
Наконец свет включают, от лампы под розовым абажуром с бахромой – яркий круг на светлой скатерти с вышивкой. Остальная часть помещения в полумраке, на стенах переплетаются фантастические тени неслышно входящих и выходящих людей. Валя не узнаёт никого, беспокоится, но ничего не спрашивает у тёти Оли, только прижимает к себе сестрёнку.
Вновь открывается дверь в прихожей. В комнате появляется отец, какой-то чужой, будто незнакомый – согнутая спина, шаркающая походка. Истомлённые ожиданием дети неуверенно тянутся к нему, а он, машинально обхватив дочерей руками и привлекая их к себе, садится на табурет, невидящими глазами глядя поверх русых головок, и произносит механическим голосом:
– Нет больше нашей мамки…
И вдруг слёзы брызнули из глаз отца, плачущего сейчас, быть может, впервые в сознательной своей жизни и в последний раз – вместе со своими ревущими в два голоса девочками, потрясёнными не столько тем страшным событием, которого они ещё ни понять, ни осознать не могут, сколько рыданиями самого для них всемогущего и сильного человека на свете.
Валюшка перестаёт плакать, двумя руками вытирает слёзы на щеках своего папки и гладит его, уткнувшегося в её плечо, такого большого и беспомощного, по голове и вздрагивающей спине…