Мне кажется, что для сохранения дружбы требуются определенные усилия, над любыми отношениями надо трудиться, поддерживать их. Отвлечешься на работу, на решение семейных проблем, погрузишься в быт, глядь, уже месяцы прошли с момента последней встречи с другом, а разговоры по телефону с ним становятся все более формальными. Строка Ахмадулиной «По улице моей который год звучат шаги - мои друзья уходят», я думаю, не только об уходе в мир иной, но и о кончине дружбы. Увы, такое бывает и не так редко, как хотелось бы думать… Я же хочу рассказать о дружбе, которая так и не началась. Для этого надо вернуться в начало семидесятых.
Оля, Таня и Варя, иногородние студентки второкурсницы, приехали в Москву к началу занятий вовремя; они успели соскучиться по друзьям, по учебе и очень радовались встрече. Первая их забота – опять поселиться в одну комнату, так, как они жили в прошлом году, и о чем заранее писали заявление коменданту общежития. Четвертая их подруга, Божена, запаздывала, что, впрочем, никого не удивило, дисциплинированностью она не отличалась. Но к изумлению девушек днем в их комнату со своими вещами вошла Гульнара, студентка другого отделения, которую они едва знали, и объявила, что ее подселяют к ним.
– А как же Божена?! А наше заявление? Здесь что-то не в порядке, – возмущались девушки и собирались с утра заняться решением этого вопроса. Через день-два всё несомненно образуется.
Пока же Гульнара расположилась в их комнате. И уже в первый вечер они услышали от нее много приятного. Гульнара просто жаждала жить с ними. Сколько комплиментов было сказано в адрес каждой из них с чисто восточной льстивостью (Гульнара приехала в Москву из одной средне-азиатской республики). Сколько откровений о самой Гульнаре они услышали…
Оказалось, что родители Гульнары в свое время тоже учились в МГУ, закончили его с красными дипломами, были так называемыми нацкадрами в области гуманитарных наук. Гульнара, видимо, и сама была человеком гуманитарного склада, поэтому учиться на естественнонаучном факультете ей было не просто, особенно мучилась она с математикой, весной без пересдачи этого предмета не обошлось. Девушка буквально горевала по этому поводу, так стыдно ей было перед родителями-отличниками. Были и жалобы на то, что никто из товарищей по группе ей не помог, а с соседками по общежитию на первом курсе просто не сложились отношения.
– А вот сейчас я вижу перед собой совсем других людей, таких дружных, отзывчивых девушек, – говорила Гульнара. – Ведь я смогу рассчитывать на вашу помощь?
Тут не выдержала Таня и довольно жестко напомнила, что в их комнате жила раньше и будет жить на втором курсе Божена.
– Но она ведь иностранка! – воскликнула Гульнара. – Что у вас с ней общего?
Это был не простой вопрос, так как он напомнил всей троице, как трудно складывались их отношения с Боженой на первом курсе. Вернее, с Боженой и Ивонной.
Эти девочки тоже считались нацкадрами, но уже одной из стран народной демократии. Мало того, их родители были в своем маленьком государстве не простыми людьми, а номенклатурой. Летом прошлого года перед зачислением Божены и Ивонны на факультет они совершили настоящий вояж в Москву. Вместе с родителями девушки убедились, что не только станут студентками лучшего советского ВУЗа, но и жить будут комфортно, вдвоем в одной комнате так называемого блока, где помимо второй такой же комнаты есть свой отдельный туалет и душевая. Их привели в сверкающее мрамором главное здание МГУ на Ленинских горах и показали общежитие Дома аспирантов и студентов. Кому оно могло не понравиться?
Но осенью всех без исключения первокурсников как обычно поселили в филиал ДАСа, в пятиэтажки, что возле кинотеатра «Литва». В комнате четыре кровати, а еще предусмотрена раскладушка для пятого соседа.
Было искреннее возмущение девушек! Был даже бунт! Девушки стали пропускать занятия, в ноябре вовсе бросили ходить в университет. «Пусть нас отчислят! Жить мы здесь не можем! С русскими в одной комнате! Умывальник общий на этаже! Душ общий в подвале!» На переговоры с родителями ушло много денег, но отцы обеих студенток были непреклонны, забирать детей не собирались. Значит, один выход – провалить зимнюю сессию…
А как в общежитии? Девушки купили занавески и отгородили ими свои две кровати у окон и тумбочки. На оставшихся в полумраке трех койкоместах сначала была чехарда переселений. С иностранками жить действительно было трудно. Достаточно упомянуть, что они курили, и в комнате почти всегда плавал сизый дым. Разговаривали с соседками по крайней необходимости. Притворялись не знающими русского языка. В общем, Таня сбежала из комнаты быстро. Оля держалась до последнего, так как была она из Подмосковья и на выходные дни ездила домой, где заедала стресс мамиными пирогами. Варя поселилась в этой комнате в начале ноября, поменяв свою раскладушку на кровать, хозяйка которой не вынесла никотиновой атмосферы. Сама Варя не выдержала бессонных ночей в другой комнате, где трое из пяти жиличек не умели говорить вполголоса, укладывались спать далеко за полночь, и их перехлестывающей через край энергией можно было захлебнуться.
В новой комнате с иностранками особого шума не было, на голове никто не ходил. Засыпать приходилось, пусть и в дымной атмосфере, но не под грохот валящихся из антресолей вещей, а под негромкую музыку битлов и других известных западных групп. Для занятий была читалка. Варя и Оля быстро подружились. А от иностранок кроме частого проветривания комнаты ничего не требовали.
Но все течет, все изменяется. Заболела Ивонна. Ее худоба давно всех шокировала, но тут и она сама поняла, что со здоровьем что-то не так. Ивонну поместили в кремлевскую больницу, куда Оля и Варя, конечно, как сердобольные русские однажды съездили ее навестить, захватив немудреные гостинцы. Девочку решено было лечить на родине. Вещи Ивонны собрала Божена, посольский сотрудник их увез.
Для Божены настало трудное время. Бунтовать в одиночку не хватало мужества. У Ивонны уважительная причина покинуть Союз, а Божена, «завалив сессию», опозорит своего отца. В декабре Божена посещала все занятия. Ходила на отработки пропущенных. Сессию худо-бедно сдала. С Олей и Варей была просто вынуждена общаться, и все оказалось не так страшно.
После зимних каникул в комнату вернулась и Таня. Курение запретили. Стали вместе питаться, устроили график, когда дежурный после занятий соображал, что приготовить на ужин и на завтрак следующего дня, шел в магазин за продуктами, потом на общую кухню. Божена не была исключением. Вечерами совместные трапезы иногда заканчивались танцами под тех же битлов (магнитофон марки «Student» принадлежал Божене). Началось по-настоящему дружеское общение. А занавески перевесили, теперь они отгораживали входную дверь и встроенные шкафы с антресолями….
И вот сейчас Гульнара, практически не знакомая нашим героиням, предлагала забыть об этих усилиях, затраченных на выращивание дружбы с Боженой. Предлагала включить себя, Гульнару, такую деликатную, начитанную (она успела рассказать новым соседкам даже о любимых своих книжках), а главное, советскую, в их круг. Но ее последний довод, который Гульнара, видимо, считала главным, решающим, сыграл против нее.
– Как, вообще, можно дружить с иностранцами? Пусть даже из соцстран! Все равно у них в ходу мелкобуржуазная идеология! – убеждала она девушек.
В комнате стало тихо. А потом девушки дебаты решили прекратить. Того гляди, Гульнара напомнит об их принадлежности к комсомолу и моральном облике советского человека. При этом Оля, Варя и Таня были девушками вполне типичными для того времени, да еще с налетом провинциальности и полным отсутствием диссидентских настроений. У них просто пропал интерес к Гульнаре, как к человеку чересчур правильному и политизированному.
Еще пару-тройку дней Гульнара ночевала в комнате с девочками. Ее уговоры жить вместе и дружить продолжались, но уже без прежнего накала. А тут пришла телеграмма от Божены с просьбой поселить ее вместе с ними, хоть на раскладушке. (Как подозревала Варя, Божене стало известно о перипетиях в общежитии от ее землячки, учившейся на том же курсе, но жившей в посольстве; наверное, туда позвонила Таня). Гульнара после заявлений о несовместимости своих взглядов с мелкобуржуазными сама подыскала себе новую комнату. Жить вместе с Боженой ей не хотелось. Девушки вежливо приглашали Гульнару заходить в гости, но ее визитов больше не было.
Приехала Божена. Начались обычные студенческие будни.
А в зимнюю сессию Гульнара, не сдав в очередной раз математику, выпрыгнула из окна своей комнаты на четвертом этаже. Зима была снежная. Обошлось переломами. Оля, Таня, Варя были огорчены, кто больше, кто меньше. Варе как наименее стрессоустойчивой приходили в голову мысли, что этого несчастья не случилось бы, если бы они включили Гкульнару в свой круг. Но скоро и она перестала расстраиваться по этому поводу.
Все произошло согласно пословице «Не было бы счастья, так несчастье помогло». Гульнара после академотпуска стала учиться на курс младше, подружилась с однокурсником и вышла за него замуж. После окончания МГУ уехала с мужем из СССР. Ее избранник родом из той же страны, что и Божена, то есть иностранец с мелкобуржуазной идеологией…
Автору этих строк остается только гадать, большая ли любовь или банальное желание жить в достатке в благополучной европейской стране заставили Гульнару изменить своим принципам.
Коллаж автора