Так получилось, что Ольгу Корнееву пригласили на телеканал СТС. Так и осталось неясным, кто же это подсуетился – девочки с работы, или одноклассницы из "контакта", да и неважно.
А может, просто повезло.
Сначала приехал мрачный молодой наркоман – курьер с телеканала. Он прошел в комнату, не снимая ботинок, порылся в белье, предварительно натянув хирургические перчатки, шмыгал бесконечно носом, невнятно сказал, что они подберут для Ольги что-нибудь и ничего с собой брать не нужно.
И уехал.
Забегая вперед, скажем, что на съемках, в самом деле, откуда-то притащили пошлейший розовый чемодан и объявили, что в нем Ольгины вещи; стали вытаскивать по одной какое-то тряпье и бросать в мусорку, технично и на лету каждую вещь успевая обсмеять и немножечко поглумиться.
Многое ее заставили надеть на себя. Вещи, хотя и воняли чьим-то кисленьким потом, были, на взгляд Ольги, не очень уж и плохими, во всяком случае, в ее гардеробе и такого не было. Она надеялась, что ей оставят насовсем хотя бы их (насчет подарков и чеков на сотни тысяч она с самого начала иллюзий не строила – это же телевидение, а не Изумрудный, нахуй, город, да и она уже далеко не Элли). Надеялась Ольга зря.
Суть шоу, в котором ей пришлось участвовать, заключалась в том, чтобы показать обычным людям всю глубину той пропасти, что отделяет их от тех успешных образов, к которых им надлежит стремиться. Хотя на самом-то деле этих раскованных well-fashioned людей тоже нигде, кроме как на телеэкране, нет.
Вообще нет практически ничего, кроме хаоса, в котором барахтаются человеческие души, жалобные, как котята.
Довольно невзрачное здание телеканала, в котором мог бы находиться и какой-нибудь пищевой комбинат, изнутри оказалось содержащим сотни маленьких пыльных каморок, в каждой из которых сидели метросексуальные на вид люди. Грязно-желтые коридоры и сотни - если не тысячи - непрозрачных дверей с номерками, деловитые девицы с бумажками, странноватые и большей частью явно вообще не в себе мужики.
Студия представляла собой обширное белое помещение со сводчатым потолком и витражными окнами; к люстре был привязан за ногу плюшевый бегемот, пахло ладаном и свечами. Там были камеры и веер из павлиньих перьев: им обмахивали оператора.
Были там и ведущие – две двухметрового роста и весьма вульгарные, на Ольгин взгляд, бабы (хотя нет, одна - совершенно точно - переодетый мужик). Одну звали Саша Строгая, а вторую – Даша Какая-то (фамилию – или что это? сценический псевдоним? Ольга так и не смогла запомнить, более того, она все время вообще забывала, какая из них Саша, а какая Даша).
А может, не Даша, а Маша?
Одна была затянута от шеи до полуметровых каблуков в ненатурально скрипевшую гладкую кожу расцветки "хамелеон", постоянно менявшую оттенок с зеленого до пурпурного через трупно-синеватый, со множеством ремешков, клепок и пряжек, в руках постоянно вертела хлыст, такой, с какими (по Ольгиному представлению) ходили в свое время высшие чины SS или там гестапо. У нее было мертвецки белое лицо, синие очки и копна желтоватых, разделенных на микроскопические косички волос. Вторая – которая мужик – была в невозможно, слепяще розовом (но в желтый горошек) брючном костюме, черных (и, кажется, резиновых) сапогах, совершенно почему-то лысая, притом в алых очках на пол-лица. Она (он?) большей частью молчала и понимающе ухмылялась, говорила в основном эсэсовка – безостановочно и с авиапулеметной скоростью несла чушь, которую Ольга старалась не воспринимать, чтобы сохранить остатки душевного равновесия.
Еще был стилист, пол которого остался для Ольги загадкой. Если девочка, то некрасивая и с грубоватым голосом, если все-таки мальчик – то из этих, тех самых. Оно неприятно вихляло своей неразвитой задней частью. Начало оно с того, что последовательно предложило Ольге анальное отбеливание, депиляцию и розовую анальную же втулку… или пробку? – снаружи, в общем, как такое стеклянное
миленькое сердечко. Ольга отказалась наотрез, а заметив во взгляде стилиста некий намек на упорство, пообещала кричать и сопротивляться. "Тогда и лобок красить не будем" – заключило существо и перешло к макияжу.
Сам процесс съемок запомнился Ольге плохо. Ей пришлось раз, наверное, сто раздеться при всех догола, чтобы натянуть на себя дрожащими руками очередную тряпочку. Еще надо было улыбаться и прохаживаться туда и сюда.
- Ооооой, Оооооолька, тебе так идет!... тебя и не узнать, красавица!! Королевна.
Это визжит Маргарита Петровна, старшая повариха. Или не она вовсе, а просто кто-то похожий. Ведь сложно представить, что один и тот же человек позавчера от скуки кидался в тебя рыбьими головами, плевался и называл "про*****ю", а сегодня светится от восхищения. Да и кроме того, настоящая, оригинальная Маргарита вроде бы чуть пониже, более тумбообразна.
Среди группы поддержки выделялся мужчина в веселой зелененькой безрукавке, бритый и совершающий безостановочные жевательные движения. Как выяснилось, это – Ольгин муж Валера, и все бы ничего, только… Настоящий Валера был существенно ниже, несколько перекошен всем телом влево, он сильно хромал и – главное – два скоро уже года как выпил с друзьями чего-то не того (с сильным запахом Dragon Noir, помнится), отчего пошел пятнами (нежно-зелеными, да) лишился способности говорить и уже к вечеру отошел в мир иной, до конца сохранив презрительное молчание.
Этот, фальшивый, Валера был очень – слишком даже - похож на настоящего; он внушал Ольге ужас, и она держалась от него как можно подальше, не обращая внимания на его ободряющие гримасы и реплики.
Остальные были не лучше – какая-то наспех сделанная пародия на ее подруг и знакомых, всех можно узнать, но это не они, точно. Некоторые характерные черты утрированы и выпячены – например, кассирша Зая (вообще-то она Земфира, но никто ее так не называет) слишком огненно-рыжая, со слишком крупными, прямо лошадиными зубами, торчащими из жирно обведенного рта, одноклассница Ленка Каплан – излишне, карикатурно носатая, да еще и нос этот весь в крупных угрях.
Наконец объявили, что съемка окончена, загалдели, принесли огромную рыбу на подносе, вспороли ей живот и стали пожирать оранжевую икру, запивая шампанским. Рыба тяжело дышала и смотрела на Ольгу с болью и изумлением. На пол текла вязкая кровь. Ольга есть отказалась, хотя живот давно и громко урчал, отошла, не в силах смотреть, нашла на полке бутылку какой-то настойки с портретом Ван Гога, хватила сразу грамм сто пятьдесят, стало легче, но все окружающее почему-то приобрело вдруг зыбкость и зеленоватый оттенок.
Тут возникла вдруг Даша (или Саша?), короче, та, что мужик, оскалившая свой жирный рот, и цепко взялась за Ольгин рукав двумя пальчиками. "А ты знаешь, милочка" – пробасила она и лизнула нечеловечески длинным языком Ольгино ухо, - "что у каждой передачи есть режиссерская версия, не для всех?" – и тоненько захихикала. Ее (его) рука схватилась за левое Ольгино полупопие и сдавила его, словно пробуя в супермаркете булку на черствость. Вокруг стало тихо, даже ****утую музыку, не прекращавшуюся здесь, как казалось, никогда, кто-то поставил на паузу.
Ольга осмотрелась, отцепляя от задницы настойчивую холодную конечность. Все выжидающе глядели на нее – и имя было им легион: ее надувные родители, фальшивые близкие, благообразные мужики в галстуках, Даша и Саша, операторы и фонарщики, хипстеры, хамстеры, знаменитости и модели, трясущиеся полускелеты, жрецы модного voodoo, ярмарочные уроды, прыщавые живые фаллоимитаторы, депутаты, молодцеватые горбуны, работники отдела продаж в беленьких безрукавках, сиамские близнецы с глянцевыми сдвоенными залупами и чавкающие человеческие сороконожки, Мальвины с собаками, ростовые куклы из усопших, сотрудники ФСО, полупрозрачные девушки-блохи, малолетки, пингвины, водомерки, узбеки, священники, среднестатистические обыватели с сенсорными телефонами "Самсунг", люди-сосиски, перемазанные блевотиной, Тина Канделаки в черной короне и еще много кто.
- Что, и у "Самого умного"? – спросила Ольга.
- О, да! – ответил ей лысоватый еврей с девятью подбородками, в засаленном фраке, и широко улыбнулся.
Он был похож на свинью - настолько, что было даже немного обидно за этих славных животных. Все засмеялись. Ольга тоже поулыбалась, потом отобрала у стилиста позолоченный анальный пробник и воткнула его Саше-Даше в глаз, та моментально почернела и развалилась, кто-то радостно завизжал, Ольгу толкнули в спину, она упала и побежала на четвереньках к выходу, среди копыт и сверкающих туфель, среди конфетти и отрубленных петушиных голов, а у выхода ее поймал типа-муж-Валера, у него в пасти вращались буровые коронки, он порвал ей клешнями юбку, а Ольга врезала ему коленом по яйцам, после чего он исчез, оставив лишь аромат Dragon Noir. Кто-то огромный ревел, с треском раздирая на соседях одежду, желая немедленно с кем-нибудь совокупиться.
В коридоре Ольга, всхлипывая, встала на ноги и закурила, несмотря на налепленные повсюду запреты. Новые зубы мерзко ныли. Профессиональная косметика стягивала лицо, кожа зудела. Здесь было безлюдно, тихо и как-то настораживающе. Свет желтых газовых ламп казался Ольге дрожащим от ненависти. Ее внимание привлекла приоткрытая дверь напротив – за ней было темно, но периодически вспыхивал сиреневый слабый свет. Ольга заглянула за дверь и замерла. Перед ней был сводчатый туннель, резко уходящий вниз, словно построенный для какого-то гигантского, двадцатиполосного эскалатора. Размеры шахты можно было оценить благодаря тусклым, слабым лампочкам, кое-где горевшим на замызганных стенах; над дверью билась в агонии, нервно мигая, сиреневатая газовая трубка. И совершенно непостижимо было, каким образом все это может находиться здесь – здание телеканала определенно проигрывало туннелю в размерах. "Оптический обман" – решила Ольга.
А потом темнота, скрывавшая относительно удаленную от нее область шахты, вдруг шевельнулась. В ней возникало и пропадало бесформенное пятно, абсолютно черное на просто черном фоне; из туннеля повеяло ледяной нечеловеческой злобой; Ольга покрылась гусиной кожей, а темнота, издав не похожий ни на что звук – в нем был и металл, и африканская звериная жестокость, и нечто вообще не с этой планеты – вдруг бросилась на Ольгу со скоростью локомотива. Пыхтя, сопя и клокоча, царапая стенки, не помещаясь в туннеле, наверх лезло нечто неописуемое. Ольга выронила сигарету и отпрянула назад, в очередной вспышке сиреневой конвульсирующей лампы успев разглядеть торчащую пучками шерсть, слоновий хобот и не менее десятка черных круглых глаз, беспорядочно рассыпанных, полных безумия, и захлопнула дверь, и привалилась к ней в наивном стремлении сдержать неизбежный удар, но все неожиданно стихло. Вцепившись в дверную ручку, Ольга неподвижно простояла минуты три, прислушивалась, пока не решилась пошевелиться. В ней откуда-то появилась уверенность, что за дверью теперь нет никакого туннеля, там просто очередная пыльная комнатка, но проверять она, конечно, не стала, а попятилась, дрожа всем телом, не в силах повернуться к двери спиной.
По дороге домой Ольга то и дело лишалась чувств, вызвав тем самым у узбека-извозчика прямо-таки детский восторг. Ранним утром следующего дня она, к сожалению, повесилась посреди своей заплывшей жиром и табачными смолами кухни, преследуемая невыносимыми видениями, в безуспешной попытке остановить всепоглощающий ползучий хаос.
дек. 2013, дер. Глухово Красногорского р-на МО