Отпуск – дело хорошее, если ты потрудился на славу. А знаешь ли ты, что и Господь велел Израилю отдыхать в каждый седьмой день?.. Когда наработаешься, когда к вечеру ноги гудят, а голова идёт кругом, словно тебя гоняли подобно бильярдному шару из слоновой кости – нужен человеку покой...
Спокойный свет торшера льётся в комнату, на диване лежит человек в брюках и рубашке, рядом, на спинке дивана – скомканный галстук. Лицо человека закрыто газетой, неважно какой, все газеты на одно лицо, везде портреты тружеников, везде проблемы текущего дня... И мысль в голове человека: «Когда это кончится!?.» Вопля он издать не может и если скажет кому-нибудь, ЧТО ТАК БОЛЬШЕ ПРОДОЛЖАТЬСЯ НЕ МОЖЕТ, ему не поверят...
Он родился когда-то, он был когда-то маленьким, в ту далёкую пору мир состоял из одних взрослых людей. Сильные, они внушали уважение, он думал, что они знают что-то очень важное, что неизвестно ему...
Теперь он сам оказался в положении взрослого человека, притом ему уже перевалило за сорок, а он всё ещё жил, он всё ещё был жив! Как это удивительно казалось ему и как нелепо!..
В комнату вошла жена...
Ах да, он ведь женат и у него притом есть дети. Сколько?.. Двое, мальчик и... ещё мальчик, оба в пионерском лагере... Счастливое детство, минувшие дни... Разве он знал, что когда-нибудь будет вот так лежать на диване, прикрывшись газетой, полный, страдающий одышкой человек, не умеющий бегать и забивать мячи в ворота... А когда-то он увлекался футболом, ему нравились лыжные прогулки по зимнему лесу. Представьте себе, окружает со всех сторон какой-то таинственный, фантастический мир, который ты открываешь вдруг для себя в получасе езды от собственного дома и этот мир называется лес!.. Поразительные открытия порою совершает человек, наблюдая за окружающей действительностью и невольно глядя на себя как бы со стороны...
Жена... что ей нужно?.. Она подходит к нему, останавливается, смотрит, как он лежит, беспомощный, жалкий, загнанный, похожий на петлявшего зайца, судьба которого решена была задолго до того, как он появился на свет...
Странно, очень странно... Но что же может человек и что зависит от него в таком случае, если... если... Мысль не даётся, решение ещё не пришло, но механизм запущен, клеточки мозга ищут приемлемое решение... На чём же остановиться?.. Движение превращается в муку, косность переходит из физической в духовную, дальше – больше. Смотришь – нет человека, а нечто человекообразное возится и ещё пыхтит, пока ещё не на пенсии, а дали право не участвовать в созидании здания всеобщего благополучия – и словно пригвоздили на кресте великомученика...
Надо притвориться спящим, чтобы не было недоумевающих взглядов, немого вопроса, ненужных слов, служащих скреплением шатких человеческих привязанностей... Вот над ним стоит его жена, а что он о ней знает?.. На миг ему почудилось, что он и не дома, а где-то в другом месте, но потом подумалось вдруг, что дом имеет особенность менять в отдельные минуты жизни первоначальное значение... Нет, он был всё-таки дома и в то же время висел в пространстве, НАХОДИЛСЯ ТУТ, где был всегда, от самого рождения...
Родись он лет сто или двести назад – он был бы, возможно пиратом... или тихим чиновником при департаменте?.. Всё одни мечты и каждый остаётся на своём месте: кто-то на виселице, кто-то на кресте, а кто-то на диване, в который многотонная масса воздуха вдавила его, так что не пошевелить ни рукой, ни ногой. Даже мысль отказывает, замерла, выжидает чего-то, может быть, толчка извне?..
«Выйдите в отпуск в сентябре, – слышится ему. – Время хорошее, поедете на юг, в Дом отдыха, проведёте там месяц!..»
«Это хорошо...»
«Отдохнёте, соберётесь с силами, чтобы, отдохнув и набравшись сил...»
«Знаю, я это знаю, я уже мысленно был там...»
Вот он мчится на юг на всех видах транспорта – поезд, самолёт, пароход, параллельно развиваются три версии путешествия, одна хорошая, другая плохая, третья – ни то, ни сё, что-то промежуточное... Он входит в гостиницу, поднимается в свой номер, закрывается на ключ и падает на кровать – сказывается накопившееся за день утомление, – и лежит, созерцая комнату пустым взглядом, в котором ни радости, ни печали, ни восторга, ни мольбы: два глаза просто вращаются в глазницах, как Земля вращается вокруг своей оси – и только... Было когда-то нечто, казавшееся новым, неожиданным, интересным, затем привычка сменила движение беспокойных чувств...
Чудовище, приснившееся ему, берёт нож и вырезает из его тела кусок мяса, кладёт его на раскалённую сковородку и зажаривает, а двое маленьких бесенят лижут ему ноги и слегка покусывают их неокрепшими рядами клыков, а он только смотрит на это и думает о чём-то своём, он словно египетская мумия в гробнице, глубоко в подземелье, затерянный в тайных лабиринтах неведомой пирамиды.
На сегодня ему одна пытка, на завтра – другая, более изощрённая, и так длится изо дня в день. Ему бы взбунтоваться, сбросить с себя этих вампиров, порвать с этими чудовищами, а он терпит, потому что уже привык к ножам и клыкам, к испытаниям огнём, водою, электрическим током. Пусть его растягивают на прокрустовом ложе, или ломают кости, пусть ему раскроят череп – он всё покорно стерпит...
Так надо, потому что все поступают так, надо жертвовать собой, приносить себя на алтарь жизни и кончать с собой любым доступным способом, да хоть бы и курением развить в себе чахотку – тоже неплохо, хотя длиться это будет долгие годы, будешь кашлять, харкать, хвататься за грудь, а уж потом отпустят, и выйдешь ты в отпуск...
На его голове тоже выросли рога, два кривых, похожих на бивни, отростка – и это неизвестно к чему, назначение сиих предметов ему представляется таинственным, вокруг всего его обличья, кажется ему, витает какая-то сверхъестественная сила, заставляющая его бежать собственного изображения в зеркале, или на поверхности воды, или на выпуклых чайниках или других столовых принадлежностях, ножах и вилках, блестящих и поблёскивающих холодом потусторонней, исковерканной, не хуже, чем эта, действительности... Он смотрит на свои зубы по ту сторону зеркала, в те моменты, когда равнодушие накатывает на него и весь мир кажется ему кучей прошлогоднего мусора, и с опаской думает о том, что когда-нибудь они вопьются ему в его собственное горло, если барьер, разделяющий двух существ, исчезнет вдруг... Ненависть в налитых кровью глазах он уже чувствует давно, дай им волю и они пожрут и захоронят – и одной психической энергии вполне будет достаточно, чтобы убить и изничтожить с невероятной жестокостью переставшего уже давно эволюционировать существа. И не понадобятся подъёмные краны, экскаваторы и другие приспособления...
Он ещё дышит, притворяется человеколюбивым, а назавтра его не отыщут нигде, он исчезнет сразу везде, где он сейчас присутствует, а он восседает в присутственных местах, вслушиваясь в шелест бумаг, скрип пера, шорохи далёких голосов, вещи для него наполнены ему одному известным значением, их мёртвость раскрывается перед ним, как удивительно изощрённая, необыкновенно приспособившаяся к действительности форма жизни... Он ведёт странные, безумные диалоги неизвестно с кем, потом, спохватившись, ловит себя на жалости к самому себе и воображает себя одним из этих неодушевлённых предметов, которыми обставлен со всех сторон, и тогда в душе его поселяется старинная, неизвестно когда родившаяся грусть...
Может быть, у него уже ничего нет кроме головы: руки, ноги – всё оторвано, переломано, высосано, погребено, он, как дух, обходится немногим, сознанием собственной правоты и невозможности существовать иначе в данных, затруднительных обстоятельствах... Пусть на лице ничего нет, никакого выражения, даже никакой маски, пусть нет рта, носа и глаз, пусть нет волос на черепе, исклёванном птицами – это ничего. Пусть, пусть пустые глазницы ни о чём не говорят, а внутри лишь одна извилина (в черепе поселилась молодая, ядовитая гадюка, укус которой смертелен для того, кто потревожит её спокойствие и благополучие, кто выведет её из спячки), – всё равно это лучше, чем ничего, это всё-таки жизнь, наблюдения, переживания, хотя время, этот материал, из которого можно лепить всё, по своему усмотрению, в сущности давно уже остановилось!.. Где оно, время?.. нет его, ни в чём и нигде – и уже не будет... Этот пробный камень уже отпал как-то само собою, ушёл за ненадобностью, это значит – экзамен кончился, и даже более того, чем экзамен...
Я пришёл к этому человеку, разбудил его и сказал ему: «Вставай! Пойдём отсюда! Разве так можно!?. Как дошёл ты до такого состояния, что не принадлежишь уже самому себе и живёшь в ожидании смерти?!.» «Нет, я никуда не пойду, я останусь здесь, – ответил он, не поднимая головы. – Жизнь моя прошла, я умер, а то, что ты видишь – это уже не я, а то, что от меня осталось!.. Был я когда-то велик, жизнелюбив, способен на многое, а теперь меня нет! Запомни это и больше меня не тревожь! Разве можно беспокоить покойников! Пусть они вкушают от своих немногих благ!..» Так он сказал и тогда я понял, что ничего от него не добьюсь... Тогда я подошёл к людоедке, питавшейся от его тела, и попытался её убедить, что она поступает плохо. Но её умственные возможности оказались столь ничтожными, что она даже не поняла, чего я от неё хочу, только смотрела на меня, вытаращив свои заплывшие жиром глазки, ноздри её широкого носа с шумом втягивали воздух – таким образом она изучала меня, стараясь понять, друг я ей или враг. У меня возникло желание заковать эту безмозглую тварь в кандалы, в железо, и отправить куда-нибудь на необитаемый остров, к диким зверям, где она нашла бы себе более достойное занятие, чем то, которым она жила в настоящее время. Двое бесенят инстинктивно почувствовали во мне надвигающуюся опасность. Младший, увидев меня, забился в угол хижины и завизжал, точно дикий поросёнок, а тот, что постарше, ощерив клыки, бегал вокруг меня на четвереньках и норовил вцепиться мне в икры, так что мне постоянно приходилось отгонять это существо ногой. Это не мешало мне смотреть на него с состраданием...
Покинув вырожденцев, я направил свои стопы дальше – и видел ещё много безобразного, и везде требовалось моё вмешательство, и насколько было в моих силах, я пытался помочь несчастным, угнетающим друг друга, но считающим, что иначе и нельзя. Иные слушали меня со вниманием и потом говорили: «Он прав, он говорит истину...» Другие злобно ругались и метали в меня ненавистные взгляды и говорили: «Он всё это выдумал, чтобы заморочить нам голову! Но мы-то не глупы!..» И уходили, с намерением, как и прежде, творить всякие пакости...
Видел я человека, живущего среди племени дикарей как бы со сложенными на груди руками, он не делал ничего, чтобы как-то улучшить жизнь своих соплеменников. Я его спросил: «Разве тебе не тяжело видеть, как они понапрасну тратят свои силы и здоровье? Почему бы тебе не научить их тому, что ты знаешь и умеешь сам?..» «Зачем? – с грустной улыбкой отвечал он. – Им хорошо и так, ведь они не знают, что можно жить иначе... К тому же они не будут меня слушать и забросают камнями, если я начну их учить!.. Это чрезвычайно тупые и ограниченные существа, но вместе с тем и непомерно гордые...» «Ты должен влиять на них, – говорил я, – иначе зачем ты здесь?..» «С меня достаточно того, что я не участвую в этих диких оргиях и нелепых безумствах, которым предаются мои соплеменники, – произнёс он. – Они чувствуют, что я не такой, как они, и сторонятся меня. Если бы меня выбрали вождём, я бы мог кое-что сделать для них полезного, но они не выберут меня вождём, потому что не любят меня. Любят они и выбирают в вожди тех, кто потворствует их низостям и не пытается изменять их природу и их жизнь!..»
Он сел на корабль и поплыл в другую страну, где его не ждали, он тоже ничего не ждал, но не в этом было дело, а главное было то, что он решился порвать с прошлым и начать новую жизнь. Дни проходили за днями, а путешествию не было конца и он спрашивал себя: «Где та земля, на которую я ступлю?..» Ночами он бродил по палубе и минутами ему хотелось броситься за борт и исчезнуть в пучине вод. Он представлял, как летит в воздухе, ударяется о воду и погружается в неё – и идёт к заветной земле, которая далеко внизу, – там гряды горных цепей, сады из кораллов, подводные города, состоящие из гротов и пещер, в которых обитают свои жители – кальмары, осьминоги, морские звёзды, коньки, медузы и разновидности самых необыкновенных и причудливых рыб... Он мог бы родиться одним из них, но судьба распорядилась иначе, и вот он здесь, на палубе трансатлантического судна, человек, оставивший родину и стремящийся вновь обрести её...
Сколько ещё будет длиться это путешествие, не приносящее душе удовлетворения, а лишь разжигающее страсть познания, благодаря которой он и родился и обрёл себя?.. Иногда и один день кажется вечностью, а много дней, повторяющих друг друга в точности и кажущихся одним-единственным днём, замыкающемся, словно цикл завершённого и вполне обособленного существования, исключительно на самом себе, делают человека пленником Времени, когда он ощущает себя как бы оторванным от себя самого, так что не может решать своей судьбы...
Временами ему становится невыносимо, время обретает материальность и делается физически ощутимо, и его мозг с трудом удерживает сознание, укрепившееся в нём, от взрыва, который бы явился катастрофой для всего человеческого существа. И вот он на грани сумасшествия, но усилием воли сдерживает себя – и от того трагедия приобретает неожиданную окраску. Человек не хочет сдаваться, он борется с самим собой, старается страх, выходящий из него наружу, загнать обратно, к себе внутрь, в его обиталище, он выдумывает своеобразный бич и им стегает себя по слабому месту, чтобы расчистить место надежде...
Это история, наполненная кошмарами, ей суждено остаться тайною для остального мира, постигающего своё назначение одним ему ведомым способом. Если показать наивному новичку обратную сторону счастливых, не долго длящихся минут, он забудет и помышлять о радостях, ибо увидит себя примерно таким же несчастным, скитающимся по морю житейских невзгод – и не догадывающимся об этом...
Путешествие это нескончаемо, как неизмерима душевная боль, напрягающая до страшной степени жизненно важный нерв, основу человеческого долготерпения, стимул к достижению недостижимых начал бытия... «Я так хочу!» – скажет он, и громады вод отступят, время подчинится ему, оно поймёт, что проиграло и надо подчиниться, снова оно помчится вперёд, словно стрела, рванувшаяся под натиском неодолимой тетивы, и наверстает упущенное...
Но пока – он на грани катастрофы и одной ногой уже не в этом мире, не здесь, на плывущем корабле, а неведомо где, куда он с ужасом пытается заглянуть, – но там он ничего не увидит, ни света, ни надежды, там нет обещаний, одна только холодная вода. И даже, если он достигнет земли, шагнув в эту воду, то уже никогда об этом не узнает, что равносильно броску в вечность...
Он вынужден скрывать своё сумасшествие не то что от окружающих – от самого себя, если хочет узнать, что должно последовать дальше, и если ему в самом деле нужна под ногами твёрдая почва... Бедняга! Он ещё не познал, что суша – это тоже палуба корабля, только другого, не океанского, а вселенского. Но и, наконец, вселенная – чем не океан?!. И где в ней тот родимый островок земли, который можно было бы поставить себе как конечную цель на определённом отрезке жизненного пути!?.
Но пока он ещё топчется на палубе своего корабля и тщетно вглядывается вдаль...
30 апреля 1982 г.