Дядя Стёпа

Георгий Коновалов
               

Шла война….
И скоро она уже должна была закончиться.
Возвращаются мужики с нашего двора.
Вернулся Бейук-ага, с покалеченной рукой, но всё ещё на фронте муж нашей соседки по площадке. 
Никогда не вернётся муж тёти Сары.

Совсем неожиданно вернулся сосед с первого этажа – дядя Стёпа.
Это не тот дядя Степа, о котором написал Сергей Михалков, но всё равно….

Пришёл домой, а в его квартире беженцы живут.

У нас во дворе две семьи беженцев жили, на первом этаже у дяди Стёпы и на третьем в квартире тёти Насти.
Вернулся дядя Стёпа, а в квартиру его не пускают и не то чтоб не пускают, а просто живут же там люди.
Живёт в его квартире молодая пара. Люди тихие и незаметные.  Утром уходили, скорее всего, на работу. Где они работали, было неизвестно.  Вечером возвращались, и даже по выходным их не было видно.
А мы пацаны переулочные, цепляясь за решётку, повисали на их окне, интересно же нам было, как живут люди.
Но всегда видели одно и то же – сидят на кроватях друг против друга и молчат. Комнатка то узенькая. И кровати как полки в купе вагоном.

Стал наведываться в свою квартиру дядя Стёпа. Всё рассматривал в квартире. Что, да как?
Претензии к жильцам предъявлял.

Совсем не был наш дядя Степа похож на того милиционера из стихов.   
Не был он высокого роста и нос у него, как картофелина, зато он был одет в форменку, правда, без «гюйса», из-под которой выглядывал тельник – «морская душа».  И, конечно же «мичманка». Это фуражка с малюсеньким козырьком. Особый шик, когда козырёк прямо надо лбом нависает как у адмирала Нахимова.
Одно нам обидно было, что ни одного ордена и даже ни одной медали у него не было.
И палец на его правой руке как-то очень уже безобразно изогнут.

Он, как и мой отец был на «полуказарменном положении».
Отец иногда появлялся дома с «ночевой», а дяде Степе деваться было некуда. 

Подошло время, и съехали жильцы-бежанцы.
Уехали на родину.

Вот тогда-то и стал дядя Стёпа полноправным хозяином своей квартиры. 
Вот тут-то и началось…. Стал Степан стенку какую-то в своей квартире разбирать, кирпичи выносить и около дверей в переулке складывать.
А потом в один из дней вытащил из квартиры своей мотоцикл.
«Харлей» называется.
Оказывается, спрятал его дядя Стёпа в нише оконной, что между квартирами была.  Кирпичами заложил. Правда разобрал он его на части и всё волновался, поэтому и проверял квартиру свою.
 
Собрал свой транспорт, и теперь время от времени заводил его, не выкатывая даже в переулок. 
Выхлопы заполняли и его квартиру, и квартиру тех, кто над ним проживает. А над ним проживала как раз-таки наша семья. Голубоватый дым выхлопа заполнял наши комнаты и галерейку. Газ жутко резал глаза. 
Вот тогда-то и возникала моя тётушка.

Дядя Стёпа был много моложе ее, и она к нему обращалась на «ты» и по имени, а когда злилась на него, то всегда по имени-отчеству и на «вы».
Вот только никак не могу вспомнить отчества его – Герасимович, по-моему, а фамилия его напрочь из головы вылетела.
Вот только иногда крутится в голове в памяти фамилия его и отчество, крутится, бьётся о стенки коробки черепной, а никак не вспоминается.
Выкатывал дядя Стёпа своего коня импортного в переулок, заводил его…. Мотор работал красиво, ровно…. Собирались мы тогда вокруг, щупали и гладили, а кому-то могло и повезти, и он залезал в седло мотоциклетное.
Сидел и я в седле том. И надолго осталось это событие в памяти. Просто тронул ногой голой радиатор или кожух (как правильно и не упомню) и надолго остался след полосчатый на ноге. Движок-то раскаленный был. А я даже сперва и ожога не почувствовал, тогда казалось мне, не раскаленное тронул, а очень и очень холодное. Это уж потом водяные пузыри появились. 

Вся эта процедура выкатывания мне уже потом напомнила интермедию эстрадную – это когда мужик выкатывал, под Новый год, из гаража свой «Запорожец», говорил – «Вах-вах» и закатывал назад до следующего нового года.

Вот примерно так и поступал наш сосед.
 
Куда делась «мотоциклетка» так и осталось тайной, зато в комнате появилось чучело орла.
Большой орёл, крылья от стенки до стенки развернуты.  А между стенами расстояние не такое уж малое.
Под чучелом ружьё на гвозде повисло ружьё охотничье.
Вот теперь то на окне дяди Степенном уже чаще повисали.
Ведь надо было и ружьё рассмотреть и на орла полюбоваться. И не только наши были, издалека прибегали посмотреть, с другого конца Крепости.
Потом появилось чучело лисички, жёлтоглазая красавица смотрела со шкафа.  Но было оно у него недолго.
Потом…. Потом…. Потом появился баян, причём какой-то очень уж необыкновенной конструкции. Как гордился своим инструментом дядя Стёпа. У баяна было множество разных регистров (что такое до сих пор не знаю).
А наше утро начиналось с гимнастики?
А вот и нет – первое это было слышно, как наш сосед достаёт из чехла свой необыкновенный инструмент.
Баян начинал постанывать и издавать нечто почти музыкальное.
Потом было слышно, как баян устраивается на коленях и вот первые аккорды. 

Репертуар нашего соседа был не особенно большим, и любимая у него было – «Сама садик я садила, сама буду поливаааать, сама милого любили сама буду век страаадать…»
Дальше ничего не было.
«Садик садили» раз пять или шесть, потом следовал лихой перебор, и возникала новая мелодия – «Дайте в руки мне гармонь…» продолжения, тоже конечно, не было. Да видно эта мелодия уже серьёзной была для исполнителя.
Конечно, самой серьёзной у дяди Стёпы была, это когда он приобрёл патефон с одной единственной пластинкой, - «По диким степям Забайкалья…».
Бедный-бедный бродяга он так, в исполнении дяди Стёпы, никогда и не смог добраться до Байкала. А то, что он «унылую песнь» заводит, то это как раз у дяди Стёпы очень уж удачно получалось.
Да….
Была ещё одна совсем уж лихая мелодия – «Девушки, где вы?», где ответом было – «Тута, тута…». И этот дуэт был в исполнении соседа и очень уж лихо звучал.
Вот и весь утренний репертуар нашего соседа. В другое время суток он молчал.
И очень часто в момент исполнения, повисали на решётке его окна, уже не пацанва, а взрослые девицы.
Велась долгая, очень долгая беседа, со смешками и повизгиваниями.
 
Но, честно говорить, баян у него был «высший» (или как говорил мой начальник – Вышинский). Сделанный на заказ, отделанный перламутром, он внушал. Про разные там музыкальные «финтифлюшки» я уж и не знаю, поэтому и писать не буду.
Но мне то от соседа нашего совсем другое было надо – у него, в его кухоньки, стоял слесарный верстак с прикрученными тисками. 
Вот тиски-то и привлекали моё внимание. Попилить, напильником поработать – всегда, пожалуйста. Отказа от дяди Стёпы никогда не было.  Вот и забегал я к нему распилить что-нибудь, напильником обточить…. Обычные дела, обычного мальчишки.

И совсем уж необыкновенным был поход мужика в баню. Мы с отцом пользовались баней в Крепости, иногда уходили (не уезжали, а именно уходили) в «паркоммуновскую». Хорошая была баня и даже с парной. А дядя Стёпа уходил ещё дальше – он шёл на Баилов, в «военпортовскую баню».
В свой банный поход дядя Стёпа собирался долго, и любо дорого было посмотреть на него.
В любоё время года и даже самым жарким летом он был одет в тёплое пальто (зимой шубу), шапку ушанку с опущенными ушами и завязанными под подбородком и самое главное очки «лётческие» закрывающие половину его лица.
Вот такое чучело и брело до бани через полгорода.

Многое было не понятно в поведении соседа.
Носил он в кармане коробок со спичками, а ведь сам-то не курил.
Он не только не курил, но и не пил. Хоть это и удивительно.
- «Дядя Стёпа, а для чего спички то?»
Оказывается, куда бы не пришёл сосед, сядет и проверяет место на сквозняки. Зажжет спичечку и ну водить ею из стороны в сторону – ищет, где огонёк отклонится. Раз отклонился, значит, в этом месте сквозняк и сидеть здесь просто опасно. 
И это-то в Баку, в городе, где в некоторые дни ищешь хоть малейшее движение воздуха. И даже не ветерка, а просто хоть какого-то движения.

А теперь, как у Антона Павловича Чехова – Если в первом акте на стене висит ружьё, то в третьем оно должно выстрелить.
Видно и у меня подошёл третий акт.
Сидим мы как-то в маленькой комнатке нашей (она прямо над жилищем дяди Стёпы была). К отцу гость пришёл – смотритель музейный, он в музее ККФ, что на Баилове работал.
В очередной раз уговорить отца идти работать в музей. Сидят они себе за столом, чайком балуются, умные разговоры ведут. Всё о кораблях, да о море. Я на сундуках пристроился, слушаю. Интересно. 
Всё тихо и спокойно… и вдруг страшный грохот, аж пол подскочил, по ногам ударил. А потом тишина. Такая тишина бывает после чего-то очень громкого.
Переглянулись старички, встрепенулись. Ведь ничего не понятно, но беседу продолжили. Вояки всё-таки в прошлом.
А тут и звонок в дверь. Вообще-то у нас не звонок был, а так ерунда какая-то сирена не сирена, ревун не ревун. Одним словом, что-то корабельное напоминающее.
Как самый младший пошел к   дверям я. Двери то у нас остеклённые и сразу видно кто пришёл. А пришёл к нам дядя Стёпа. Стоит бледный руками показывает, давай, мол, открывай скорее. И мимо меня в комнату. И сразу к отцу – Слышь Михаил, у вас всё в порядке, никто не пострадал, пол хоть целый?
Успокоили соседа сел он тоже к столу. Оказывается, ружьё-то на стене заряженным весело, а ему зачем-то понадобилось оно. То ли показать гостю какому-то толи ещё что. Однако выстрелило ружьё. И прямо в потолок выстрелило. Вот и перепугался Степан Герасимович, здорово перепугался. Успокоился только когда уже два, а может и три стакана чая, выпил.
Видно прав был Антон Павлович со стреляющим ружьём.

Сколько же праздников было тогда у нас: Новый год, день армии, восьмое марта, весёлый праздник Первомая, Седьмое ноября….
А были праздники, которые всегда были по выходным и через каждые четыре года они бывали – выборы. Выбирали тогда и судей, выбирали и исполкомы, Верховный совет республики, Верховный совет союза.
Одним словом, праздник выборов.
Пункты, где выборы проходили, украшали кумачом (вот какой штамп у меня проскочил), лозунги, призывы ну и всё остальное соответствующее.
В шестой школе на втором этаже урны ставили, столы, за которыми комиссия выборная сидела, кабинки, чтоб тайно ставить свой выбор. 
На первом буфет, книжный ларёк…. Праздник, одним словом.
Активисты пораньше стремились проголосовать, аж к открытию пунктов приходили. С гармонями да с песнями.
Праздник, одним словом.
Уже ближе к середине дня по квартирам ещё не проголосовавших с переносной урной члены комиссии ходили в сопровождении пионеров. 
Наш дядя Стёпа из всех праздников почему-то Первомай привечал.
Утром как отыграет подъём, так и выходит чистенький да приглаженный. А выборы вообще в грош не ставил.
Постучат к нему члены комиссии, а его и дома-то нет. Ушёл куда-то. Ещё раза два приходят, но нет его дома и всё.  Участки тогда ближе к полуночи закрывались, вот и сидят члены комиссии дядю Стёпу ожидаючи.  А его всё нет и нет. В итоге ближе к двенадцати приходила уже милиция, и отправлялся наш сосед в их сопровождении голосовать.
Наверное, это был первый диссидент, которого я знал в лицо. Правда, слова такого мы тогда ещё не знали.

Потом, уж много-много потом, мы получили ордер на квартиру, стали вещи собирать, укладываться. И зачастили к нам все соседи наши – А кому, дескать, квартиру оставите?
Все сразу вспоминать начали, – какие они хорошие, да как они с моею тётушкой дружили и помогали.
Ничего не имел и не имею против тех соседей. Но, тех, с которыми войну пережили, с теми, кто воистину помогал, никого не осталось во дворе нашим.
Кроме дяди Степы. 
Значит вот ему-то, и должен был я оставить ключи от квартиры нашей. Тем более что он уже и документы все оформил.
Пришёл он в последний раз к нам, постояли мы вместе с ним в совершено пустой и такой гулкой квартире, отдал я ему ключ и больше уже никогда не видел. Не видел, хоть в первое время часто приходил посмотреть на свой дом, в котором прошла половина моей жизни.

Позже кто-то сообщил нам, что умер дядя Стёпа. Недолго прожил он в наших светлых комнатах.

Вот такая история про ДЯДЮ СТЁПУ. Совсем-совсем не Михалковского.