Вот это очередь!
Вздохнув, спрашиваю, кто последний, и сажусь на диванчик в дальнем конце коридора.
В понедельник мороз с утра был под –30, обжигал нос и щёки. Пока шла 15 минут до поликлиники, закуржавел весь воротник шубы и шаль. В тёплом коридоре после потела, промокая лоб, вытирая шею, долго не могла прийти в себя.
В очереди к врачу легко завязываются беседы, а в сельской поликлинике, где все друг другу знакомые и родственники, общения просто не избежать. Два часа, проведённые в разговорах с чихающими односельчанами, дали о себе знать через день, когда к вечеру температура поползла к тридцати девяти…
И вот в пятницу я снова в такой же ситуации. Пришла к концу приёма, чтобы не ждать, – но всё равно придётся столько же просидеть в очереди…
Вышла бы на воздух, на улице всего –10, – но такая слабость, до дрожи в коленках…
Под рукой пискнуло. Вытаскиваю электронный градусник – дома померить температуру не успела – 35, 5. Хорошо, хоть и зябковато, – температура начинает трепать к вечеру. Вот тогда – только под одеяло: совершенно не могу переносить перепадов от жара к ледяному холоду.
По коридору идёт медсестра, собирая больничные листы у тех, кто пришёл выписываться. Нет, мне бы надо посоветоваться с врачом об ухудшении состояния – может, назначит что-нибудь более действенное. Дождусь приёма…
Перебросилась парой слов со знакомыми. В голове, кроме насморка, ничего больше нет, и, нахохлившись, заворачиваюсь в тёплый платок под развесистой китайской розой. Оттуда и выкарабкиваюсь, когда медсестра с надеждой в голосе спрашивает:
– Что, на приём больше никого нет?
Понимая разочарование медиков, мечтающих о конце рабочего дня накануне праздников, захожу в кабинет и с тоской опускаюсь на стул. На меня смотрит энергичная тетка с короткой стрижкой, крашеная под блондинку. Я вязко раздумываю, куда девался наш Палыч, в понедельник открывавший мне больничный лист.
– Здравствуйте! – язвительно произносит тётка, стараясь скрыть раздражение и отворачиваясь от меня к карточке.
– Здравствуйте! – не сразу спохватываюсь я.
– На что жалуетесь?
– У меня снова температура. Может, я в понедельник перезаразилась здесь, в поликлинике, пока сидела в очереди?
– Не знаю, не видела, где Вы здесь сидели.
Озадачиваюсь. В больной голове шевелится мысль: какая разница, ГДЕ в коридоре я сидела? Но додумать я её не успеваю.
– Меряйте температуру, – протягивает градусник врачиха.
– Я только что померяла, – достаю из сумки электронный термометр. Она подозрительно смотрит на его показания:
– Нет температуры?
– Утром нет, к вечеру поднимается.
Поморщившись, она записывает что-то в карточку и достаёт из стола тонометр.
– Сейчас я Вас послушаю, а потом померяем давление.
– Но у меня нет кашля!
– Раздевайтесь!
Снимаю вязаную жилетку, поднимаю свитер и долго поворачиваюсь, дышу и не дышу по команде специалиста медицины. Натягивая жилетку, слышу:
– А вот одеваться не надо! Я же говорю: будем мерить давление!
Каким образом жилетка помешала бы мне засучить рукав свитера, я обдумываю, пока тонометр нагнетает воздух в манжету. Сказать по этому поводу ничего не успеваю.
– А почему давление 110 на 70?
– Оно у меня низкое…
– Чем лечитесь?
– Александр Павлович выписал мне анаферон…
– Понятно, – перебивает энергичная тётка. – Как Вы работаете?
Я недоумении смотрю на неё. «Неужели врач интересуется нелёгкими рабочими буднями людей?» – всплывает в моём инертном мозгу.
– Я работаю здесь, в нашем селе, – начинаю доверительно, но врачиха снова нетерпеливо перебивает:
– Я спрашиваю: КАК Вы работаете?
– Много и тяжело, – стараясь вызвать к себе максимальное сочувствие, на ходу перестраиваюсь я.
Тёткины глаза наливаются плохо скрываемым гневом:
– Вы что, не можете ответить, КАК Вы работаете?
Я поворачиваюсь к медсестре. Марина, добрейший человек с нежными руками, в которых и шприц никого не страшит, из своего угла тоже с недоумением смотрит на врачиху.
– Марина, как я работаю?
– Алла Петровна, я не знаю…
– Послушайте, доктор, что Вы от меня хотите узнать?
– А что Вы так раздражаетесь? Вы что, не знаете, как перед Новым годом работает Ваше учреждение?
Ах, вот что – речь о выходных. Я радостно и честно отвечаю:
– Не знаю.
Мне уже всё равно, каким числом будет закрыт больничный – дальше праздники, долечиться успею. Меня не волнует, что не получу новых назначений. Я чувствую облегчение от непосильного груза неразрешимой задачи. Надо же, такой простой ответ на такой сложный вопрос!
– Придёте тридцать первого закрыть больничный!
Моя эйфория сразу улетучивается. Представляю полный коридор больных в предновогодний день, и наплывает тоска:
– Доктор, а нельзя ли закрыть уже сегодня?
– Нельзя! И чтобы пришли не позже двенадцати! Нет, одиннадцати!
Не приходит в голову напомнить этому садисту от медицины, что ею не глядя подписано сегодня с десяток листков, закрытых именно тридцать первым.
Вздохнув, я прощаюсь и иду к двери. Вдогонку слышу:
– А реинфицирование, вполне возможно, произошло у Вас в поликлинике…
Тридцать первого в коридоре никого не было, как не было на приёме и самого этого эскулапа. Марина с сочувствием шлёпнула на мой больничный лист печать и сказала: «А подпись тут уже стоит». Коробочка домашнего печенья и поздравление с Новым годом растрогали её до слёз…