http://www.proza.ru/2014/02/02/1777
Обо всём произошедшем Роман Герасимов сообщил своему другу Вадику Любомирову, а тот, в свою очередь, рассказал матери. Она была очень удивлена этому известию и, подробно расспросив сына, что тот знал о "Седом", с визитом решила не торопиться:
– Знаешь, Вадик, я думаю дня два к нему лучше не ходить, если он после комы, такие волнения ему сейчас противопоказаны.
– Согласен. Тем более он сейчас под интенсивной терапией
В больницу мать с сыном Любомировы поехали через два дня.
Сергей лежал в отдельной палате на третьем этаже и под присмотром двух охранников. Один дежурил у двери в палату, а другой на входе в больницу. После выяснения личностей и одобрительной реакции раненого и лечащего врача, мать с сыном впустили в палату.
«Седой» лежал на кровати лицом к входу, когда посетители вошли, он попытался сесть, но Валентина махнув ему рукой, сказала:
– Лежи уж, «пропащая душа», а подойдя ближе, расположилась на стуле и начала внимательно рассматривать Сергея.
– Здравствуй, Валентина. Что сильно постарел?
– Здравствуй, Серёжка.
– Да не очень. Седой только весь стал. А я?
– Да ты вообще такая же осталась!
– Спасибо, ты и тогда умел польстить женщине.
Показав кивком головы на Вадима, «Седой» спросил:
– Мой?
– Могла бы соврать, что не твой, но сам видишь твоя копия.
– Да, вылитый я в молодости. Ну, давай знакомиться, сын. Садись ближе.
Вадим сел рядом с матерью и исподлобья посмотрел на отца.
– Мне, правда, твой друг Роман вкратце рассказал про тебя, Вадик. Значит, пошёл по стопам матери, тоже медик.
– Пока, да, но скоро наверное поменяю профессию. Меня в МЧС зовут, спасателем.
– Что хорошая работа, достойная.
– А врач не достойная работа!? Да ну вас обоих… Два сапога пара.
Отец с сыном переглянулись и засмеялись одновременно.
– Ой, ой, ой. Больно смеяться. Сяду-ка я лучше. Не прилично лежать в присутствии дамы. Валентина поправила раненому подушку, и он сел, прислонившись к боковушке кровати. Одеяло съехало вниз, обнажая крепкий спортивный и загорелый торс Сергея, перевязанный в месте ранения бинтом. Сорокасемилетний мужчина был в отличной форме. Валентина это, как женщина оценила и даже залюбовалась, как раньше. У него всегда была идеальная фигура и то, что он продолжал держать себя в форме, у женщины вызвало уважение.
–Что с тобой было, где пропадал столько лет? В органах служишь? Задавала вопрос за вопросом Валентина, проведя ладонью по седым волосам Сергея.
– Что со мной только не было. Могу вкратце рассказать, чтобы ты не думала, что я от тебя скрывался всё это время. Сергей взял руку женщины, которой она гладила его седую, но всё ещё густую шевелюру и прижал к своим губам. Глаза его слегка увлажнились, и в лице появилась растерянность, но он моментально справился с, неожиданно нахлынувшей грустью и уже бодрым голосом стал рассказывать, что с ним было за это время:
– Валентина, ты же помнишь, какой я был в молодости правдолюбец. Правду с кулаками всегда отстаивал, таким я и остался. Из-за этого и приключения всегда на свой зад находил.
– Ещё бы мне не помнить, как ты профессору Иванову за меня в морду дал во время занятий по акушерству и гинекологии, за пошлый намёк о наших с тобой отношениях и моей беременности. Ты тогда не извинился, и тебя вынудили уйти из института по собственному желанию. А я считаю, надо было тебе извиниться, а ты дурак! Гордость у тебя какая-то гипертрофированная.
– Таким я дураком, Валюха, и остался. В общем, не попал я тогда в Афганистан, а попал в тюрьму на пять лет.
После этих слов сын с матерью переглянулись, но Сергей поспешил их успокоить. Ничего такого я не сделал, не пугайтесь, просто подрался в ресторане, когда отъезд на войну в своём городе отмечал с друзьями. Отправил одного ублюдка, по кличке «Лоскут» в нокаут. Его в больницу положили с сотрясением.
– А ему-то за что попало,– спросила Валентина.
– Девчонку пытался изнасиловать в подсобке, а я увидел случайно.
– Но тот мерзавец был сыном крупного партийного чиновника Лоскутова, и тот меня быстро определил в колонию. Девчонка на суде отказалась свидетельствовать против отпрыска чиновника. Запугали видно или заплатили.
А «Лоскут», из больницы вышел, как я от друга узнал в письме, и продолжал девчонок насиловать. А потом куда-то пропал из города, видно папаша позаботился чтобы сыночка не посадили.
– Значит твоя наука, «Седой» не пошла ему на ум, – вступил в разговор Вадим. В его голосе не было осуждения, он сам неоднократно так же поступал.
– Нет, Вадик, не пошла.
– Ну, а дальше что?– торопила Валентина.
– А дальше срок мне добавили в колонии уже. Там я уже руку поднял на самого начальника тюрьмы. Сволочь была последняя взяточник и беспредельщик. Дал указание смотрящему в нашей камере одного заключённого гнобить, чтобы жена его была посговорчивее с начальством. Я узнал, попросился к нему на приём и пытался по-хорошему с ним договориться. А он мне начал намекать, что у меня сестра хорошенькая есть и, чтобы я не совался, куда не просят. Он её видел, она приезжала ко мне в тюрьму. Я не выдержал и тоже ему вмазал. Потом карцер и ещё добавили пять лет. Но отсидел я только год сверх срока, так как этой сволочью в погонах, прокуратура занялась, и моё дело на пересмотр отправил новый начальник. Хорошим мужиком оказался. После того, как моё дело попало в следственный комитет, ко мне приехал один очень высокий начальник из ФСБ и, поговорив со мной, предложил работу в их сфере, после спецподготовки конечно. О специфике работы рассказывать не имею права, но скажу одно за двадцать лет службы, где я только не был и что только не делал. И в горячих точках побывал и в бандитских разборках участвовал по делам службы. Всего хватило, но сейчас баста, хочу жить своей нормальной жизнью. Пенсию, я себе уже заработал. Вот поправлюсь и напишу заявление об уходе со службы.
– А что разве так можно?– спросил удивлённо Вадим.
–Да можно, конечно, тем более, что я прокололся по твоей милости,– «Седой» взглянул на Вадима и улыбнулся.– Видишь, меня уже пытается «братва» убить. Ладно, разберёмся. Не бери в голову, сын. Главное, что ты у меня теперь есть. Значит, не зря прожил жизнь. Валентина, а ты как замужем или вольная птица?
– Да так, что то и не вышла, хотя предложений было достаточно. Я же после института хирургом работала в травматологии у профессора Анисимова в первой городской клинике, а там столько приходилось резать, домой в буквальном смысле приползала. Хорошо хоть родители с Вадиком помогали.
– Я помню, эта клиника была Союзного значения при Социализме.
– Да везли со всего Союза со сложными случаями. А у тебя семья есть?
–Нет. Тоже не обзавёлся. Кому я был такой нужен с такой работой. Вот и тебя не хотел беспокоить, поэтому и не искал.
– Всё с тобой ясно, Серёжка, каким ты был заводным, таким и остался. «Живёшь, как играешь. Воюешь, стреляешь». Помнишь, песню такую пел?
–Я её и сейчас пою,– глядя женщине в глаза и улыбаясь, спел негромко:
Живу я, как играю,
Воюю и стреляю.
И на покой не тороплюсь совсем.
За Родину мою,
И жизнь отдам свою.
И о себе хвалебных я не жду поэм.
Пропев куплет своей армейской песни, которую сочинил во время службы до поступления в институт, Сергей спросил:
–Валя, мне тут надо несколько дней до полного выздоровления где-нибудь отсидеться, не возьмёте квартиранта?
Женщина, посмотрев на человека, которого продолжала любить все эти годы, не зная о нём ничего, конечно, согласилась, а как иначе, если и сейчас после двадцатишестилетней разлуки у неё, так же, как и раньше, от взгляда его синих глаз замирало сердце.
– Да конечно возьмём, ты нам всё-таки не чужой. Да Вадик?
– Да пускай живёт, мне не жалко.
Через день Сергея ночью тайно увезли на квартиру к Любомировым.
Продолжение следует.