В общем так, как Александр Гаврилович решил, так и будет. Игоря нужно отправить в Ленинград к Райке. Как только она окажется с сыном, ей придется взяться за ум. Ему никто не писал, что она «гуляет», но он сам понимал, что раз нет новостей, значит неладное. Бирута ничего не могла сказать против своего супруга. К тому же, через год нужно будет мне в школу, и лучше будет начать учебу там, где я должен жить.
Бабушка собрала все, что было моим, в чемодан. Дедушка взял меня за руку, чтобы проводить в Ригу, на вокзал. Там он купил билет, отправил срочную телеграмму дочери Юле, где сообщил номер вагона, места и время прибытия. В вагоне он просил вагоновожатую и старушку соседку посмотреть меня до встречи с матерью, уже в Ленинграде. Старушка отнеслась с пониманием, а вагоновожатая получила три рубля. Если учесть, что билет стоил в общем вагоне шесть рублей, автобус стоил рубль, то мой трансфер из Латвии в Россию обошёлся в десять рублей.
Первый год адаптации в России пришелся на Саблино, в доме тети Юли, дяди Кости, двоюродных сестра Валя, брат Саша. Так как я начал быстро учить русский, то так же быстро стал забывать латвийский. Как двоюродные брат с сестрой, я стал называть Костю папой. Много позже, когда называть папой стало его не приличным, а называть дядей язык не поднимался, он так и остался для меня Костей.
Перед первым сентябрем я оказался в подвале сталинского дома, который построили пленные немцы, в Московском районе. Подвал был сухим, с большими комнатами, как мне тогда казалось, с маленькими окошками. Мама меня нарядила в гимнастерку, с широким ремнем и эмблемой «Ш» на пряжке. После линейки, знакомства, за мной пришла мама и забрала домой. Но она не могла меня каждый день водить в школу и обратно, потому что работала до самой ночи, и не всегда успевала вернуться. Я был обучен обходиться самостоятельно. Обедать ходил в ресторан на соседней улице к тете Вале. Мама с ней договорилась и платила за обед. Тетя Валя меня даже водила в баню. Тогда я был не одним мальчиком в женском отделении.
То, что я учился плохо, пояснять не нужно. Мою мать вызвали в школу. Она что-то придумала, и я вошел в квартиру соседнего дома. Это были тетя Ася с дядей Петей и с сыном, моим одноклассником Борей. Боря меня заставил играть в шахматы, чтобы меня обыгрывать раз за разом. Он меня побеждал одними пешками. Тетя Ася меня обучала письму, математике. Я стал понимать, что от меня требуют учители. Так урок, за уроком прошел месяц и я, наконец, получил пятерку по письму. Теперь письмо стало моим любимым занятием.
Когда я в шестом классе начал воровать, то однажды взял в книжном магазине книжку, где был нарисован мальчик в плаще на маленькой планете. В этой книжке было написано: «мы в ответе за того, кого к себе приручили».
Не могу понять, как тетя Ася могла меня просто не пустить к себе в дом. Она ругалась с моей матерью, а не со мной. Теперь я должен был все делать, так как пошло.
В нашем первом классе было 25 учеников. Это пять звездочек по пять школьников. Учительница меня записала в звездочку под номером один. Это была самая сильная. Звеньевой была Валя М. За пять пятерок в тетради, на обложку наклеивалась красная звезда. Та звездочка, которая насчитывала больше всех звезд, награждалась первым местом. Это место было на почетном месте таблицы, которая вывешена на самом видном месте. Наша звездочка под №1 должна была быть на первом месте, если бы не мои двойки. Конечно, мальчикам и девочкам было все равно, но учительница всегда хвалила и ругала, показывая на таблицу результатов.
Когда у меня началась новая тетрадь по письму, у меня уже были четыре пятерки. Оставалась только одна, чтобы я мог показать язык этой Вальке М. Но случилось беда. У меня была снова тройка. Я сидел дома и чуть не плакал от обиды. Потом я вырвал этот лист, с тройкой, вытащил противоположный. Все аккуратно переписал, и выполнил следующее задание. Мне пришла мысль, что если учительница заметит, я скажу, что она забыла поставить оценку.
Учительница как обычно вошла, скомандовала сесть, а мне приказала выйти перед классом. Так, как я поступил нечестно, поступают только враги народа. Хуже меня никого нет на всей планете. Я позор школьника и недостоин, называться советским человеком. Может быть, я ошибался, но не настолько, чтобы этого не понять. Чтобы совсем мне было стыдно, она предложила выступить товарищам. Вышла звеньевая Валя М. и повторила все за учительницей, только своими словами, от чего получилось выразительней. Поступило предложение голосовать, чтобы меня исключить из звездочки. Все подняли руки единогласно. А я пожалел, что вообще родился. Скажет учительница голосовать, чтобы меня оставить в звездочке, так и проголосуют.
В дневнике была общая оценка за неделю по поведению. Там стояла единица. Теперь мне нужно было дождаться, когда моя мама будет пьяной, чтобы она стала добрей, и признаться. Так и вышло. Было три мужчины в гостях и две молодые девушки вместе с мамой. Я лежал в постели, а они рядом сидели за столом, курили, смеялись. Когда начали танцевать, я позвал маму и признался, что у меня единица. Она взяла мой дневник, обрадовалась и стала всем показывать. Тут на меня все обратили внимание, поздравили с тем, что я настоящий мужик. Дали конфету, чтобы я не расстраивался.
Так, не желая того, я был отторгнут теми, кто голосует по команде. Скажет учитель, что Украина ворует газ, все будут их за это ругать. Скажет учитель, что Украина нам сестра, так все разом начнут любить. Так с ворами намного честней. Они меня приняли.
После того, когда меня одного не приняли в октябрята, меня начали дразнить и после школы я остался один. У меня не было этой самой звездочки, где мальчик Вова Ульянов.
После этого я не стал ходить в школу целый месяц. Никому это было не интересно, пока не вызвали маму к директору. Там они нашли выход из положения, которое устроило всех. Мать написала заявление под диктовку, где она просила меня направить в школу интернат для детей с ограниченными возможностями. А учительница так и сказала, в интернат для умственно отсталых детей.
Этот интернат оказался за пределами Ленинграда, где, когда то будет Ленинский проспект. Там меня встретил уже мужчина. Мать обещала принести все справки, поцеловала меня на прощанье и улетела. А я оказался в грязном классе, за железной дверью. Мальчики и девочки делали, что хотели, в пределах своего заключения. Иногда и то, что написать неприлично. Девочки в коричневом, мальчики в сером, а я в голубом комбинезоне, как космонавт Гагарин, из парусиновой ткани, с накладными карманами, который через десять лет советские люди узнают, как джинсами.
Кто-то из комментариев написал, что знает, откуда у меня ненависть к Вале Матвиенко. Ну, так я уточняю. Еще с первого класса.
И мне не нужно оправдываться, за то, что я не полюбил советскую власть. Это она меня не полюбила.