Эту жуткую ночь Лена запомнит надолго. Её скрючило от боли. Поджав колени к животу, она перекатывалась с одного бока на другой, пытаясь убаюкать пронизывающую беспощадно колющую боль, поскуливая тихо в стену, надеясь: вот! Сейчас отпустит! Прислушивалась к себе: нет, не отпускает.
Как ни старалась приглушить стон, она все-таки разбудила любимую бабулю.
- Леночка, что случилось? - бабушка нежно погладила мягкой любящей ладошкой по голове - ото лба к макушке, - да ты вся горишь!
- Ничего, бабуль, сейчас пройдёт.
Признаться в боли, значило рассказать о её источнике, у Лены было своё вИдение этого.
Она с девочками после уроков опять пошла на каток. Школа была через дорогу от дома и Лена забежала только, чтобы бросить портфель и проглотить наспех бутерброд, протолкнув его обжигающим чаем.
Быстренько переобувшись в коньки, со стуком, раздававшимся по всему подъезду, на одних зубцах, Лена спускалась с четвертого этажа. И дальше покатила как настоящая фигуристка.
На катке были все её друзья. И был там, конечно же, Сережка. Двоечник и хулиган, новичок в классе.
У Лены к нему была какая-то особенная нежность, но она не собиралась ею делиться с ним и тем более их знакомить. Она задирала нос и игнорировала его или делала вид.
А он, напротив, всячески старался обратить её внимание на себя.
В этот раз он перестарался. Он толкнул её так сильно, что Лена улетела в сетку, оградительный забор, затем упала больно ударившись правым боком о рядом стоящую скамейку в снегу, что несомненно смягчило удар.
Сначала в глазах потемнело, а затем боль отозвалась и прошлась по всему телу барабанной дробью.
Лена поднялась, не отряхиваясь, боковым зрением видя, что Сережка, и не только он, наблюдают за ней, она "подобрала сопли" и, прихрамывая, но гордо, прошествовала с катка.
Вот этого ей не хотелось рассказывать бабушке, она боялась одного - ЕГО накажут.
Бабушка была врачом, врать ей, что нЕ болит, было бесполезно.
В машине "скорой" её уговаривали потерпеть. Зачем? Она не понимала.. Ведь она не плакала, не жаловалась. Лена просто прислушивалась, как боль перекатывается в ней, как бы шутя проверяя на выносливость: а ТАК больно, а вот так?
Хорошо еще, что бабушка не подняла МЧС по тревоге.
Лену "смотрел" самый лучший доктор. Они переговорили с бабушкой на своём "докторском" языке, понятном только им, Лене нормально озвучили только решение - будем ждать до утра.
Всё утихло, её, после осмотра перевезли в палату, выключили свет, только с коридора просвечивал огонек в матовом стекле двери палаты.
Сон не шёл. Хотя боль после укола стихла.
Лена посчитала сколько было кроватей с больными. Ровно восемь.
Но что это?
Рядом с ней кто-то был накрыт простынёй. Приподнявшись на локте, Лена вообще не могла понять, как это - голова укрыта, а ноги, щиколотки открыты.
От голоса она вздрогнула.
- Не бойся, это старушка померла, её скоро вывезут, - тётка с противоположной стороны, с кровати, в мятой ночнушке смотрела на Лену.
Ну уж нет!
Лена быстро встала, накинула халат, которым можно было обернуться четырежды. Ловко сунув ножки в нечто отдалённо напоминавшее тапки, выскочила в коридор.
Быстрым шагом, прихрамывая двинулась на свет от настольной лампы, где сидела спасительная дежурная медсестра, спросонья ещё минуту пучившая глаза на Лену, спросившая:
- Что тебе, девочка?
- Я в палату не вернусь. Там - покойник.
- Чего ты боишься? Ты живых бойся. Её скоро увезут, - зевнула она, - иди спать.
- Шутите? Думаете, я смогу там уснуть?! Я ни за что туда не вернусь!
Медсестра поняла, что этот ребёнок ей спать не даст. Подняв свою чугунную задницу со стула, она с гримасой перекривила Лену:
- "не вернусь!" Ишь ты подишь-ты! Скажи спасибо, что твою бабушку тут уважают. Ладно, пошли, я тебе в ординатрской пока постелю.
- Ага. И чаю дадите? - шлёпала за ней Лена.
- Ну ты, ребёнок, не наглей, - усмехнулась та.
А утром была операция.
Посвящается любимой бабушке Преображенской Надежде Георгиевне.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~