Сказка про то, как Крапива с Матрёною в Заповедный лес хаживали
Шумит град стольный. Звонят громко колокола, о празднике извещая: отдаёт князь замуж дочь старшую Зорюшку. Пир на весь мир затевается. Гости со всех концов съезжаются. Рад люд честной. Только жёны богатырские Крапива с Матрёною не радуются.
Не вернулись мужья к сроку с заставы дальней. Матрёна к воеводе, отцу своему, кинулась, в ноги бухнулась:
— Ох, батюшка, чует моё сердечко неладное, не по своей воле Фома не воротился. Пошли богатырей к лесу Заповедному, туда, где застава дальняя. Уж сколь народу в лесу том сгинуло!
Воевода Вольга лишь рукой отмахнулся, как от мухи докучливой:
— Что ты бьешься тут белой горлицей? Ничего с Фомою не сделатся. Ни с твоим Фомой, ни с дружком его Ужакой. Жёнка Ужакина заполошная, Крапива, уж и к князю на поклон рвалась. Не разумеет баба глупая, что не до того сейчас нашему князюшке. Принимает гостей заморских. И у меня, и у богатырей моих дел не меряно. А твой суженый с Ужакой, сидят, небось, в корчме, мёд хмельной попивают и в ус не дуют!
Запечалилась Матрёна, домой воротилася. Села в горнице у оконца, рукой щёку подпёрла, пригорюнилась. Глядь-поглядь: идёт по улице Крапива, в платье дорожное одета, на ногах лапти вместо сапожек сафьяновых, вторая пара через плечо висит вместе с котомкою. Матрёну увидала, рукой машет, к себе зовёт:
— Не сиди сиднем, подруженька, айда в лес Заповедный мужей наших спасать-выручать от ворога неведомого.
Птицей вылетела Матрёна из горницы, ничего с собой не взяла. Говорит подруженьке:
— Ради Фомы своего на край света подамся, ног не пожалею. Раз нет заботы князю, да воеводе, батюшке моему, сами справимся!
— На край света не надобно, нам с тобой за околицу бы выбраться, — ответила Крапива, да лапти протянула, — на, переобуйся. Чтоб легче идти было. — Сама подруженьке лапотки обуть помогла, не нашивала воеводина дочь до сих пор такой обувки.
— А что там, за околицей-то? — Матрёна еле поспевала за вёрткой Крапивой.
— Там увидишь! — улыбнулась подруженька.
Вышли они за ворота, а народ всё им навстречу: в город торопился, посмотреть на венчанье дочки княжеской.
Подальше от города отошли да завернули в рощицу берёзовую. Там Крапива и молвила:
— Помнишь, Матрёнушка, я сказывала о том, как мы с Ужакой да муженьком твоим Зорюшку выручали из царства Ветрова? Ветер Ветрович братцем стал нам названным, позову его в помощнички, — Крапива воскликнула: — Ветер, Ветер, братец мой, появись передо мной!
Завертелся-закружился вихрь и явился Ветер на коне чёрном, в доспехах чёрных, глаза ночи черней. Спешился да молвил:
— Здравствуй, Крапива, сестрица названная, и ты, подружка сестрицына, здрава будь, — и поклон отвесил. — Что у вас случилось-приключилось?
Матрёна напугалась, за подруженьку спряталась. Крапива про беду свою поведала, мол, сгинули у леса Заповедного их с Матрёной мужья Ужака да Фома, да попросила, чтоб доставил их Ветер к тому лесу.
— Эх, сестрица! Домчу я вас быстро, да вот дальше-то помочь не смогу. Мне в Заповедный лес ходу нет. Осерчал на меня хозяин тамошний — Лихо Одноглазое. Со мною явитесь, и на вас гнев его перекинется.
— Да ты, братец, туда домчи, а уж дальше видно будет, — Крапива ответила, да любопытства не сдержала: — А за что на тебя Лихо-то осерчал?
— Слух прошёл, что украл я у него недрёманное око. Он, Лихо-то, потому одноглазым прозывается, что живой глаз у него один, второй потерял в схватке с ворогами. А око недрёманное заместо второго глаза ему сам Кощей подарил. Спит Хозяин, а око вокруг всё видит, за порядком в лесу следит. В лес Заповедный люди не хаживают, а уж ежели случайно забредут, то и в деревья может их Лихо Одноглазое обратить. А может и помиловать. Ну, сейчас он злобствует, из-за пропажи своей… — запнулся Ветер, а Крапива-то приметила, что братец названный глаза отводит. Да в лоб спросила:
— Никак у тебя око недрёманное? Из-за тебя Лихо злобствует. Видать, и муженьки наши под гнев неправедный Хозяина лесного попали. Вернуть надо краденое, грех чужое-то брать!
Тут и Матрёна из-за спины Крапивиной высунулась и закивала:
— Истинно так, грех.
Воевода, батюшка Матрёнин и на руку был нечист — из казны приворовывал, и каверзу мог неугодному сотворить, а вот дочь не в него пошла, в матушку покойную. Чуток боязлива, но честна, добра да не спесива.
Не стал отпираться Ветер Ветрович:
— Да, я б вернул, красули вы мои! Из озорства взял недрёманное око, не подумавши. Сам бы вернул, да вором прослыть не хочется. Слухам кто поверит, кто нет, а тут…
— А ты мне дай око-то, скажем с Матрёной, мол, заблудились в лесу, да в овражке нашли пропажу. И ты в сторонке и нам не помешает. Небось, за находки-то награда положена, — хитро улыбнулась Крапива.
— Ох, и сметлива ты, сестрица! — оживился Ветер. — Ждите, я мигом обернусь.
Вихрь завертелся и пропал Ветер, да не успели Крапива с Матрёною глазом моргнуть, вновь объявился, в руке узелок маленький держит, в другой двух коней в поводу ведёт. Кони-звери: гривы, хвосты развеваются, из ноздрей пламя пышет. Матрёна перекрестилась, да назад попятилась. Заметил то Ветер:
— Не бойся, милая, моих коньков.
Спешился, помог Матрёне на коня взобраться. Крапива, та сама птицей в седло влетела. Ветер ей узелок подал, на коня сел. И полетели кони над землёю, вихрями закружили, вмиг на край леса Заповедного примчали. Пришла пора с Ветром Ветровичем прощаться, напутствие он напоследок дал:
— В лесу этом нечисти много и кикиморы, и русалки, и леший. Их не бойтесь, они без ведома Лиха Одноглазого шага не ступят и на глаза даже не покажутся, — сказал, да вихрем прочь умчался.
Смотрит Крапива, а Матрёна-то вся побледнела, губы шевелятся, видать, молитву шепчет, жалко стало подруженьку:
— Коль боишься, Матрёнушка, здесь дождись.
Встрепенулась Матрёна:
— С тобой пойду, раз уж собралась мужа выручать, до конца идти надобно, и тебя, подруженька, одну отпускать не пристало.
Вот вошли они в лес Заповедный, а вокруг всё словно замерло. Тихо, сумрачно, солнышко за тучки ушло. Прохладой повеяло. Тени между деревьями заскользили, будто кто наблюдал тайком. Матрёну всё больше страх окутывал, и Крапиве то не по нраву пришлось. Встала, как вкопанная, да как крикнет:
— Эй, Лихо Одноглазое! Выходи на разговор.
Тут из-за дерева могучего вышел молодец. Молодец, как молодец, статный, даже пригож бы был, ежели б не повязка на левом глазу.
Глянул на Крапиву сердито, молвил:
— Что шумишь? Никак, не слыхала, что про меня сказывают: не буди лихо, пока оно тихо? Не страшно?
От голосу ледяного, да взгляда грозного Матрёна вновь за подружку отступила, а та дерзко ответила:
— А про меня сказывают: не трожь Крапиву, чтобы быть живу. Ты бы спросил: зачем, мол, пожаловали, а то стращать — каждый горазд.
Подивился хозяин лесной этакому нахальству, подумал, что наказать всегда успеет, интересно стало: давненько с ним никто так разговаривать не осмеливался, спросил:
— Зачем пожаловали?
— Шли мы мужей-богатырей проведать на заставу дальнюю, да в лесу твоём заплутали. Вот в овражке узелок нашли, хотели спросить, не ты ли потерял, а ты с угрозами!
Протянула Крапива узелок. Взял Лихо, развязал, да от радости аж засмеялся. Отвернулся, повязку скинул, око на место поставил. Оборотился и уж обоими глазами глянул. И не отличишь, где настоящий. А с лица-то как стал хорош. Поклонился низко, да молвил:
— Ай, спасибо, красавицы! Порадовали. А я-то напраслину на Ветра возводил, украл, мол, встречу — повинюсь. За находку такую исполню желания заветные: одно на двоих, да ещё каждой по отдельности. Говорите.
— Мужей бы наших отыскать, — робко сказала Матрёна.
— Да что их искать-то? С заставы у меня лишь два богатыря и было. Погорячился, каюсь, даже не спросив, что надобно, в деревья превратил, а до них ещё с десяток людишек. Зол был, из-за потери своей, — Лихо махнул рукой. — Верну им облик людской. Это общее желание. А теперь что по отдельности хотите, сказывайте.
— Верни облик человечий всем, кого заколдовал, — Матрёна слегка насмелилась, побольше из-за подружки вышла.
— Исполню, — кивнул Лихо и на Крапиву посмотрел, а когда заговорил, то уже голосом сладким, что патока: — А тебе, Крапивушка, все желания исполню, коль бросишь богатыря своего и мне женою станешь. Царицей лесной тебя сделаю. В шелка, парчу одену, бусы на шейку повешу жемчужные, на каждый пальчик по колечку золотому с камушком. Уж больно ты мне по нраву. Соглашайся! С посуды будешь есть серебряной. На руках носить буду, пылинки сдувать!
Слышит Матрёна и понять не может, что же молчит подруженька, ведь любит она своего Ужаку. Зашептала горячо на ухо:
— Крапива, не слушай речи льстивые. Обманет нечисть. А и не обманет, ведь ты в церкви венчана, клятву давала.
Глядь, а Крапива и не слышит, глаз отвести не может от хозяина лесного, знать, заворожил её Лихо. Матрёна ему крикнула:
— Да что ж ты творишь, нечистый дух!
А Лихо тоже не слышит, знай, своё твердит:
— Соглашайся, ладушка, лебёдушка моя белокрылая!
Тут Матрёна взъярилась, весь страх потеряла, подхватила ветку сухую с земли, да давай Лихо охаживать. Бьёт и приговаривает:
— Вот тебе — ладушка, вот тебе — лебёдушка!
Опомнился Лихо Одноглазое, вырвал ветку из рук Матрёниных, откинул. А тем временем и Крапива до памяти дошла. Молвила:
— Не бывать мне твоей женой, мужа я люблю. А ты желания исполни, не забудь. А моё в запасе останется.
— Будь по-твоему, — сказал Лихо. — Коли что надумаешь, скажи только: кому Лихо, а кому и Тихон. Исполню. Ну, прощай.
Исчез Лихо Одноглазый, как его и не было, а из-за деревьев вышли Фома с Ужакою и люд деревенский. Исполнил желания Хозяин, всем вернул облик человечий. Поклонились все Крапиве с Матрёною. Деревенские по домам отправились, а богатыри жён обняли. Они-то деревенским на помощь спешили, а тут их самих выручать пришлось.
Вышли из лесу, а там уж их Ветер Ветрович дожидался, коней богатырских отыскал, пригнал. Да всех доставил к воротам града стольного. Там и попрощались. Ветер вихрем прочь умчался. А богатыри с жёнами въехали в ворота под звон колокольный.