Он стоял в ряду таких же пожилых домов, истерзанных военными орудиями всех видов. Дом пережил многих своих жильцов и только немногим сумел сохранить жизнь. Тех, которых, в конечном счете, приютил его подвал: холодный и сырой.
И у выживших в ходе двух войн людей не было другого дома. Это был их Дом! Здесь, перед Домом были похоронены их родные и соседи... Здесь - прямо на детской площадке, на которой большинство играло еще детьми.
Дом покидали силы вместе с каждым умершим жильцом. Казалось, что умирающие жильцы забирали с собой в могилу частичку жилья, вырывая как бы из тела Дома свою часть.
Но он еще жил. Жил - пока живы были его жители. Их было немного, совсем мало не больше десятка.
А когда-то! Когда-то Дом жил жизнью всех своих пяти этажей и четырех подъездов. Для Дома было все равно: какой национальности его жители, во что они верят и чем занимаются.
Дом давно не слышал детских голосов... Новые не рождались, а те, кто повзрослел, либо ушел, либо был расстрелян здесь же у стен, добавив всем страдания и боль. Он знал их всех, знал и помнил их квартиры. Но в последнее время жильцы все реже поднимались в свои жилища, из-за страха за свою жизнь. Дом их не осуждал за это. Он не мог осуждать людей. Его задача была хранить тепло своих жильцов и хранил до тех пор, пока в него не врезался первый снаряд.
Потом он потерял счет снарядам, пулям и минам.... Они впивались в его тело: то тяжелым разрывом, выворачивающим наружу целую квартиру, то мелкими укусами, жалящими как пчелы. От пуль страдали только окна да наружные кирпичи. И вскоре не осталось целых окон. Тело Дома стало пронизывать ветрами и он перестал держать тепло, согревая людей.
Порой ему казалось, что очередной снаряд станет для него последним и, он рухнет. Но нет - устоял. Стойко выдерживая все удары, Дом понимал, что скоро умрет... Он умирал вместе со своими жильцами, с каждой смертью своих жителей - его становилось все меньше и меньше.
И вдруг все стихло! Жильцы, обрадовавшись военному затишью, стали обустраивать уцелевшие квартиры. Казалось, что все устроилось. Правда, по ночам еще летали пули и отдельные из них впивались в израненные стены. А днем! Днем грело солнце, оставшиеся в живых люди стали готовиться к мирной жизни, потянулись на огороды. Из огородов в Дом стали носить продовольственные запасы.
В Доме опять становилось шумно. Появлялись жильцы из соседних, полностью разрушенных, домов. Дом с радостью их принимал. Он радовался новым жильцам, они вдыхали в его израненное войной тело, новую жизнь.
Жильцы выходили на улицу, обустраивали скамеечки, вечерами сидя на них, обсуждали последние известия. Обсуждения в большинстве своем кружились вокруг того, где и как действовали боевики из незаконных вооруженных формирований и что делали в ответ федеральные войска.
Жизнь налаживалась! Налаживалась...., чтобы потом опять .... Опять - Дом стал принимать на свою широкую кирпичную грудь новые и новые снаряды и пули... И, последние, оставшиеся в живых жильцы, окончательно спустившись в подвал, престали помогать Дому в своем обустройстве.
Снова наступили неизвестность, в жильцов Дома опять вселился страх. Они редко выходили из убежища, любезно предоставленного Домом. Летом люди занимались огородами, выращивая продовольствие, чтобы не умереть с голода. Зимой, главной задачей немногочисленных жителей было сохранение тепла. Дом, как мог, помогал им в этом.
Затем опять наступил мир.
Все жильцы уехали, обрадовавшись внезапно установившемуся миру и не желая больше подвергать себя смертельной опасности. Дом прощался с каждым из них, не обижаясь и прощая своих жильцов за их невольное предательство.
А потом... Потом, Дом умер. Его снесли. Новому, восстановленному городу, не нужны были напоминания о тех страшных годах.