Никто Часть II

                Н И К Т О
                (роман)


Часть  II
_________





Глава XIII      Тень мира
_______________________

              - Господа, мы тут решили собраться  после   большого  совещания, чтобы поговорить  более-менее  откровенно  о  сложившейся  ситуации  и   выработать вполне  конкретный  план   действий  в связи  с  предстоящими выборами президента.  Не  скрою, инициатором этого разговора в нашем  узком кругу  выступил я... Но  это  совсем  не  потому,  что только мне больше всех жалко моих капиталов... ха-ха..., а потому, что мы  все  рискуем  через   год-полтора  потерять всё... что могло бы ещё  послужить  извлечению  прибыли.  Вот,  вы можете себя представить  добирающимися  до работы  в переполненном  троллейбусе,  или, жующими кильки в томате на кухне своей малогабаритной квартиры... как это было совсем недавно?..
                - Какой  вы шутник, Соломон Ильич...
              - Впрочем, вам Аркадий Викторович,  это не   грозит: вы мигом - на самолёт, и никаким Интерполом не разыщут, а у других  всё состояние  в  России.  Сидят, как говорится, на трубе... Знаете: "а" и "б" сидели на трубе... ха-ха...
              - Идеализируете...
              - Кроме шуток, господа. Нас тут пять человек,   кто  обладает  реальными возможностями   и    состоянием,    которые не хотят, чтобы у них  всё отобрали, или     перераспределили.     Не   знаю,    как     вы,     но    я    очень    обеспокоен  результатами выборов. Мне представляется,  что ещё один такой президентский срок, и люди сметут нас  с  лица  земли.   Поэтому  мы   не    должны   допустить   избрания  его  на   второй   президентский  срок. До  сих  пор  отсутствие какой-либо    политики    правительства   было   нам   на   руку.   Сегодня   это  нас   не  удовлетворяет,    потому   что  должна  проводиться  такая политика, которая бы защищала наши интересы, а не чьи-то другие.
              - Не рано ли, Соломон Ильич?
              - Здрассьте пожалуйста! Я-то думал собрать единомышленников... Вы хотите  еще  подождать,   Виталий  Арсеньевич?  Ну, дождётесь...  Вы поймите: война   за   топливно-энергетический   комплекс  вами уже выиграна. Вы будете добиваться,  чтобы штыки обернулись в вашу сторону?               
              - Каждый день войны приносит гигантские доходы...
              - Уймитесь же, наконец. Надо и меру знать. А жертвы...
              - Что жертвы!  Без  жертв не обойтись... Что касается данной вами, Соломон Ильич, оценки ситуации,  то  я  полностью  согласен:   отсутствие  политики теперь нам во вред. Нынешний президент и  правительство  перестали   отвечать нашим интересам. Относительно претендента я могу сказать...
              - Извините,  Виталий   Арсеньевич.    Господа,    я   предлагаю   всё-таки каждому  дать  возможность высказаться, чтобы уточнить наши позиции и понимание ситуации... потом перейдём к персоналиям...
              - Мне представляется,  что  финансовая   поддержка - кредиты - нам,   всё же, не помешают.  Следовательно, если мы будем  говорить  о  преемственности власти, мы должны  это  учитывать... Четыре года мы пасли, если можно так выразиться, Ершова... Ну, что...  нормальный  кандидат. За рубежом его поддерживают.   Думаю,   что эта кандидатура   отвечает  всем   нашим    требованиям. Он   теперь     у    нас     народный     герой, жертва  коммунистической   эпохи.  Относительно    действующего        президента... Что тут сказать?  Мне  кажется,   что  мы  накрепко  усыпили   бдительность его команды.
              - Илья Иосифович...
              - Однако уверены ли мы в том, что политика Ершова будет отвечать нашим  интересам... не знаю...  Он выступает неким собирателем, объединителем земель русских. Как на это отреагирует мировое сообщество и наши партнёры тоже  трудно предугадать.
              - Илья Иосифович, я, всё-таки, просил бы сначала без персоналий...
              - Господа, что мы здесь будем в кошки-мышки играть! Реалии, персоналии... Давайте смотреть правде в глаза. Мировое сообщество притерпится.  Народ ищет себе кумиров, и пусть ищет! Мы дали людям такую возможность, раскрутили  подвернувшуюся   ситуацию... Плохую, хорошую ли,  но она  играла, и до сих пор играет нам на руку... поэтому сейчас   отказываться  от  всего  наработанного  было бы в высшей степени неразумно.
              - Никто и не собирается отказываться...
              - Я против суеты, Соломон Ильич, а форум, подобный нынешнему, только раскачивает лодку, на которой мы плывём.
              - Что скажете, Константин Львович?
              - О том, чтобы  ещё  раз  поддержать  команду действующего президента, не может быть и речи. Однако я не уверен в личных качествах Ершова, следовательно и в его политических способностях.
              - Что вы имеете в виду?
              - А то  самое,  о  чем я уже давно говорил. Спиртное делает его кретином. Конституция  у  нас  такова,  что президент  должен  быть всегда дееспособным, чего  мы  не  можем  сказать  о кандидате. Он уже дважды появлялся публично в хорошем подпитии, и это все очень даже заметили. Лидер страны не может себе это позволять...
              - Ой, ой!  Константин Львович, какой вы оказывается моралист! Пьющая нация потому и выбирает себе в лидеры своего в доску. Ну, выпил лишку - подумаешь!
              - Аркадий Викторович, я вас не перебивал... Народ может избрать в лидеры кого угодно, это верно. Кандидатов  в  президенты  сейчас  столько,  сколько товаров  в  магазине.  Все  -  полуфабрикаты.   Выбирай  любого  и  раскручивай. Почему именно надо выбирать алкоголика, за которого стыдно не столько перед собственным народом, сколько перед зарубежными представителями, я не знаю.
                - Что же вы предлагаете, Константин Львович?
              - А то, Соломон Ильич, что мы не должны зацикливаться на одном варианте смены лидера. Может быть, следует рассмотреть ещё вариант, альтернативный...
              - Ну, знаете... это всё равно, что бросить спичку в нефтепровод. Смотрите: толпы людей ходят с транспарантами и орут Ершова на царство, а тут мы им предложим - уж я не знаю  под   каким  соусом -  новую личность. И  что  будет? Пшик! Смута будет. Захватят власть какие-нибудь  коммунисты,   перераспределят   собственность,   и  будем  снова   на   трамвае   домой  возвращаться,   если  не посадят в тюрьму... х-ха...
              - Соломон Ильич, вас всё время почему-то  заботят транспортные проблемы…
              - Пытаюсь шутить, ха-ха...
              - А я серьезно. Мы имеем еще один вариант. Форс-мажорные обстоятельства.
              - Что?
              - Вы что, никогда не подписывали контрактов?  В  любом  контракте есть форс-мажорные обстоятельства. Так вот: мне кажется, что и они вдруг могут наступить. Надеюсь, вы позаботились о мерах безопасности  в этом вашем сказочном пансионате?
              - Я давал соответствующее поручение своему управлению охраны...
              - Вы можете гарантировать, что нас никто не подслушивает?
              - Ну, разумеется!  Но то,  что  вы  предлагаете, не может быть принятым к рассмотрению. Любой теракт станет той самой спичкой...
              - Зачем  теракт?  Можно устроить болезнь и смерть на больничной койке. Премьер берёт бразды правления в свои руки и...
              - Через... сколько там?..  некоторое  время  назначаются  новые выборы, и всё вернётся на круги своя.
              - Зачем же, Илья  Иосифович?  Премьер  может   и  твердо  взять  власть в свои руки, отодвинув выборы сначала на год, а потом посмотрим.
              - Это называется диктатура.
              - Да, Соломон Ильич.  Диктатура.  А вы как хотите не допустить перераспределения собственности  всеми средствами, или только законными?
              - Конечно, только законными.
              - Тогда  сохранность  ваших  капиталов,  как  и  недвижимости,  не может быть гарантирована.
              - Кофе, господа. Прошу. Накрыли на веранде.
              - Ага! Не надеетесь на своё управление безопасности!
              - Что вы! На два километра вокруг ничего не засекут...
              - Господа, я не могу поддержать вариант, выдвинутый Константин Львовичем. Во-первых, диктатура  может  обернуться  и  против  нас.   Во-вторых,  за рубежом  нас  не  поддержат.  В  третьих,  если говорить  с точки зрения морали, Константин Львович, то уж лучше президент пьяница, чем диктатор в лице нашего  премьера.  А  что? Он же  генерал,  на выборы  не  суётся,   видимо только и ждёт форс-мажорных обстоятельств.
              - Вы об этом вспомните, когда будете обдумывать житие в  следственном изоляторе   при  вернувших  власть  коммунистах,  или  при  диктаторе, Виталий Арсеньевич. Он же первым вас и задвинет, так сказать...
              - Не будем нагнетать. Положение не так уж безнадёжно. Давайте вернёмся к прошедшему сегодня  совещанию. Мне  кажется,  что  наши  оппоненты  во главе с Гаврилой Иванычем Копейским вполне успокоены своими же собственными прогнозами относительно переизбрания президента на второй срок. Они считают, что семьдесят процентов избирателей за него проголосуют. В отличие от Гаврилы Иваныча,  я не столь оптимистичен в прогнозах по Ершову, но на основании   предоставленных   нам   социсследований,   которые я  просил сделать беспристрастно, делается вывод, что он будет избран уже в первом  туре  шестьюдесятью   пятью   процентами    голосов.  Откидываем    десять   процентов    и получаем пятьдесят пять процентов голосов в первом туре! Это не мало, учитывая,   что  погрешности  в  десять  процентов   вообще  никто  не  даёт.   Поэтому  предложением  Константин  Львовича,   как  мне представляется,  мы  не можем воспользоваться...    кредиты,    о    которых     тут   говорил  Илья   Иосифович... Кредиты дадут ведь, если не под нынешнего президента, то только под Ершова.  Поэтому, конечно, мы должны сделать ставку на него.
              - Большое благо, что личность нашего президента  с этими  его  притопами-прихлопами  и   имиджем  деревенского  простофили  говорит  сама  за себя. Кроме того, всем приелась его словесная трескотня  и отсутствие реальных действий.
              - Не скажите,  Аркадий  Викторович.  Народ  любит  «своих  в доску». Вся страна вон только трёпом и занимается. Его могут избрать, поэтому мне и представляется обязательным иметь про запас форс-мажорный вариант.
              - Константин Львович... конечно, у нас не должно быть преград в решимости закрепить  наш  коммерческий  успех...  Однако,  я поддерживаю Соломон Ильича в том,  что мы   имеем   все  шансы  изменить   политику   правительства естественным путём.  Смотрите:  все  средства  массовой информации и телевидение, прежде всего, делают буквально всё, что нам может быть полезно.
              - Кстати, господа, а кто финансирует сейчас телекомпанию «Шок»?               
                - Это детище Копейского. Советники президента считают, что народ запугали чернухой и решили собрать все телепередачи негативного жанра - если можно так выразиться - в одном месте.
              - Зря. Чернуха подавляет чувство социальной активности.
              - Почему «зря»? Слава Богу, что ещё не пошли громить банки.
              - А  я,  Соломон  Ильич,  и  говорю  «зря»  как   бы  с  позиций   советника президента, но там, вероятно, никто этого не говорит…               
              - Вернёмся  к  нашим баранам, господа. Илья Иосифович считает, что состоявшийся сегодня конгресс банкиров и предпринимателей раскачивает лодку, на которой мы плывем. Мне представляется, что пусть эта лодка качается, только чтобы мы на ней уцелели. Так ведь, Илья Иосифович?
              - Кто бы возражал! Я - за!
              - Поэтому, пусть пока сохраняется возможность инвестирования отечественной промышленности, и видимость творческих поисков. Этим мы займемся в будущем, а пока ещё рано. Денег нет. Вкладывать опасно.

               
              - Послушай,  Алексей,   меня   беспокоит   слышимость наших стен.
              - Соломон   Ильич,  я  гарантирую,   что   та  аппаратура,  которой мы недавно оснастили ваш дом  и  этот пансионат,  является   абсолютным   щитом от посторонних    ушей.   Такой   нет   даже  у  служб безопасности  президента. Это супер-новейшее достижение научно-технического прогресса.
              - Да? Какие-то слова ты говоришь непонятные... и забытые давно фразы. Разве ещё есть какой-то прогресс?
              - Есть, Соломон Ильич.
              - Ну, если ты гарантируешь, то я верю. Теперь слушай. Надо будет присмотреться внимательнее к этому Бутову  Константин Львовичу...
              - Константину Львовичу?! Слушаюсь.
              - Да...  Хотя, постой. Отложим  этот разговор на некоторое время. Приготовь мне материалы на Буслаева Виталия Арсеньевича.






Глава ХIV    Тема для Андрея:   «Воспитание власти»
___________________________________________________

                - Андрей, однажды, когда Тебе будет «под сорок», при обстоятельствах совершенно необычайных Ты очутишься на крутом, лесистом склоне. Пред Тобою будет река. Ночь. Стадион. Золотые купола храмов. И Ты каждой частицей своей души почувствуешь, что всё это – истинно. Это будет также ясно, как Ты и Бог.
                В  этом,  наполненном  воздухом   пространстве, будет  опыт  времени,  душа  поколений, - всё,   что   вымучено   и    выстрадано  на  той Земле миллионами лет,  триллионами судеб. И Ты вдруг поймёшь, что  если б не было этого   будоражащего  поля    -    не   было    бы    живых,     а    только   мёртвые;   не   воплощались  бы достижения   Разума   через  человеческую мысль, не  строились  бы города,  не       совершенствовались бы  ни   техника,  ни   человеческое   общежитие.
                И тогда Тебе откроется фрагмент Вселенского зла, который Ты увидишь воочию, и испытаешь как  свидетель. Испытав это, Ты подумаешь, что смыслом Твоей жизни должно стать не стремление к власти и богатству, а совершенство себя и окружающего  мира.
                «Вот   и  мой  опыт, - подумаешь Ты тогда, -  вольётся в общий хор совершенства  и   гармонии, ибо ни в чувствах, ни  мыслях моих нет ничего разрушительного, наоборот, много такого, что в будущем может стать полезным».
                Но, это будет потом, а в те, «лучшие годы» своей жизни, Ты пойдёшь выше по ступеням комсомольской карьеры.
                В самый разгар борьбы с формализмом в комсомольской  работе, которую вы проводили на предприятии, Тебе   неожиданно  сделают предложение перейти в аппарат городского комитета ВЛКСМ   инструктором. И сделает его однажды, парясь с Тобой в сауне,  бывший первый секретарь райкома, который к тому времени уже будет работать заведующим «организационным  отделом» горкома комсомола.
                «Правда, у нас обстановочка в коллективе не очень, - заметит он при этом, - но, с твоим трудолюбием,  я думаю,  ты справишься».
                Смысл этой фразы станет Тебе ясен потом, когда Ты окунёшься в «аппаратную» жизнь городского комитета комсомола.
                «Аппарат» этой территориальной молодёжной организации будет   представлять  собой   мощный коллектив молодых  функционеров,  работавших  в  пяти,  или  шести  «отделах» и  «Управлении  делами», «курируемых» одним из пяти секретарей горкома. Отдел с названием «организационный», куда попадёшь Ты, будет лидировать по численности среди других. Каждый инструктор в нём будет закреплён  за  двумя районными комсомольскими организациями, и отвечать за их деятельность.
                Как    и   на    предприятии,    в   начале   комсомольской   карьеры,  Ты вновь погрузишься  в аппаратные  интриги.   В  коллективе отдела    из  тридцати  -   сорока    человек  окажется   две   группировки.  Одна    из     них  будет   пользоваться   благосклонностью    второго   секретаря   горкома,  Виктора  Александровича   Архарова;   другую - в противовес - при патронаже первого секретаря горкома  начнёт    «сколачивать»   заведующий    отделом,    Борис   Бузых.   Он,  собственно,  и  возьмёт  Тебя  на работу  для пополнения числа  своих  сторонников.
                Впоследствии Тебе будет трудно даже вспомнить,  чем же  наиболее значимым для общества отличалась Твоя   работа  в отделе комсомольских организаций? Скорее всего, она будет   похожа   на   учебную  практику   молодых     кадров  партийно-советской  «номенклатуры», ибо  содержание     деятельности      комсомольского     аппарата     в     городской    организации  окажется    надуманным.    Это   будет  не  деятельность,  а видимость деятельности, своеобразная  игра,  в которой многое - от обилия  чёрных автомобилей  во дворе здания до общения на «вы» с   секретарями  горкома – будет похоже  на   пропитанное духом  лжи,  откровенной лести,  и  руководящего чванства «партийное руководство» обществом «развитого социализма».  На таком фоне  в  «аппарате» горкома комсомола  станет осуществляться и «руководство»    молодёжными     организациями  города. 
                Однако тогда Тебе будет приятно, ибо Ты попадёшь в резерв власти, и станешь чувствовать себя одним из тех, кто вправе подавать людям желаемое за действительное, и выдавать ложь за правду, совершенно,  впрочем,  об этом не подозревая. 
                Сквозь   буднично    повторяющуюся   череду еженедельных    совещаний,    собеседований,   дежурств,   выездов  в  районные организации,   подготовок  документов на «бюро» и «секретариат» явно и не явно  будет  просвечивать   сеть  интриг  между  секретарями горкома, его отделами  и группировками внутри них. Это -  удел  любого коллектива, где работники сплочены не целью, а страхом быть наказанными по чьему-нибудь навету...  В том обществе принцип «разделяй и  властвуй»  активно  применялся и до Тебя,  особенно во времена диктаторов и тиранов.  Возникшая   в  прежние   времена   партийная машина  проникнет во   все   поры   советского   общества,   заставляя  его   двигаться  по вымышленному пути  под  вывеской  «диктатуры  пролетариата».  На самом деле это будет диктатура партийного аппарата, «номенклатуры», растившей себе смену в комсомольских органах, ибо ей нужны будут безропотные, дисциплинированные   и   послушные    исполнители    воли    ЦК КПСС   и  «его  ленинского  Политбюро» во главе с очередным «выдающимся деятелем». Те, кто принимает установленные «номенклатурой»  негласные  правила - пойдут по ступенькам   партийно-комсомольской    карьеры,  а о других  -   будут забывать.   
                Основной и непреложный - это вопрос «роста рядов ВЛКСМ». С него будут начинаться   практически   все  совещания   организационного   отдела,     которые один раз в месяц  станет проводить лично  Виктор Александрович Архаров.  Для каждого работника    отдела    такое  совещание -   событие,  своего рода экзамен,  возможность выслушать оценку своей работы, которой все будут дорожить, и даже гордиться. Рассаживаясь на стульях вдоль стен обширного кабинета Архарова, отгороженного в части некогда ещё более обширного зала старинного особняка, работники организационного отдела будут выглядеть перед секретарём горкома как кролики перед удавом - на аппаратном совещании только он  будет решать, кого избрать жертвой.
                Пожав каждому сотруднику руку, Архаров сядет за свой обширный стол,  где,   листая  предоставленную   ему  вычислительным центром распечатку с какими-нибудь  данными,  едва  слышно скажет:
                «У нас сегодня на повестке дня работа по приёму в комсомол. Поступим так... сектор учёта нам доложит,  а  потом   мы  обменяемся  впечатлениями». 
                Заведующий сектором, Белов, доложит  статистику, отметит лучшие и худшие районы. А потом   начнётся «обмен   впечатлениями».   
                «Какие  будут   мнения?» -   чуть  слышно донесётся  с   руководящего  стола.   
                Наступит тягостное молчание,    никому   не захочется    стать   «размазанным по стенке».
                «Так. Ситуация  напряжённая, -   продолжит   Архаров, -   Мы    не    выходим   на намеченные цифры, тем более – на качественный состав... Вот, например,  С**ский  район... Кто ведёт С**ский район? Куропатов   Вячеслав...  Расскажите,   как вы организуете  работу   по    приёму в комсомол».   
                Встанет  побледневший  Куропатов и начнёт сбивчиво  докладывать,  заверяя,  что   к  концу  года  все   намеченные  показатели   район, который он ведёт как инструктор,  обязательно   выполнит. 
                «А вы, вообще,  в курсе,  Вячеслав,  что у  вас творится в районах?» - перебьёт его секретарь горкома.
                «В  курсе,  Виктор Александрович...»
                «Минуту. Вот,  у   меня  сводка  управления внутренних дел... Во    вверенном  вам  районе  за последний месяц двадцать три комсомольца доставлены в мед-вытрезвитель... Что с этим делать? Вы в курсе, вообще-то?»
                «Да, Виктор  Александрович...», - забормочет  неуверенно Куропатов.   
                «Как первичные комсомольские   организации  отреагировали?  Вы знаете имена, фамилии  этих  комсомольцев? Знаете?» 
                Куропатов станет перетаптываться на ковре, не зная,  что отвечать.
                «А вы говорите нам, что в курсе..., продолжит Архаров с издёвкой, - Вот так  и  принимаем   валом   в комсомол к концу года-то, всё за показателями гонимся… а потом расхлёбываем   персональные  дела... Садитесь. Если вы надеетесь и дальше так работать   с    районами,   товарищ    Куропатов,   то   вы ошибаетесь. Это  мы с вами работать не будем».
                Втиснутый в угол секретарского кабинета, объятый страхом  быть подвергнутым подобной выволочке, а то и служебному взысканию, Ты будешь мечтать лишь о том, как бы скорее подняться со своего неудобного кресла, добраться до телефонного аппарата, и «сверить качественные показатели роста рядов ВЛКСМ» с данными заведующих «орготделами»  вверенных Тебе районов.
                Между тем, критика руководства в адрес работников организационного отдела будет не  столько  объективной,  сколько  предвзятой. Подобные «жареные факты» характерны будут абсолютно для всех районов, да и не только в городе – везде. Однако в данном случае секретарь горкома комсомола будет «отыгрываться» именно на Куропатове, как принадлежащем к группе сторонников заведующего отделом Бориса Бузых. Созданное специально, негласное  противоборство  внутри  «орготдела»  необходимо будет для  оперативности: ведь в атмосфере страха, боязни быть наказанным, малейшие поручения руководителя выполняются там быстро и беспрекословно.
                Ещё   одним   занятием, поглощающим добрую часть времени    в  аппарате  горкома,  станет  подготовка  документов на заседания «бюро»  и «секретариата». Отсутствие  в   то   время   персональных   компьютеров,  копировальных  устройств, вводимые  ЦК   КПСС    ограничения в использовании  множительной техники,  сделают эту работу  изнурительной. На всех  этапах   подготовки   документов   придётся    пользоваться   гремящей пишущей  машинкой, канцелярским клеем и ножницами. Чтобы растиражировать  документ, надо будет  сделать  не  менее трёх согласований. Множительная техника будет   храниться  за   семью  замками, и  чтобы  исправить в готовом документе небольшую  ошибку,   необходимо  будет   заново   повторять   всю  процедуру этих согласований. Любую  опечатку   в   документе,   положенном  на стол заседаний бюро горкома комсомола, руководство расценит как  безграмотность  работника, готовящего этот  вопрос. Особую  мороку,   в связи с этим, Тебе, и всем работникам горкома доставят различного  рода  списки   с  фамилиями и должностями, которые придётся часто   составлять в период подготовки к пленумам  и конференциям.
                После  более   или   менее   поверхностного  изучения   поставленного на обсуждение бюро вопроса о деятельности районной, или первичной комсомольской организации по какому-либо направлению, инструктор обычно начнёт писать справку с  таких слов: «Воодушевленные историческими решениями съезда КПСС,  его  ленинского Политбюро во главе  с выдающимся деятелем...»  Далее нужно будет описать суть проблемы, и почему она поставлена на обсуждение бюро горкома. Потом - изложить достигнутые успехи в реализации этой проблемы. Затем поставить слово «однако»,  или  неконтрастную фразу «вместе с тем», поместить  в справку  недостатки, сделать выводы и дать рекомендации. Вместе со справкой инструктор будет готовить и «проект постановления» бюро горкома комсомола, чтобы при принятии решения направить мысль членов бюро в нужное русло.
                Другим, не менее важным  и  трудоёмким делом, занимающим время функционеров  городского   комитета   ВЛКСМ,  будет   проведение   районных и городских комсомольских конференций,  различных массовых   мероприятий.  Районные конференции обычно станут проводить с декабря по январь, а городскую - в  феврале-марте. График их   проведения   будет обязательно  согласовываться в «орготделе», так, чтобы  в  один день проходило  не  более  пяти или шести конференций. С первыми секретарями райкомов Архаров и Бузых станут «беседовать по всему кругу вопросов», связанных с подготовкой  к  этим форумам.  Для отвечавших   районы        инструкторов это   будут  волнующие минуты, ведь  если первый секретарь  не совсем   владеет  вопросами,   то  потом инструктору  достанется  на   совещании  в отделе   больше,   чем  «первому»  на   собеседовании.    Надо   будет   соблюсти    все  устанавливаемые  высшими   комсомольскими   органами,    горкомом     партии   нормы        «качественного     состава»     делегатов       районных      и     городской  комсомольских    конференций:   чтобы соблюдался определённый  процент  рабочих,  служащих,    студентов,    интеллигенции, чтоб   в  президиуме были  представлены известные люди,  наличествовал  порядок  выступлений и  предусматриваемое «сценарием» приветствие пионеров, списки всех выбираемых делегатами комиссий, а также  будущих членов райкома. А с предполагаемыми  кандидатами  для  избрания в секретари устроят отдельное собеседование. 
                В секторе кадров горкома комсомола будет заведена целая «номенклатура» из сотен   личных  дел  комсомольских  работников.  Каждый  из  них перед утверждением на должность заполнит анкету и  пройдёт  «собеседования»  в отделах городского комитета ВЛКСМ. Секретари районных комитетов комсомола,  и  все занимающие ответственные  должности  в   горкоме комсомола, одновременно войдут и в «номенклатуру» городского комитета коммунистической партии, составляя, таким образом, резерв кадров партийного «аппарата».
                Районные комсомольские конференции обычно будут   проводиться    традиционно,    из   года   в  год   в  одном    из     наиболее   вместительных   и   престижных   залов  на   территории района.
                За день до  районной   комсомольской   конференции Ты, как  инструктор горкома,  должен будешь присутствовать на «репетиции»     этого    мероприятия.  По рекомендации городского комитета ВЛКСМ соберётся   весь  комсомольский   «актив»   района,     руководители    делегаций,     предполагаемых    к    избранию   членов  «мандатной»,     «редакционной»     комиссий,       «секретариата»   конференции.   Первый   секретарь  райкома,   как  режиссер,   сядет   в  центре  партера, и начнёт перекличку.  Убедившись,  что все участники «репетиции»  на месте, а кто-то и отсутствует, он  даст персональное поручение  ответственным  за  явку  работникам аппарата. Затем он   опросит секретарей первичных комсомольских организаций,  все  ли  делегаты   явятся   на   конференцию. Районный «орготдел» составит приблизительную сводку  о  причинах  отсутствия.  Тем  временем второй секретарь райкома вместе  с  заведующим отделом «пропаганды  и  агитации» станут   «работать» с  выступающими.   Они будут  выводить   «ударников коммунистического труда» и «передовиков социалистического соревнования» на трибуну,  чтобы   те    освоились  и зачитали слова своей речи, приготовленной на листке бумаги.   Через   некоторое   время   зал  заполнят    шумные   «пионеры»  и «октябрята»,   репетирующие с  третьим секретарём  райкома  акт торжественного приветствия. Параллельно будет идти совещание «комсомольского оперативного отряда дружинников»  по  вопросам  допуска  делегатов конференции в помещение, встречи гостей  и  дежурства   на  «узловых»  точках.  Ещё через какое-то время заведующий отделом пропаганды проведёт совещание  «групп  скандирования», которые должны будут поддерживать активность зала и приподнимать настроение скучающих   делегатов.   В   фойе будет   монтироваться   выставка молодёжных достижений, станут завозить   материалы  конференции  и  раскладывать  их  в  папки,   проводить совещание группы регистрации делегатов.  В общем, работа "по искоренению формализма и заорганизованности" закипит в полную силу.
                В день районной комсомольской конференции, ни свет, ни заря, Ты явишься в свой район  «проводить линию» горкома комсомола. 
                Без пяти минут девять, заведующий «орготделом»  доложит первому секретарю  явку   делегатов,  и тот ровно в девять пойдёт на сцену открывать конференцию.
                Всё должно   будет  идти по плану: избрание «руководящих органов» конференции, отчёт первого секретаря о деятельности райкома, выступления в «прениях».  Напыщенный  доклад, изредка  прерываемый инициированными группами скандирования аплодисментами,    продлится ровно час.  На  каждое   выступление  отпустят по   десять  минут.  Впрочем,   редко   кто «переберёт»  регламент,  и  в  каждом, как дань, прозвучит: «Своими делами молодежь района   доказывает    преданность    идеалам    революции,    верность  ленинскому  учению,  идеям   Коммунистической    партии   Советского Союза». В   каждом   выступлении  должны   будут   содержаться  согласованные  заранее предложения в проект резолюции конференции, при этом никто не должен будет  говорить то,    что  думает,    а  только  то,  что  согласовано.  Незапланированное  заранее выступление сочтут чрезвычайным происшествием.
                После  доклада  и  первых   двух   выступлений   объявят перерыв, в ходе которого каждый делегат должен обменять своё  временное  удостоверение на мандат, то  есть  документ,  подтверждающий  его  полномочия голосовать на конференции.
                Второе "рабочее"   заседание конференции откроется  докладом   мандатной  комиссии,  который обычно будет  зачитывать заведующий организационным отделом,  и  делегаты единодушным  голосованием «подтвердят»  свои  же  полномочия.  Выступления,  следующие далее одно за другим, будут как близнецы похожи друг на  друга:  вышколенных  фраз, «отрихтованных» мыслей, дозволенных фамильярностей в них будет в избытке. Так, скучая,  участники конференции  досидят  до  обеда. Всех вывезут   в  ближайший   пищеблок  и  накормят  по оплаченным райкомом талонам.
        Вслед за  обедом   пройдёт   очередное    заседание,      в    ходе    которого  сон делегатов будут    развеивать  группы  скандирования  и  приветствия  пионеров. Последним   в   череде  выступающих будет  первый  секретарь  райкома   партии, который «напутствует»  комсомольцев и призовёт  к  новым, ещё более высоким,  свершениям.
        Последнее  заседание   конференции   будет   «закрытым».  Тех гостей, кто не «слиняет» после  обеда, продолжив скучать  в своих  креслах, наконец, отпустят,  а среди делегатов  начнётся  «выдвижение» в состав районного комитета комсомола. В папке  у   каждого из них   уже   будет   согласованный список выдвигаемых  кандидатур в сотню-другую  человек, в соответствии с числом комсомольцев в районе.   Останется  только обсудить, да и проголосовать.      
        Кандидатуры будут   обсуждать    по типовому    сценарию: «Товарищи делегаты!  Переходим   к  персональному   обсуждению  кандидатур. Артамонов Сергей....  Вопросы есть?   Отводы есть?  Нет.  Кандидатура товарища Артамонова вносится  в  список  для  тайного  голосования. Буковская Ирина...  Вопросы  есть?  Нет. Отводы есть?...”   И так по каждому человеку в списке. К концу этих нескончаемых   перечислений    у    ведущего конференцию  начнёт  заплетаться    язык, а делегаты, голосуя, устанут поднимать руки.
                Наконец, избранная счётная комиссия отправится готовить бюллетени для   тайного голосования,  а  делегаты тем временем послушают многочисленные, заранее  инициированные   райкомом,   приветствия от различных коллективов, «подшефных» воинских частей  и разных  знаменитостей.   Иной раз покажут занимательное кино или мультфильмы.
                Потом всех делегатов по очереди  пригласят  принять участие  в  голосовании. Каждый получит списки членов райкома, кандидатов в члены райкома, и членов ревизионной комиссии, пройдёт в   специальную кабинку,  и будет иметь возможность вычеркнуть, или вписать, кого считает нужным. Через час, или    полтора,   все    триста   делегатов   пригласят в зал слушать результаты голосования.   Человек   десять-пятнадцать,   как правило,   получат  по два-три голоса  против. Редко,  когда  вся  делегация   от   предприятия проголосует против своего представителя в райкоме, но он тоже будет избран большинством  не знавших его делегатов. Больше  всех  голосов против, конечно,  получат секретари райкома, так как  они известны многим.  К  тем,  кто набрал  наибольшее количество «шаров»  впоследствии  в    «орготделе»     горкома   рекомендуют  «присматриваться».
                Конференцию объявят закрытой. Все встанут под гимн «Интернационал».    Группа  скандирования    попытается   поддержать  «долго несмолкающие аплодисменты, переходящие в овацию», но делегаты, толпясь возле закрытых «дружинниками»  дверей, побегут опрометью в гардероб.
                Члены райкома останутся в зале, или перейдут в другое помещение, чтобы избрать секретарей,  членов  бюро   и   выслушать    напутственные   слова   от секретаря городского комитета комсомола.
                Следует    отметить,  что  по  духу  комсомольская  конференция района, города, съезд   ВЛКСМ,   так  же  как  и  партийные  конференции всех уровней, и съезд КПСС,  будут там похожи  друг  на   друга  как две капли воды, отличаясь лишь масштабом:  та  же  напыщенность,   славословие,    та  же картинка  мнимых  успехов при общем их упадке,  аморфность  принимаемых  решений, и  атмосфера праздника, похожего на пир во время  чумы.    Всё   это   будет   как ритуал   эпохи  «развитого  социализма», школа навыков партийной власти, которым  партийная «номенклатура» обучает свой резерв.   Воспитанные в этой школе на идеологических  догмах и домыслах  как минимум  три поколения кадров партийно-советской «номенклатуры»    привыкнут  жить -  в  отсутствие  эффективности  общественного  устройства,   которое они  взлелеют -  за   красивой    ширмой   «свободы,    равенства,  счастья и братства  всех  народов»,   продолжая   между    тем    подавлять   политические,  экономические,  личностные     свободы    самодержавными    окриками   и даже оружием,  и создавать разнообразные   блага   исключительно для самих себя.   Эти люди до конца своей жизни  не изменятся. Они,  за  редким  исключением, не будут в состоянии пересмотреть свои убеждения, состоящие в стремлении к власти и богатству при пренебрежительном отношении к кому бы то ни было. «Цель – не устанут повторять они – оправдывает все средства».
                Аппарат горкома комсомола станет готовить и другие массовые мероприятия. Например, взбредёт в голову городскому партийному руководству провести на стадионе грандиозный праздник к годовщине   «Пионерской  организации   имени  В. И. Ленина»,   и  закипит  работа, засуетятся секретари и заведующие отделами, поплывут   чередой совещания и директивы. За «орготделом»  традиционно будут вопросы явки. Каждому району станут давать «разнарядку»    на    какое-нибудь   мероприятие,    будь   то  массовка    на стадионе, или открытие  учебного года  в «сети комсомольского политического просвещения», - ведь  любой зал должен быть заполнен людьми полностью, без прорех, и никто   не должен     уйти   раньше,  не прослушав очередную порцию идеологической трескотни. 
                Таким  на  практике   будет  «торжество  социалистической   демократии», и Ты, Андрей, очутившись в центре этой «аппаратной кухни», будешь думать, что всё так и должно быть… Ты станешь ничтоже сумняшеся считать,  что принимаемые на бюро  горкома,  рассылаемые  в  районы постановления,   при  организации    чёткого   контроля, непременно  будут выполняться. И  думать,  что в недалёком будущем, когда  «отомрёт  государство», все  люди  станут жить одной заботой,  по  таким вот решениям какого-нибудь  общественного формирования.
                Однако в разделённом мире Твои помыслы не будут иметь никаких оснований. Из этой показной  деятельности,  из  переполненных   интригами  коридоров   и  кабинетов   «номенклатуры»,   то общество обретёт лишь  стремление   лёгкими   путями отхватить лучший кусок и быстро обогатиться;  там лишь возобладает   враждебность различных  группировок, повсеместное краснобайство и наплевательское   отношение   к простым   людям,    успешно перенимавшим у  представителей   руководящего «аппарата»  опыт очковтирательства, подлога и обмана.
                Но,  как    ни   парадоксально,   все  эти  массовые акции будут играть и большую    позитивную  роль.   Ведь в  складывающейся    в   городе молодой корпоративной общности будут  не  только  интриговать,   но  и   любить,   дружить, помогать   друг   другу   тысячи  комсомольских функционеров,    объединённых    одной   деятельностью,    принадлежностью к  одной  организации. Собираясь за одним столом, и голося комсомольские песни, они станут меньше  думать о личной выгоде, а только искренно верить  в  свою  причастность к истории  Отечества   и   свою  большую   роль     в    «деле    коммунистического воспитания  молодёжи».    Здесь   горой  будут  стоять   друг   за   друга,  вытягивать из  трудных ситуаций, невзирая  на  Устав     и   инструкции. Ибо, как повсюду,  и здесь тоже   сложится  маленькая   частица    общего     Человеческого  Братства, в котором будешь Ты.
                Постепенно у Тебя сложится мнение, что,  действительно,  устройство именно советского общества является лучшим изобретением Человечества, наиболее справедливым и гуманным, хотя некоторые Твои товарищи по работе в то время уже станут задаваться вопросами об истинности политики правящей партии,  да и правильности самого курса,  избранного ею  после политического переворота 1917 года.


                Однажды,  в самом  начале своей работы  на  посту  инструктора,  после  совещания первых  секретарей    райкомов  комсомола  с обсуждением вопросов хода отчетно-выборной кампании и подготовки к городской комсомольской  конференции,  Ты  спустишься  в буфет выпить чашку кофе.
                В этот вечер там окажешься только Ты, Пожарский Константин  -  заведующий  «Отделом  пропаганды  и агитации»,  и  ещё  какой-то чёрный, не  знакомый  Тебе,   всклокоченный   парень,   что-то увлечённо Пожарскому доказывавший. Через некоторое  время  заведующий  уйдёт, а парень останется допивать кофе  с  пирожным,  ощупывая  ладонью лоб и беспрестанно ероша свою густую шевелюру.
                Сидя через стол, прямо напротив Тебя,  он  вдруг   спросит:
                «Слушай,   есть закурить?»
                Когда Ты покажешь ему пачку своих сигарет,  он   возьмёт   недопитую  чашку,   подсядет  рядом,  и вытаращит свои серые круглые глаза.
                «Ну  что, скажи,  плохого  во    фразе:  «пришла    пора   осмысления пройденного пути», а?» -  спросит  он  таким  тоном, будто вы вернётесь к прерванной на минуту беседе.
                Ты только пожмёшь плечами.
                «Вот и я тоже считаю, ничего в ней плохого нет. А вот Яшин вернул Пожарскому,  написанную мною речугу с пометкой «диссидентство»  и с тремя жирными  восклицательными  знаками.  Представляешь?!»
                «Так  это  ты  пишешь  Яшину речи!» – понимающе произнесёшь Ты.
                «Да. Он же безграмотный, и пары слов-то связать не может…»
                «Ну, уж! Сейчас на совещании вон как складно  говорил», - Тебе  явно  захочется не  прерывать беседу.   
                «Выступления..., -   и  он тоже охотно   протянет  Тебе  руку, -   Олег».
                «Андрей», - представишься и Ты.
                «Выступления,   Андрюша,    делятся  на  шесть   категорий.   Первая - на кухне. Вторая - на дне рождения. Третья - в коридоре. Четвертая  - на   совещании в узком кругу. Пятая -  на  большом  совещании, как сегодня. И, наконец, высшая, так сказать, категория, шестая - на съезде, или конференции. На кухне-то и руководители государства могут кое-как вязать слова, а по шестой категории приходится писать на бумаге даже нашему говорливому Яшину, чтобы  лишнего  не  сказал».
                «Так, зачем же ты пишешь ему про какое-то там осмысление?»  - спросишь Ты иронично.
                «Видишь ли... я не имею возможности толковать с ним так же, как вот с тобой, поэтому и пытаюсь навести шефа на некоторые мысли то через Пожарского, то в тексте какого-нибудь выступления что-то пропишу, чтоб не  совсем стандартно было. В данном случае я прописал ему целый абзац, где много осторожных  сомнений относительно  роли  комсомола  в  интернациональном   воспитании...  ведь, мы становимся рабами этой идеологии, обслуживаем её, но ничего ведь не меняется... Ничего.   В  отделе  у  нас  шутят,  мол,  Пожарский  с   Мининым, будучи  на четвёртом столетии,  вновь  взялись  спасать, но теперь уже не Россию, а комсомол».
                «А кто,  Минин-то?» - искренно удивишься  Ты.
                «Ну, ты даёшь! -  засмеётся Олег непринуждённо,  - Он Пожарский, но не Дмитрий, а я не Козьма, но Минин.  Как говаривал кот Матроскин  - это фамилие такое...» 
                Ты  и не  обратишь внимания  на содержание этого разговора. В аппарате будет считаться хорошим тоном критика действий руководства при прочей   незыблемости   существующих   порядков. Но,  Олег Тебе сразу понравится:  его  улыбка, открытый  взгляд,  изящество гибкой фигуры, и какая-то  артистическая  небрежность  во  всём  его  облике. Ты станешь часто заходить к нему по пути в буфет, приглашать  «дрызнуть кофейку».  Беседы  с  ним на всевозможные  темы, особенно, что касается  политики, доставят Тебе большое   удовольствие. И вскоре Ты обнаружишь,  что Олег  умнее,  начитаннее  многих комсомольских функционеров,   делает  интересные  выводы,  и  говорит  о таких вещах,  о  которых  раньше Ты даже  не задумывался.   
                Однажды речь зайдёт о газетах.
                «Как тебе не осточертело читать всю  эту  галиматью!» -  воскликнет  он, застав тебя  на рабочем месте за чтением прессы. 
                Кроме вас  в комнате никого не окажется, поэтому можно будет говорить,  не опасаясь,  что  содержание беседы доложат Архарову.
                «Готовлюсь к  заседанию  отдела.  Шеф имеет с недавних пор  устойчивую привычку спрашивать содержание передовых статей», - пожалуешься  Ты  полушутя. 
                «А-а...  Так, что там читать? Надо просмотреть заголовки  и  всё.   Вот  эта,   например, как называется? Г-м...  «Хочу выполнить   свой   интернациональный   долг    в   Афганистане»...  До сих пор неизвестно, кто ввёл в наш лексикон  это  «выполнить   интернациональный  долг». Г-м... долги  вообще-то  надо отдавать,   если  они есть, а не выполнять, как написано. Можно  еще исполнять последний долг, или  занимать    в  долг.  Тут  же  непонятно:   кто  кому    должен,   то ли афганская революция  моджахедам,   то  ли   они   революции.  Только мы-то тут причём? Ты, например, сколько задолжал свободолюбивому народу  Афганистана?»
                «Ничего  не  должен», - рассмеёшься Ты.
                «А я-то думаю: нашёл, наконец, человека, который должен!.. Так  вот. Это  статья   о   каком-нибудь  деревенском парнишке, отличнике,  комсомольце, ставившем «Как закалялась сталь»  Островского  на сцене школьного театра, который в военкомате попросился  выполнять этот самый   интернациональный  долг,  и   погиб при  выполнении  боевого задания. Страна потеряла будущего замечательного режиссёра, актёра, вообще хорошего парня,  но приобрела  не  менее  замечательную память о нём, как о настоящем герое».
                «Ты что,    читал   статью?»
                «Ты  смотри:  угадал! Вот  угадал-то!» - по-детски обрадуется Олег.
                «Не совсем…»
                «А что? Неужто он ставил  "Ювенильное море" Платонова? Вот эт-то да!» 
                «Да нет... этот парнишка не деревенский, а городской, и не ставил пьесы в школьном драмкружке, а был чемпионом города по лыжам».
Олег подойдёт к окну, раскинет руки, опираясь ладонями о проём, и меланхолично произнесёт, вглядываясь во двор: 
                «Ну,  не  суть...»   
                «Так,   ты   считаешь,  что  война  в Афганистане не отвечает нашим интересам?» - спросишь Ты.
                «Нашим с тобой? Конечно,  нет!» 
                «А интересам страны?» 
                «Интересам  страны? -  Тем   более!»      
                «Но,  мы же должны помогать афганской революции!»
                В мгновение он обернётся, сложит руки на груди, и, глядя прямо Тебе в глаза, произнесёт:
                «Могу   сказать   точно,   в    чём    сам   глубоко   убеждён:   мы   не  должны бесполезную  гибель  наших  людей   в  чужой  стране,   с  другими   законами  и обычаями,   облекать     в     некий     романтический     ореол,   как   это  делают   партийные и комсомольские издания.  Потому что мы сами, в конце концов, станем жертвами этой лжи».
                Только потом, по прошествии лет, Ты придёшь к выводу, что именно эта беседа с Олегом  подвигнет Тебя  воспринимать власть в разделённом мире, не только «отмирающим», но «неизбежным» средством подавления человеческой свободы, но и  глубоко лживым и морально вредным политическим механизмом, чтобы   навязать тому обществу безнравственные взгляды какой-либо небольшой группы людей. И, это тоже будет частью Твоей «аппаратной школы».
                Постепенно    у   Тебя    начнут     складываться      отношения    с      сотрудниками «орготдела», которых набрал Борис Бузых для  укрепления  своих  позиций  в аппаратной иерархии, а также и с теми, к  кому благоволит Архаров. Однако по-настоящему дружеских отношений не возникнет. Тебя разместят в комнате с Лидой К***, известной своими неформальными связями    с    Архаровым.    Лида  немедленно  решит   взять  над  Тобой  шефство, рассказывая о своих методах работы с райкомами, о своей  маленькой дочке, и  о том,  где,   что  и  почём  можно  достать  «по блату» в магазинах. Повсеместный дефицит   товаров  заставит   комсомольских   работников, как и всех,  выкручиваться.   Даже на комсомольских конференциях, при регистрации делегатов, будут устраивать так называемые «распродажи»,  «отоваривая»  избранников   молодёжи   всем  -  от дефицитных  книг до парфюмерии и конфет. Ты, по совету заведующего отделом, будешь стараться не поддаваться на разные «провокации»,  и  вообще  поведёшь себя с Лидой сдержанно.
                Через какое-то время Бузых переведёт  Тебя  в другую комнату, подальше от «архаровцев», поближе к «своим» - Галине, Александру и Сергею. Чтобы ещё больше «привязать»  к своей команде, он включит Тебя в список сотрудников аппарата на приобретение нового автомобиля, который Ты вскоре и купишь на деньги своих родителей. 
                Тем не менее, Лида не перестанет Тебя «доставать». Она будет  всячески подчёркивать своё расположение к Тебе: то по голове  погладит, то сядет рядом   считывать    какой-нибудь    текст,    и   чуть   ни     прижмётся    всем   телом, распространяя     аромат импортных   духов, зашепчет в ухо: «... В работе по укреплению   комсомольских   рядов   районная   комсомольская   организация не останавливается на достигнутом... Правильно, да? Смотри внимательнее...» Отыскивая ошибки  в напечатанном   тексте, Ты   изо всех сил будешь сторониться её обаяния.
                Как-то раз Галя, глядя сочувственно на Тебя сквозь стёкла своих больших очков, скажет:
                «Слушай,   как  же  она   тебя  опекает-то, а?»
                «Кто?»
                «Лида. С ней надо осторожно. Ты, ведь, знаешь, да?… Что она любовница Архарова?»
                «Мне  Борис  намекал  на  что-то  подобное...» 
                «Она тебя не приглашала ещё к себе на посиделки?..  Ну,  они  там   устраивают   у  неё  дома...  дни рождения…» 
                Видя неподдельное беспокойство в глазах сотрудницы, Ты поспешишь её  успокоить:
                «Нет, не приглашала. Да, не волнуйся ты… Не предам».
                Между тем, «посиделки» будет устраивать  и  сама  Галя.  В дни рождения, да и просто по случаю, противники «архаровцев» станут  собираться у неё на  квартире, сплетничать, соревноваться в произнесении тостов  и  пении  песен  «по  кругу»,  в  танцах до упаду.  Девушки,   конечно   же,   будут   проявлять   к   Тебе   повышенное    внимание,  полезут целоваться,  а  одна из сотрудниц «сектора кадров»   даже возьмёт манеру  пощипывать Тебя за живот. Однако Ты не поддашься ни на какие провокации, не взирая на то, что молодое тело Твоё будет постоянно требовать тепла и ласки, а душа - тайны взаимоотношений.
                «Посиделки» обычно будут   заканчиваться   за полночь,   и   Тебе, как единственному, находящемуся «за рулём» трезвому человеку, придётся   развозить    изрядно   подвыпившую  компанию по домам. Являясь домой под утро,  успокоив  родителей, Ты будешь с трудом засыпать. Тебе будут сниться   фантастически развратные сны, чудиться:  Валя и Юра  голышом на белой простыне протягивают к Тебе руки, вопрошая:   «почему,   почему  ты  не  идёшь к нам?»  А Ты хочешь доказать им, что Ты - вот,   весь    перед  ними, и вовсе без смущения.        И,  просыпаясь   натянутой  жилой,  сожалея, что  не   можешь   вернуть   себе  пережитое,   в порыве страсти и нежности Ты  будешь заканчивать  такое    восхождение  к высшим своим  чувствам попросту,  собственными  руками.
                После разрыва с Валентиной, а затем и с Юрой, Ты вообще станешь избегать каких-либо контактов. Ты будешь радоваться своему переводу  в горком,  так   как   работать   бок    о     бок     с     Юрой, чувствуя бесконечную  фальшь,  незримо  присутствующую  теперь   в   любом словесном контакте между вами, станет невыносимо. Теперь же,  не надо  притворяться,  что  ничего особенного  не  произошло, не надо  скрывать  от его жены  свое новое отношение  к Юре, не отвечать на недоумённые вопросы Людмилы «почему не заходишь?». В тоже время, Ты начнёшь спрашивать и себя: «Ну, а  ты сам разве не должен был почувствовать, что подлинность семейной идиллии супругов Малофеевых, которой ты  так восторгался в начале своей дружбы с Юрой,   кончилась  тогда,  когда  ты  сам впервые лёг с ним в постель?»  И  тут же будешь возражать себе: «Ведь это  казалось  мне искренним выражением дружеских  чувств,  не  более…»   Ты   не  сможешь  найти правду, и не захочешь окунаться в ложь.  Ты просто сбежишь  от  этих  проблем.  Ты   подумаешь,   что   лучше   жить   одному,   не создавая  неудобств  ни   другим,   ни  себе.
                Радоваться  Ты будешь ещё и   тому,    что   Тебе  удастся    помочь  Юре   в  улучшении   жилищных  условий:  буквально   перед Твоим  уходом  в  горком   ему   выделят от предприятия двухкомнатную квартиру в новом микрорайоне.   






Глава ХV    Кайф как средство выживания
_____________________________________

          Ввалился Терещенко: потрёпанный, но счастливый.
          - Пётр Иваныч, - говорит, - вы были  абсолютно правы! В квартире Минина Олега действительно обнаружен наркотик!
          - А доказательства есть?
          - Вот,  пожалуйста! -   Терещенко    с   торжествующим   видом   протянул пробирку.
          - Ну, и что? Кто об этом знает? Может, это ты ему подложил.
          - Товарищ   майор...  никто,   кроме    вас,     не     знает.   Вы мне, видимо, доверяете...
          - Хорошо. Доверяю. Значит, сообщение подтвердилось?
          - Подтвердилось, Пётр Иваныч.
                - Я   подумаю,   что   делать   дальше.   Постой.  Давай так.   Как получим разрешение     из   прокуратуры    на    обыск...   Ты   и  Сердюк  поедете к нему с обыском... Потом вы его задержите и приведёте  ко  мне.   Поговорим. Надеюсь, ты улику-то оставил?
          - Спрашиваете!
          - Очень хорошо.  Разрешение   на  обыск,   думаю,  сегодня  вечером, или завтра утром получим...
          Всё.  Назад    пути   нет,    только вперёд.   Пётр   Иваныч  чувствовал, как огонь  авантюры  захватывает  его. «Прочь сомнения! Только безмерная наглость может спасти от нищеты! А что, в самом  деле?  Есть  улика.  Только забыть, как эта улика появилась, и всё. Словно и не  было этого  подлога,  и всё.  Остальное  -  дело  уже  привычное,   мало   ли  выгадывают   на   людских бедах!  Вот и ещё   один    случай.    Но    этот    случай     -     золотой,    получив    сто    тысяч «зеленых»,   он   сможет   безбедно содержать семью,   построить   какой-нибудь  домик,  уехать за границу, наконец!.. Только бы сработало, только бы сработало...»
          Он быстро оформил запрос в прокуратуру, и   к   вечеру  следующего дня уже имел на руках разрешение на обыск  в  квартире Минина.
          - Поезжайте, - сказал  он  топтавшимся  возле  двери   ребятам,
                - Звякните тогда с дороги. Я буду ждать хоть до ночи.
          - К чему спешка, товарищ майор? Идите домой отоспитесь, и он тоже будет свеженький завтра, за ночь над жизнью своей подумает...
          «Действительно,   лишняя   суета    может    насторожить   коллег.   Что же ответить, что ответить-то?!» - стучало в голове Великого.
          Он обернулся к своим подчиненным с жестким выражением лица.
          - Отставить разговоры, Сердюк.
          Чтобы   скоротать   время,  Пётр Иваныч решил заняться делами. Он взял папку с бумагами и пошел в КПЗ. Там  была   какая-то   потасовка  и стоял шум-гам, слышимый аж с лестничной клетки.
          - Что случилось? - спросил Пётр Иваныч  дежурного.
          - Да вот, еду не поделили.
          Великий посмотрел в глазок.   Двое  оборванцев  что  есть силы мутузили того   самого  задержанного    вчера    черномазого,     которого   он     собирался допросить, в то время как его жена, отчаянно  голосила, забившись в угол кутузки:               
                - Не трогайте его! Убиёте! Ой! Не надо, убиёте же!
          Некоторое   время     Пётр    Иваныч   наблюдал,      как     кулаки русских оборванцев   обрабатывают    физиономию   казбека,    с  таким   удовольствием,    словно это были не чужие, а его собственные кулаки. Этого вчера взяли прямо на дому    за    проживание   без   регистрации. Как же он ненавидел  эти национальные  меньшинства!  Расползлись  по Москве  как  тараканы! Что им тут надо? Сидели бы   на  своих   территориях   и   там,   у   себя, нарушали законы, а не в столице. Больше было  бы  порядку.  Вообще, всё зло от этих нацменов, от евреев в частности. Вот, Минин, например. Какой он к чёрту Минин! Наверняка Минштейн какой-нибудь:   фамилию   ещё  в третьем поколении - небось - изменил дед его, какой-нибудь Мойша...  Этот - тоже  хмырь... Павленко Николай - цыган, или молдаванин, что ли?
          Пётр Иваныч загремел ключами, открыл массивную дверь, но компания даже не обратила внимания, продолжая избиение.
          На   такой  случай  он  имел  при  себе  «хлопушку» - стартовый пистолет,  который   он   носил    при    себе,    как     и    настоящий.     Усмирял   пистолет мгновенно.  Вот и сейчас, заслышав  резкий хлопок,  компания разом застыла на месте.
          - Прекратить  потасовку! -  гаркнул   Пётр   Иваныч   на   всякий   случай, - Павленко Николай, и жена - на выход!
          Павленко стоял перед ним, отплёвываясь и размазывая  кровь  по  щекам. Как же он ненавидел эту рожу!    Нелюбовь   к   разного  рода  нацменам жила в нём   еще  со школьных      времён,      когда    он     учился     в   одном      классе  вместе с  братом и сестрой Узвалоками. Эта парочка  отличалась  от  других тем, что училась отменно, несмотря на свою ущербность: у обоих были частично атрофированы  левые конечности; однако они никогда не давали списывать. Кроме того, Ося   имел  обыкновение  часто  подставлять нашкодивших одноклассников, а Рита жаловалась учителям на лентяев: «Клавдия Петровна! Великий и Сапожков списывают!» За всё  это  Иосифа  часто  бивали.  В основном,  за дело, но иногда и просто так, для профилактики, чтобы жизнь еврейская мёдом не казалась, и подлую натуру свою попридержал.
          Пётр Иваныч провел избитого и его жену в комнату для допросов.
          - Павленко Николай. Откуда к нам? С Украины?
          - Из Молдавии.
          - Молдаванин, значит...
          - Гагауз.
          - Это  что  еще    за   национальность   такая?     Почему    фамилия   тогда украинская?
          - По матери.
          - Что в Москве делаете?
          - Ремонтом промышляем...
          - И давно?
          - Два месяца уж, гражданин начальник.
          - Вы знаете постановление правительства о проживании в Москве?
          Павленко устало, с какой-то затравленной злобой  взглянул на него.
          - Чтобы зарегистрироваться, надо дать денег, а у нас нету.
          - Надо делать то, что положено.
          - А что положено?
          - Регистрироваться по прибытии в столицу.
          - А-а-а....
          «Гадёныш. Ремонтом промышляет. Тогда, откуда  у  него  в квартире целая гора  коробок  с  импортными  пылесосами?  Ублюдок.  Деньги, небось, лопатой гребёт! Спекулянт паршивый!»
          - Скаж`ите!  А те пылесосы, что у вас на хазе, это...
          - Это  нам  нужны,  гражданин майор, - испуганно перебила жена гагауза, - Это наши пылесосы, мы их купили.
          - Да ну!? Что же это, у вас в гагаузии так много пыли, да? Ха-ха...
          - На всех родственников и друзей мы приобрели. Надо, вот и купили.
          - Помолчи ты, - цикнул гагауз на жену, - Гражданин майор, отпустите нас, мы в долгу не останемся, сразу и оформим проживание, - заискивающе обратился он  Петру Иванычу.
          «Вот  гад,  о  взятке   разговор  заводит.  Видно  денег много. Поддержать? Может, не ст`оит?  Ни   к чему  хорошему жадность  не приведёт.  А как быть? Где взять денег  для  оплаты  катиных  репетиторов?  Жена  скоро из  дома выгонит: денег нет.  Кто  довёл  страну   до  такого   состояния,   что   все   кругом    вынуждены воровать?   Вот   и   этот   гагауз,  не ему,  так кому-нибудь другому даст взятку - откупится!»
          Петр Иваныч  встал  со  стула   и  заходил  по комнате,  давая  понять арестованному,   что  размышляет.     Гагауз   с    надеждой   в   глазах за   ним   следил.
                Надо обнадёжить и  попридержать   этого  с    женой    до   завтра  -  сговорчивее будут, - решил Великий.
          Тут раздался долгожданный звонок:
          - Петр Иваныч, мы приехали, но мне прежде надо переговорить.
          - Ладно, сейчас.
          - Вот что, - обратился он к задержанному Павленко, - Продолжим нашу беседу завтра.
          Терещенко  встретил   его   в   коридоре   с  выпученными,   казалось  от  страха,  глазами и взволнованно зашептал:
          - Мы  его  взяли,  товарищ  майор, но для этого пришлось применить, так сказать,   нестандартные   методы...   мы   ему    подкинули    при    задержании... разрешением  на  обыск не  воспользовались... сами вот пострадали от действий охраны задержанного...               
          Тут только Пётр Иваныч обратил внимание на разбитую губу подчинённого. Ничего, даже хорошо, что они не воспользовались разрешением на обыск: побережём улику про запас.
          - С ума сошёл!
          - Какая разница, товарищ майор, всё равно наркотики дома хранит... А тут как    раз     подвернулась      возможность      взять     в     безлюдном     переулке   рядом  с банями... охранник  припоздал   немного,   но  мы  его  тоже  скрутили... привезли.
  - Идиоты! Это тебе  не  рядовой  гражданин,   а  известная  личность.  Всё надо было делать по закону. Козлы вы, а не сотрудники следственного отдела!
          - Пётр Иваныч, всё равно вину докажем, так что...
          - Так что сам будешь отвечать - случай чего -  за свои действия.
          - Есть, товарищ майор.
          - Протокол задержания, надеюсь, есть?
          - Да, вот, пожалуйста. Сердюк - свидетель.
          - Козлы! Сердюк свидетель... надо же! Ну, так где они?
          - В вашем кабинете, где им быть...
          - Веди Минина сюда, а этого... как его... телохранителя оставь в комнате. С Минина глаз не спускай!
          Надо бы выждать несколько минут, задержаться где-нибудь. Пусть посидит в наручниках под конвоем, сговорчивей будет: в зарешеченных милицейских стенах  жизнь  на  воле во стократ  слаще   кажется.  Надо  усилить впечатление своего превосходства, сделать вид, что крайне занят другими делами, а встреча с тележурналистом – эдакий  рядовой эпизод повседневной службы.
          - Здрасьте, здрасьте, - кивнул он Минину, которого  в  наручниках  привел конвойный,    и,    распахнув     перед     ними     дверь   комнаты   для   допросов,  деловито добавил:
          - Подождите, я сейчас.
          Пётр Иваныч прошёл в  дежурку,   с  серьезным  видом  полистал журнал, сделал  несколько  замечаний.  Затем  он отправился   в   туалет,   где   провёл возле унитаза  в  табачном  дыму  и раздумьях минут  десять-пятнадцать.  «Конечно, Минин не дурак, и догадывается, что  таким способом на него оказывается давление. Поэтому темнить тут нечего, надо сразу приступать к деловой части беседы. Если   же  он,  чистоплюй,  будет  добиваться  правды  путем   широкой  огласки (впрочем,  наплевать:  семилетнее   дело   Гаврилова,  к   которому  прицепим и Минина, достаточно хорошо  известно  общественности),   то  тогда ст`оит  припугнуть его ордером на обыск и арестом».
          Как только Пётр Иваныч вошёл в комнату для допросов, раздался страшный грохот: стул вместе с пристёгнутым к нему наручниками Мининым кувырнулся на пол. «Ишь ты! Злой какой! Выкобенивается! Что значит творческая натура! Сейчас мы ему быстро мозги промоем!» - подумал Великий.
          Поднятый  конвойным   вместе   со  стулом,  Минин   смотрел   на   него исподлобья с ненавистью и остервенением, несвойственным  его приветливому, открытому лицу.
          - Ну,   зачем  же  вы,    гражданин   следователь,  так...    Я  же сказал вам: материал интересный, потерпите  немного, -   произнес  Минин неожиданно спокойным тоном, когда Пётр Иваныч отослал конвойного.
          «Догадывается, конечно! Не растерялся, паразит. Всё равно надо прикинуться валенком, и показать, что его ждёт, если не опубликует кассету».
          - О чём это вы? Признаться, не ожидал встретить вас в наших стенах, да еще по такому поводу. Вот уж не думал, чем вы промышляете!
          - Перестаньте. Я элементарно докажу, что это подстава.
          Пётр Иваныч насторожился, однако справился с секундным сомнением и нахраписто так продолжал:
          - Ни хрена вы не докажите! Вот: есть протокол, свидетель. Этого вполне достаточно для того, чтобы загреметь  лет на пять-десять.
          - Да уж, знаю,  майор! С  вашей  прытью-то...  и свидетель некий Сердюк, подчинённый ваш...
          «Вот козлы-то! Десятый год в Москве, и ничему не научились!»
          - Меня  вы  засадите,  но  и  ничего не получите, и никому не нужна будет ваша кассета...  А материал  ваш,  между прочим,  уже  рассматривался   заочно  и уже принято положительное решение...
          «Врёт, небось! -  Пётр  Иваныч  вонзил   свой   взгляд   в   Минина,   в глазах которого на этот раз ничего нельзя было прочесть, - А,  если  не врёт?  Если правда? Может, хватит ваньку-то валять с этим жидёнком?»
                Великий с удовольствием  расквасил  бы  сейчас  физиономию своего собеседника, но только стиснул зубы, схватил телевизионщика за ворот рубашки и зашипел:
          - Слушай, ты... заморыш… если не выкупишь у меня кассету в ближайшие два дня, я так  раскручу  твоё  дело, что никто... ты слышишь?.. никто не вспомнит, что неделю  назад  ты  был  здоровым  человеком... ты станешь законченным наркоманом. Ты понял? Понял, спрашиваю?
          - Послушайте, вы же просите непомерную сумму! Если бы вы скостили хотя бы вдвое, то этот вопрос решился бы гораздо быстрее.
          - Сто тысяч долларов. Ты слышишь? Ни цента, ни копейки меньше!
          - Жадность тебя когда-нибудь погубит, майор... Отпустите, наконец, не могу же я заниматься вашими делами пристегнутым к стулу!
                - Даю   тебе   два   дня.    Если    послезавтра   к    десяти    часам    вечера   ты  не принесёшь сюда деньги  и  не  выкупишь  кассету,   тебя ждет незавидная участь.
          Взяв   с   Минина  подписку о невыезде и отпустив его и водителя,   Петр Иваныч собрался, было, домой.
                Вошёл начальник Управления.
          - Над чем работаем? - поинтересовался.
          - Всего понемногу,  Отари  Григорьевич,  и наркотики, и незаконное проживание, и бомжи...
- А-а... Слушай, поговорить с тобой хотел, - Отари Григорьевич,   кряхтя,  расположил свое грузное тело на стуле, снял фуражку и положил ее на колени, - Ты вообще о будущем своём не хочешь подумать?
          «К чему это он, интересно? По внешнему, добродушному, виду не скажешь, что хочет  сообщить   какую-нибудь  гадость». Впрочем, внешний вид Отари Григорьевича  никогда   не   соответствовал   его  намерениям. «Может, сон – в руку?» - Великий мгновенно вспотел от нервного напряжения и даже не заметил, как опустился на стульчик рядом с начальником.
          - Это вы о чём? - спросил он.
          - Тут,  понимаешь…   оппозиция,   которая  скоро придёт к власти, просит способного человека в охрану своего лидера.
          - Ершова Михал Николаича!?
          - Его самого.
          Вот это да! Такого оборота событий Пётр Иваныч  и предположить не мог.
          - Ты как?
          «Что ответить?  С  каких   это  пор   начальник  подался в стан оппозиции? Может,   на   вшивость   проверяет?   Что   делать  с   кассетой?   Стоит  ли круто менять только что намеченную перспективу?» Эти вопросы замельтешили в голове  Петра  Иваныча,  прежде чем он отважился в столь ответственный момент с простодушно-игривым видом спросить:
          - Думаете, есть перспектива?
          - Как  знать,-   пожал   плечами   Отари   Григорьевич, -   Может, в скором времени паду тебе в ноги, буду льготную пенсию просить...
          - Уж вы скажете...,-  криво улыбнулся Великий.
          - Ну, так как?
          - Отари Григорьевич, вы всё вокруг, да около, конкретно ничего не предлагаете.
          - Видишь ли, один мой  друг, школьный товарищ,  у Ершова   в     советниках ходит. Вот он и  попросил  меня  кого-нибудь  рекомендовать в охрану. Чтоб ответственным был,  исполнительным,  сообразительным,  ну  и так далее. Вернее, он сначала мне предложил, но возраст уж не тот... я и пообещал кого-нибудь порекомендовать, он ведь мне доверяет.
          «Врёт, не врёт? Правду говорит? Хочет избавиться? Хрен поймешь!»
                Петр Иваныч был вроде бы на хорошем счету в Управлении, однако особо доверительных отношений с руководством не имел, так что верить начальнику можно, конечно, но... осторожно.
          - Можно подумать?
          - Думай до завтра, не то найдут другого. Свято место, говорят, пусто не бывает. Завтра дашь мне знать, а нет... так нет.
          Что и говорить: предложение начальника Управления застало Великого врасплох. «Вот времена! Вот нравы! Не знаешь, что делать, куда податься, и что будет завтра. Похоже, придётся гнаться за двумя зайцами, рискуя ни одного не поймать. А что, в самом деле? Он что, противник оппозиции? Сторонник нынешних властителей?  Что Ершов,  что  нынешний  претендент  - оба  из одного,  так  сказать,  партийного  теста сделаны, как, впрочем, и он сам. Лишь в одном, как  прежде, нет сомнений - надо действовать в свою пользу»,  - решил майор.






Глава ХVI   В интерьере грядущего
_____________________________________


       Никогда   бы    Великий    не   подумал,    что    судьба    сведёт   его  с Ершовым, основным  претендентом  на  высший  государственный пост. Однако на то он и Великий, то есть заметный, выдающийся, что жизнь преподносит ему подарок за подарком.  Ещё  вчера никому не известный сотрудник органов внутренних дел, возившийся с  всякими  там  бомжами,  наркоманами,    проститутками и прочей нечистью, сегодня поднимается по ступенькам одного из старинных  московских   особняков,   где   расположен   штаб   оппозиции,  чтобы встретиться с самим  будущим  президентом страны! Всё-таки, не зря он прожил сорок пять лет жизни: его, наконец,  заметили,  выдвинули,   дали   знать  о  нём такому выдающемуся человеку как Ершов! Плохо только, что произошло  это не в  старые советские  времена,  а  сейчас,  в период   демократии, когда будущему шефу  надо будет пройти через  выборы. Но, ничего. Шансы Ершова на выборах и в самом деле большие, вон какие демонстрации собирает!  Что до видеоматериала,  компрометирующего  будущего шефа,  то  это,  если с  умом подойти,  не должно помешать карьере.
      Помощник   Ершова   радушно   принял  их  с  Отар Григорьичем в своем кабинете и немедленно доложил шефу.
              - Сейчас Михаил Николаевич освободится и вас примет, - обратился он к  Петру Иванычу. 
                Пока  помощник   с  начальником   Управления   обменивались приятными   воспоминаниями   о   совместной  деятельности, и общих знакомых, Петра Иваныча терзали мысли о  начатой афёре с видео компроматом.  «Ни в коем случае не следует отказываться  от  задуманного.  Если будет возможность, надо оттянуть переход на новую работу до тех пор, пока Минин не расплатится. Как бы там ни было, прошедшее вчера задержание должно на него активно повлиять, и не сегодня - завтра он должен дать о себе знать. А что, если он всё-таки пойдет в  прокуратуру?  Не  должен  бы.  Не  в  его интересах раздувать скандал. Скорее всего, он должен  поддаться  угрозам. Ничего страшного в том, что этот компромат  покажут  по  телевизору,  сейчас и не такое показывают. Плохо, конечно, что будущий шеф может  потерять  голоса на выборах. Не выберут его – ну, и пусть! С состоянием в сто тысяч зелёных Петру Иванычу не страшно будет даже потерять  работу,   займётся   чем-нибудь   интеллектуальным,   организует какое-нибудь    сыскное   агентство,   или  туристическую  фирму,  или  ещё что-нибудь. Самое главное,  что  семья   будет  сыта, и девочки накормлены и одеты, замуж выйдут, а моральная  сторона  вопроса...  так  никто  не узнает, забудется!..»  Петру Иванычу   тут   же   захотелось забыться а очнуться - через несколько дней, когда всё уже будет сделано и не надо будет ни о чём беспокоиться,  и этот наркотический кошмар с Мининым закончится.
          - Михаил Николаевич ждет вас, -  объявил,  наконец,  помощник, повесив трубку телефона прямой связи. Огрубевшее, истерзанное заботами о хлебе насущном, сердце Петра Иваныча взволнованно застучало, он вскочил и, не чувствуя под собой ног, зашагал в сторону кабинета народного лидера навстречу  судьбе, открывавшейся ему за старинной резной дверью с бронзовой табличкой.
          Кабинет    лидера    оппозиции    представлял    собой  светлое,   шикарно обставленное   помещение,    стены    которого    были    украшены    голубовато-зелёными  вышитыми шёлком панно и картинами в золоченых резных рамах. К рабочему   столу   вдоль  трёх   больших   окон   вела  ковровая   дорожка,   тоже   мягкого    зелёного   цвета,    в   тон    всему   интерьеру,  выстланная по инкрустированному  паркету. Расписной потолок  украшала  позолоченная  хрустальная люстра. Вся  обстановка,   включавшая  резную орехового дерева мебель, явно  не   соответствовала     приверженности  лидера оппозиции к скромности и аскетизму, которые он  проповедовал в недавно вышедшей скандальной книге под названием «Говорю откровенно».
          Ершов поднялся ему навстречу, пригласил сесть за приставной столик, а сам вновь тяжело опустился на  своё шитое  золотом  рабочее  кресло. Выглядел он неважно,  опухшее  лицо  в красных пятнах,   совсем  почти как Пётр Иваныч наблюдал давеча по видео
          - Вы, наверно, знаете,  по какому поводу мы вас пригласили? – спросил кандидат в президенты.
          Должно быть, эта фраза не забылась со времени многочисленных собеседований в различных партийных органах - отметил про себя Пётр Иваныч, и в ответ только учтиво закивал головой.
          - Мне очень рекомендовали вас как надёжного и порядочного человека, разделяющего  с  нами  взгляды  о свободе  и  демократии, изложенные в нашей программе.
          «Ого!   Отарыч -  козёл  грузинский  -  хоть  бы с программой познакомил! Надо   взять  инициативу  в  беседе,  изобразить   ярого  поборника  демократии,  не то, как начнёт сейчас ещё спрашивать по своей программе, которую я и в глаза-то не видал», - подумал Великий.
          - Ещё   бы,   Михаил   Николаевич!  - произнёс он вслух -  Мне   кажется,  что  не только я, но и каждый  первый  в  России  поддерживает  вашу   программу.  Жизнь  подвела к этому. Все надежды на улучшение связываются только с вашей программой...
          «Не переборщил? Нет? Что-то скажет в ответ, как отреагирует?»
          В ответ лидер оппозиции довольно засопел и захмыкал.
          - Да-а. Измучили народ. Столько ограбленных, обманутых, обездоленных, что диву даёшься: как можно было столько  наворочать  всего  за   каких-то  там восемь-десять лет! Придётся нам всё разгребать... Вы готовы к этому?
          - В принципе готов, - осторожно ответил Пётр Иваныч, совершенно не представляя, как придётся разгребать «навороченное». Да это ему, очевидно, не нужно, раз он  будет работником охраны.
          - Почему «в принципе»? - поинтересовался Ершов.
          Пётр Иваныч сразу замялся, досадуя на то, что сморозил, оказывается, не то, что следовало бы.
          - Да, так... к слову (черт возьми, что это он говорит такое?). Вы не сомневайтесь, Михаил Николаич,   я  и  в  правду  ваш  настоящий  сторонник. Мне уж пять месяцев  (!)  государство  наше  не  платит зарплату. Дома двое детей, жену уволили по сокращению штатов. Одна только надежда - на вас.
          - Как же вы живёте!? - искренно удивился любимец народа.
          - Вот так и живём, на старые сбережения. Продали кое что, - придумал на ходу Великий.
          - Ну, да ладно. - будто  бы  сделал   для   себя  некий  вывод  Ершов, - Хочу предложить  вам  поработать   со   мной  в качестве...  сотрудника  охраны. Надо сказать, что работа тяжёлая и небезопасная. Вы всё время должны будете сопровождать меня в поездках. Зарплата небольшая - двести, однако принимают нас хорошо,  кормят  и  поят,  селят  в лучших гостиницах, так что...  Как вы к этому отнесётесь?
          - Положительно, - отчеканил на сей раз Пётр Иваныч.
          - Вот и хорошо, -   Ершов   нажал   кнопку  оперативной  связи, - Константин Львович, зайди  ко мне.
          Вошёл коротко стриженный  верзила, - «Взяться  бы и за себя  тоже,  заняться спортом, обрести нужную форму, скинуть несколько килограмм, да всё некогда!»
          - Вот что, Костя. Это наш новый работник. Фамилия у него значительная - Великий,  зовут тоже  звучно:  Петр  Иванович. Словом,   Петр  Великий   теперь в твоём подчинении.
          От  такого  полушутливого представления, Петра  Иваныча  покоробило: какое-то неуместное ёрничество. Но, чего только не  стерпишь  от  влиятельного руководителя! В конце концов,  это может быть  и особым знаком благоволения.


          Некоторое время,  после  того,  как  Михаил Николаевич отпустил нового сотрудника своей службы   безопасности,  он  продолжал сидеть за письменным столом,  уставившись на   перекидной   календарь.  Ровно  через  месяц  должны  уже  быть   итоги   первого тура  выборов,  в своей победе на которых он не сомневался. Предстоящие      предвыборные       мероприятия       должны      стать  решающим     аккордом,      закрепить      успех,     наработанный      им    и   его командой  за пять   лет,  прошедших  под  знаком борьбы  его   Новой Демократической    партии с   установившимся   режимом,  за   места   в Парламенте и за кресло Президента.  Ершову  казалось,  что  иного конца проявленной им воле к победе и не могло быть. Измученный тяготами последних лет, народ поддержит его, и уж тогда он покажет всему миру, на что способен, придя, наконец, к власти. За ним должна  закрепиться  слава   защитника  интересов народа, восстановителя территориальной целостности России, и ещё - деятеля справедливого, прямого и целеустремленного.
          Как человек властный, привыкший с юношеских лет руководить, Михаил Николаевич совершенно не задумывался, какими средствами он будет достигать выполнения многочисленных - крупных и не очень - обещаний, которые он наговорил и ещё  наговорит  в  предвыборный  период.  Он  был  убеждён, что стоит только подписать   какой-нибудь   указ  или  распоряжение,   как  все опрометью кинутся выполнять. Это  было   своего   рода    опьянение:    чем     больше    он обещал, тем больше   ему   казалось,    что   всё   само собой сделается.     Все  советники в один голос остерегали его  от  излишних,  или  необдуманных   высказываний,   однако   лидер   оппозиции    не   прислушивался    к     их     советам,    он   даже  поручил помощнику     неотступно за собой  следовать   во   время   предвыборных     встреч  и тщательно записывать, где, когда и чем он обнадёжил избирателей. Ершов   считал,   что,   придя   к    власти,     он   обязательно  проконтролирует выполнение  всех  своих  обещаний  от самого   будничного    (отремонтировать  квартиру)   до самого   глобального  (объединить  Россию). Судьбоносные для народов обещания,      полагал     лидер   с   высоты    своего   будущего    президентства,    выполнить  также  легко,   как    решить,     например,   жилищную проблему для отдельной  семьи.   В том   и   сила,    и    авторитет   такого  как  он народного лидера, что все, от мала  до велика,   задачи  ему по плечу,-    считал  он.
          В предчувствии скорой победы Михаил Николаевич теперь нередко бывал в приподнятом настроении и глупел на глазах от  слепящего сияния  своей  славы. Теперь чаще обычного он появлялся на публике «под парами», пел и плясал под аккомпанемент   какой-нибудь   заводской   гармошки,   обнимался  с  местными барышнями и щипал  их  за   бока.    Проснувшись  с похмелья, он не чувствовал стыда,  или,   хотя бы,   неловкости.   Наоборот,  он  считал себя более близким к народу,   чем  кто-либо  из  кандидатов на пост президента. Нынешний его кремлёвский оппонент и тот стал, глядя на него, отчебучивать разные фокусы вроде  танцев в  присядку   и   пения  частушек.  Но,  где уж сопернику! Пальма  первенства в столь раскрепощённом общении с людьми всё равно принадлежала ему, Ершову!
          Средством достижения цели стала  для  него  Предвыборная  ложь. Никогда прежде, даже в советские времена, когда обман был опорой режима, в бытность свою партийным функционером всевозможных рангов он не врал так смачно и нагло, как теперь. Несмотря на то, что Ершов публично ругал тогдашний строй и всячески открещивался от него, партийная школа хорошо помогала в период демократических выборов, особенно, в части затуманивания чужих и собственных мозгов. Чего только стоила  вышедшая  миллионным тиражом его книга «Говорю откровенно»,   в  которой   он  подвергал  уничтожающей  критике привилегии членов Политбюро,   ЦК  КПСС,    работников    «партаппарата»,   и  особенно  нынешней Администрации!      Ни     одного   откровенного     слова!  Тем   не   менее,   в предвыборном экстазе он сам поверил в то, что наговорил   своему   помощнику   для    написания    этого    опуса:   будто  бы    всегда   тяготился привилегиями,       льготами,     и    роскошью,     в     которой     жили  как   партийные    функционеры, так  и депутаты Парламента.  Между тем,   ему  только    так    казалось.    На    самом  деле   ничто   ни     в      помыслах,      ни    в   действиях  его  не  изменилось;   и,    когда   московские   власти   предложили   ему  для  размещения  штаба    Новой   Демократической       партии       на        выбор         несколько         только       что    отреставрированных    особняков,      он  облюбовал  самый    шикарный из них  - мол, надо  не ударить лицом в грязь перед иностранцами.
          Жажда власти заставляла   его  лгать   всё  больше   и  больше.  В глубине души им были  глубоко  нелюбимы различные там меньшинства,  национальные в частности,   а также политические  свободы,  которые он считал  излишними и преждевременными,  несмотря   на  то,   что   благодаря  этим свободам, он и приходил теперь  к власти.  Данное обстоятельство   не помешало  ему,     впрочем,     в    дань  моде,  вставить    в    программу    Новой   Демократической     партии     целый     пункт    о     защите     прав      человека      и     интересов    меньшинства,  а так же  целый    абзац     о     гарантиях деятельности   политических   партий    и    общественных  движений.     Михаил    Николаевич     имел      устойчивую   неприязнь   к  проблемам    защиты  окружающей  среды - ещё с тех    пор    как  будучи    секретарём     обкома   ему   не     удалось     убедить     ЦК     в    необходимости     строительства     в     С***    атомной   электростанции.   Однако,  следуя    веяниям    времени,  он  включил  в свою программу  и     пару-тройку     строк  по  вопросам борьбы с грядущей экологической    катастрофой.    Гвоздём    представленной   народу   и   активно  поддержанной    программы   было объединение бывших союзных  республик,   и   восстановление  России  в  границах  на начало двадцатого  века. На этот гвоздь в   программе    было    навешано    всё,      что    только   можно   было навесить: восстановление социальных гарантий,  обеспечение  всех   работой,   погашение долгов по заработной плате  и   пенсиям,  снижение  налогов,   свобода частного предпринимательства,     снижение     уровня     криминализации    общества и прочее.      Ершов  уверил   себя,  что всё это  можно  сделать  довольно   просто,   и   сумел  убедить  активно  потакавших ему сторонников утвердить  программу.   Звучало   очень    красиво  и    внушительно,  однако, если не считать   плавающих   в   его  голове  текстов   высокопарных     указов,     он    не     представлял     себе     как   это  сделать практически.
                Вообще суть  всех  реформ,   вертящихся    в     нетрезвой порою    голове  Михаила Николаевича,     состояла  не   в   достижении   процветания    России и благополучия её народа, а в безудержном стремлении кумира публики  к власти. Он    был  опьянён  этой  целью,  он хотел,  наконец,  полного  признания   своей личности как единственного и безальтернативного народного лидера, назло всей той     партийно-советской      номенклатурной     публике,      которая,   как   ему     казалось,  не   хотела замечать   его способностей и талантов руководителя. Он не мыслил  себя  вне  президентской  власти, которую теперь   считал вершиной, единственно достойной целью своей жизни. В этом безудержном стремлении он   в   полной   мере   выступал   как   воспитанник   советской  системы подготовки кадров, в которой должность  преобладала   над  способностями  как и внешний эффект над содержанием.
                Вот в этом и был смысл крепко сжатых  кулаков  Михаила  Николаевича, возлежащих на рабочем столе, и его умудренного взора на календарь.
                Сообщила секретарша:
                - Вас ждет Безлицкий Соломон Ильич.
                Ершов вспомнил, что пригласил Безлицкого в зал приёмов по его просьбе.
                - Хорошо,  -   произнёс   лидер   рассеянно,  и через скрытую дверь, через комнату для отдыха, направился в зал.
                Соломон  Ильич,    лысеющий   низкорослый   человек     в   супермодном дорогом костюме и галстуке в белый  горошек,   поправляя на ходу оправленные в золото   очки,    как   колобок    покатился    навстречу    Ершову   по  роскошной   глади паркета огромного зала приёмов.
                - Здрасьте,     здрасьте,     Михаил    Николаевич, -     как     будто   спешно    произнёс   он, всовывая  свою   маленькую  ладонь  с    «Роликсом»   на   запястье  в огромную   ручищу   народного   любимца,    и   одновременно  швыряя на белый лакированный стол свою кожаную папку.
                - Присаживайтесь, Соломон Ильич, - сказал Ершов, которому претили все евреи,  и  Безлицкий  в  частности,   но  он  вынужден был решать с ними многие организационные и особенно финансовые вопросы, боясь перепоручать их кому бы то ни было. Он   подошёл   также   к роскошному резному   буфету, вытащил бутылку коньяка и две рюмки, поставил на стол.
                - Простите, что вас от дел отрываю..., - торопливо начал Безлицкий,- Деньги, что вы просили недавно на финансирование, так  сказать,  решающей  стадии, уже перечислены...  Я  специально  узнавал…  Эта  сумма  уже перечислена на ваш расчетный счет... Кроме того, вот тут... (он вытащил из папки две внушительные пачки сто долларовых банкнот и положил их на стол)  это часть вашего гонорара за книгу...
                - Хорошо. Спасибо, - произнёс Ершов тоном кредитора, которому вернули долг, отодвинул деньги и разлил коньяк в рюмки.
                - Спасибо...  Я   к   вам   вот   по   какому   делу,     Михаил   Николаевич, - Безлицкий тщательно подбирал слова, так как вопрос,   который он намеревался обсудить   в   ходе   этого   визита,   был  деликатен  настолько,   что он   даже не представлял  как бы удобнее начать: ему было нужно во что бы то ни стало провести в состав будущего правительства своих людей. Особенно его интересовали министерские портфели в сфере топливно-энергетического комплекса,  а  также  Комитет по приватизации. Он надеялся купить по наиболее дешёвой  цене  те  предприятия  по  добыче  природных ископаемых, которые ещё оставались в государственной собственности. По большому счёту, ради этого он и пошёл   на поддержку лидера оппозиции, раскошеливаясь на его  предвыборную кампанию,  и   сколотил   для   этого   группу     заинтересованных финансистов, только что выкарабкавшихся  из  банковского  кризиса. Он осознавал, что,  скорее всего,  точно так же пять лет назад  начинал  и  Копейский с  командой,  сделав ставку на нынешнего президента -  потому  они  и   дерутся за него на выборах, боясь передела собственности. Копейскому тогда было проще, так как он входил в президентское окружение, и мог поговорить с  ним   где   угодно,   хоть   в   сауне. А Соломон  Ильич не был приближённым, и   не   хотел    заводить   дружбу    с    Ершовым,    считая    её   в   данном  случае    фамильярностью и не  лучшим  подспорьем  в  затеянном деле, хотя и знал, что Ершов,  как  и  многие  бывшие партийные руководители, падок на подхалимаж, особенно дружеский.   Напросившись на аудиенцию, Безлицкий расчитывал, что эта встреча не должна  быть  случайной и мимолетной, а  наоборот  - предметной и запоминающейся. Сегодня  он  задался целью протолкнуть в состав будущего правительства  Виталия  Арсентьевича Буслаева,  крупного финансиста,  руководителя   компании   «Санойл»,   являющейся,   так сказать,  одним из столпов его детища – «Банка Сбережений».
                - Видите ли, Михаил Николаевич, через два месяца вы вступите в должность президента....
                - Ну, уж! Не говорите «гоп»,  пока....
                - Вступите,  вступите...  в этом   нет  сомнений. Поэтому я хочу замолвить словечко    за   своих  друзей,   которым  многим   обязан,   особенно   в   связи  с финансированием Новой Демократической партии в предвыборный период.
                - Соломон Ильич, конечно. Какой разговор - просите! - радушно воскликнул Ершов,  Ему  немедленно    захотелось     глотнуть   рюмку, -  Давайте сначала выпьем за встречу.
                - Спасибо... хороший коньяк...
                - Это мне подарил президент Франции. Сорокалетней выдержки...
                - О! Это действительно ценно... Так вот, я хотел попросить за Буслаева Виталия Арсеньевича.
                - Это кто...
                - Руководитель   нефтяной   компании  «Санойл». 
                -   А-а...   растительное масло, - догадался Ершов, вспомнив, как недавно ему попалась на глаза бутылка с подсолнухами  на этикетке.
                - Нефтяной компании, Михаил Николаевич...
                - И как же вы за него собираетесь попросить? - спросил лидер оппозиции, которым от выпитого овладела меланхолия.
                - Видите ли... хорошо  бы,  если  он  занял  одно из ведущих мест в новом кабинете министров..., - Безлицкий   был   крайне   раздосадован   рассеянностью своего собеседника, однако  решил не отступать.
                Михаил   Николаевич,   всё   же,   собрался   с  мыслями.   Он взглянул на лежащие  на  столе  пачки  денег  и  подумал,   что,  может быть, впервые за свою жизнь ему  приходится  решать  вопросы  назначения  министров с позиции первого лица в государстве, хотя ещё  и не  избранного. От этого он преисполнился гордости и вновь принял свой деловой вид.
                - Ну, хорошо, - сказал он, - Давайте подумаем. Сначала надо выборы пережить, так ведь?
                - Михаил Николаевич, во всех своих речах вы гневно обличаете нынешнего президента, и правительство в распродаже госсобственности за бесценок… Я также не раз  высказывался   по  этому  вопросу,  в   этом   смысле  я  абсолютно разделяю  ваши  взгляды...  Вам  нужен  такой премьер-министр, который, будет активно претворять в жизнь вашу программу.
                - И вы полагаете, что с этими проблемами может справиться ваш э-э... как его....
                - Буслаев Виталий Арсеньевич. Совершенно верно.
                - Но, я его абсолютно не знаю.
- Михаил Николаевич, вы не можете  его   не    знать, так как это он.... да, практически только  он  один   вкладывает  в     вашу  предвыборную кампанию половину своих доходов.
                - В самом деле? А я думал, что это вы...
                - Ну, и я, конечно. Однако  у моего банка  несколько  иные задачи, чем у производителей нефти. Смею предположить,  что мой  банк  без «Санойла» значил бы гораздо меньше..., - Безлицкий  ещё хотел сказать,  что в отличие от банка Копейского, который нажил себе огромные капиталы  на   пирамиде  из  государственных облигаций, его промышленно-финансовая  группа  гораздо  твёрже стоит на ногах, так как аккумулирует, в основном,  доходы  от  нефтяной отрасли.  Однако он подумал, что Ершову эта тема сейчас будет  тяжела  для  восприятия  и отвлечёт от основного, поэтому   не сказал.
                Михаилу Николаевичу тоже совсем не хотелось вникать в экономические проблемы    переходного     периода,      в     которых     он     не    особенно-то   и  понимал.  Одновременно он  отчётливо  осознал,    что  от   произнесённого   им   сейчас    слова     будет    зависеть     финансирование     решающего    этапа   его предвыборной   кампании,   поэтому  однозначно отказать в просьбе Безлицкого он, конечно же, не мог. Он  не  мог   и   обещать    что-то   вот   так  просто, не имея абсолютно никаких соображений на этот счёт. Поэтому он выбрал издавна принятый в партийных органах  и  традиционный   в  таких  случаях  способ уйти от решения этого вопроса немедленно.
                - Ну,  хорошо, - сказал он, - Давайте обсудим кандидатуру премьер-министра  на политсовете.
                Почувствовав,   что   других кандидатур   народный лидер  не  предлагает, Безлицкий взбодрился.   Он вообще-то и  не  рассчитывал  провести  своего  протеже  в  премьер-министры -  хотя, поставить бы во главе нефтяной  отрасли, и то дело!  Однако  Соломон Ильич не подал виду и продолжал настаивать:
                - Михаил  Николаевич...  вы хорошо знаете, что политсовет поступит так, как вы скажете...
                - Соломон Ильич,   дорогой   мой,   не   беспокойтесь! – заулыбался раскрасневшийся от спиртного народный лидер, - На   той    неделе политсовет, -   обсудим!   И  не только этого вашего... Бусаева, а вообще состав будущего кабинета. Так что... Давайте-ка ещё выпьем за наш успех…
                «Да,    власть    как     наркотик:     изнутри     меняет    человека», -    думал о Ершове Безлицкий, садясь в свой «Мерседес». Он вспомнил то время, когда Ершов был - казалось - никому  не  нужным,  полузабытым  рядовым   членом Политбюро. Михаил Николаевич тогда  имел  вид  бесхозный  и  жалкий, однако  инициативный, напористый, - «Теперь (поди ж ты!) сколько лоску прибавилось, а ведь ещё не избрали! Чувствуется: человек в своей стихии, любви народной! Без стремления к власти Ершов - не  Ершов,  ему, как  алкоголику,  без  водки  жизнь - не  жизнь. Ума  вот только  не хватает… но, может, и к лучшему...»






Глава ХVII     Показ
_____________________

              Кажется, никогда ещё Олег  не был так испуган, унижен и озлоблен. Весь этот фарс показался ему настолько диким, что, привязанный к стулу - там, в милиции - от отчаянья   и  острого протеста   он  так резко лягнул ногами, что опрокинулся на пол  и больно ушибся. Однако физическая боль только помогла ему собраться и более-менее спокойно провести беседу с этим  милицейским  ослом.  Тот,    видимо,   полон   решимости  и    не   остановится,    пока   не  осуществит задуманное. Возможно,  его  не  остановит   даже  шум,     который   могут поднять средства массовой  информации в  связи с  арестом Олега. Перспектива следственного изолятора и судебного   расследования    -    это   ещё     полбеды. Опаснее   всего,   что  они могут  сделать из него наркомана, - тогда конец не карьере, а жизни. Полная деградация личности. Такая перспектива, конечно, не устраивала, поэтому,  освободившись  от   наручников,  Олег решил действовать  немедленно. Надо было  во  что   бы   то   ни    стало    быстро   найти  наличных  денег на выкуп злополучной видеокассеты.
              - Поехали  в  банк  к  Копейскому,  -    энергично   скомандовал он всё ещё   приходящему в себя от случившегося водителю.
              Одноимённый банк «Копейский» располагался в только что отстроенном на невозвращенные вкладчикам  деньги  светло-голубом  пенале,  нагло вломившемся в низенькие кварталы серых  домиков старой постройки. Охранник  посмотрел на Олега как  на  потенциального жулика,  затем - в его служебное удостоверение,  нехотя поднял трубку местного   телефона.
              - Тут Минин Олег, вице-президент телекомпании «Шок», к Гавриле Иванычу, - доложил он, - Пропустить?
              Не дожидаясь ответа, Олег помчался к лифту.
              - Вам придётся подождать, - сказала девушка в приёмной, - у него переговоры.
              Делать нечего: Олег уселся подле двери, уставившись на рыбок в аквариуме. Эти пучеглазые и, видимо, очень дорогие монстры беспрестанно разевали свои рты и, кажется,  съели бы всё на свете, если б ни стекло. Олег  не   знал  Копейского  лично,  не  считая  короткого рукопожатия на собрании учредителей. Однако Копейский был широко известен своими финансовыми  афёрами  ещё  на заре перестройки, когда только что   зарегистрированное  им  открытое  акционерное   общество    стало  продавать  населению  свои ценные   бумаги,   посулив    каждому     покупателю    автомобиль  очень   скоро.   Олег    тогда    ещё   крупно  поспорил  со  своим   отцом,  который     снял      почти     все     свои      сбережения      для     покупки    акций созданного Копейским   акционерного   общества.   Со  временем не только отец Олега, но и ещё девяносто пять процентов армии   вкладчиков так ничего, кроме обещаний,  и  не  получили. Зато Копейский стал  крупным  предпринимателем,  образовал   банк   и   поставил   свой   опыт   создания финансовых  пирамид  на  службу  государству, заняв должность Главного консультанта в  государственной Администрации.
                На случай,   если   банкир   откажет,    Олег    стал   придумывать   другие варианты как достать необходимые сто тысяч   наличными.  Придётся использовать и зарубежные и личные  связи  с  журналистами  из числа тех, кто хотел бы не столько завалить претендента на пост главы государства, сколько поддержать,   или   даже  спасти   своего  коллегу.   Однако это было бы долго, а деньги нужны уже завтра. Практичный    разум    даже   сейчас,   когда нависла угроза,    не   отказывал    Олегу:     Копейский     должен     заинтересоваться    и раскошелиться, если намерен утопить своих конкурентов по бизнесу вместе с их фаворитом  на выборах.  Что   касается   последствий       показа     этого     скандального материала  по  телевидению,  то  их  трудно прогнозировать, но первое впечатление   таково,   что   сюжет   действительно  сильный   и  играет в пользу команды нынешнего президента.   На   это,   собственно,  Олег и рассчитывал, с нетерпением ожидая, когда банкир его примет.
                Копейский лично открыл дверь своего кабинета, провожая посетителей. Олег поднялся со стула и представился.
                - Здравствуйте. Какие известные люди у нас в гостях, - хитро прищурился банкир, потянув на себя  его  руку.   Было   такое   впечатление,   что  Копейский постоянно  прячет в своей русой, густой бороде и в усах ироничную полуулыбку, как  бы  свидетельствующую о  его лёгком отношении ко всему, что происходит вокруг.
                - Гавриил Иванович,   я  к вам   по  очень   стоящему,  на  наш  взгляд,  и в буквальном смысле, делу, - начал Олег, когда они остались в кабинете вдвоем.
                - А где же Александр Александрович?
                - Уж неделю как в больнице.
                - Что вы говорите? Что с ним?
                - Аппендицит с осложнением.
                - Ай-ай... Надеюсь, ему лучше?
                - Да, вроде. Врачи говорят,  что  ещё  минимум  недели   три больничного режима.
            - Ах, как не вовремя! Я только вчера хотел с ним встретиться... Так что у вас за дело?
            Олегу   такое  начало  не  понравилось.  Копейский  явно  не  расположен был говорить о делах со вторым должностным лицом телекомпании.
            - Я вижу, что и с вами не всё  в порядке? -  продолжал   банкир,   внимательно разглядывая    Олега,  который не сразу  понял,  о чем речь,   и   вдруг   под этим взглядом    осознал,       что      выглядит        достаточно        потрёпанным:    на    щеке       вдруг    почувствовалось     жжение,     правый  рукав  пиджака   покрыт пылью.
          Олег спешно стал счищать грязь  с пиджака,  досадуя,   что  теперь сходу придётся придумывать объяснение.
          - Видите  ли,   Гавриил    Иванович,     я   не   хочу   занимать  ваше время рассказом о том, какими способами журналисты добывают  компрометирующие материалы на кандидатов в президенты, однако счёл необходимым немедленно приехать к вам для решения финансового вопроса.
          В глазах Копейского появился интерес. Заметив это, Олег приободрился.
          - Если вы хотите утопить  Ершова  прямо   накануне   выборов, то я готов показать вам этот  материал хоть завтра, необходимо сто тысяч долларов наличными, чтобы приобрести его у одного частного лица.
          - Что это за материал? – спросил банкир
          - Знаете,    Ершов,    будучи   еще   секретарём  ЦК, много пил, как,  впрочем,  и  сейчас. Есть видеоплёнка, где он, совершенно пьяный,  излагает своё жизненное кредо. Я думаю, что это  может   настроить      часть    избирателей против него.
          - Ну, хорошо. Давайте посмотрим. Где мы сможем это сделать?
          - Пожалуй, лучше сделать это у нас в офисе, и лучше послезавтра, так как я должен кое-что технически подготовить.  В какое время вам удобно?
          - Послезавтра я могу подъехать к вам днём. В три часа.
          После этого разговора Олег немного успокоился.  Всё-таки удалось зацепить Копейского - хоть какая-то надежда на   благополучное  разрешение  создавшейся ситуации! Свойственный его натуре,  энтузиазм   вновь  завладел  им.    Весь следующий день  он  тщетно  пытался дозвониться  Великому,  и лишь поздно вечером застал его дома:
         - Майор,   приезжайте    завтра    ко   мне   в контору в пятнадцать часов и захватите с собой материал. Будем определяться.
         - Сможете ли вы гарантировать мою безопасность? - донеслось из трубки.
         - Какую тебе ещё безопасность, гадёныш ты милицейский. Не  придёшь - всё потеряешь, так что смотри! Пропуск на входе будет.

         Ровно   ко    времени   появился     Копейский,    и    еще   некто, обвязанный шарфом,   в  очках, потёртом пиджачке и кепочке.  Если б  ни  наглый,   вздёрнутый   посреди   толстых  щёк   нос,   то  в этом субъекте невозможно было узнать майора с громкой фамилией Великий. Впрочем, облик он себе избрал довольно банальный:  эдакий  доморощенный   Мэгрэ. Между тем,  майор вел  себя боязливо,  совсем  не так, как  у себя  в отделении  милиции,   всё  время   озирался и ходил как-то боком, по стеночке, - словом,   перевоплотился    на    все  сто.  Олегу показалось,  что  за   этим превращением   кроется   подлинное поведение человека, опасающегося за свою судьбу.               
         - Ну, чем  вы нас хотите удивить, господин хороший? - начал сидевший в кресле Копейский, обернувшись к инкогнито.    
         Великий достал из заднего кармана брюк видеокассету и затряс ею в воздухе.
         - Вот   этот   материал.   Жалею,   что   мало  запросил.  Клянусь, он стоит гораздо больше.
         - «А я говорю вам: не клянись вовсе...», - вспомнил Олег вслух библейское.
         - Что?- не уразумел Великий.
         - Да, так... к слову. Вот там плеер. Вставляйте вашу кассету.
         Сидели молча,   смотрели   материал.   Копейский   подпирал подбородок кулаками  и   глубокомысленно  в них дул.
Вдруг сидевшая поодаль тень майора тихо произнесла:
         - Не оборачивайтесь и не двигайтесь, господа. Мне глубоко наплевать на то, как вы оцениваете этот сюжет, но, если вы откажетесь купить  его  у меня, то получите по пуле в голову из этого пистолета с глушителем.
         Первое, что почувствовал  Олег  после  этой  фразы, было сожаление, что он не предупредил охрану, и надо было  бы  хорошенько  обыскать  вымогателя. Кроме того, Олег ещё очень много не сделал, и жалко так вот бесславно погибнуть от руки милицейского дуболома.   Жалко  было  и    не  осуществить идею с зонтиками, о которой они мечтали  с  Андреем,    и   в   этом   он  уже  не сможет участвовать.   И,  наконец,    вызвало   сочувствие    незавидное   положение   его семьи, особенно детей, ибо им  будет тяжело  пережить его смерть. 
         Стриженый  затылок  Копейского  прямо-таки  излучал  недоверие к компаньонам; странно, но  в этой  ситуации,   принуждая   банкира   раскошелиться, майор, и, правда,  был больше союзником Олега, чем его противником.
         - Молодой человек, не нервничайте почём зря, - произнёс финансист спокойно, - За дверью моя охрана,   которая   всё  равно  вас схватит,  а с двадцатого этажа   вам      всё   равно   не   спрыгнуть,  так  что вы навряд ли выйдете отсюда живым. Потом... зачем вся эта комедия, если я и так куплю эту кассету?
        - Для верности, - промолвил Великий.
        - Для какой верности?  Вы  что  думаете,  завоюете  себе  авторитет своей пушкой?  Ошибаетесь.   Вот народ у нас!  Одни жулики!..  Из-за своего жульничества готов жертвовать состоянием, которое прямо  к    нему   в   руки   катится! Надеюсь, вы разрешите мне залезть  в  свой  карман за вашими деньгами? Не то, пристрелите, так ничего и не получив...
        Со стороны террориста последовал удрученный вздох.
        - Ладно. Давайте деньги.
        - Вот тут две карточки по пятьдесят тысяч и коды, в любом банкомате получите.
        - Нет, попрошу наличными.
        - Пожалуйста! Олег Михайлович, в вашем здании есть банкомат?
        - Есть. Внизу,   на   первом этаже, - Олегу вдруг показалось, что его собственный голос звучит со стороны, будто от постороннего лица.
        - Сейчас Олег Михайлович возьмёт карточки, спустится  вниз и принесёт сюда наличной валюты, - последовало после долгого молчания.
        - Вы,   наверно,   не   в   себе,   молодой  человек. Во-первых, в банкомате может не быть такой суммы  сразу.   Во-вторых,   вы   что,   понесёте   чемодан  с деньгами по городу? Не боитесь?
        - Повторяю. Пусть Минин спустится вниз и снимет деньги.
        - Давайте,   Гавриил   Иванович,  я  спущусь   и  сделаю... что  требуется, - предложил Олег. Чуть не сказал «что требует этот козёл».
        Копейский, молча,  протянул ему конверты с карточками.
        Олег   спустился   в   холл   и   снял   с   каждой   карточки  по пять тысяч.  Хотел  позвонить домой,  но  передумал.  Вернувшись   в  свой кабинет,   вручил майору деньги и карточки.
        При виде денег глаза госслужащего загорелись. Он  встал  и,   не  отводя дула своего пистолета от заложников, попятился к выходу.
        - Ладно, будем надеяться, что вы мне не врёте, - заявил он на прощанье, - Но, если там чего... имейте в виду: я отправлю вас на тот свет.
        - Проваливай, - гаркнул в ответ Олег.
        - Лихо!- сказал Копейский после некоторой паузы, во время которой он, видимо,  осмысливал   происшедшее, -   Что  же   вы собираетесь  делать  с этим материалом?
        - Послушайте,  Гавриил   Иванович,  неужели  вы  думаете, что я заодно с этим бандюгой? Видели бы вы, как они обращались со мной в отделении милиции, чем мне грозили!
        - Кто вас знает... кто знает, - словно про себя повторял Копейский, - Так, что же вы собираетесь делать с этим материалом?
        - Как что? Мы его покажем на той неделе в программе «Откровение».
        - Что это за программа такая?
        - Вы никогда не видели? Эта программа имеет самый высокий рейтинг - это так называемое  «ток-шоу»,  в  ходе  которого известные   личности - артисты, политики - реабилитируют себя перед публикой  только  одним  способом:  они раздеваются. Приглашать на передачу Ершова  и  пытаться  заставить  раздеться нам не надо - в материале всё есть, как вы имели возможность убедиться.
        - Вы думаете, что тем самым мы сделаем хорошую подножку нашим противникам на выборах?
        Олег  почувствовал,   как   это  беспрекословное  «мы»   свидетельствует о безусловном причислении его,  самостоятельного  журналиста,  к  числу  явных  сторонников нынешнего президента.
                - Несомненно, Гавриил Иванович, - более-менее уверенно ответил он.               
                - Ну, ладно. Давайте попробуем. Когда передача выйдет в эфир?               
        - В   пятницу   вечером,    на   той   неделе.    Как   раз  в  день  очередного предвыборного митинга сторонников Новой демпартии.
        - Может, лучше прокрутить в новостях?
        - Мне кажется, что это будет слишком вызывающе, - произнося это, Олег вдруг обнаружил пропажу своего зонта,   того  самого  фиолетового   летающего зонта, что  недавно  ему подарил  Андрей. Эту замечательную  штуку  он ещё ни разу даже не раскрыл,  всё   время   держал   перед глазами на одном из стоящих вдоль стены стульев.
        - Да. Вы  правы, -   продолжал  рассуждать  вслух  Копейский, - Это может вызвать у   избирателей  совершенно  противоположную  реакцию.  Однако  мне кажется, что давать передачу в день митинга тоже будет вызывающе.
        - Хорошо, Гавриил Иванович, мы подумаем.
        Копейский встал и  собрался уходить.
        - Сообщите мне, пожалуйста, время эфира, - сказал он на прощанье.
        Олег восхитился самообладанию этого человека  -  когда в лицо смотрит дуло пистолета, не каждый может  сохранить  спокойствие и рассудок. Это позволило скрыть происшедшее от посторонних глаз и избежать скандала.
        Чувство досады от пропажи зонтика  не покидало  его.  Неожиданно он отчётливо представил себе,  как  зонт мог случайно схватить и унести  Великий, однако данная  незадача в сравнении  с  успешно проведённой сделкой не показалась  слишком удручающей. К тому же,  потеря зонта не означала  утрату  секрета его изготовления.




                - Добрый вечер! Добрый вечер, дорогие друзья! В этот  чудесный   майский  вечер мы вновь приветствуем вас возле  телевизионных  экранов,  и благодарим тех,   кто   пришел  сегодня   в   нашу  студию!  Я,   ведущий  Фёдор Гунькин, и... Ведущая Ада Всевольская...  снова с вами.
          Сегодня  мы  намерены  порадовать  вас еще одной встречей с известным человеком.  Это  не актер... Не певец... Не композитор... Не художник... Не писатель...  Это   наш   обожаемый  политик...   Встречайте:  наш  первый  кандидат в президенты  Михаил  Николаевич Ершов! Реклама на телеканале «Шок». Скажи, мальчик, чьи  это  штиблеты? Это штиблеты фирмы «Ронг», они лучше всех очищаются, и не промокают. Фирма «Ронг»:   мы   всех   вокруг   обуем!...    Котлеты «поджарские»   -   очень   вкусно!   Очень  быстро!.. Ты спишь? - Нет. И я - нет. Ты хочешь? - Нет. И  я  -  не очень.   Возьми.   Что   это?   -   Таблетки.   Принимайте стриптизон, и всё будет в порядке!... Фирма «Ронг»: мы всех вокруг обуем!...
          Постойте,  Федя,  мы  не  сможем  сегодня  раздеть Михаил Николаевича, ведь его нет в студии...  Правильно, его нет в студии - он сейчас на митинге произносит  большую  предвыборную  речь,  и мы имеем прямое включение с места события,   где  сейчас  находится  наш  корреспондент Степан Подшивалин. Как слышите меня, Стёпа?
          Спасибо. Слышу  хорошо. Вся площадь заполнена людьми. Народу очень много - плюнуть некуда... вот меня уже толкают... Сейчас   все   ждут  выхода  на трибуну   Михаила    Николаевича   Ершова.    Митинг   откроет  сопредседатель московского отделения  Новой демократической партии  Анатолий   Евгеньевич Сухофруктов, он уже появился на трибуне... Все ждут Ершова. Аделаида?
          Фёдор. Спасибо, Степан. Надеюсь, вы дадите нам знать, когда Ершов покажется на публике?.. Конечно... А  пока, мы хотим представить вам, уважаемые зрители,   членов   нашего экспертного совета...  Это  Агнесса Ильинична Камова, психолог,  Егор Кузьмич Строптивый,   специалист   по   гуманитарным проблемам, и Ферапонт Ферапонтович   Полимеров, руководитель  Центра   социологических   исследований,    а  также  от   клуба   избирателей - сторонников    Новой демократической      партии    Кира   Семёновна    Лебранская.    Как    видите,  в экспертном совете  представлены   специалисты,   которые  не   только  целиком и полностью  поддерживают  программу   Михаила  Николаевича,  но  и  те,  кто активно её не приемлют...   Так   что,  мы  ожидаем   объективности в экспертных оценках...
          Кажется, на прямой линии с нами опять наш корреспондент... Стёпа, вы меня слышите?..  Вы  слышите  меня? -  Да. Вот, к микрофону подходит Михаил Николаевич Ершов. Отсюда  слышно,   что  творится  на площади,  народ шумно приветствует своего кумира, выкрикивая  нескончаемые  здравицы  в  его  честь. Вы видите,  как  посреди   людского   моря  поднимается гигантский воздушный шар, на котором огромными буквами выписана фамилия лидера оппозиции...
          - Дорогие друзья!  Прошу  успокоиться...  Дорогие  друзья!  Выборная кампания подходит  к решающей стадии. Осталось всего две недели до того момента,  когда  каждый   из   вас  получит  избирательный   бюллетень. И, чем ближе это время,  тем активнее   противодействие  сторонникам  Новой демократической  партии  со  стороны   властей.    Однако   мы   все хорошо  знаем,  что развязанная  против  нас  в   средствах    массовой   информации  истерия    -    это    агония    провалившейся     политики,     агония   режима, развалившего   страну   и   пустившего  по   миру  две трети населения. Они говорили   нам  о  трудностях, и мы были готовы переносить эти трудности.  Однако   кто   из    вас   может    считать,   что    невыплата    годами   хотя   и мизерной, но законной заработной платы, или пенсии  при   подорожании  в десятки   раз   цен   на   продукты   питания,   является   «трудностью»? По-моему, это  просто  наглый грабёж!   А  те,   кто   стоит   сейчас   у   власти  -  грабители!   Во   имя   спасения  своих  семей,   во   имя  спасения России, её национальной  целостности   и   независимости   мы   должны  победить  на  выборах!   Мы   должны  сделать  своих  детей  счастливыми,    чтобы   они  жили   в  процветающей   демократической державе, какой она была до тех пор, пока стоящие сейчас у власти не развалили её.
          Уважаемые     избиратели,    я    уверен:    вы   сделаете   правильный выбор.   В    ваших  руках   ваше   благополучие,    и    благополучие  нашего  государства.  Только Новая  демократическая партия может спасти Россию от катастрофы, только наша  программа   сбалансирована   настолько,   что  её  реализация  позволит  за   три   года   восстановить   порушенное   за  всё  время    так    называемых    реформ.     Суть   её  проста    и    понятна    для   большинства   избирателей:    долой    вымогателей,  и казнокрадов,  власть -  для народа,   реформы  -  для    каждого  жителя    России!  Во-первых,  мы   отдадим   под   суд  тех,    кто   сделал  народ нищим. Во-вторых, мы должны вернуть  Россию   к   её   прежним   границам.  Это  основное,   особенно для восстановления      экономических     связей.       Но    самое     главное,    мы, наконец,  добьёмся     возвращения    нам    иностранными     государствами  многочисленных    долгов   и    выплатим  вам,   уважаемые  сограждане,  за   всё,  что заработано вами честным трудом!
          - Я ничего не понимаю:   ваше-наше...  в ваших руках наше государство... тофтология какая-то. Это не программа, а блеф.
          - Не мешайте слушать, господин Полимеров...
          - Ну, слушайте,  слушайте,  Кира  Семеновна,  вам же нравится, когда на уши лапшу навешивают...
          - Что?!
          - Тише, господа! Прямой эфир же! Потерпите, вам дадут еще слово! Да, выключите же, в конце концов, микрофон!
          - Уважаемые сограждане!     Я    глубоко     благодарен     за    вашу поддержку.    Скажу    откровенно:    прежде,    чем     дать   своё    согласие баллотироваться  на  выборах,  я много раздумывал.  Мне      нелегко дались  эти     годы   политического   забвения.    Однако    то,    что     вы     активно  поддержали     программу   нашей  партии, вселяет в меня уверенность, что, я,  всё  же,   востребован  обществом.  Поверьте,   мне не нужна власть ради власти, однако спокойно смотреть на страдания людей и  ничего  не делать, чтобы их жизнь стала лучше, как человек и как  гражданин я не могу. Я надеюсь на вас, дорогие мои! Вместе мы  победим!  Пусть  содрогаются те, кто сидит сейчас за кремлёвской стеной от страха за своё будущее! Всё равно судьба страны - в наших руках!
          - Дорогие друзья, сегодня у нас необычная передача. Мы впервые выбрали героем дня политика...  Это актуально... Это ново! Это,  наконец, свежо... –  Не ёрничайте, Федя, политики так же популярны, как и артисты, а уж скандальных ситуаций-то вокруг них  не  меньше,  если не больше!  Поэтому мы ни на шаг не отступаем от  наших  правил...  Да? В чем же это вы видите скандальность ситуации? - А в том, что... это трудно рассказывать, проще показать. - И что же это вы нам собираетесь показать? - А вот: смотрите!
          - Слушайте   меня   все... Я,   Ершов   Михаил   Николаевич, секретарь ЦК КПСС, нахожусь в  полном   здравии и при ясном уме... Хочу заявить вам следующее. У тебя дата есть в видоискателе?   Хорошо...   Сегодня пятнадцатое июля сами знаете какого года... Хочу  заявить  вам   следующее.   Ничего  нет на свете ценнее, чем власть.  Когда вы любите,   вы пытаетесь  завоевать   симпатию   любимого человека,   завладеть   женщиной...   Когда вы   хотите есть, вы пользуетесь властью, данной человеком над животными, убиваете  их  и  едите... Жаждущий человек стремится завладеть колодцем,  а  бездомный - домом.   Каждый    стремится захватить себе место под солнцем,  в  этом нет ничего такого…  противоестественного. Я не встречал ни одного, даже самого паршивенького   человека, который бы ни мечтал пусть  не  намного,  но  возвыситься  над  другими... Человек стремится к совершенству,   следовательно   он стремится к власти. А для тех, кто руководит народами, припасено место в истории... Вот так вот. Вы слышите  меня   все?   Я  не   погнушусь никакими средствами, чтобы достичь власти. Думаете  Маркс   и   Энгельс   руководствовались  своими   убеждениями, когда писали Манифест?    Мол,  призрак  бродит   по Европе,  призрак коммунизма...   Ничего  подобного!  Они   стремились   к  власти.   А Ленин? Только неудержимое  стремление к захвату власти руководило лидером октябрьского переворота... И в этом я не вижу ничего предосудительного. Наоборот, лидер по природе должен,   обязан   стремиться   к    власти,    используя  для этого все средства.     Я  подчеркиваю:   все   возможные,   доступные   легальные  и  полулегальные средства.
          - Каково, а? Это не  кандидат   в  президенты,   а   прямо  пьяный  бегемот  какой-то! И голый, почти  голый! Вы, Адочка, правильно сказали, что, несмотря на отсутствие  Михаил Николаича  в  студии,  изображение в записи целиком и полностью соответствует правилам нашей программы!.. Что же, пора обратиться к  экспертам. Пожалуйста, Кира Семеновна...
          - Это возмутительно!  Эта  наглая  подтасовка  не  нуждается  ни  в  каких комментариях! У меня нет слов, чтобы выразить свое возмущение!
          - Позвольте! Можно мне...
          - Подождите, не  кричите  из  зала,  я подойду с микрофоном, но сначала должны  высказаться    члены     экспертного   совета...     Слово    Агнессе Камовой.
          - Мне кажется,  что  это  типичное  маниакальное стремление к власти на фоне выраженного  алкогольного  синдрома.  В  таком состоянии человек может либо   говорить  о  том,   что  его  действительно  волнует, либо выражать явный бред. В данном случае,    если    вспомнить  политическую биографию нашего... э-э… героя... то... это состояние, в котором он выступал перед телекамерой, вероятнее всего является пиком депрессии, моментом, когда  некому было высказать наболевшее, и он нашёл эту видеокамеру как единственное средство  коммуникации между собственным «я» и... э-э...  окружающим  миром...   Поэтому  то, что было сказано, скорее правда, чем бред.
                - Откуда  вы   знаете,   что  он был  пьян?!  Может,   телеэкран  передаёт  запах   алкоголя? Или  Михаил  Николаевич   дул   в   трубочку?   Я   продолжаю настаивать, что это грубая подтасовка!
           - А ваше мнение, Егор Кузьмич?
           - О   чём  тут  говорить? Пьяный он - видно же. Что у пьяного на уме, то и на  языке.  Так  ведь  говорит народная пословица? Правильно?  Тут ясно видно, что нас  кругом  обманывают. Я так себе это представляю, что всё это было снято  как  раз  в   период  борьбы нашей, так сказать, руководящей и направляющей силы,  то есть  коммунистической  партии, с пьянством, понимаете ли, и алкоголизмом... и,  простите  за  выражение,  главным закопёрщиком этого был как раз Ершов.  Ну,  вот  теперь  мы  можем  полюбоваться, в каком, понимаете ли, виде принимались партийные решения...
           - Я категорически протестую! Предупреждаю, что сейчас буду свистеть!
           - Федя, наши зрители рвутся в бой. Может быть, дать им слово, пока они ведут себя прилично?.. Ну, хорошо, пусть говорят. Пусть, хотя это и противоречит нашим  правилам,  у нас  ещё  не  выступил  господин Полимеров... Хорошо. Пожалуйста, говорите, только не надо свистеть. Представьтесь, пожалуйста...
           - Силочкин   Андрей...   Я    вообще    протестую    против    подобных,   с позволения сказать, телевизионных шоу! Это аморально, в конце концов, показывать  подобное  по телевизору.  Я не принадлежу к числу сторонников Новой демократической  партии,   но   только   из-за  того,   что вы здесь показываете, я нарочно...
           - Извините, Андрей, согласно правилам нашей телепрограммы, вы не можете высказываться вообще, а только по конкретному сюжету, поэтому я вынужден отключить ваш микрофон... Федя, простите, я прерву вас, здесь гражданочка хочет как раз высказаться по сюжету. Представьтесь, пожалуйста...
           - Крайнова Татьяна. Вы знаете, я влюблена в Михаила Николаевича. Это мужчина в моём вкусе.  Мне нравится его характер, воля, целеустремлённость, и показанный сюжет только подтверждает, это он способен руководить государством. Что касается... ну... голого вида... то мне  даже  нравятся такие… толстенькие. Хорошего человека - говорят - должно быть много.
           - Есть кто-нибудь против? Есть. Хорошо. Сейчас я подойду к  вам. Пожалуйста, говорите...
           - Бенефисов  Валерий.  Вот  тут  недавно один протестовал против подобных  телевизионных  шоу. А я - за! Надо больше показывать наших горе-руководителей  в  их  естественном,  что  ли,  состоянии... Вслух они говорят одно, а на самом  деле  думают  совсем другое.  Им  бы только властвовать и набивать себе карманы. Вот мы  имеем нынешнего президента,  который, как  говорит Ершов, окопался в Кремле. Я  не  утверждаю,  что  он  -  идеал,   но  видно,  что человек трезвый... трезвомыслящий  и,  по  крайней мере,  не   позволяет  себе подобных взбрыков.  И много сделал для становления в России среднего класса. Пусть это десять процентов населения, зато через пять лет будет двадцать. Спасибо.          
                - Еще?.. Пожалуйста...
           - Лилия  Ивановна   я...   Я  с   большим  омерзением выслушала весь этот сюжет. Но у меня не открылись глаза, я давно знала, вернее, подозревала, что из себя представляет  наш  первый  кандидат  в   президенты.  Он   только   говорит складно и гладко,  а  по  сути  ничего  толком не предлагает. Ясно, что то, что он говорит  с   трибуны, -  ничего   этого   не  будет.    Каким  образом он собирается вернуть Россию к  прежним  границам?   Насильственно,  без кровопролития это сделать невозможно.  Путём   заключения   политического   соглашения? Теперь уже - сомнительно.   Значит,   всё   это  -  выдумки,   игра    на   публику,    что   и подтверждает этот пьяный монолог.
           - Спасибо, Лилия  Ивановна.   Хотел  бы  только  напомнить, что в нашей программе мы не обсуждаем политические вопросы...
           - Но политик от политики неотделим...
           - Спасибо, спасибо... Адочка,  вы  хотели  ещё   что-то сказать?.. Я хотела предоставить  слово  нашему эксперту Ферапонту    Ферапонтовичу    Полимерову... Минуту. Давайте сейчас ещё раз послушаем, что творится на площади. Кажется, наш корреспондент Степан Подшивалин снова на связи... Степан? Что там происходит сейчас?.. Сейчас заканчивается выступление лидера Русского народного фронта  Иван  Иваныча  Подберёзкина,  высказавшегося   за  коалицию с Новой демпартией.  Но, суть не в этом...  сейчас  интересная  метаморфоза происходит с огромным воздушным шаром над площадью... Этот шар,  возвышавший имя Ершова,   так  сказать,  до небес,  начал постепенно спускаться, то есть  сдуваться…   Видимо,  где-то на светлой      поверхности        материала,         из         которого      он       сделан,  образовалось отверстие,  и   теперь    газ   уже   не   так  плотно  наполняет  его...  Сейчас фамилия лидера оппозиции уже почти  не  видна  на  его поверхности, и шар  становится  всё   больше   похож   на  использованный...  использованный...  –   Стёпа! Не надо уточнять, на что стал похож воздушный шар, вы скажите лучше, как  поддерживается  порядок   на  митинге, были какие-то эксцессы?..  Порядок поддерживается   силами  ОМОНа,  эксцессов, если не считать сказанного мной, не было... однако,  всё   зависит   сейчас   от  того,   как поведет себя воздушный шар... 
                –   Стёпа,     вы   опять   про  шар!   Неужели   это так   серьёзно?.. 
                –   Конечно. Огромное полотно может накрыть сотню-другую людей. Тогда возникнет сумятица, что очень нежелательно в толпе... уже сейчас омоновцы  постепенно  оттесняют участников митинга с места, где это может случиться... 
                – Хорошо. Тогда вы нас информируйте о том,  что  происходит  на  площади,   мы включим трансляцию чрез пять минут. А сейчас - блок рекламы...  Скажите,   у  вас продается славянский шкаф? - Да. А никелированная кровать с тумбочкой? -  Да.  А  никелированные тумбочки без   кроватей? -    Да.     А-а... -   Да!   У   нас   есть    всё!  Любая мебель на выбор: мебельный салон   «Дубрава»...   Фирма  «Ронг»:     мы     всех     вокруг   обуем!..     –      Вернёмся     к   нашим     баранам...       Простите,      Ферапонт     Ферапонтович, пожалуйста, вам слово...
          -  Я  что  хотел  сказать...   Конечно, Михаил Николаевич Ершов - политик большого  масштаба. Он - выдающийся организатор, и не стоит умалять его значение  в  судьбе нашего государства. Я вам скажу больше. Перефразируя известную пословицу,  я  считаю, что плох тот политик, который не мечтает стать президентом.  Однако то,  что  сейчас  показали...  как-то  не укладывается в голове. Похоже,   мы с вами стали свидетелями не просто сенсационных откровений народного любимца. С  такой,  с  позволения  сказать, позицией нельзя баллотироваться  в  президенты демократической державы, потому что эта позиция - большевистская:  цель (то есть власть) оправдывает средства (то есть любые нарушения при  голосовании, обман народа, подкуп, да и просто подлог). Кроме того, я считаю,  что  деятельность  Новой  Демократической партии отнюдь не является фактором  стабильности   в    нашем   обществе,    скорее   наоборот.  У меня нет сомнений, что во многом, что сегодня сказано Михаил Николаевичем на митинге относительно методов выхода из кризиса, - во многом он не вполне искренен с людьми. Он вводит своих избирателей в заблуждение, потому что им руководит не озабоченность судьбой России, а лишь стремление к достижению власти. Ну, и, конечно, нельзя закрывать глаза на степень опьянения деятеля, который в свое время, действительно поднимал флаг борьбы за трезвый образ жизни...
           - Спасибо, Ферапонт Ферапонч, за интересный комментарий. Думаю, что воздушный  шарик   на   площади,  похожий... - как подметил наш  корреспондент Степан Подшивалин - похожий на использованный презерватив, очень образно выражает судьбу нашей восходящей звезды - Новой демпартии. Но, это  - моё личное мнение. Спасибо и спонсору нашей программы - обувной фирме «Ронг», без   участия  которой   мы   бы   не    имели    возможность    подготовить   нашу программу. Напоследок мы вновь включаем   прямую трансляцию с места события... Митинг  продолжается.   Сейчас на трибуне известный актёр и бард Тихон Сидоров  призывает  голосовать   в  поддержку   Ершова.   Что касается аварии с надувным шаром,  то омоновцам   удалось-таки   оцепить   район   падения этого гиганта. Накрыто  всего  двое-трое   участников  митинга, которым уже успешно помогают выпутаться... выбраться из-под тяжёлого полотна...  –  Скажи,    мальчик, чьи  это  штиблеты? Это штиблеты фирмы «Ронг», они лучше всех очищаются, и не промокают. Фирма «Ронг»:   мы   всех   вокруг   обуем!..   









Глава ХVIII      Тема для Андрея: «Любовь и мораль»
_______________________________________________

                - Тебе, Андрей, в те годы, которые Ты потом  сочтёшь «лучшими», ещё не будет открыто нечто, далёкое от понимания тамошним обществом.И, как и все, Ты будешь скрывать свои подлинные пристрастия в любви, в частности то, что привлекают Тебя не женские, мужские, или любые другие физические достоин- ства, а лишь чувство. Возникновение взаимной тайны между людьми, рождающее любовь. И, как и все, Ты будешь ограничивать свободу выражения присущих только Тебе  интимных качеств общепринятой моралью, к тому же часто навязываемой, или используемой политиками для достижения и удержания власти. Ты только постоянно будешь задавать себе вопрос «почему»? Почему судьба не даёт Тебе шанса связать свою жизнь с человеком, которого Ты любишь? Зачем она разлучает Тебя сначала с Виктором, затем с Валентиной, и, наконец, с Юрой? Что объединяет отвергнутых  от Тебя жизненными обстоятельствами,  совершенно разных людей, и почему они были вместе  с Тобой, и исчезли?
                Почему общество разделяет чувство любви на дозволенное и не дозволенное? Разве есть разница в едином, целостном порыве души? Почему за то, что Ты любишь, Тебя могут осудить, высмеять, наказать? Почему Ты вынужден стесняться того, что Ты любишь не тело человека, а образ его мыслей, его личную, близкую только Тебе тайну?
                Задаваясь этими вопросами, не находя на них убедительных ответов, Ты не будешь знать, Андрей, что всё лучшее для Тебя - ещё впереди. И всё худшее – тоже.
                ...Приблизительно через два года  Твоего  «пребывания  на посту» инструктора городского комитета комсомола   в   отделе  комсомольских организаций появится Татьяна. Её возьмут на должность инструктора по Твоей рекомендации, и разместят в комнате прямо напротив Тебя. Однажды, обеспокоенный постепенной сменой «своих» кадров в отделе, Бузых попросит Тебя подобрать «кого-нибудь из района», сведущего  в проблемах   школ   и профессионально-технических училищ,    так   как   предполагалось,   что     сотрудник этот   будет   «вести» два «спальных» района  с большим количеством учебных заведений. Недолго думая, Ты рекомендуешь Татьяну: красавицу,  умницу, во  многом  превосходящую своих коллег    «ведомого»   Тобой    Б-ского    райкома   комсомола  в  умении «работать с людьми».  В  райкоме  комсомола, да и за его пределами у неё будет много воздыхателей,  но,  кажется,  никому  из   них она не отдаст своего предпочтения, однако каждый из них никогда и  ни  за  что не затаит на неё обиды. В  аппарате   горкома      она   поведёт   себя   ровно   со   всеми,    независимо   от   занимаемых должностей и принадлежности к какой-либо из сторон разделенной на   две  части   команды   «орготдела».   Несмотря   на  усилия   самого  Архарова  и   его  сторонников, она так  и  не примкнёт  к ним, отдавая им ровно столько внимания,   сколько  и   приверженцам    заведующего   отделом   Бориса Бузых.
                К тому времени Твоё положение в аппарате упрочится, Тебя изберут заместителем  секретаря  партийного бюро отдела, где Ты, естественно, должен будешь представлять  интересы   своего   непосредственного руководителя. Конечно, членство в партийном бюро, особенно на   взгляд  постороннего, не будет означать ничего, кроме   дополнительной   «общественной  нагрузки».   Однако в складывающейся в «орготделе»     обстановке   состав    этого  низового   партийного  органа  будет   чётко   отражать   баланс  сил   среди    работников отдела, ибо  почти все они   будут   членами    коммунистической партии. Члены партбюро станут  представлять  в  коллективе отдела интересы секретаря и заведующего отделом. Если  секретарем партбюро,  скажем,  будет  «человек Архарова», то заместителем – «человек Бузых», или наоборот.
                Таня  будет   импонировать   Тебе   уж  тем,  что с её стороны Ты  будешь обделён назойливым женским вниманием, часто испытываемым на своей персоне. Вы станете вместе  ходить  пить   кофе  в   буфет,    обедать    вместе в столовой, Ты будешь ремонтировать её старый автомобиль, - обыкновенно общаться. Однако такое тесное общение не  останется   в  отделе   незамеченным.  Мнения женщин разделятся:   одни  вас   заочно    поженят,      другие   -    приревнуют. Особенно   приближённая к Архарову Лида К***, испытывающая сильную страсть к Тебе после  проведённой вместе в Сочинском санатории ночи.
                В один прекрасный день Татьяна придёт на работу бледной и расстроенной.  Её лицо покроется пятнами;  словно не зная,   куда деть руки, она всё время будет что-то   перебирать   на письменном   столе, и рыться в своем сейфе.
                «Представляешь, - скажет      она,     наконец,    севшим      от     волнения     голосом, -     я    куда-то   задевала свой партбилет».
                Это будет большая неприятность. За утерю партийного документа там можно получить партийное взыскание, а то и должностью поплатиться. В зависимости от того, как на этот факт посмотрит сначала партийное бюро, а затем и общее собрание «первичной»  парторганизации - аппарата горкома комсомола. Заводимое по факту утери партбилета «персональное дело» рассматривается затем в райкоме партии, и только после этого члену партии выдаётся новый  документ.
                Ты успокоишь Таню. Вместе вы постараетесь выстроить предшествующую пропаже цепочку событий. Окажется, что не далее как вечером, к концу рабочего дня,  она   оставит  свой партбилет на письменном столе, намереваясь пойти и сделать  в  нём  отметки   об  уплате членских взносов.  Но, неожиданно её вызовет заместитель   заведующего   отделом,   и     поручит  вместе с рядом сотрудников       работать       над      сверкой      списков    делегатов    городской конференции.    Она засидится над списками допоздна, и, вернувшись на своё  рабочее  место уставшей, с головной болью, даже не взглянет на рабочий стол – возьмёт в шкафу сумку, и уедет домой. Исходя из этого, сам собой напросится вывод, что документ может выкрасть   кто-то  из команды Игоря Округлого  - заместителя заведующего отделом, вызвавшего  её на срочную работу. Конечно, всё это не  нарочно  Округлым подстроено,   просто  кто-то,    заглянув  случайно  в  пустую  комнату, решит то ли подшутить, то ли «подставить».
                Вы вместе решите   некоторое время подождать: быть может, объявятся    шутники и отдадут партбилет, однако   никто не объявлялся. Тебе надо будет  спасать  Татьяну.   «Прежде   всего, - станешь  рассуждать Ты, -  следует пока никому  ничего не  говорить.  Затем -  доказать,    что  пропажа    документа    -  не    результат     халатности   его   хозяйки,  а непредвиденных обстоятельств».  Поэтому  Ты  предложишь  ей  пожертвовать  ещё и паспортом - для убедительности.
                Таня  вдруг  начнёт сомневаться:
                «Нет, Андрюша, я не могу так! Ведь это же обман!»
                «Никто  не   поверит  твоим объяснениям, что ты потеряла только партбилет, - возразишь Ты, - Вот, если  бы   у   тебя   выкрали    какую-нибудь сумку   с   документами   и   деньгами,   тогда другое дело!»
                «Что же мне теперь делать?» - в её голосе почувствуется отчаянная  решимость. 
                «Очень просто. Тебе надо заявить в милицию о  пропаже  твоей  сумочки  с деньгами и документами, уничтожить паспорт и закинуть подальше эту  самую  сумочку,  чтобы никто никогда больше её не видел».
«Эту жалко бросать», - она кивнёт  на  свой элегантный лакированный чемоданчик с ремешком.
                «Тогда, выкинь  свою  хозяйственную, с кармашками», - посоветуешь Ты.
                Поскольку она будет очень нервничать, вечером Ты сам предложишь  ей поехать вместе в отделение милиции.По дороге вы условитесь повсюду говорить, что якобы она  ходила  в  кино,  и  обнаружила   пропажу  сумки  из автомобиля, припаркованного  неподалёку от кинотеатра.Пока она будет в отделении милиции  писать заявление,  Ты станешь   ждать   напротив    входа,   и    волноваться.   Тебе,  как члену партбюро, ни в коем случае нельзя будет «светиться» в качестве свидетеля. Наконец, она появится со справкой в руках о том, что в  отделение  милиции  действительно обратилась гражданка Савельева  по  поводу  пропажи  хозяйственной сумки с деньгами и документами: тридцать рублей, партийный билет и паспорт.
                Получив от Архарова кое-какие указания, секретарь партийного бюро Округлый поведёт себя на заседании партбюро подчёркнуто бескомпромиссно и весьма решительно.
                «Сегодня у  нас  беспрецедентный  случай, - начнёт он, - Рассматривается  персональное  дело  Савельевой  Татьяны об утере партийного билета. Поступим так: сначала  товарищ  Савельева  расскажет  нам обстоятельства, при которых утрачен  документ,   затем обменяемся  мнениями». 
                Таня,  волнуясь, достаточно уверенно и правдоподобно изложит суть дела. Ты будешь  смотреть  на  неё,  тоненькую  и изящную  в  ладно сидящем шерстяном платье, и Тебе будет казаться, что когда-то Ты уже  испытал  это.  Её трепетная и по-юношески  устремлённая  речь  о  том,  что  должно быть известно всем, кроме вас двоих,   возбудит   в   Тебе  желание  обладать  исходящей  от  неё светлой, знакомой со школьных лет таинственной   нежностью,   о  которой  она,  конечно  же,  не подозревает.  И  тогда Ты мысленно обратишься  к  ней:  «Зачем  же  ты  такая красивая, Таня, что я не могу в  полной  мере  обеспечить твое счастье?  Почему сводит  именно  нас  судьба, именно  на  этом   дурацком  заседании,  а  не среди божественных картин свободного  от   условностей    мира,  где   нет   зависимости  людей (смешно сказать!)   от   сведений  о  себе, написанных чёрной тушью на жёстких листках личного документа?»
                Но, она не услышит Твои мысли.
                Начнётся  обмен мнениями. Округлый станет клонить   к  максимальному  в  таких случаях наказанию - выговору с занесением  в  учётную  карточку  члена  КПСС. Возражая ему,  Ты  так  и  скажешь,  что,  если расценивать случившееся вообще как факт, то максимальное наказание должен понести вор, который украл документ, а вовсе не   человек,   который   уже    пострадал   из-за  собственной  небрежности.
                Округлый так и вскипит, словно это его обвиняют в воровстве:
                «Комсомольский   работник   не   должен   с   пренебрежением относиться к самому  святому,  что  он  при   себе   хранит   -  партийному билету!»  - с пафосом заявит он.
                «Хорошо, - скажешь Ты, глядя прямо  в  маслянистые  глаза  Округлого, - Но, если бы партбилет нашёлся,  то  мы бы и не обсуждали сегодня этот вопрос. Между тем, факт его  утери  имел  бы  место. Вы сами-то, Константин Петрович, никогда не спохватывались,  о своём проездном  билете, или паспорте, например?  Вы же  не  расцениваете  это  как  пренебрежение своими документами? Скорее как просто   неприятную   случайность,  так   ведь?»
                Поросшая редкими волосиками лысина    Округлого    покроется    пятнами.    
                «Насколько   я  помню,  здесь мы обсуждаем персональное дело Савельевой, -  возразит он, -  Это,  во-первых. Во-вторых,   партийный  билет   это   не   проездной   билет,   и даже  не   паспорт».
                Тебе захочется  окончить   эту   бессмысленную  перепалку,   формирующую мнение остальных   членов   партбюро. 
                «Что  касается   Савельевой, -  скажешь  Ты, -  то  она лишилась    не    только      партбилета,   но   и   паспорта,   и  денег. Поэтому она, безусловно,   является    пострадавшей.   Относительно   партбилета -   на    нём  написано,   что   партия   не   только   ум   и   честь,   но и  совесть  нашей  эпохи.  Поэтому  я   и   прошу   членов   партбюро  отнестись    максимально   совестливо при вынесении взыскания  Савельевой.   Лично    я     предлагаю    ограничиться обсуждением».
                В конце  концов,   удастся  избежать строгого наказания. Партийное бюро примет «сбалансированное»  решение   -  объявить  «выговор без занесения в учётную    карточку»,    и    просить    партийное    собрание    первичной    партийной организации   утвердить   это   решение,     а    райком    партии  -  выдать  новые партийные документы. Что касается освобождения Татьяны от должности, то об этом вопрос даже и не возникнет.
                Пройдёт время – лет десять, или больше, - и Тебе будут казаться скучными и  смешными составлявшие тогда канву вашей молодой жизни процедуры. Ты придёшь к выводу, что в эпоху «торжества социалистической демократии» властям надо было просто занять людей исполнением придуманных правил, чтобы подчинить себе «массы». Тебе ещё повезёт: в Твоё время не станут расстреливать без суда миллионами.  Однако безнравственность и лицемерие той власти, как и любой другой на Земле, Ты и Твои сверстники вполне сможете испытать  на себе.
                У властей там один интерес.  Он одинаков как  для «социалистических», так и «тоталитарных» или «демократических», - любых режимов.    Этот интерес, за редким исключением,   обусловлен     стремлением    сохранить    себя   и  свои деньги. Там политики могут объявить полмира     «зоной    политических    интересов»,   и внушить людям,  что за  эти  интересы    они   должны  жертвовать собой.   Тогда   эти  полмира  начнут войну против другой половины человечества.     А затем  появится другая   группа  политиков,   в   очередной   раз   провозглашающих  свои    интересы,     и    всё   повторится    снова,    и   не будет конца  бесконечным  войнам,  насилию  и  потокам  крови.   При этом  политические деятели будут  лгать во имя сохранения власти,  подчиняя общественную мораль своей выгоде, прикрывая свои истинные  цели  то  религиозными  традициями, то   коммунистическим     будущим,    то    благополучием  одной  нации,   то   наоборот,    посулами    обогатить    все   нации...   И ни одной власти там нет абсолютно никакого дела до индивидуальности.
                В разделённом мире, Андрей, так будет всегда!
                Но, такая власть отойдёт в историю, ибо не она творит её, а Создатель.    Ибо  не   ей,    а   чувству    и   разуму      отдаёт   Он  своё предпочтение;   и    когда    в      мире,    наконец,  воцаряется Свобода,  то  она  соткана  не из  запретов и полномочий для каждого, а из  сознания каждого, вливающегося во всеобщую гармонию чувства и разума. Это  будет   не   ваше    время. Но и  вы  принесёте   к   ногам  Создателя  всё  то  прекрасное,  что испытано  и  создано  вами  средь лицемерной суеты бюрократических  режимов  и  леса  единогласно вздёрнутых   рук,  средь власти денег и стоимости,  в   пору   предательств  и  измен.   И в этом  будет предназначение ваше.

                …Ты снова влюбишься, Андрей.   Снова   мир   для   Тебя   станет  другим. Снова всё вокруг обретёт обострённое содержание.  Ты   не будешь  ходить,   а  летать;   не  говорить, а петь; не скучать, а изнывать; ты будешь не сердит, а  взбешён;   не   просто  весел, а просто счастлив. Везде будет  она,  Татьяна.   Повсюду  будет её  образ,  и  что  бы  Ты  ни  делал,   ни думал, Ты станешь  сверять свои действия   с  её  отношением,    взглядом её полных доброго света глаз; Ты будешь восторгаться её изящным  обаянием и думать только лишь о ней.
                Это  чудесное  превращение  произойдёт  с  Тобой уже после более-менее удачного  разрешения   всех   неприятностей,   связанных  с   утерей  партийного билета.
                Вы будете  одни    в   комнате,    Таня    приблизится   к   Тебе  и скажет:
                «Спасибо!»
                Она (сама!) посмотрит  на Тебя    исполненным     благодарности взглядом,   и   будет   в  этом взгляде сильное   трепещущее  желание.  И  столь неожиданное это проявление от человека,   к   которому  Ты  испытываешь глубокую симпатию, сведёт  Тебя с ума. Ты обнимешь это дорогое,  обладающее  неземным  обаянием  существо, и так  отрадно Тебе  будет казавшееся  доселе  несбыточно  далёким,   почти  невозможным:  слиться   с   его  человеческим   теплом,    почувствовать  это тело, даже прикоснуться    к    нему!  Так  отрадно будет ощутить кончиком языка её зубы, почувствовать тончайший  запах  ландыша, исходящий от её волос, и подумать, что вот, наконец, нашёл родственную душу!
                Ты  весь  отдашься  её   внезапному  желанию,  и  прямо здесь,  в служебном помещении,  на   рабочем   столе,      позволишь       стянуть    с   себя   одежду, прикоснуться    к    своему    телу,     испытывая      при    этом  всепоглощающую страсть! Повинуясь безумному влечению Татьяны,  Ты сам   разденешь её так спешно,   словно  побоишься  так  и  не  увидеть  её  прекрасную, нежную стать...   
                Случившаяся между вами интимная связь ввергнет Тебя в то особое состояние, которое Ты не испытывал со школьных лет, когда водил дружбу с Виктором. Тебя  охватит  чувство самопожертвования.  Ты будешь готов  сделать для Тани невозможное. Если же   это  невозможное  вовсе даже и  не  требовалось,  то Ты легко  найдёшь особый, возвышенный смысл  в будничном,  например, купить для неё в столовой  колбасы, или занять для неё очередь на обед.  А, если она  не  придёт, или опоздает на обед, Ты станешь очень обижаться.  Для   Тебя    особой  честью будет возиться с её автомобилем; когда же он  будет не  совсем  исправен,   Ты начнёшь сопровождать    Таню   до  дома  на  своём,   для   подстраховки.  А,  когда  она   попросит  Тебя  помочь  перевезти   её   родителей   на   дачу,   или отвезти   племянницу   в   пионерлагерь,  Ты   будешь  счастлив  исполнить эти просьбы,  потому что это ДЛЯ НЕЁ.
                Татьяна будет жить с матерью и отцом в маленькой трёхкомнатной квартире; её сестра – отдельно, в связи  с  замужеством.  Знакомство  с   семейством Савельевых  не  произведёт на Тебя особого впечатления - простые, милые пенсионеры: мать - бывшая учительница, и отец - бывший водитель большегрузных  автомобилей,  «дальнобойщик».  В те часы, когда Ты станешь бывать у Тани дома, Ты,  как и всегда  теперь,  сосредоточишься  только  лишь  на ней, на её взгляде, улыбке, движении, а милое,  скрытое  от  родителей  прикосновение её руки  под столом  во  время  чаепития станет приводить Тебя в трепет.  Вы будете   долго  прощаться, целуясь на  лестничной    клетке,    где  Ты   сможешь,   наконец, в полумраке запустить руки Татьяне  под  кофточку,    взять в ладони нежную, прохладную грудь Твоего божества,  коснуться    щекой   её   уха   и   шепнуть какие-нибудь искренние  слова,  которые   доставят   ей    несомненное    удовольствие.   Поскольку в Твоём чувстве к Тане не будет ничего ложного,  она также высоко его оценит.
                Вы часто станете бывать в гостях в компании сослуживцев, где очень трудно будет скрыть   ваши  отношения. Тебе, как заместителю секретаря партбюро, надо будет придерживаться «морального облика». В тоже время так  называемой «семейственности» на службе там  не   поощрят,  и,  если вы  поженитесь, то кто-то из вас должен   подыскивать   себе  новую работу. 
                Таня в компании, куда Ты обычно будешь отвозить её   на   своей  машине,  станет от  души  веселиться  и много пить, что доставит Тебе, трезвому,  массу переживаний. Особенно  допечёт  Тебя   своими   выходками заводила  Белов,  который  при всех будет    откровенно    приударять   за   Татьяной. Однажды,    во  время    вечеринки    в  большой   квартире   Галины,   из   комнаты послышится женский визг. Когда вы, курившие на кухне, вбежите туда, то увидите своеобразную   картину:    Таня будет    сидеть   на    шкафу,   под потолком, и истошно кричать, а Белов - на полу глядеть на неё снизу,  давиться  от  смеха, и при этом решительно отказываться снять её  со  шкафа.   И Ты будешь вынужден вместе со всеми разделять эдакое веселье. Другой раз Белов надолго  закроется с Татьяной в   ванной  комнате. Что они там будут делать, останется для Тебя загадкой,  из  чувства  собственного  достоинства впоследствии Ты не захочешь выяснять это у Татьяны, однако,  всегда,  вспоминая  этот эпизод,  будешь испытывать  неподдельный   стыд за свою подругу.
                Как-то раз во время одной  из  вечеринок все разъедутся  раньше, а Ты и Таня засидитесь у Галины. Женщины изрядно выпьют,  и Тебе не доставит никакого удовольствия вести с ними беседу, захочется ехать  домой.
                Вдруг Галя решительно заявит:
                «Андрей, ты должен на Тане жениться!»   
                «Ты уверена в этом?» -    спросишь Ты, стараясь изобразить безразличие.
                «Абсолютно! Посмотри, какая она красивая!»
                В одно  мгновение   обнимавшая   Татьяну  сзади  Галя  расстегнёт   ей  блузку, полезет    под   лифчик   и    обнажит её грудь.   
                «Да, я красивая, смотри какая!» -    скажет   нетрезвая    Татьяна,    демонстрируя   свои   достоинства.
                Увидев  это   бесстыдство,   Ты    просто  онемеешь. Ты очень больно  почувствуешь,    как   в  школьные годы, когда с Виктором  вы подсматривали за   девушками, абсолютную  несовместимость  интимности   и  пошлости,     физического желания и невозможности так удовлетворять это желание.  От    мерзкого    ощущения     выставленной    напоказ    любви  и  жгучей обиды за то, что это проделывает именно Таня,  Тебе  станет   трудно   дышать,  слёзы зальют Твои глаза,  и Ты вдруг потеряешь сознание.
                Прежде, чем Ты очнёшься, пройдёт совсем немного времени.  Ты будешь   лежать   в    гостиной  на   диване,   на   лбу - прохладное полотенце; рубашка,   ремень   -   расстёгнуты.   
                Из    передней до Тебя   донесётся    неровный голос Татьяны:
                «Галь, давай всё-таки вызовем скорую». 
                «С ума сошла? Чтобы всё это стало   достоянием  Архарова?» 
                «Как  это?»   
                «А  вот так: придут...   кто такой, почему   пьяные... доложат,    не   сомневайся».   
                «Он-то   не   пьяный,   ему   же плохо,   нужна   помощь».    
                «Подождём,   подождём    ещё   немного,  сейчас он оклемается...»
                Будет первый  час  ночи.
                Ты оденешься, уйдёшь, не проронив ни слова, поедешь привычным путём по осенним московским улицам. Дождь будет заливать стекло, ветер гнать промокшие листья с деревьев, и Тебе будет казаться,  что Ты не возвращаешься   на   машине домой, а летишь во тьму промозглого  города, в котором никогда, ни   с   кем    не   найдёшь   понимания,   где   вместо  любви  -  разврат,    вместо   красоты  -  пошлость,    вместо     свободы    -   лишь    фасад,    а    вместо    индивидуального - обыденное, коллективное.  Тебе не  будет места ни в маленькой    кабинке     несущегося   сквозь    весь    этот   мрак      «жигулёнка»,    ни  -  тем   более   -  за   его   пределами;    и  как  ни будешь стараться, Ты не сможешь сдержать рыданий.
                Ты не сможешь дольше вести машину, и на обочине набережной  набухшей от дождя Яузы  остановишься, пытаясь совладать с собой.
                «Ну,  что  случилось,  что?   Ничего  особенного!» -  будешь говорить Ты себе, - «Ну, выпили девушки лишнего, с кем  не  бывает!   Ты  сам  на себя лучше посмотри: неженка, чистоплюй несчастный! Если Ты живёшь в этом мире, Ты должен следовать его обычаям, тогда и не будешь чувствовать себя одиноким. И потом, с чего это Ты решил, что только Ты сам такой особенный и неповторимый? Ведь есть же подобные Тебе  люди,  любящие  чисто,  сердцем.   Наверняка  есть! Они любят   своих   друзей   независимо  от  пола, от физических данных,  и  при этом  прекрасно  живут, без стрессов! Взять хотя бы Юру Малафеева... или Виктора, например, или... Валю Петренко...»
                При этих  воспоминаниях  у   Тебя   отчаянно   защемит   в  груди: друзья,  которых  Ты  любил   всем   сердцем   и  утратил,   потерял  безвозвратно  –  друзья,  которые Тебя оставили. Витя общался с Тобой из юношеского интереса,   Юра - из интересов  карьеры,    Валентина - хотела иметь от Тебя ребёнка, но так и не дождалась.    
                «А,   может   быть, это не они оставили Тебя, а Ты  их  предал?» -  продолжишь Ты возражать  самому   себе, -  «Может   быть,   вообще     стоит     быть   более  искренним с друзьями, и не скрывать от одних свою бездетность, от других - свои  любовные   пристрастия? Жить   и   всё   время   скрывать  невозможно.    Но,  как  не  скрывать,  если Тебя всегда возбуждает не тело, а  интимность,   тайна человеческих  взаимоотношений? Кроме того, если  афишировать   своей   личной   жизнью,    то   Тебя   не  поймут, назовут развратником,   Ты  потеряешь  престижную работу и партийный билет...   Как же вести себя с Татьяной? Скрывать от неё   всё это?   Рассказать? Поймет, или осудит? Может ли вообще женщина с таким поведением любить всем сердцем?..»
                Ты  не   сможешь    ответить      на      очевидные      для    Тебя     и   непонятные  многим людям  вопросы. Ты  не  сможешь   поверить,     что  снова,   в очередной раз близкий человек  предаёт Тебя. И от всего  этого как никогда раньше будешь чувствовать себя совершенно потерянным.Тебе захочется разом всё кончить. Завести вновь двигатель,  разогнаться, влететь на скорости в набухшую от дождя Яузу, и оставить своё тело  в этих свинцовых водах навсегда.Решившись на такое, Ты откроешь в машине все стёкла, чтобы вода быстрее проникла в салон, судорожно и резко повернёшь ключ в замке зажигания, одновременно пытаясь отпереть руль.
                И в этот момент произойдёт то, что совершенно не будет соответствовать ни ситуации,  ни образу Твоих мыслей: металлический ключик мягко повернётся, и одна его часть останется у Тебя в руке,  а другая -  застрянет в скважине замка! «Боже мой! - подумаешь Ты с досадой, - Вот даже в этом, даже в этом мне не везёт!» Но,  вдруг Ты успокоишься. Ты станешь думать уже о другом - как бы быстрее ликвидировать неисправность, добраться до дома, просохнуть и согреться.
                В ту ночь Ты впервые задумаешься о Боге, и не сгоряча, а уже спокойно:   если  он  помешал лишить себя земной жизни, значит,  такой как Ты  нужен  создаваемому  им Совершенству.   Следовательно,  Ты    должен  оправдать  оказанное  Тебе доверие.







Глава XIX     Без комментариев
__________________________

                Пенсионерке Марине Петровне Завальной теперь каждое утро не спалось от раздирающего  любопытства.   Проснувшись   однажды    в   пятом    часу  и взглянув в окно, она увидела с высоты своего двадцатого этажа, как прямо на неё от шестнадцатиэтажки,   расположенной   напротив,    через   пустырь  с    прудом,   движется    тёмная    точка,     и,   приближаясь,   становится   будто похожей на допотопную конструкцию из  деревянного  каркаса с зонтиком наверху, и будто бы под этим  зонтиком  даже кто-то сидит. Сколько ни пыталась она разглядеть, что же это там   такое,   так ничего  не поняв  в этом  явлении,  она  решила,  что померещилось, и  пошла  на  кухню,  готовить   завтрак.   Однако, через несколько дней явление повторилось, но, пока она шарила по всем углам комнаты в поисках старого театрального бинокля, объект исчез из поля зрения и больше в это  утро  не  появлялся.       
          Женщина           чрезвычайно           активная,  любознательная,  да   ещё   ангажированная   всякими   там  продвинутыми экстрасенсами, рассказывающими о своих контактах с потусторонним, Марина Петровна не могла всё это так оставить. Прежде всего, она сообщила об увиденном      в      свою      любимую     газету      и     теперь     каждое   погожее   утро  усаживалась     на    балконе    с     фотоаппаратом    в   надежде    зафиксировать   НЛО.    Однако    то    ли   объект  больше не вылетал, то ли вылетал в то время, когда  Марину  Петровну, всё же, охватывала сладкая утренняя дрёма на свежем воздухе,   но  сделать фото и послать в газету  не удавалось.
                С некоторых пор Марину Петровну снедала  ещё  одна страсть - любовь к лидеру   Новой   демократической   партии   Михаил  Николаевичу  Ершову. Она уверовала в то, что именно он,  такой честный и  бескомпромиссный, самый что ни есть  спаситель России  от  неминуемой  гибели. Вообще,  всю свою жизнь она прилежно верила      во   всех   лидеров,   но   всегда     разочаровывалась   после их  ухода.  Тем не менее,  каждый новый деятель казался ей  лучше  предыдущего.  Марина Петровна была убеждена в том,    что    все   высшие  должностные лица в государстве -  исключительно порядочные  люди,   которым   мешают  творить добрые   дела  исключительно все  те,   кто   ниже   рангом,   они   же   и   сводят   их  в   могилу,   либо   строят   козни    и    снимают  с    должности. Поэтому  в   партийно-советские     времена      она  строчила   письма    исключительно   на   имя    генеральных       секретарей,       и       неизменно     возмущалась    тем,    что   её   делами  занимаются  клерки из райкомов партии.    Ничто не  могло  поколебать её  уверенности   в   том,   что   генеральный    секретарь    партии    может,   если  захочет, убедить,  или  даже обязать по партийной линии, скажем, её  мужа бросить пить и   дать  ей  развод,  или  обеспечить снабжение ближайшего магазина варёной колбасой, или даже разменять квартиру. В эти золотые времена Марина Петровна  действительно   немало преуспела не только в бесконечной  переписке с партийными органами, но и  в реальных  делах.  Она  действительно добилась от мужа развода, и на   самом   деле    разменяла    трёхкомнатную   квартиру,  взгромоздясь  с дочерью  в  две   комнаты  на   двадцатый   этаж   новой   башни,   подальше   от  порядком  надоевшего   бывшего  мужа-алкоголика. Выйдя замуж, дочь съехала, оставив Марину Петровну наедине  с  телевидением  и  радио. 
                Неудивительно,  что  два  этих  монстра  оказали   самое   непосредственное  влияние   на   активную  натуру  Марины  Петровны.   Во  времена гласности она узнала,  наконец,  всю правду о деятельности  так  восхищавших   её государственных  деятелей,   а   во  времена   демократии - решила  оставить  домашние стены и пойти в народ влиять на демократические процессы, осуществляемые Михаил Николаевичем  Ершовым, отцом-основателем Новой   демократической партии.
                Этому  как  раз и подвернулся случай. Однажды, когда Марина Петровна отстаивала  многочасовую очередь  по оформлению льгот по уплате за коммунальные услуги, внимание всех томящихся в тесной приёмной Собеса привлекал   какой-то молодой человек, который не только возмущался действиями властей,  но  и имел при себе список подписей   в   поддержку   нового   кандидата    в    президенты.     Марине   Петровне молодой  человек  понравился,  разгорячённая  собственной полуплощадкой бранью, глядя на его милый чубчик, она как-то сразу обмякла и спросила:
                - Это тот Ершов, который с пьянством боролся, и его за это отправили в отставку?
                - Тот самый, тот самый, - улыбнулся паренёк, - Подпишите. Номер паспорта только укажите вот тут.
                Марина Петровна подписала,  и  поинтересовалась  у  молодого человека, где   находится   районная   штаб-квартира    Новой   демпартии,   ей   захотелось немедленно присоединиться к движению, чтобы вывести на чистую воду всех тех бюрократов, которые издеваются над людьми. Она давно начала разочаровываться в действующем президенте,   обещавшем людям    золотые  горы.   Из этих обещаний только пшик  получился, только  бюрократов  развелось больше, а льгот меньше, народ вконец обнищал - теперь,  чтобы  купить  кило колбасы нужно потратить чуть не четверть пенсии!
          Марина Петровна зауважала  Ершова ещё   с  тех  пор,   как он стал инициатором движения «За  трезвый  образ  жизни  строителя»,  которое  развернулось по всей стране,  и,  благодаря активной поддержке партийных органов, перекинулось  на   все   другие    отрасли   народного  хозяйства. В  то  время она  как  раз  боролась  за трезвый образ жизни собственного мужа, который пил по-чёрному, и, стоя в многочасовых очередях за  дефицитной  водкой, вместе с собратьями  по несчастью  злобно огрызался  на призыв Политбюро ЦК бросить пить и взяться за ум. Являясь пьяным домой, бывший муж Марины Петровны   часто  скандалил с женой и дочерью. Справиться с пьянством в стране Ершову, конечно,   не   удалось,   потому   что   его  «ушли»  раньше,   чем   он  это мог  сделать.   Но,   уж  она  сама-то  решила   эту   проблему   в  семье  радикально - развод  и  размен.  Теперь же Марине Петровне   захотелось оказать Ершову  посильную помощь в проведении радикальных  реформ, и она, став   активисткой   движения  в  его поддержку, начала ходить с плакатами, собирать подписи,   организовывать  митинги   и  пикеты.  «Именно этот  человек, -  думала она, -  может    вывести  страну из экономического кризиса». Ей, как, впрочем, многим  другим женщинам  пенсионного  возраста глубоко импонировала начальственная  стать  Михаил  Николаевича, открытость его суждений и бескомпромиссность поступков. Как  он,  секретарь  ЦК партии, смело подал в отставку! Отказался от партбилета! Бесстрашно  изобличал привилегии партийной верхушки в своей  книге   «Говорю откровенно»!   Вот  это  настоящий мужчина,  способный  взять   в   свои   руки  бразды правления,   не  то,  что  все эти хлюпики во главе с президентом,   думающие   только   лишь   о   том,   как   набить  себе карманы и ограбить народ!
                Но тут   как-то  раз   Марина   Петровна,  боясь   простудиться,   не пошла на городской    митинг, а подсела к телевизору. Она   так     и  обомлела,    наблюдая    вечером   телевизионную передачу   «Откровение»:   на    экране   появился    её   любимец   в  совершенно непотребном каком-то виде,  полуголый  и   грязный,  явно контрастирующий с показанной    прежде,    с    трибуны,     собственной    обычно    подтянутой внешностью. Говорит, заикаясь, про овладение женщинами и призрак коммунизма, - пьяный, что ли,  или подстроили?! Подстроили! Вот гады! Марина Петровна   кинулась    звонить    приятельнице,  с  которой  на  общественных   началах     она    работала    в    районном   отделении  Новой демпартии:
                - Соня! Смотри, что по телевизору передают! Смотри, смотри! Видишь? Михал Николаевич-то наш... Смотри... Что? Вот и я говорю, что не может такого быть! Наверняка телевизионщики подстроили. Подстроили! Как? Обыкновенно - смонтировали, вот как!  Слушай,  мы  не должны  это так оставить! Завтра надо собрать общественный  совет...  Ты  что!  Какие  указания?  Ты  что,  не видишь: человека прямо топят у всех на глазах, а ты указания...   


                Наконец, отпустив всех журналистов и пресссекретаря, Президент остался в своём кабинете один, опустился  в  знаменитое,  благодаря телевидению, кресло, сидя в котором он обычно давал интервью, и задумался. Президент выглядел достаточно уверенно под гневным взором императора Петра I, статуя которого красовалась по правую сторону от рабочего стола, и  вполне  достойно под скипетром  Екатерины II,  скульптура  которой  была  выставлена  по  левую сторону. Вообще,  он даже мысли не допускал, что покинет стены только  что  отреставрированного державного кабинета и не останется в них на следующий срок.
                Мысли Президента, напротив, были о сохранении собственной власти, благополучие страны он связывал  исключительно  с  этим.  Похоже,  он считал, что только он,  и  никто  другой,  в  это трудное  для  страны  время  может  быть  фактором  политической  стабильности.  Если -  думалось ему -  его  персона занимает кремлёвское помещение, в стране всё  должно  быть  нормально. Тезис этот стал основополагающим в его предвыборной программе, и  надо сказать,  был наиактивнейшим образом поддержан,  прежде всего,  работниками президентской администрации,    особенно    теми,     кто ещё  не  навёл  «запасных   мостов», в связи с возможным переизбранием своего шефа. Между тем, добрая половина сотрудников Администрации,  в особенности  тех, кто ниже рангом, уже с полгода     активно   работала     на    команду    основного    соперника,    громко поддакивая умным, и не очень начинаниям главы государства и его ближайших советников. Как правило, это были  несчастные,   обременённые  властью люди, смысл   жизни  которых   сводился к сохранению любыми средствами собственного служебного положения. Здесь не задерживались  талантливые,  инициативные,     болеющие     за   Отечество     работники.   Президент,   как   и   в   былые  советские    времена,      быстро    избавлялся     от    таких,    так  как  они  могли  действовать  не  только   благодаря   его президентской  воле, но и собственным своим умом, что только осложняло руководство государством.
                Президент ошибался, и никто из ближайшего окружения  не   смел ему об этом сказать.  Президент не был  свободен  от  собственных  представлений,  сложившихся    в    долгий   период   его   номенклатурной     карьеры     партийного работника.  Он был  упрям,  своеволен   и   глубоко  верил  лишь  в собственную власть,   вне которой  и жизни своей  не  мыслил. Однако,   по  большому    счёту,   он  так  ничему   и  не  научился     за      свои  руководящие годы.   Наоборот, он   разучился.   Он  ничего  не   привык   делать   сам,   за  него  всё  делали   работники   аппарата    и   обслуживающий  персонал,    от   которых   Президент также  зависел. Он, например,  не  мог   шагу ступить без собственной охраны, которая   сопровождала его повсюду, даже в туалет.  В  театр,  на  концерт, на выставку     он      ходил    по    долгу     службы  и  согласно графика,    а    не    по    велению   сердца. Он     не   мог    зайти   после    работы    в    киоск   и    купить  себе  банку  пива,  проехаться  за  рулём автомобиля, сходить    по грибы,  на  рыбалку,  на  охоту;  к  другу, к любовнице, - везде он не мог чувствовать себя самим собой,  везде  за  ним  были   сопровождающие,   всегда   за   ним  следовала   по  пятам  охрана.    Писать   будто бы   разучился,    только   читал   и    правил  написанное помощниками.   Власть  отучила   его    самостоятельно   мыслить  и инициативно  действовать, потому что мыслил за него аналитический   отдел,   а   действовали  -   многочисленные   помощники,    прикрываясь    его   влиянием,   выставляя его  напоказ, как державную куклу.
                Президент,   конечно,   не   чувствовал, что он несчастен и стал заложником собственной     администрации.   Он    так    привык    к   её   услугам, включая, конечно, персональный     гараж,     государственную  дачу,  пять резиденций и больничный    стационар,  что    не     в     силах     был  от    них   отказаться. Он был счастлив  давать указания и подписывать подготовленные работниками указы и распоряжения, в содержание которых он особенно не вникал. Он  был рад делать предвыборные  выезды   в  народ,   не  чувствуя,   насколько  выглядит  жалким  и смешным   в   глазах    публики;    наоборот   - он сам себе  казался могущественным и благосклонным к простым людям.
                Президент был  уверен  в  своей   победе  на  выборах. На основе ложных докладов и выводов своих  аналитиков  он  считал,  что  его  команде   ничего не стоит обогнать команду Ершова. К своему конкуренту Президент относился с нескрываемой  неприязнью, и считал нужным не только публично ругать его, но и заставлять всех своих представителей  на  местах  вставлять палки в колёса раскрученной компании претендента. Едет, скажем, Ершов на митинг в С***, и  вдогонку ему мчится правительственная телеграмма:  не  пускать!  Невдомёк было  Президенту, что эти телеграммы,  зачитываемые  Ершовым  с  трибун  несанкционированных митингов, лишь удваивают и утраивают популярность кандидата!
                Между тем, Президент сам обожал появляться на  трибуне,  перед публикой и телекамерами. Всякий раз,  когда  это  происходило,  сердце  его наполнялось гордостью за самого себя.  Толпа  действовала  на   него   магнетически: он чувствовал себя вершителем судеб, творителем истории, и говорил  всякие  глупости, плясал вприсядку -  лишь  бы  это  нравилось  митингующим,    лишь  бы каждая фраза его вызывала ответное «ура!». Говорил, например, что распад страны был единственным необходимым условием сохранения мира, политической и экономической стабильности, что людям раздадут всю государственную собственность,  что  они, наконец, станут настоящими хозяевами, и кинутые когда-то большевиками   лозунги  «Мир  народам!»,    «Земля     крестьянам!»,    «Фабрики рабочим!», вот-вот воплотятся в жизнь,  если,  конечно,  избиратели  отдадут   за него голоса. Говорил, что, коней, мол, на переправе не меняют, и, если уж они однажды   проголосовали  за него,  и он провёл  половину  реформ,  то надо дать возможность  его  команде   провести   и   вторую половину,   иначе, с приходом новых правителей всё, что  сделано,   может  в одночасье разрушиться. Говорил, что  вот  уже   начали  раздавать долги пострадавшим гражданам, в особенности пенсионерам,    и   компенсируют    всем   без  исключения,  хотя   и   знал,  что у  государства есть возможность осчастливить  лишь  малую часть нуждающихся.
                Часть людей охотно этому верили, они  жили  чувством   надежды,   которое нещадно эксплуатировал  Президент,  они  готовы были  проголосовать исключительно потому,  что  лишь  бы  хуже  не было. Другие, отчаявшись получать зарплату, жили всевозможными  афёрами и боялись, как бы новая власть не установила разные  препоны  на  пути  этих   афёр,  тогда они  вообще   бы остались без средств к существованию, поэтому они тоже готовы были проголосовать за Президента.   Однако ни  те,   ни   другие   не   знали,     что    Президенту   было абсолютно  одинаково наплевать  и   на   какую-нибудь   старушку,   торгующую вязаньем  в  метро,  и  на  служащего коммерческого банка с зарплатой в тысячу долларов. Они не знали, что главным в достижении высшего государственного поста  Президент  ставил  даже не саму  власть,  и все сопровождающие её атрибуты. Ради этого, не стесняясь, он и врал публично.
                Кроме всего прочего - считал   Президент -  выборы   ставят    под   угрозу интересы его семьи –  дочери, которая с  зятем  дёшево  отстроила  неподалёку  от  подмосковной резиденции собственный  особняк  в пятьсот квадратных метров, что лишь  при   большом    желании и  с  великой натяжкой  можно  было  бы  не назвать   злоупотреблением   служебным    положением    отца,  а также  внука,   которому   нужно  было    при   невысоких    способностях окончить зарубежный   Университет и получить там гражданство.  В  случае его  не избрания,  Ершов обязательно нацелит прокурора на проверку, и вся эта афёра вскроется.  Для   всего этого Президенту требовался ещё один срок на своем  посту, и он готов был драться за него всеми законными и незаконными способами, невзирая на пошатнувшееся здоровье.
                - Зайдите, пожалуйста, Пётр Петрович, -  сказал Президент, нажав соответствующую кнопку на пульте связи, - Как вы думаете, а  если  нам   запретить деятельность Новой Демократической партии? – обратился он к вошедшему  сию минуту главе Администрации.
                - Я думаю, что это будет решительным шагом с вашей стороны...,- начал отвечать глава,   как всегда осторожно и, в частности, неясно:  то ли одобряет он этот решительный шаг, то ли нет.
                - А что? - продолжал Президент, - Надо подобрать какую-нибудь заковыку, чтобы запретить. Пожалуйста, изучите этот вопрос, и поручите Министерству юстиции в ближайшие дни затормозить деятельность этой партии.
                - Хорошо, господин Президент, - сказал глава аппарата, - Не хотите включить телевизор, там передают нечто особенное про Ершова?
                - Правда? Запишите. Покажите мне минут через двадцать... Всё...
                Президент погрузился  в изучение собственного  плана  работы. Назавтра предстояла   очередная   предвыборная   поездка.   Последнее  время Ершов взял моду как будто  преследовать  его по пятам. Вот и завтра наверняка он тоже вылетит вслед за ним,   и   в поездке по Сибири у него будут именно запланированные Президентом пункты назначения, и он будет проводить свои предвыборные мероприятия прямо  следом за  главой государства.  Президент никак не мог определить своего отношения  к  сопернику.  Это была ненависть, но та, которую испытывает, скажем, отец к покинувшему его сыну - если б тот не был представителем партийной номенклатуры, вскормившей их обоих, то к этой ненависти не примешивалось  бы   ещё  острое   чувство   обидной    зависти    и    ревности    к    успехам претендента в области обмана народных масс. «Не прими сейчас экстренных мер по снижению активности претендента, - думалось ему, - Ершов точно займёт кресло  в   этом    кремлевском   кабинете,  и  пять резиденций,  где так хорошо было отдыхать,   и  больничный  стационар,   где  так хорошо  было   лечиться.  И, что самое главное, уж точно не поздоровится  семье,   интересы   которой  были материализованы в движимости и недвижимости».
                Через двадцать минут появился озадаченный, видимо, придумыванием «заковык» для запрета деятельности Новой Демократической партии  глава  Администрации, подошёл к телевизору и вставил диск в гнездо проигрывателя.
                Президент, казалось, вслушивается в речь Ершова на митинге, затем - в его пьяный монолог. По выражению лица Президента никак нельзя было определить его отношения к происходившему на телеэкране.
                Наконец, он изрёк:
                - Ну, что ж, очень полезная трансляция. Всё-таки народ должен понять, за какого кретина будет отдавать свои голоса.



                Несколько дней после того, как Мегрэ-Великий, благополучно миновав вездесущую охрану Копейского, ни жив,  ни мертв,  наконец-то  покинул стены телекомпании «Шок», всё было спокойно и даже радостно. Подогретый десятью тысячами долларов и двумя золотыми карточками, Петр Иваныч подобрел и по такому случаю  отпустил  всех  томящихся  за решеткой КПЗ, невзирая на свою глубокую к ним неприязнь. Одного только не мог понять начальник следственного отдела, каким образом у него в руках оказался чужой фиолетовый зонтик. «Должно быть, спионерил где-то случайно... но, не суть. Самое главное теперь, что стал платёжеспособным и, к тому же, трудоустроенным в неплохом, кажется, месте!» 
                Прежде, чем объявить семье о своем  богатстве, он решил под предлогом выполнения  особого  задания   оттянуться   на   всю  катушку  на имеющиеся   в   кармане   десять  тысяч   «зелёных».   До   выхода   на  новую  работу  оставалось четыре  дня,   которые  он   решил   провести  за городом, в одном из  шикарных  пансионатов,    сутки   проживания    в   котором   обошлись   в   сумму,   равную  двум   его  месячным    зарплатам.    Истратив,  таким образом, на  приобретение путёвок       три     невыплаченных     родным     ГУВД    суммы,   и    одновременно поразившись дешевизне  переведённых  в  валюту   цен,   Пётр  Иваныч вновь обрёл свой мегрэ-вид и отправился на набережную подбирать тёлок.
                Ему   захотелось  разнообразия,  и  он   выбрал  супер-молоденьких,  одну пухленькую, другую - тощую. На вид обеим едва исполнилось восемнадцать. Договорились, что за двести долларов обе будут посещать его «люкс»  под видом родных племянниц.
                Прибыв на  место, Пётр Иваныч  сразу  же разложил обеих. Он с наслаждением ползал по пышненькой, в то время как тощая обхаживала его сзади. Затем они прошли в просторную ванну,    где  он   приказал  обеим   обильно   помочиться  ему  на  толстый  волосатый   живот.   Великому    казалось,   что  он   не   испытывал    подобного  наслаждения  с  шестнадцати   лет,   с тех пор,   как  родная  младшая  сестра, не стесняясь перед ним, справляла свои  естественные  нужды,   а  он тем временем занимался онанизмом. Потом он стал внимательно обследовать половые органы  каждой,  и  оказалось,   что   пышненькой   нельзя   вставить  туда  бутылочку  из-под   пива,  а  тощей - можно.  Обе  хихикали  и  веселились.   Петр   Иваныч  потребовал,   чтобы они  целовались  и  ласкали  друг  дружку,  а  сам сел в  углу   на  кафельный  пол и стал настраиваться.  Оприходовав  по очереди каждую на полу ванной   комнаты,   вымывшись  и   глотнув   с  тёлками  пива, он отправился спать.
                Проснулся  он от того, что работал телевизор:
                -  Скажи, мальчик, чьи  это  штиблеты? Это штиблеты фирмы «Ронг», они лучше   всех   очищаются,   и   не  промокают. Фирма «Ронг»:   мы   всех   вокруг   обуем!... Российские и  зарубежные   информационные   агентства   продолжают активно комментировать сенсационный материал, показанный сегодня телекомпанией «Шок».  Высказывается  мнение, что материал был специально сфабрикован спецслужбами в целях дискредитации основного претендента на пост главы государства. В нашей студии  сейчас  находится  член Совета Новой Демократической партии Сергей Савадзе. Что  вы  можете  сказать, Сергей Владимирович, по  поводу  происхождения  видеоплёнки,  продемонстрированной  телеканалом «Шок»  сегодня вечером?..  –  Без сомнения - это провокация.  Во-первых, не поддается никаким комментариям тот  цинизм,  с   которым   всё это было подано - во время предвыборного митинга. Нет сомнения в том, что это дело рук Президента и его партии, которые держатся  за  последнюю  соломинку, чтобы остаться у власти, и действовать дальше по-большевистски смело.  Во-вторых, мы требуем независимой   экспертизы  этого  материала,   и  у  нас есть серьёзные основания полагать,   что   он    сфабрикован.      Некоторые    наши   эксперты  определили визуально,   что   это   компьютерный   монтаж.    В-третьих, мы призываем всех членов   Новой   демократической   партии  и  их сторонников выйти на улицы и продемонстрировать свой протест против этих гнусных инсинуаций...
                Пётр Иваныч  вдруг  захотел  в  туалет.  Он  очень боялся, что кто-нибудь узнает, докопается до всей этой афёры с видеосюжетом,  и он лишится  золотых карточек и новой должности.  Он кинулся к висящим  на  стуле  своим  брюкам - нет,  карточки на месте!
                Спустив своё волнение в унитаз, он снова лёг,  подтянул  до носа  одеяло. Рядом  посапывала   пышненькая,   свесив   сиськи  на  простыню  -  и как ей не холодно!  Поодаль   раскинулась тощая: выставила напоказ свою щётку – вот бесстыдница!
                В телевизоре замелькали кадры митинга на Манежной, показали как накрывает  толпу   сдувшийся    воздушный   шар   с   именем будущего шефа.
                - Мне кажется, что представители партии власти специально подстроили этот фокус, -   доносилось  из   ящика, -   Милиции проще, как говорится, накрыть всех разом, чем производить зачистку...
                Петр  Иваныч внутренне возмутился: знал бы, чего говорит, козёл!
                - Ты что не спишь, пузанчик? - пропищала пышненькая.
                Какое её  собачье  дело:  спишь,  не  спишь?  Вместо ответа Петр Иваныч  лишь  больше отстранился от неё.
                - Спи, завтра будем развлекаться.
                - Самые  последние  новости,   будоражащие  подробности о преступлениях  и  их  жертвах  в  программе     телеканала  «Версия».  Смотрите  нас  каждую  пятницу   в   двадцать три часа!.. Только у нас разработан новый унитаз «Демон»! Пыхтинский завод фаянса и керамики. С  облегченьицем вас!.. Любая мебель на выбор: мебельный салон   «Дубрава»... Сейчас в нашей студии известный политолог Михаил Шашкин. Нам кажется интересным его мнение о сенсации сегодняшнего дня... – Всё,  что говорят  о  провокациях  и    фальшивках,  не имеет   под  собой  никаких  оснований.  Это  нормальная  политическая  борьба двух равных политических сил. Думаю,  что  президентская   команда поступает вполне в рамках существующих правил. Многие  ещё  помнят,   какой  одиозной фигурой был претендент Ершов  всего  каких-нибудь пять-семь лет назад. Тогда выдвинутая   им   идея   борьбы с пьянством и алкоголизмом потерпела крах. Он стал   популярен  в   народе  благодаря популистским уловкам, и только... Да, но запрещение     продажи      винно-водочных    изделий    навряд ли    добавило  ему популярности... Конечно.   Но  вы забываете, что он сделал себе имидж вовсе не на этом. Он сделал из себя народного героя - помните? - когда его сняли со всех постов. Народ у нас жалостливый,  вот  и поддержал, сотворил, так сказать, себе кумира...
                Петром Иванычем овладело непреодолимое желание заснуть.
                - Слушай, пузанчик, - страстно зашептала пышненькая, - Давай ещё!
                Пышненькая   полезла   на   него сверху.  Огромные,   так  полюбившиеся ему сиськи, болтались прямо  перед  носом   в   то время, как сама она почти упиралась задницей в потолок. Она так и поплыла от него, раскатисто смеясь:
                - Милый,  оставь  всё…  Пойдём  со  мной...  Ха-ха-ха!   Будь   умницей,  не упрямься! Ха-ха-ха! Хи-хи-хи!
                Болтавшийся  перед  носом  Петра   Иваныча  пышный  бюст,  стал  наливаться, тяжелеть.  В  конце  концов,  он  разорвался,   окатив    майора   потоком мочи, и Великий испытал такой оргазм, какого свет не видывал.
 

                Полимеров   недолго  промучился  в  сомнениях относительно реакции на  сказанное  им  в   телевизионном  эфире. Уже на следующий день, как только он появился   у   себя   в   конторе,   несмолкаемо   звенел  телефон, и ему пришлось вертеться  -  не  помог   даже  строгий приказ секретарше ни с кем не соединять. Трезвонил  «прямой»,   опрометчиво   данный    им   сотрудникам   Администрации Президента, и вообще всем нужным людям.
                В целом тон всех суждений был ободряющ:
                - Ферапонт Ферапонтович, это ваша идея? Замечательно! Шефу понравилась ваша инициатива!
             - Наконец-то наши избиратели задумаются, какому человеку они отдадут свои голоса!
             - Федя (так его звали друзья), скажи честно, плёнка-то настоящая?..
                Никто почему-то не верил, что вовсе это не его собственная инициатива,  и  не инициатива его Центра,   что он вовсе не хотел ехать на телеэфир, но его силой вытащил вице-президент  телекомпании;  и что  он, вообще-то,  считает,  что сделано  ещё  очень мало для дискредитации основного соперника.
                В  глубине  души  Полимеров  всё-таки сожалел   о   том,  что  согласился  на участие в телепередаче, он всегда предпочитал оставаться   в   тени, никак не высказывая   своего   отношения    к   происходящему.      В    данном   случае он вынужден был   изменить своим  правилам,   и   принял   приглашение от  Минина (которого он хорошо знал   в  бытность первым секретарем райкома и мог просто послать куда подальше), потому,  что имел   перед   этим   беседу   по  телефону с  Копейским,    банк    которого   обслуживал   его  Центр,    и  Гаврила Иваныч недвусмысленно дал понять,   что его  участие   в  программе было бы желательно.  Зная о том, что Копейский  вхож   в   президентские  круги и способен на любую подлость, Ферапонт Ферапонтович принял решение лучше ехать на студию, чем потерять доверие банкира.   Он   даже   не   предполагал, что станет участником  скандального   телешоу.    Конечно,    это    участие     без  сомнения  подмочило   его   репутацию в   глазах   публики,    однако   помогло   сохранить   хорошие   отношения  с  банком,   и,  видимо, с  сотрудниками президентской   Администрации, что на данный момент было очень важно.
                Реакция   президентской   команды   на   опубликованный  материал была положительной,  и Полимеров перестал сожалеть  о  том,   что высказал несколько  комплиментов   в   адрес   Ершова  не   в  конце,   а  в   начале  своего комментария. «Так  даже  лучше, -   думал    он,   -   так   эти    комплименты не  запомнились, а   в  случае,   если   на   выборах  победу одержит Ершов, то будет способ и новой власти доказать свою лояльность».
                Проанализировав  всё  это,   Ферапонт  Полимеров  на   несколько  минут  предался    самолюбованию.   Он   окинул   взором   свой   увешанный коврами  и  картинами просторный  кабинет,          посмотрел в окно, выходившее на оживлённый проспект, и  подумал,   что  в   случае победы на выборах руководимый им Центр завоюет ещё больший авторитет, и - следовательно - новые инвестиции, и тогда уже он сам сможет баллотироваться в Думу, а то и в президенты.
                - Пусть зайдёт Кирюхин, -  приказал  он  секретарше.  К своему подчинённому       он      имел     странное     отношение:     без    сомнения   он   ценил  его добросовестность,   сообразительность   и    исполнительность,    однако  стоило только  поймать   даже   случайно   взгляд   его  светлых    красивых    глаз,   как впечатление   внешней   покладистости  в момент улетучивалось.    Взгляд  Кирюхина всегда   отражал некий сакральный смысл, не    соответствующий     ситуации -     делаешь    ему,     скажем,     внушение,    а   он   смотрит   так,   будто  прощает.  Полимерову  это  не  нравилось,   потому что сказать,   мол,   не   смотри  так,   было неуместно,  а   чувствовать   себя   под   присмотром   Кирюхина  было  некомфортно. Ферапонт  Ферапонтович    вообще  считал  себя  на голову выше всех остальных,    даже   нужных  людей, которых он всегда умел к себе расположить,   поэтому, никогда  и не  выдвигал   Кирюхина  в аппарате - пусть и этот сверчок знает свой шесток, несмотря  на   способности  и таланты.
                Вошёл Кирюхин.
                - Ну, что  у  нас  с  последним  опросом? -  начал разговор Полимеров. Несмотря на внутренний протест советоваться с подчиненными, ему всё же хотелось выведать у Андрея его мнение о вчерашних телевизионных разоблачениях.
                - Ничего,  всё  нормально.   Как   вы   поручали,  так и сделано. Опрошено тысяча пятьсот респондентов, в том  числе  учащиеся  Университета предпринимательства, работники совхоза  «Столичный», а также Федерального коммерческого центра, и пенсионеры  из элитных домов... Принести результаты?
                - Да, принеси потом...
                - Хорошо, я положу вам в папку. Что-нибудь ещё, Ферапонт Ферапонтович?
                - Что ты думаешь о вчерашней телевизионной программе? - выдавил из себя Полимеров.
                - Думаю, что всё это пойдет на пользу оппозиции. Показанный материал ведь объявили уже фальшивкой, вы слышали?
                - Ты что всерьез  считаешь, что у Президента нет шансов победить на выборах?
                - Думаю, что приблизительно пятьдесят на пятьдесят.  Мне  кажется, что нам было бы лучше обойтись без комментариев на этот сюжет...


 
 



Глава ХХ     Прожекты, проекты и жизнь
______________________________________

                Александр Александрович Яшин  был вне себя. Измождённый и злой, с бледным, высохшим после болезни лицом, он сидел за своим рабочим столом и методично, безапелляционно распекал Олега:
                - Ты с ума сошел! Пустить такое в эфир! Смело! Ново! Устроили из эфира гадюшник: один твой идиот на больничную койку ко мне пожаловал, предлагал открыть очередной прожект   - патологические новости называется... С твоей подачи? А это твоё «отрезвление» -  «откровение»?  Ты, видно, совсем политическое чутьё потерял,  любезный. Не заболел? Нет?
                - Сан Саныч...
                - Что Сан Саныч?! Ты что хочешь, чтоб нашу компанию прикрыли? Или сменили руководство? Добьёшься!
                - Президент одобрил...
                - Что президент! Он ни черта в этом не соображает!
                - Зря так думаете...
                - Уж я-то знаю, а не думаю! Своей выходкой ты только добавил голосов Ершову, и так уж пол страны на него молится...  Послушай, может ты к Безлицкому с Ершовым подался?
                - Никуда я не подался. Я же вам объяснил обстоятельства, как всё это происходило. Меня вынудили. Даже Копейский поверил, а вы...
                - Не знаю. Во всю эту твою историю мне верится с трудом. Прости, но после всего этого я не могу, как прежде, тебе доверять.
                Олег тоже завёлся.
                - Простите, Александр Александрович, но вы как и любой бывший партократ везде ищете интригу, даже там, где её нет! Посмотрел бы я на вас: что бы вы делали под дулом пистолета! - он произнёс это с таким остервенением, что Яшин даже опешил.
                В кабинете установилась гулкая тишина. Руководитель телекомпании, оскорблённый, видимо, унизившим его словом «партократ», означавшем не более чем правду, поднялся над своим креслом и гневно прошептал:
                - Уйди отсюда, чтобы я не видел тебя в этих стенах!
                Олег поднялся и вышел из кабинета шефа, собрав всю свою волю чтобы не хлопнуть дверью.  Подобные перепалки с Сан Санычем случались не часто и, как правило, оканчивались миром,  однако бескомпромиссность и эмоциональная насыщенность сегодняшней, а также тон последней фразы и в самом деле указывали на нежелательность дальнейшей работы Олега в телекомпании. Вероятно, всё же, что шеф имел разговор с Копейским, которому явно не понравились обстоятельства всей этой истории с публикацией компромата.
                В общем, выходило так, что надо писать заявление об отставке. Остаться пропащим, без работы, Олег не боялся: его как квалифицированного журналиста, администратора, да ещё с многочисленными зарубежными связями могли устроить во многих  теле- радио компаниях, или изданиях. Однако какие из них могут похвастаться своей независимостью? Все они либо проданы, либо продаются, так что  самостоятельно там не поработаешь.
                Ему хотелось создать что-нибудь своё, собственное, чтобы никто не мог навязывать и понукать. Для этого, кстати, подходила идея с кирюхинскими зонтами. Прежде всего, надо зарегистрировать какое-нибудь «юридическое лицо» - двадцать тысяч рублей. Затем следует арендовать помещение - пусть сто квадратных метров - сорок тысяч баксов в год... Олег взял листок бумаги и стал считать: оплата проектно-конструкторских работ, зарплата рабочим и персоналу - четыреста тысяч рублей; реклама - почти столько же.  На всё про всё выходило два миллиона «деревянных» в год, то есть триста с лишним тысяч баксов для того, чтобы выпустить опытную партию этих зонтолётов.
                «Чушь какая-то! - думал он, - Неужели, всем этим придётся заниматься?»  -  и по необъяснимым причинам продолжал тем временем делать расчёт. Выходило, чтобы окупить два миллиона, надо было изготовить всего-то тридцать аппаратов - полгода делать по пять штук в месяц - и «толкнуть» их по цене десять тысяч «зелёных» за экземпляр. «Богатенькие с руками оторвут! Можно уже после первых продаж увеличивать цену на пять тысяч баксов...  Конечно, было бы заманчиво. Кроме всего прочего, можно открыть пошивочную мастерскую и шить «лёгкую одежду», это было бы проще поначалу, но менее эффектно, к тому же, много завистливых конкурентов...»
                Олег позвонил к юристам и попросил Володю как наиболее толкового, знающего и пронырливого зарегистрировать новую фирму с подходящим названием, расходы обещал взять на себя. Тот обрадовался перспективе подзаработать и помчался, кажется, выполнять. Затем он позвонил Кирюхину:
                - Андрей, надо встретиться и поговорить.
                - Заезжай. Какие проблемы? Хоть сегодня.
                - Слушай,   у меня   неприятности   на   работе, -    признался Олег с порога, вопреки своему правилу никогда не говорить о своих проблемах, даже друзьям и близким.
                - Это, наверно, благодаря нашумевшему телешоу? - посочувствовал Андрей.
                - Да... Нам с тобой надо начинать работать. Ты не потерял ещё  свой замечательный порошок, надеюсь?
                - Надейся...
                - А что такое?
                - Что ты глупости спрашиваешь? Как стояла коробка на полке, так и стоит.
                - Нет, ну мало ли... Я же твой фиолетовый зонт посеял...
                - Да что ты? Тебе прямо-таки подарить ничего нельзя, - лицо Андрея, как и при прошлой встрече, озарила такая добрая улыбка, что неловкость, вызванная необходимостью неприятных признаний,  сама собой улетучилась.
                - Ладно,   раскалывайся,    где  ж   тебе    удалось   раздобыть злополучный материал для показа? - спросил  Андрей, разливая кофе, когда они расположились за столом.
                - А у тебя нет чего-нибудь покрепче?
                - Дела надо обсуждать на трезвую голову.
                - А-а, ну так вот..., -  и он поведал Андрею вкратце всю эту историю с шантажом и видеокассетой, вплоть до последнего разговора с Яшиным.
                Андрей слушал, не перебивая, и не переспрашивая, по-домашнему вытянувшись в кресле, закинув руки за голову.
                - Вот, оказывается, как достаются компрометирующие материалы! - проговорил он, когда Олег закончил свой рассказ, - Хорошо, хоть живой и невредимый, а то могло быть и хуже!  И ты, значит, решил срочно отходные мосты наводить... А, как же ты нашего Полимерова-то вытащил на телеэкран? Он, вроде бы, не очень любит вылезать с публичными оценками?
                - Шут его знает. Может быть, захотелось посветиться, а может, и Копейский попросил... Случай чего, надо ж на кого-то вину свалить.
                - Какая там вина! Проиграет президент выборы, так он смотается за границу, и всё. Банк закроется.
                - Да, и из-за кордона будет указывать пальцем, что, мол, такие как Полимеров помогли успешно завалить реформы в России... Ладно, Андрюша, давай всё это зачеркнём, и начнём с чистого листа...  Сегодня я уже дал поручение зарегистрировать закрытое акционерное общество с широким, как обычно, профилем деятельности. Как твой аппарат? Летает?
                - Ты же  хотел с японцами?
                - Мы не будем ждать милости от японцев, сами попробуем.
                - Это очень сложно. Нужна материальная база...
                - Вот, вот, Андрюша. Я как раз хотел предложить тебе этим заняться. Давай разделимся: я буду заниматься финансовыми и юридическими проблемами, а ты - материальной базой.
                Андрей поднялся со своего кресла и возбуждённо заходил по комнате, где на ковре вальяжно расположилась кошачья порода.
                - Рыжик! - обратился он к коту, - Слышь, чего  предлагают? И, что же это будет?
                - Ты кого спрашиваешь? - не понял Олег.
- Тебя, конечно.
                - Ну, я так полагаю, что это будет обычное закрытое акционерное общество. Половина акций будет у меня, половина - у тебя.
                Андрей прилёг на ковёр рядом с Рыжиком и почесал его за ухом, тот по-дружески вгрызся ему в кисть руки.
                - Нам надо будет набирать штат сотрудников, они должны будут знать хотя бы приблизительно то, что они будут производить, - сказал он.
                - Разумеется. Всё желательно доверить только тем, кому можно доверять. Что касается легенды... то мы скажем, что производим - предположим - новую модель дельтаплана, или еще... что там летает?
                - Ты так ко всему легко относишься! - поразился Андрей, - Кто будет финансировать сие предприятие?
                - Мы вдвоём и будем финансировать.
                - Ну, если у тебя много денег, то у меня...
                - Андрюша, поверь мне: твой порошочек бесценен!
Андрей поднялся с пола и включил телевизор. На экране появилось изображение народного любимца, которого под проливным дождём встречали в каком-то аэропорту. Вид народного любимца был, как всегда, пропитой, но бодрый. За ним поспешал некто очень знакомый, держа над головой кумира огромный чёрный зонт.
                - Ба! - вырвалось у Олега, - Смотри-ка ведь это ж тот самый шантажист-майор, о котором я только что тебе рассказывал! Смотри, смотри - это точно он, только в штатском!
                - Этот? - Андрей как-то недоверчиво прищурился на экран и ткнул пальцем на лысого с жуликоватым взглядом, маячившего за фигурой Ершова, - Постой. Я его тоже где-то видел. По-моему, это тот самый, который задержал меня тогда, на Манежной... Ты смотри, а?! А ведь это он, действительно!
                - Как же это он там оказался? - дивился Олег, - На его месте я бы прихватил свой капитал и умотал за границу. Может, это не он, а?
                - Не переживай, Алек. Я тоже не знаю, о ком ты говоришь. Сойдемся на том, что все они на одно лицо!..


                Андрей с энтузиазмом взялся за дело. Первое, что пришло в голову - обратиться на производственное предприятие, где он начинал свою комсомольскую карьеру. «Почтовый ящик», некогда принадлежавший оборонному ведомству, по сведениям немногочисленных старинных знакомых, в результате конверсии постепенно разваливался. Администрация вынуждена была сдавать площади под магазины, туристские фирмы, и даже ресторан. Заместителем директора этого «почтового ящика» ныне работал Геннадий Андреев, бывший во времена своей комсомольской юности заведующим организационным отделом райкома комсомола. К нему и отправился Андрей в надежде арендовать сто квадратных метров под мастерскую. Когда-то на первом этаже родного предприятия была так называемая «столярка», где, может быть, сохранилось кое-какие производственные мощности и оборудование, и можно было привлечь для реализации намеченного проекта всё ещё остававшихся работников.
                Андрей давно не был в этих местах. Здание из железобетона и стекла, лишённое каких-либо архитектурных форм, по-прежнему доминировало над строениями поменьше на развилке двух улиц. Там, где когда-то была первая проходная, располагался теперь мебельный салон, а на месте отдела кадров - трикотажная лавка. Вторую проходную и бюро пропусков оставили.
                Когда он вошёл во двор, его охватили ностальгические воспоминания: вон пищеблок и столовая, куда они – «комитетчики» - ходили дружною гурьбой обедать; а там - спортзал и сауна, где они парились по пятницам вдвоём с Малафеевым!  Теперь эти службы переведены на коммерческую основу и имеют свой выход на улицу.  Вместо столовой - ресторан «Гулливер» (почему «Гулливер»?); вместо спортзала - физкультурно-оздоровительный комплекс; а в сауне по ночам  - ублажают девочки (или мальчики?).  Вход - тысяча. Ничего себе! Прошло всего пять – лет,  а кажется, что прошла вечность. Где теперь Малафеев?  Где Люда и Андрейка? Что с ними? Живы-здоровы? Нет? Дай же им Бог счастья!
                В коридорах полы по-прежнему покрыты зелёным линолеумом.  Пусто. Изредка проходят озабоченные сотрудники, на лицах - печаль и усталость.
                Гена встретил его радушно, облобызал и усадил за стол, приказав подать что-нибудь закусить, достал из шкафчика бутылку «смирновской».
                - Ну, рассказывай какими судьбами! Ты где сейчас? - начал он, взгромождая свою мощную фигуру на  хлипкий стул, и разливая в стаканчики.
                - Да вот, хотим организовать свою фирму..., - неопределенно начал Андрей, - с тем к тебе и пришёл.
                - А-а... В родные места, значит, потянуло... Что ж, похвально...
                - Что это у вас так пусто? Сокращение, да?
                - Уж третье за год. Заказов нет. Вот, живем помаленьку. Сам видел, наверно.
                - Да уж! Доход от ресторана небольшой, наверно?
                - Как тебе сказать: не всем хватает, - рассмеялся Гена.
                Андрей обратил внимание на своего собеседника. Он почти не изменился, такой же толстый, небритый, пыхтящий, усы топорщатся,  взгляд нагловатый. Так и хочется спросить, сколько же он имеет как заместитель директора предприятия по хозяйственным вопросам от всех этих коммерческих структур на территории предприятия? Судя по благополучному виду - достаточно.
                - Сколько у вас стоит аренда помещения? - спросил он.
                - Пятьсот, Андрюш, пятьсот.
                - Что «пятьсот»?
                - Пятьсот баксов за квадратный метр в год.
                - Послушай, Гена, а дешевле нельзя? Мы бы хотели не только арендовать помещение, но и разместить у вас заказ.
                - Вот как? - Андреев заелозил  волосатыми руками по столу, - Что это за заказ?
                - Надо спроектировать и изготовить новую модель дельтаплана. Примете такой заказ?
                - Вот задача-то... мне надо подумать.
                - В мою бытность, - продолжал Андрей, - Одно из управлений занималось проектированием лёгких летательных конструкций, но тогда это было засекречено...
                - Ой, Андрюша, сколько лет-то утекло? Персонала почти не осталось. Короче, мне надо подумать. Если всё получится, то так и быть, сдадим вам за четыреста... ну, и мой материальный интерес, конечно.
                - И сколько?
                - Десять процентов. Вперед, конечно.
                «Вот она, комсомольская хватка! - подумал Андрей, - Только направлена она теперь не на обеспечение собственной карьеры, а на личное материальное обеспечение, а, может, на выживание?»
                - Ладно, - сказал он вслух, собравшись уходить, - Послезавтра я тебе позвоню.
                Между тем, Андрею не пришлось ждать долго, уже к концу следующего дня Гена пригласил к себе - «пообщаться». На этот раз он представил ему Александра Николаевича Безлепкина,  главного конструктора предприятия.
                Безлепкин, высокий человек с вьющимися над натруженным лбом русыми кудрями, всем своим видом показывавший готовность на любые сделки, лишь бы не упустить свалившийся на него вдруг заказ, долго тряс Андрею руку, и заискивающе, настойчиво смотрел в глаза.
                - Очень, очень рад вас приветствовать! - говорил он почти с нескрываемой радостью человека, наконец, нашедшего золотое дно, - Геннадий Алексеевич хорошо рекомендовал вас, поэтому,  думаю, что мы должны  сработаться. Буду рад, если вы изложите суть вашей просьбы...
                - Суть нашей просьбы очень проста, Александр Николаевич, - отвечал, улыбаясь, Андрей, -  Сделать, что называется, с нуля новую модель дельтаплана и запустить её в производство.
                - Да. Прямо скажем, немало. А, зачем же вам именно новая модель дельтаплана?  Есть уже отработанные образцы.
                - Видите ли, наши дельтапланы будут делаться из патентованного материала, который мы заказываем специально. Это сверхлёгкий и сверхпрочный материал, -  объяснял Андрей, стараясь как можно достовернее изложить проблему, не выдавая секретов, - Однако, конечно, можно что-то и позаимствовать из наработанного.
                - Пойдёмте, я вам покажу, где мы ещё располагаем свободными помещениями, - сказал Геннадий, - Где будем смотреть, на  первом, на втором этаже?
                - Лучше на первом, где можно оборудовать  склад, - предложил Андрей.
                Они спустились на первый этаж, где в одном из бывших цехов оказалось метров пятьдесят с большим выходом во двор.
                - Это бывший ремонтный участок, - пояснил Андреев.
                - Если вы хотите организовать поток, то этого помещения будет мало, - засомневался Безлепкин.
                Андрей возразил:
                - Александр Николаевич, нам пока не до размаха. Вот, если бы ещё во дворе отгородить метров сто под козырьком, то эту площадь можно было бы использовать под склад готовой продукции. Кроме того, нам бы посмотреть где-нибудь метров десять под контору. На большее мы, пока, не способны.
                - Метров пятнадцать  найдется, - сказал Геннадий, и, усмехаясь в усы,  добавил: - Кажется, что это помещение тебе должно быть знакомо.
                Эту комнату на втором этаже, прямо над входом в главный корпус, когда-то занимал комитет комсомола. «Вот судьба! Она притягивает нас к знакомым всё местам!» - думал Андрей, поднимаясь по  лестнице, как и двенадцать лет назад. Здесь, казалось, всё по-прежнему:  стены, обшитые  деревом, всё тот же в окне вид на двор и проходную, всё так же хлопает  внизу дверь.  Казалось, расставить мебель как было, водрузить в углу красное знамя, и можно вернуться на двенадцать лет назад!
                - Да, Гена!  Любишь ты сюрпризы!
                - А как же! Табличку с двери собственными руками снимал! Ну, так на чём мы остановимся в итоге? -  заспешил он, поглядывая на часы.
                - Кроме того, нам необходимо техническое задание на разработку проекта, - вставил Безлепкин.
                - Я думаю, что нам надо подумать, и, в конце концов, мы придём  к подписанию договора, - заключил Андрей, - А техзадание мы представим через неделю.
                В тот же день он встретился с Олегом. Алик протянул ему пачку бумаг:
                - Вот наши регистрационные документы.
                На свидетельстве о регистрации, в уставе и учредительном договоре значилось закрытое акционерное общество «ФЛАЙ - 21 ВЕК».
                - Кто же придумал такое название? - удивился Андрей.
                - Юрист мне сказал, что регистрационные фирмы  дают стереотипные,  как  например, «ДУЙ-21 ВЕК», «БУЙ-21 ВЕК», ну и ещё что-нибудь в таком роде. Вот и у нас – «ФЛАЙ-21 ВЕК»... Согласись, это не худшее название. Какая разница! Теперь у нас есть юридическое лицо, Андрюша. Это самое главное.
                Закрутилось. По разработанному вдвоём плану   следовало  к концу октября уже выпустить, а к концу года - продать хотя бы пять летательных аппаратов, чтобы начать расплачиваться с неизбежным кредитом, который Олег выхлопотал с большим трудом и по большому блату. Андрей давно уже не был так занят, как теперь: надо было, не в ущерб основной работе в социологическом Центре, договориться с ткацкой фабрикой о поставке прочного материала, согласовать текст договора о сотрудничестве с родным  предприятием, разработать с конструкторами техническое задание,  набрать где-то штат работников для работы в две смены, утвердить штатное расписание и зарплату, обеспечить мероприятия секретности, решить целую кучу мелких, но хлопотных проблем, которыми обрастал каждый пункт программы действий.
                Андрею не хотелось покидать полимеровский  Центр до тех пор, пока не откроется кредитование,  и можно будет  выписывать себе заработную плату. Кроме того, следовало предварительно всё подготовить на новом месте работы, хотя б иметь стол, стул, телефон и сейф, не мечтая пока о таких вещах, как компьютер и факс. 
                Однако очень скоро обустройство новой работы стало занимать очень много времени. Частое отсутствие Андрея на рабочем месте заметил даже Полимеров. Чувствовалась, что он мучительно ревнует Кирюхина ко всяким там посторонним визитёрам, то и дело заглядывавшим в Центр и подолгу засиживавшимся в кабинете у подчиненного ему сотрудника. Между тем, осознавая мизерность заработной платы работников Центра,  её несоразмерность уровню их квалификации, а также  необходимость накануне выборов во что бы то ни стало сохранить подрабатывающий на стороне штатный состав,  он не заводил с Андреем никаких разговоров по этому поводу.
                Андрею становилось совестно,  и однажды, после того как он едва не провалил заседание очередного Совпрога, он взял лист бумаги и написал заявление об уходе с работы, которое произвело на шефа ошеломляющее впечатление. Расстроенный Ферапонт не стал уговаривать его остаться.
                На новом месте он постарался устроить всё, как было. Два стола сдвинули и поставили к окну. Отыскали старый сейф. В углу, возле двери, где раньше был сектор учёта комсомольцев, оборудовали место для бухгалтера.
 В цехе разместили два места для сборки летательных аппаратов. Закупленный на ткацкой фабрике материал складировали в сооруженном из гофрированных металлических листов ангаре, примыкавшем прямо к рабочему помещению.
                Самым сложным в новом деле оказалось соблюдение секретности, того, во что были посвящены, собственно, он сам и Олег. Конструктор, Виктор Петрович Зимин, приставленный к ним по  договору, сам заядлый дельтапланерист и изобретатель, никак не мог взять в толк, почему для изготовления летательных аппаратов может пойти вдвое меньше ткани, чем для обычных дельтапланов, почему форма купола может быть самой разнообразной, а размах крыльев не соответствовать установленному практикой.
                - Знаете,  вы меня не дурите, - сказал он в сердцах, - То, что вы показали в своём техническом задании, противоречит законам аэродинамики. Если вы не объясните мне то, что требуется, я отказываюсь работать!
                Андрей проникся доверием к этому интеллигентному и умному человеку, классному специалисту. По сведениям немногих, еще остававшихся на предприятии работников, к нему за консультациями наведывалась половина коллектива - от разработчиков до токарей. Видно было, что по природе своей Виктор Петрович очень порядочен, и не может делать хорошо то, что он не понимает.  Скрывать от него что-либо было бы неразумно. Кроме того, он пользовался среди коллег таким непререкаемым авторитетом, что всё,  что бы он ни сказал конструктору, технологу или рабочему, воспринималось как должное, и это могло способствовать в будущем  прекращению всяческих  кривотолков и пересуд среди персонала.
                Этими мыслями Андрей поделился с Олегом, и было решено ввести Зимина в курс дела.
                - Виктор Петрович, у меня к вам несколько необычная просьба, - обратился к нему Андрей, подбирая слова, - Мне очень хочется, чтобы вы не работали вслепую... Поэтому я хочу вам показать кое-что, но для этого вам надо приехать ко мне домой рано утром... как можно раньше... скажем, к четырем часам утра... Это сложно, да? Ну, хотите, я могу вас подвезти на своей машине?
                Зимин смотрел на него с удивлённым непониманием и молчал.
                - Чем же вызван столь ранний визит?- спросил он, наконец.
                - Видите ли, я уже смастерил самоделку, если можно так выразиться, и хочу ее вам продемонстрировать... Но сделать это можно только ранним утром, чтобы никто не видел...
                - Вот как? Что ж, это интересно. В таком случае, я сам приеду к вам на своей машине, только объясните, как  доехать.
                В назначенный час Виктор Петрович явился к Олегу на дом.  С плохо скрываемым выражением брезгливого удивления на худом донкихотском лице он осмотрел «Светлячок» и вымолвил:
                - Вы полагаете, что эта чуча будет летать?
                Больше всего Андрей боялся, чтобы конструктор не подумал, что над ним издеваются, и по такому случаю не отказался бы совсем от работы.
                - Не беспокойтесь, Виктор Петрович, я вам сейчас всё покажу. Вы только пройдите в комнату, а я тут сам...
                Он торопливо забрался в летательную конструкцию, раскрыл зонт, и медленно отвалил от края лоджии. Сделав круг над прудом, он вернулся назад.
                - Видите, - сказал он, входя в комнату, - материал, из которого сделан зонт, легко держит на борту этой, как вы называете, чучи, меня, и ещё такого же, как я. Так что...
                Виктор Петрович с отсутствующим видом сидел в кресле подле окна.
                - Хочу обратить ваше внимание, что материал, из которого сделан зонт, не столь прочен, нежели тот, что мы заказываем на ткацкой фабрике, - продолжал Андрей, - так что ваши опасения относительно размаха крыльев, и прочего в данном случае не имеют оснований.
                Зимин по-прежнему молчал, и будто силился что-то вспомнить. Наконец, он очнулся.
                - Простите, Андрей Михайлович, я просто никак не могу поверить, что это не сон и не бред... Так что? Что это за материал?
                - Это обычный материал, пропитанный специальным раствором, - сказал Андрей, подумав при этом как предусмотрительно он развёл несколько гранул в пол-литровой банке, чтобы не раскрывать перед Зиминым секреты пачки стирального порошка, - Хотите покажу?  У вас есть при себе зонт?
                - В машине.
                - Тащите сюда.
                - Да, ладно! Я вам и так верю. Где же вы берёте раствор? Что это за раствор?
                - Понятия не имею! Мне кажется, что ни один из наших учёных-химиков тоже не имеет  об этом никакого понятия! Что касается источника... то, мне кажется, что этот раствор…  как бы  послан нам   свыше... но при каких обстоятельствах - позвольте мне не рассказывать.
                - Вы верите в Бога, да?
                - Верю.
                Виктор Петрович  с сочувствием пристально посмотрел на Андрея, должно быть,  хотел удостовериться в правдивости его слов.
                - Вы понимаете, что может означать производство, в которое вы меня втянули? Ведь, очевидно, что вы стали обладателем неведомого ещё источника энергии. Это означает целую революцию в энергетике, в экономике, в политике, вообще во всей нашей теперешней жизни!
                - Надеюсь, что не хуже вас понимаю, Виктор Петрович. В тоже время мне совсем не хочется вникать в свойства  жидкости, которой мы будем  пропитывать материал. Пусть эти замечательные свойства сначала послужат людям, а потом уж займёмся исследованиями.
                - Какой вы оптимист, Андрей! - улыбнулся Зимин, - Мы с вами живём в звериных джунглях мировой политики, в которых затеряно всё нравственное и прогрессивное! А вы говорите «послужит людям»! Ну, хорошо. Давайте попробуем. Хотя я, честно говоря, не надеюсь на хороший результат.






Глава ХXI       Обман
___________________

                Показанный по телевизору репортаж с митинга Новой демократической партии ввёл народного  лидера  в состояние депрессии.  Михаил Николаевич удалился к себе на дачу, несколько дней никого не принимал, а только «расслаблялся» непрерывно, при этом был угрюм и неразговорчив.  Его грызла досада. Он никак не ожидал, что случайная видеозапись, о которой даже и не помнилось никогда, вдруг всплывёт, да ещё в самый неподходящий для этого момент – прямо перед  выборами! И, как всегда, он искал виновных среди ближайшего окружения, членов Правления,  журналистов, экспертов, собственной  охраны, и даже в  своей семье. Ему думалось, что члены Правления могли бы «спрогнозировать ситуацию», охрана вовремя не разведала готовящееся в «стане оппонента», эксперты слишком «рьяно и неубедительно» бросились его защищать, журналисты «раздули целое дело», а жена не только не отговорила его «гулять в одиночку по сочинской резиденции», но и не «удосужилась» найти в доме видеозапись, или, хотя бы,  напомнить ему о существовании таковой.  Весь мир был виноват в «этом провале» - все, кроме него самого.  В сознании Ершова только собственная мудрость  не подлежала сомнению.
                Сам не свой он бродил по территории дачи и не знал, чем себя занять. Как и в обманчиво далёкие советские времена, путь к власти  снова представал перед ним в образе официозно-лживого и своекорыстного монстра, неподдающегося его воле. Собирать Правление, и «раздавать слонов» ему уже не хотелось, помощнику своему он отвечал односложно по телефону, охране приказал вообще не приближаться.
                В какой-то день, опохмелившись с утра, он решил  развести костёр, шашлыков пожарить, и захватил из подвала бутылку «портвешку». А штопор забыл. Стал разбивать горлышко о камень – порезал запястье осколком, да так сильно, что кровь  захлестала из раны.   Прижав руку к белой рубашке, весь в крови, побрёл в дом, где встревоженная жена вызвала врача.
                Через какое-то время, без спросу, явился помощник.
                - Я вас не вызывал, - заявил Ершов сердито, - Что за срочность такая?
                - Члены Правления требуют, чтобы вы собрали заседание, Михаил Николаевич, - выпалил подчинённый, косясь на перебинтованную руку своего шефа, - Что это с вами?
                От такой наглости Ершов даже онемел, уставился на помощника, удостоверяясь, в своём ли тот уме – задавать ему столь бестактные вопросы! Однако воздержался от выговора, и только вымолвил:
                - Я сам знаю, когда собирать правление.
                - Вам не стоит так переживать, Михаил Николаевич…   наоборот, эта вся история только прибавит вам голосов. Уже доказано, что это всё сфабриковано, и видеозапись фальшивая, - твердил помощник, вытянувшись в струнку посреди комнаты.
                Ершов вдруг почувствовал, что уже не вполне располагает собой.  Ему впервые показалось, что уже не сам, а обстоятельства движут им, и что битва за власть почти выиграна,  так как его личность стала нужна не только ближайшим сотрудникам, но и тем, кто скандирует его имя на митингах, рисует на плакатах и тиражирует в газетах. Теперь уже все  они вместе  будут нести его на руках к желанной победе, и требовалось совсем немного – лишь дотянуться до неё рукой.
                - Ладно, - согласился он, добрея, - Собирайте завтра в десять.
                Михаила Николаевича очень удовлетворило, что ложь,  обсуждавшаяся на внеочередном заседании Правления Новой Демократической партии, рассматривалась как правда. Соответственно и не подлежало  никакому сомнению, что плёнку «смонтировали при помощи компьютерной графики», и это не натуральный Ершов, и не его голос доносился сквозь треск пылающего костра на берегу моря, а поддельный, или синтезированный из множества отдельно взятых фрагментов. Такая постановка вопроса избавляла народного лидера от унизительной процедуры оправдываться.
                Было решено написать гневную отповедь, и распространить её в качестве  воззвания к избирателям на ближайшем «ударном мероприятии».Каждый день, подъезжая  утром  к особняку штаба НДП, Ершов теперь наблюдал многочисленные пикеты с наглядной агитацией в его поддержку, и он имел возможность ещё и ещё раз убедиться в народной любви,  расположении к нему избирателей.  Подогретая средствами массовой информации толпа, простиравшаяся далеко за пределы столицы, теперь свято верила в него как в мессию, защитника всех униженных и оскорблённых. Женщины видели в нём настоящего богатыря, способного брать на себя ответственность и добиваться намеченных в жизни целей. Мужчины – «своего в доску» мужика, радеющего за Отечество, которому выдался шанс проявить свои способности. А все они вместе считали своего кумира таким же незаслуженно обиженным властью, как и они сами. «Человек говорит правду, - думали они, - и за эту правду ему только козни строят!»   Вокруг этих народных «масс» теперь всё гуще роились многочисленные политологи, эксперты, артисты, экстрасенсы, стремившиеся реализовать собственные интересы при новой администрации. Теперь голова Михаила Николаевича шла кругом не только от выпитого, но и от собственного успеха;  и до такой степени, что, читая однажды в газете про себя, будто от пережитой клеветы у него случился нервный срыв, и будто бы он едва ни покончил с собой, перерезав вену на запястье, - он сам почти в это верил.
                В поездках по стране его  часто сопровождал недавно поступивший на работу толстый охранник с претенциозной фамилией Великий. Михаилу Николаевичу нравилось то, что он был весьма предупредителен, и не мешал, не афишировал себя, не маячил перед телекамерами, не разгонял толпу усердно, как это делали другие. Одно время Ершов хотел обратиться к нему с пожеланием: сменить фамилию, но решил не делать этого, так как данная тема ни в оппозиционных газетах, ни на телевидении, вообще  нигде не поднималась.
                Как и многие амбициозные лидеры, Михаил Николаевич  в угоду своему авторитету имел привычку делить своих подчинённых на  «хороших»  и «плохих», любил похваливать усердных льстецов (чтобы хранили его авторитет), и поругивать преданных делу «трудоголиков»  (чтобы лучше трудились).  Великий, по мнению Ершова, попадал как раз в число первых – усердных, и не слишком умных, не тех, кто – надо, не надо - лезет со своей инициативой и идеями, отвлекая от главного.
                В одну из поездок по Прибрежному региону, где  избиратели  оказались не вполне лояльны к его персоне, Михаил Николаевич смог по достоинству оценить преданность своего нового работника.  Во время очередной встречи с людьми, плясок под  аккомпанемент местной рок группы, с ним неожиданно случился приступ радикулита. Да так прихватило, что не двинуться! Ершов сел посреди сцены, и единственное движение, которое он мог производить – помахивать расшитым платочком над головой, и только бессмысленно улыбаться. Всё было на виду у публики, под объективами телекамер!
                Тут  на помощь как раз и подскочил Великий, который не растерялся, вывел из-за кулис целый   хоровод   наблюдавших за выступлением «сопровождающих лиц» из числа охранников, работников Правления, Центрального штаба,  местного отделения НДП, и даже дежуривших милиционеров.  Во главе с этим толстым, также помахивавшим над головой платком, процессия окружила Михаила Николаевича, и под общее  в зале  веселье, они вынесли  его со сцены.
                Инцидент как будто остался незамеченным. Об одном сожалел народный лидер: что не сможет теперь вечером предстать пред очи многочисленных телезрителей на ожидаемых теледебатах, так как любое, даже самое незначительное движение причиняло острую боль в спине.
                - Михаил Николаич, хотите, я вас быстро вылечу? – спросил Великий, когда они уже ехали в гостиницу.
                Ершову пришлось откликнуться:
                - И как же это ты собираешься  сделать?
                - Надо только баньку… Я вам массажик…  и всё пройдёт.
                Лидер оппозиции, вообще-то, привык прислушиваться к советам врача, а не охранника, но врача с собой он не возил, а ввиду безвыходности ситуации, надо было на что-то решаться.
                Между тем, Великий продолжал настаивать, обернувшись к нему с переднего сиденья автомобиля:
                - Я так брата вылечил…,  с юности  костоправить умею…
И уговорил. Невзирая на опасения, как бы ни подорвал работник охраны здоровье народного любимца, Ершов решил испробовать предлагаемый способ.
                Разложив лидера оппозиции на банной полке, пропарив, как следует, Великий своими пухлыми ладонями стал мять Михаила Николаевича  заболевшую спину, вправляя позвонки, и совершил чудо – поставил-таки его на ноги! От этого Ершов подобрел, и проникся к своему телохранителю доверием, что, впрочем, не мешало сохранять дистанцию в разговоре со своим подчинённым.
                - Ты сам-то, откуда будешь? – спросил он принятым в таких случаях покровительственно-насмешливым тоном, когда они, облачившись в халаты, уселись в роскошных креслах обширного предбанника.
                - Из рязанских я, - скромно потупился Великий.
             - И кто же тебя научил такому искусству?
             Охранник вздёрнул нос,  засверкал  глазами, и принялся увлечённо рассказывать:
             - Мой брат, Иван, когда мальчишкой был… лет пятнадцати-шестнадцати… так, любил по деревьям лазать.   Мать всегда использовала его в деревне для сбора яблок, там… груш…  Ну, однажды и свихнулся. Упал, значит… Я - к нему, а он подняться не может! А была у нас в деревне одна старая бабка. Всех врачевала, а когда ослепла, так только консультировать стала. Вот, она-то и научила меня как Ивана вылечить… Я сразу к ней…
             Под мирный рассказ Великого  Михаил Николаевич задумался о судьбе земельной реформы, садовых товариществ, и о том, что следовало бы говорить по этому поводу на предстоящих теледебатах с представителем Президентской партии, которые пойдут не по центральному, а по местному телевидению.
 
                ...Вечер перед отъездом в Москву выдался очень тёплым, даже душным.  Получалось, что, просидев вместе с членами делегации  часов пять кряду в обсуждении предвыборной тактики  под кондиционерами гостиничного люкса, Ершов вышел на открытую веранду, к реке, не проветриться, а вдохнуть спёртого воздуха, пропитанного запахами болота и рыбы.
                Неожиданно  запищал  в кармане «мобильный».
                - Привет. Надо бы встретиться, обговорить ближайшие мероприятия, - послышалось в телефоне.
                -  Давай. Когда? – вяло согласился Михаил Николаевич, сделав вид, что совсем не удивился звонку.
                -   Завтра, как вернёшься. В двадцать часов, там же, где и в прошлый раз. Только без свидетелей, а то нас не поймут.
                - Что-то важное?
                - По пустякам мы с тобой не встречаемся.
                Неприятный был звонок. Действительно, с тех пор как президент стал президентом, Михаил Николаевич встречался с ним лишь однажды наедине, в захолустном «охотничьем домике» с минимумом удобств. Разговор был о перспективах реформ, и, видимо, тогда он просто прощупывал настроение Ершова: авось, станет работать в его команде!  Высоких должностей, правда, не предлагалось, однако на заместителя министра  по строительству народный лидер, несмотря на собственные амбиции, согласился,  поскольку надо было где-то пристроиться. Теперь же было совсем непонятно, что от него хочет глава государства накануне выборов. «Конечно, – думал Ершов, – можно просто проигнорировать это предложение, и не приехать на встречу, однако где гарантии, что не приведут тогда силой, и уже не в «охотничий домик», а в следственный изолятор? С другой стороны, могут арестовать прямо во время завтрашней аудиенции - ведь хватило же ума запретить деятельность НДП, так, и на это хватит!» И, тут же он себя успокаивал тем, что не посмеют, что тем самым лишь больше всколыхнут народ, да опозорят себя в глазах мировой демократии…  В общем,  в результате одиноких раздумий Михаил Николаевич решил, что под прикрытием обожающих его «масс», можно пойти на встречу с президентом, не посвящая, однако, в это мероприятие никого из своего окружения, даже самых близких. А взять с собой в качестве водителя - того же Великого, который вовсе не из служб безопасности, и совсем не в курсе возможных  мест для интимных встреч руководителей мира сего. Таким образом, о его рандеву  с президентом никто даже  не узнает.
                На следующий день он так и поступил.  «Охотничий домик» находился вдали от правительственной трассы, и надо было добираться сквозь лес чуть ли ни по бездорожью.  Великий покорно сворачивал туда, куда указывал ему Михаил Николаевич, однако ожидаемая высокая ограда среди зелёной чащи нигде не просматривалась. Опаздывали намного, уж начало смеркаться, а они всё блуждали. Тогда Ершов, будучи трезвым как стёклышко, сам сел  за руль, и с третьего захода вывел, наконец, свой джип  к воротам.
                Обыскали качественно, извиняясь и оправдываясь. Джип дальше въезда на территорию не пустили.  Пришлось идти до «домика» пешком сквозь кустарник в глухой тишине, прерываемой тревожными трелями соловьёв.  Где-то он слышал, будто полуразвалившийся этот  деревянный особняк некогда занимал  шеф НКВД  Лагода, и будто бы здесь же арестовали  этого Лагоду, а впоследствии – сменившего его Ершова, то есть, тёзку.  В общем, дурная слава водилась за этим «охотничьим домиком», который никто из бывшего Политбюро и занимать-то никогда не хотел, а теперь вот президент облюбовал его для своих  негласных встреч.
                Президент в камуфляже, под стать своим охранникам, сидел на крылечке, освещаемом изнутри светом от старинного абажура, и читал какие-то бумаги.
                Завидев Ершова, глава государства снял очки, сунул бумаги за пазуху и поднялся ему навстречу.  Традиционно обнялись, как это принято у бывших соратников по партийному аппарату.
                - Задерживаетесь, задерживаетесь, Михаил Николаевич! - также традиционно шутил президент, обнимая Ершова за плечо, приглашая его в дом, - Всё  дела демократические ногам покоя не дают. Понимаю, понимаю…  ну, проходи, проходи, гостем будешь…
                - Да. Давненько, давненько что-то не встречались, Николай Михайлович, - вторил Ершов президенту, - Понимаю: дела государственные, так ведь и не позвонишь даже, без нужды-то, хотя б как здоровье-то и не спросишь – всё некогда!
                - Да, что о тебе спрашивать! Тебя и так каждый день по телевизору показывают. Видно, что жив-здоров, песни поёшь, в присядку пляшешь...Президент пригласил его прямо под огромный малиновый абажур, к накрытому тяжёлой скатертью массивному столу, на котором размещался казённый сервиз из двух старых приборов, в то время как  двухлитровый новенький «Тефаль» смотрелся нелепо среди всего этого старья.
                - То же и ты делаешь,  Николай, чтоб к народу ближе…
                - Равняюсь  на  тебя,  Миша,  у  тебя    консультанты   все заморские, в демократии, авось,  больше разбираются.
                - Слушай, не язви. Скажи, лучше, зачем звал-то.
                Президент схватил чайник,  стал разливать кипяток в чашки, едва не расплескав. Видно было, что нервничает. И эта тревога немедля передалась Ершову, ибо он почувствовал, как его сильное, столь любимое народом собственное «Я» вдруг оказывается беззащитным, локализованным лишь высоким забором, спрятанным в зелёной чаще; и н`екого, в случае чего,  было позвать на помощь - всё равно не услышат! Откуда ни возьмись, выскочат президентские телохранители, скрутят, накинут на голову мешок, выведут в лес и уничтожат.  Однако, в исчезновение, в его смерть  никто не поверит.  А, случись что на самом деле – так сподвижники  найдут  похожего на Ершова, но уже с другим собственным  «Я»;  из другого  будут лепить необходимого для них героя!
                Глава государства  присел к столу сбоку,  придвинул к себе чашку.
                - Я подаю в отставку, - заявил он, вглядываясь в Михаила Николаевича своими серыми, с оловянным  блеском, глазами, - и снимаю свою кандидатуру с выборов.
Ершов подумал, что президент либо неуклюже шутит, либо приготовил для него какую-то интригу. Другого объяснения отказа от власти без борьбы Михаил Николаевич представить себе не мог. Но, внутри у него всё возликовало – неужто,  он, наконец, поверг  своего главного оппонента, и  всю государственную машину, работающую на него перед выборами! 
                - Что так, без боя-то? – усмехнулся он вслух.
                - Да вот, решил предоставить и тебе возможность порулить, - так же насмешливо парировал президент, - Ты, кажется,  сильно этого хотел?
                - Это не я хотел, а народ, - с достоинством возразил Ершов.
                - Ага-ага… это ты, Михаил Николаевич,   избирателям своим рассказывай для повышения рейтинга. А мне не надо, я сам избирался.
                -  Тебя, Николай Михайлович, не народ - депутаты выбирали.
                -  Ну, не суть. Депутаты тоже народ представляют.
                Ершов про себя отметил, что президент имеет смутное представление о демократии, о воле народа, и вообще о цивилизованной власти. По большому счёту с ним не о чем разговаривать. Одновременно ему сильно захотелось глотнуть рюмочку вместо предложенного чая – это помогло бы избавиться от не-покидающего  чувства тревоги.  Но, на столе спиртного не оказалось, а с собой он ничего не взял.
                - Мне кажется, что ты не очень-то разбираешься в демократии Михаил, - продолжал президент, как бы вторя мыслям кандидата, - Наши шансы с тобой одинаковые – пятьдесят на пятьдесят, что подтверждают многочисленные опросы и рейтинги. Суть же не в этом…  а в том, зачем тебе нужна эта власть? Ты можешь сказать мне откровенно: зачем? Чтобы порулить? Взять реванш? Почувствовать себя главным, вершителем судеб, так сказать.  Ведь, ты уже был у власти, и будешь ещё, даже в случае проигрыша. Что тебе не хватает? Зачем?
                Президент вновь уставился на Михаила Николаевича своим металлическим взглядом.
                Ершов был удивлён. Во-первых, он не ожидал таких вопросов, потому что они давно потеряли для него всякую актуальность, стремление его к власти было естественным и незаметным, как воздух, которым он дышит. Во-вторых, он мог услышать подобное от кого угодно, только не от президента, человека, не склонного, на его взгляд, к философским рассуждениям. Словом, всё это было подозрительным и не предвещало ничего хорошего.
                - Избиратели надеются на меня, и я должен оправдать это доверие, - протокольно заявил он.
                - Слушай, Миша, престань прикрываться народом, а также интересами государства. Я о тебе спрашиваю. Мне кажется, когда мы с тобой оба были секретарями обкомов, у нас было больше понимания, и мы встречались друг у друга на квартирах, свободно беседовали, обменивались мнениями… Но, это и естественно: тогда мы не были соперниками… Я хочу настроить тебя сейчас на доверительный разговор, потому что у нас неофициальная, почти дружеская встреча.
                -  Кому из нас говорить об интересах государства, так это тебе, Коля! – неожиданно для себя вспылил Ершов, - Тебе, кто так успешно всё развалил – государство, экономику, культуру, науку,  – куда ни сунься, везде одни дыры;  раздарил целую кучу суверенитетов, развязал войну на Кавказе, увеличил армию чиновников, вскормил мошенников, а людей, простых людей, своих избирателей,  пустил по миру – пусть подыхают!.. 
                - Тише, тише,  ты не на митинге! – перебил Ершова  президент, приблизив к нему лицо, - На митинге ты говоришь не основное, и не всю правду. Главное-то было заснято совсем в другом месте на любительскую видеокамеру, и показано недавно по телевизору. Ты видел?
                Ершов помрачнел.
                - Ты видел это? – повторил президент, глядя на него в упор.
                Объяснять ему про компьютерный монтаж было бесполезно – всё равно не поверит, к тому же, у него целая куча возможностей доказать подлинность видеозаписи. И, кажется, впервые с тех пор как, он стал руководить, Ершов  не нашёлся, чем ответить, чем возразить собеседнику. Он молчал.
                - Так вот, - продолжал президент, - Распад государства был вынужденной мерой…
                - Ты мне-то о мерах не рассказывай, - вымолвил, наконец, Ершов.
                - Вынужденной мерой, - отчеканил президент, - И не буду я перед тобой ни в чём оправдываться, - он встал от стола и, закинув руки за спину, начал прохаживаться по комнате, -   Вообще ты должен быть благодарен мне за всю мою политику, на которой ты сейчас делаешь себе карьеру. Не так ли? А на чём ещё?  На сказках о светлом будущем? Или, на народности и державности? Может,  на борьбе за охрану окружающей среды? На чём? Да, ни на чём, кроме того, что свежо у людей в памяти, и, идя за тобой, они не совсем осознают, во что ты их втягиваешь! А чего стоит одно только запрещение деятельности твоей партии – воистину это царский подарок от меня!.. Ты что хочешь силой загнать самостоятельные государства в конфедеративный союз? На демократических принципах, да? Используя боевой дух отделений своей Новой демо-партии, да? Или воинских частей? Ничего у тебя не выйдет, дорогой мой. Ничего! Но, попробовать, конечно, можно. Отчего не попробовать? Раскрутить, так сказать агитацию… Что ты с успехом и делаешь. Уже сделал.
                Слушая эту тираду, как предназначенные ему слова будто отскакивают от фигуры президента, Ершов всё гадал, к чему же тот клонит, и зачем нужно было заводить весь этот разговор.  Но ничего не мог для себя уяснить. Наряду с этим чувство тревоги, собственной незащищённости не покидало его, а движущаяся по обшитым древесиной стенам тень президента, появлявшаяся то над диваном, то между шкафом и лестницей, казалась ему зловещей.
                - Ты пригласил меня только за тем, чтобы я выразил тебе благодарность? – спросил он в наступившей тишине, когда президент остановился, вглядываясь через стекло в сумерки заросшего сада.
                - Нет, - донеслось от окна, - Я пригласил тебя совсем для другого. Я пригласил тебя лишь для того, чтобы дать совет. Когда станешь главой государства, заведи себе ещё одну охрану. Дополнительно, на личные средства,  как это сделал я.
                Сердце Михаила Николаевича сжалось от страха: он обратил внимание, как в затенённых углах комнаты вдруг  возникли  фигуры вооружённых бойцов в чёрном. Они появились незаметно, будто  из-под земли, наполнив террасу «Охотничьего домика» запахом смерти, ружейного масла.  Ершов потянулся в карман за телефоном, но кто-то сзади отвёл его руку за спину и сдавил горло локтем.
                Президент шумно вздохнул.
                - Эти ребята понимают лишь мои жесты и никогда ничего не расскажут, потому что они немы и глухи от природы.  Ты не волнуйся на этот счёт, Михаил, - продолжал он рассуждать вслух, - В конце концов у тебя и сейчас есть выбор – либо сделать то, о чём я тебя попрошу, либо… сам понимаешь… твоя партия уже не выстоит перед таким подарком от меня, потому что народ выбирает сильнейших, следовательно и на этот раз он выберет меня.
                Зажатый неведомой сильной рукой, которой  ничего не стоило сломать шейные позвонки, и отправить на тот свет, Михаил Николаевич, тем не менее,  лихорадочно соображал, как ему поступить, чтобы сохранить себе жизнь. В конце концов, когда дышать стало  невыносимо, поглощённый животным страхом, он прохрипел:
                - Что ты хочешь?
                Президент сделал знак, и сила, давившая  на горло, тут же ослабла. Президент вновь появился в выхваченном абажуром кругу света, взял свою чашку и отхлебнул чай.
                - В сущности, это пустяк, - сказал он, - Мне кажется, что и для тебя пригодится, когда ты будешь уходить в отставку.
                Перед взором Михаила Николаевича появился бланк Указа с уже набранным текстом: «О гарантиях Президенту страны».
                - Подпиши, пожалуйста. Проведём указ,  в соответствии с законодательством,  уже после твоего избрания.
                Подписав документы о судьбе уходящего с должности Президента, его материальном обеспечении, нескольких имеющихся в его распоряжении резиденций, автомобилей и квартир, а также гарантиях неподсудности ему и членам его семьи, Ершов собрал силы, чтобы   подняться и уйти на нетвёрдых ногах.
                - И зачем только был нужен весь этот маскарад, - пробормотал он дрожащим от пережитого голосом и под конвоем отправился прочь.
                Двое бойцов с автоматами наперевес остановили его у выхода.
                - Я думаю, Миша, что впоследствии мы найдём с тобой общий язык. Правда, ведь? – напутствовал его глава государства.











Глава ХXI I  Тема для Андрея: «Семья в обществе, «руководимом      и  направляемом».



                - Андрей, там, где будешь Ты, существуют ценности, от которых  трудно освободиться. Если даже Ты захочешь, или  сделаешь это, то лишь с потерей собственной  нравственности и нравственности окружающих Тебя людей.  Тогда часть лучшего,  данного человеку   природой,  вновь отойдёт  к Истоку;  лишь горечь, обида и разочарование останутся в вас,  пополнив накапливаемое там тысячелетиями зло.
                При Тебе, как и долгое время до Тебя, такими ценностями там  будут  преимущественно совесть, долг, вера и честь, которыми там   люди часто пренебрегают.  Для того чтобы задержать ускользающую от них нравственность, они придумывают правила и законы, которые также нарушают, кто по доброй, кто по злой воле, по недомыслию и слабости, а кто и в корыстных целях.  За Твою жизнь  общество  примет множество законов, защищающих сначала одни нормы бытия, затем – другие. Но, и в тех, и в других законах, нормах и правилах свобода и самореализация личности  будет лишь декларироваться. По существу это будут не законы, а ограничения, что делать нельзя или не принято. Если бы нравственная норма о том, к примеру, что нельзя украсть, в действительности выполнялась, то не надо и принимать закона, карающего вора. Но, люди не будут создавать условия, чтобы не украсть, не убить или предать.  Напротив, они смогут всё это постоянно делать как в преступных, так и в благих целях.
                Там не  создают условий и для любви людей друг к другу. Напротив, чувство любви в том мире будет ограничено  условностями  вековых традиций, фальшивым целомудрием, непомерным самолюбием, физической страстью, пошлостью разврата, унижением личности, социальным неравенством, пересудами грешных, - всем тем, что способно делать кристально чистое грязным и гадким. На этом, главным образом, будут основываться там и законы о семье и браке. И Ты с рождения станешь воспринимать эти ограничения как данность, лишь изредка в ней сомневаясь. 
                Только Твоя душа будет всегда стремиться к настоящей, подлинной свободе.
                Для Тебя, как и для всех там, безусловной ценностью будет семья, и связанные с нею традиции. Воспитанный в семье научных работников, которые вложат в Тебя не только средства, но и интеллект, Ты с детства обретёшь чувство долга, уважения к старшим, узнаешь, что такое честь и достоинство, и как подобает вести себя в обществе, где живёшь. С детства Ты будешь знать, что люди бывают порядочными и непорядочными, что есть друзья и есть враги; что с мальчиками можно лишь дружить, а любить – только девочек; что в четырнадцать - шестнадцать лет многие Твои сверстники щеголяют своими любовными похождениями, а к двадцати годам женятся часто не по любви, а чтобы казаться взрослее. И Тебе предстоит потом часто бывать на свадьбах друзей, чьи браки окажутся не дольше школьных лет. А церемоний разводов там не устраивают, потому что это не принято: каждый развод – это потеря нравственности, вскрывшийся самообман,  трагедия для детей, раздел имущества, жертва собственной совести и достоинства.


                … Твоя жизнь  пойдёт   своим    чередом.    Через  какое-то  время вы найдёте   взаимопонимание    с    Татьяной,    которая однажды   обовьёт  Тебя   вокруг шеи своими лёгкими руками и  зашепчет:   «Давай  всё забудем. Прости меня!»    И Ты простишь,   и   ничего   не расскажешь о пережитом тогда, ночью, на набережной Яузы, как будто ничего такого и не случилось.
                В ту осень Ты сделаешь Тане предложение выйти за Тебя замуж. Ты будешь долго сомневаться, следует ли так поступить, несмотря даже на то, что, встречаясь вместе, вы нередко  будете мечтать, как устроить свою совместную жизнь.Но, одно дело мечтать, другое дело решаться на такое. Там всё это сложно. Связать там свою жизнь  любящим  друг друга людям – значит вести совместное хозяйство, соблюдать приличествующее в том обществе поведение, воспитывать новое поколение.  Вопрос о Твоей бездетности как раз и станет для Тебя камнем преткновения: зная, что большинство женщин выходят замуж с желанием родить ребёнка, Ты долго не сможешь признаться в этом своей подруге, чтобы не разочаровать её.В конце концов, Ты решишь рассказать ей основное, открывшееся Тебе: что любовь – это  тайна для  двоих, независимо ни от каких условий окружающего мира.Случится это как бы само собой,  в один из ярких, тёплых осенних дней, в окрестностях Воскресенского монастыря, который в ту пору будет музеем, памятником истории и культуры. Вы пойдёте вдоль каменных стен к Святому источнику. Пропустив Таню вперёд, Ты двинешься вслед, любуясь обрамлённой дневным светом, удивительно изящной, лёгкой её фигурой; и  из Тебя вырвется: «Выходи за меня замуж!»
                Она обернётся, приблизившись, вновь опустит руки на Твои плечи, и спросит:«Когда?»
                «Вчера, - зашепчешь Ты, прижимаясь губами к её виску,  бережно проводя ладонью по её льняным волосам,   - Год назад. Сто лет назад. Не знаю когда… всегда…»
                И в тот же день, не заезжая домой, в новую Твою квартиру, вы отправитесь в так называемый «Отдел записи актов гражданского состояния» для того, чтобы «подать заявление», или письменно  перед властями подтвердить ваше желание жить вместе.  Конечно,  Ты не сможешь изложить на бумаге, все те чувства к Татьяне, которые Ты испытаешь, делая ей предложение, - для властей этого и не надо будет. Но вечером, когда вы ляжете с нею в постель, и между вами произойдёт в очередной раз физическая близость,   Тебе как всегда покажется, что ваши души, слившись в одну, соприкасаются с вечностью.
                «Я хочу с тобой поговорить, малышка, - скажешь Ты после всего, прижимая себя к её ласковому телу, волнуясь оттого, что предстоит ей раскрыть, - Тебе это надо знать, потому что мы с тобой – одно целое. Тебе надо знать, Танюшка, что от меня никогда не будет детей… и  я должен тебе об этом… в общем,  есть время чтобы отказаться… от наших заявлений…»
                В ответ она лишь крепче сольётся с  Тобой, зацелует в губы:
                «Не беда, Андрюша, мы всё поправим, есть врачи знакомые, всё будет в порядке…»
                «Врачи тут не помогут».
                «Помогут… один-то только раз ведь можно родить…, и никто не узнает как…»
                И эта вновь  открывающаяся  тайна будто опьянит Тебя; сгораемый физической страстью и нежностью, покрывая безумными поцелуями родное Тебе существо, охваченный кажется никогда ещё не испытанным чувством освобождения, Ты опять  полетишь в счастливую бесконечность, Тебе будет казаться, что только с Таней, только с ней, наконец, стало возможным такое ослепительное счастье!
                Когда она заснёт, Ты вдруг  вспомнишь, кажется забытое: то самое чувство воскрешённой тайны как возрождённой жизни, что испытал Ты в одно розовое утро  в далёкой юности, когда  спасал  Виктора из воды. Оно вдруг нахлынет на Тебя с той очевидностью, будто случилось не пятнадцать лет назад, а сейчас, ночью, в постели с женой, которую Ты любишь абсолютно так же, теми же чувствами, безоглядно и бескорыстно, как и своего друга детства, - и всех, с кем сводила Тебя судьба все эти годы!
                «Таня! Я распутный, я гомик, со мной нельзя связываться…» - прошепчешь Ты во тьме.
                Во сне она лишь больше прижмётся губами к Твоей груди, как в детстве к любимой игрушке.
                Затем,  для Тебя и Тани всё будет в традициях быта. Дворец бракосочетаний будет готов к приёму очереди из молодых супругов, томящихся в роскошных залах  до тех пор, пока их не пригласят на ковёр, скажут дежурную речь во здравие, ударят указкой по казённым бланкам: «Распишитесь здесь!»; и в груде цветов, средь хора поздравлений не отправят с крыльца к машинам, ехать на банкет.Накрытый в ресторане праздничный стол по случаю вашего бракосочетания, по обыкновению разделится на две части: родственники со стороны жены, и родственники со стороны мужа. Обе команды начнут напористо отстаивать свои достоинства, стремясь приукрасить свою жизнь, выдать желаемое за действительное. Родители станут нервничать за вас, и беспокоиться всем ли гостям хватает еды. Ты будешь сидеть в центре этого застолья, и по требованию весёлой толпы, орущей «горько!» публично целоваться с Таней, чтоб на языке тамошних традиций доказать подлинность своих чувств к невесте, считающейся непорочной и не целованной. Потом, погрузив подарки и нетрезвую жену в машину, Ты отправишься домой, чтобы улечься в постель и, наконец,  заснуть.
                …В ту ночь Ты ещё не будешь знать, Андрей, что  пристрастие Тани к спиртному станет роковым в вашем супружестве.Этому несчастью там подвержены  многие, от руководителей государства до бездомных нищих. Алкоголь обостряет чувства, часто вызывает прилив бодрости, грёзы наяву, создаёт искусственные картины счастья и благополучия.  Но человеческий организм быстро привыкает, ему требуется всё больше спиртного, чтобы достичь желаемого эффекта, и личность постепенно деградирует, тело  дряхлеет, а желанное освобождение от всех проблем так и не наступает –  проблем становится ещё больше. До женитьбы Ты и не будешь знать об этом, ибо в Твоей семье ни отец, ни мать, никто из близких родственников не будут подвержены пьянству. Поэтому всё, что вынесешь Ты за три года супружеской жизни, станет для Тебя тяжким вдвойне.
                В тот же год Ты переменишь место своей работы, и уйдёшь из аппарата городского комитета комсомола. Случится так, что  как раз осенью  этого года в одном из столичных районных комитетов Коммунистической партии освободится место инструктора организационного отдела. И, в строгом соответствии с правилами, заполнив несколько бланков анкетных данных, пройдя ряд собеседований в  аппарате райкома, Тебя утвердят на эту должность. Среди всех работников этого партийного аппарата Ты окажешься самым молодым инструктором, Тебе не будет ещё и двадцати пяти лет.
                Структура аппарата районного комитета партии будет в точности такой же, что и структура аппарата городского комитета комсомола. Среди отделов главенствующим будет также «Организационный»; отдел «Пропаганды и агитации» будет также «обеспечивать содержание» проводимой  работы; «Промышленно–транспортный» отдел – подсчитывать показатели  «социалистического соревнования»; отдел «Науки и высших учебных заведений» - разбирать конфликты, постоянно возникающие в этих организациях; «Общий» отдел – заниматься письмами, постановлениями и документами. Также,  будет «Сектор кадров», хранящий «личные дела» партийных работников – «номенклатуру»; и «Сектор партийного учёта», ведающий «учётными книжками» членов партии,  их  партийными «билетами». Всё то же
 –  как и в ВЛКСМ – проведение «отчётно-выборной кампании» в партийных  организациях, тот же – только в меньшем количестве - «приём в члены КПСС», тот же «качественный состав» партийных кадров, та же подготовка к районной партийной конференции.
                Однако здесь  Ты будешь иметь возможность не учиться власти, а непосредственно прикоснуться к ней.  Тебе достанется, наконец, часть того, к чему Ты так стремился с юношеских лет;  то,  чем Ты  хотел забыться после разрыва с Валентиной, своей первой подругой;  то, чем Ты заведомо  гордился, работая  в аппарате горкома комсомола; то, ради чего там убивают и предают, и на чём там основана вся политика,- Тебе впервые достанется  часть  власти.   Пусть небольшая и безызвестная, но это будет часть подлинной власти над людьми, руководствующимися в своей жизни страхом совершить несвойственный нравам того общества поступок, быть подвергнутыми «партийному взысканию», а то и потерять членство в правящей партии. В состав аппарата райкома партии войдёт также и «партийная комиссия», разбирающая «персональные дела» членов КПСС, которые – вдруг это обнаружится - совершат такие поступки.
                И, выражая волю «руководящей и направляющей силы советского общества», в качестве инструктора Организационного отдела Ты будешь давать конкретные указания в первичные партийные организации о том, как следует оценивать действия советской власти, что думать людям по поводу решений Центрального комитета КПСС, и как проводить «воспитательную работу» в трудовых коллективах. Эти указания, с Твоей подачи, будут выполняться неукоснительно – от проведения экстренных партсобраний до предоставления срочных отчётов и справок в райком.  Тебя будут приглашать в «президиумы» партийных форумов, Тебе, как инструктору, «ведущему» группу партийных организаций «государственных учреждений», а затем и помощнику первого секретаря,  станут уважительно жать руку министры, ибо и они  тоже будут состоять на «партийном учёте» в этом центральном районе.  Всё, от настольных календарей и авторучек до компьютера на Твоём рабочем месте, будет конкретным выражением  благодарности министерской номенклатуры за «неустанную заботу родной коммунистической партии о советских людях и «росте их благосостояния».
                Теперь Тебе придётся часто заниматься рассмотрением писем и заявлений, которые в обилии будут приходить в этот ближайший, доступный для людей властный орган – райком КПСС. Запутавшиеся, уставшие от противоречий окружающего их мира люди будут искать кто справедливости, а кто и собственной выгоды. Всем жалобщикам будет казаться, что, если наказать обидчика, то истина, наконец, восторжествует; если «открыть глаза» коллективу на  поведение коллеги, не соответствующее «моральному кодексу строителя коммунизма», исключить из партии бывшего мужа за «развал семьи» и «неуплату алиментов», соседа – за «нескромное» обустройство собственного жилья, а преподавателя института – за проявление симпатий к студенткам, - то  общество, если и не станет от этого более нравственным, то, по крайней мере, автор письма сможет извлечь некие преференции для себя.
                На самом деле всё будет происходить наоборот – никто не будет удовлетворён ходом событий,  зло будет преумножаться в обществе, а добро, данное людям с рождения, – исчезать.
                Впрочем, Тебя это коснётся лишь в меньшей степени.   В то время Ты ещё не будешь об этом знать. Ты будешь свято верить в незыблемость нравственных норм, в справедливость возмездия, в то, что власть, и Ты как инструмент этой власти можешь быть арбитром людских судеб.
                В глазах сотрудников аппарата райкома партии Ты будешь казаться примерным семьянином,  как и подобает подающему надежды молодому «функционеру», у которого «крепкий тыл» - молодая семья. Вечерами, приходя домой, Ты будешь наслаждаться обществом своей жены, и на первых порах супружеской жизни  будешь от этого счастлив.
                В свободные от работы дни – в субботу ли, в воскресенье, а то и в будни по вечерам – вы станете часто приглашать гостей из комсомольской компании. Снова на столе появятся разнообразные закуски, составляемые Таней, привозимые её подругами, бутылки с вином и водкой, доставляемые друзьями. Вновь будут провозглашаться тосты, исполняться песни «по кругу», танцы до изнеможения. И почти после каждого вечера Татьяна будет не в состоянии убирать в комнате и мыть посуду, а Ты, привыкший с детских лет к порядку и аккуратности, станешь выполнять эту работу без её помощи, без ропота и гнева, как должно для  любимого человека.
                Родители ваши длительное время будут в неведении относительно  пристрастия Твоей жены к  алкоголю, потому что Ты, любя её и боясь за её репутацию, никогда не станешь жаловаться ни отцу, ни матери, ни тёще и тестю на эти проблемы, надеясь, что всё образуется, и только сама, с Твоей помощью Таня справится.
                Но вот, однажды случится так, что Таня уедет в гости на своей машине на дачу к подруге, а Ты останешься на субботу в городе, чтобы в ночь выйти на дежурство по району в приёмной РК КПСС. Случится так, что Ты отпустишь жену одну, на машине, надеясь, что это ограничит её в употреблении спиртного. Но  Таня дома  не появится,  ни на следующее утро, ни к вечеру следующего дня.
                Взволнованный, один дома в воскресный день, не находя себе места  от неотвязного чувства  возможной беды, Ты будешь метаться по комнате, и решать, что же следует делать? Позвонить будет невозможно по причине отсутствия мобильной связи в те времена, а также телефона у Галины на даче. Сообщать друзьям, тем более родителям покажется Тебе неразумным, ибо может раньше времени вызвать панику. Однако, когда тёща, Валентина Даниловна, уже в пятом часу попросит передать трубку Твоей жене,  Ты будешь вынужден сказать, что Таня  обещала быть не раньше десяти вечера.  И, тут же, чувствуя невозможность оставаться наедине со своим волнением, Ты наберёшь домой, отцу:
                «Таня пропала. Поеду искать».
                Отец  вызовется Тебя сопровождать. Вы выедете из города  на машине  по маршруту  не совсем Тебе знакомому, навстречу неизвестности.  Километрах в двадцати от предполагаемого поворота, возле поста Госавтоинспекции, Ты вдруг заметишь очень похожий на принадлежащий  жене светло-зелёный автомобиль «Жигули». Предчувствие заставит Тебя, проехав вперёд, вернуться, чтобы посмотреть на номерные знаки. И, Ты не поверишь своим глазам: это действительно будет автомобиль Татьяны!
                Для Тебя останется загадкой, как, минуя кучу искорёженных машин, сваленных на обочине,  стеклянный вход  двухэтажного сооружения, группу водителей, оживлённо споривших с милиционером, Ты свернёшь направо, и, взявшись за окрашенную в синий цвет ручку, отворишь дверь с тыльной стороны  поста ГАИ.  Сила Твоей интуиции будто ударами сердца поднимет  Тебя по лестнице на второй этаж, в небольшую комнату, уставленную шкафчиками для переодевания. Посреди прокуренной раздевалки, за столом с  разбросанными на нём игральными картами,  расположатся два полураздетых милиционера. Подле одного из них, обняв его за шею, будет сидеть Таня, и как будто с интересом наблюдать за игрой.Вздох облегчения вырвется из Тебя: ведь она, по крайней мере, жива, и ничего ужасного с ней не случилось!
                «Ты?!» - спросит она, обернувшись,  и рассмеётся  на всю комнату, - «З-знакомьтесь, друзья! Это мой муж!»
                Дружный гогот раздастся на всё помещение.
                «Дрюнчик, садись с нами. Видишь, одного я уж почти раздела!» - продолжит звенеть голос Татьяны, давящейся от смеха.
                Забыв о своей обиде, испытывая лишь чувство смущения и неловкости за  жену, Ты подойдешь, возьмёшь её за руку, скажешь твёрдо:
                «Пойдём!»
                Тот, что будет сидеть напротив, в накинутом на голое тело кителе, забубнит:
                «Говорил тебе, Коляныч, что дверь надо как следует закрывать… А,  вы знаете, молодой человек, что супруга ваша… как это… управляла транспортным средством в состоянии алкогольного опьянения?..»
                «Ваши документы, гражданин!» - поднимется, шатаясь, тот, что рядом с Татьяной, опрокинув  при этом стул.
                «Ты всё испортишь, Андрей!» - запищит Таня, вырываясь от Тебя.
                И вдруг Тебе её станет жалко – такую безвольную, беззащитную перед собственным пристрастием и  обрушившимися  превратностями судьбы, готовую, чтобы сохранить своё водительское удостоверение, или партийный «билет», - пожертвовать собственной честью, забыть о близких, прикрыться своим вожделением... И, взбешённый хамством представителей власти, пользующихся её беззащитностью, Ты предъявишь им своё удостоверение работника партийного аппарата, бросив его на стол:
                «Сегодня же напишу докладную секретарю парткома вашего ведомства о том, как вы схватили, напоили и издевались над моей женой. Чтобы духу вашего не было в органах внутренних дел!», - схватишь Татьяну в охапку и потащишь вон.
                Уже возле автомобиля один из сотрудников Госавтоинспекции догонит вас:
                «Послушайте! Вы позабыли свой документ... Возьмите ваше удостоверение. Вас сопроводить по трассе?..»
                Происшедшее потрясёт Твоего отца. Человек интеллигентный, впечатлительный, но сдержанный, конечно, он не будет вслух возмущаться поведением Татьяны ни в тот день, ни по возвращении домой, ни когда-либо ещё. Жалея Твою мать, он и ей ничего не расскажет. Только взгляд его с этой поры  станет более тревожным и участливым, а рукопожатие – понимающе коротким.
                Татьяна почувствует себя виноватой, будет просить у Тебя прощения, клясться, что ничего особенного не произошло, никакой измены не было и в помине, и убеждать, чтобы Ты и думать забыл о её супружеской неверности. В этом она будет пока ещё искренна, она действительно будет Тебя  любить, находя происшедшее даже забавным, считая себя жертвой обыкновенного приключения. 
                Чуть позже, когда жалость, стыд и гнев  утихнут, и Ты перестанешь мучительно перебирать в памяти все, связанные с женой, неприятные эпизоды своей жизни, Ты  сможешь более взвешенно оценить свои переживания. В глубине души, в отличие от отца, затаившего к Татьяне  сильную неприязнь, Ты не станешь осуждать свою жену.  «В конце концов, - подумаешь Ты, - она не виновата в своей природе, ведь я люблю её такой, какая она есть на самом деле, со всеми её положительными и отрицательными чертами характера. И, если б она не была столь сексуальна, взбалмошна, импульсивна, я и не полюбил бы её вовсе!».  Тебя начнёт беспокоить в ней другое – нарастающее пристрастие к выпивке, и  пренебрежительное отношение к близким людям.  Нет, Тебе и не надо бы  даже никаких слов благодарности за все те  несчастные эпизоды и случаи, из которых Ты выручал Татьяну, - это будет противоречить Твоему складу характера. Но, Тебе захочется от неё не только нежности, страстных поцелуев и безумных ночей, но и простого взаимопонимания, элементарного уважения – хотя бы даже такого, что требует от людей тамошняя, нередко лицемерная, этика жизни.  Тебе захочется самой простой и искренней тайны, что так возбуждает Тебя в контактах с людьми, такой чистой и непосредственной, рождённой ещё в юности, при встречах с Виктором, и в тоже время такой хрупкой, исчезающей при каждом неосторожном и грубом событии!
                И ещё. Теперь, когда Ты станешь разбираться в семейных конфликтах, при «рассмотрении писем и заявлений трудящихся», - Ты будешь делать это без  ориентира на  «нравственную чистоту»  в  трактовке из  «морального кодекса строителя коммунизма»,  помня о том, что в чувствах, возникающих между двумя людьми, могут что-либо понять лишь эти двое, а чаще всего –  только один из них,  и никто посторонний.
                С началом супружеской жизни  принятая в том обществе  нравственность станет открываться Тебе совсем по-другому.
                В один из дней, в четверг, как всегда это бывает там, где предчувствия не перестают беспокоить человеческую душу, а ход событий постоянно свидетельствует об истине, судьба вновь напомнит Тебе об истоках: неожиданно Ты встретишь Виктора.
                «Привет!» - и время сожмётся в секунду, - как будто бы и не пройдут эти пятнадцать лет  жизни, словно бы и не произойдёт в них столько, что сложится в биографическую последовательность. И в это мгновение никчёмными покажутся Твои повседневные помыслы, тревоги о карьере, о власти, о положении в обществе, о семье и об установленных правилах жития.  Тебе вдруг станет абсолютно ясно только одно - всё это время с другом своим Ты и не расставался, а рождённая между вами в юности тайна была и будет с Тобою всегда, ибо является Твоей сутью, присущим одному только Тебе смыслом бытия!
                Не в силах остановить этот порыв души, здесь, среди людей, собравшихся на какое-то запланированное мероприятие, готовых как всегда выслушивать правильные слова очередного деятеля, Ты взойдёшь к Виктору, взглянешь в его родные глаза, обнимешь его,  прижав что есть силы к себе,  и скажешь единственное очевидное для вас обоих:
                «Знаешь, я не мог тебя не встретить!»