I.
В 1987 году я попал под хирургический нож и перенес несколько операций, после которых, можно сказать, вернулся на землю с Того Света... То ли в детстве ударил кто-то под дых, то ли на юрфаке МГУ ударили на секции самбо, но удар спустя многие годы обернулся проблемой...
Помню, на самбо преподаватель вызвал меня из строя и объявил всем, что будет показывать на мне новый прием.
- Если схватят обеими руками за одежду на груди, что надо делать вам?! Вот что! – он повернулся ко мне. – Хватай!
Я схватил его за отвороты белой самбистской куртки, он подался назад, развел в стороны руки и обозначил удар ими по моей голове.
- По ушам его бьете! Ладонями! Так, чтобы они загнали в уши воздух! От этого боль жуткая будет у него, и он вырубится - отпустит захват! Потому что спресованный в ухе воздух достанет – как штырь - до самого мозга! Но... «товарищ» может отойти от шока, а потому сразу бейте ребром ладони и по его губам! Так вот... – он опять показал, не касаясь меня, как надо бить, после чего добавил. – И, наконец, ботинком – по надкостнице ноги ему… Вот так! - он замахнулся ногой и обозначил удар по моей голени… - Понятно?
Все закивали.
- Показываю последний раз! – объявил он и дал команду мне. - Начали!
Я схватил его за куртку, потянул к себя. Он обозначил удар ладонями по моим ушам, тут же размахнулся и показал удар ребром ладони по моему лицу, но не рассчитал, видно, его и что есть силы врезал мне по губам! Из них фонтаном брызнула кровь, и я, весь окровавленный, отскочил от него, схватил полы куртки, прижал к лицу…
Он вскрикнул с испугом.
- Ёёё… Извини, старик… Бегом к аптечке! Ребята, помогайте! Теряет сознание…
Меня, зажмурившегося от боли, увели в раздевалку, дали нашатыря, помогли обработать раны на губах и одеться, после чего проводили в общежитие университета…
Раны заживали долго, и я месяца два не ходил на самбо: губы вообще после этого лет десять-пятнадцать лопались осенью и зимой, доставляя кучу неприятностей, причем лопались просто от непогоды…
А сколько ударов приходилось принимать в той же секции самбо в корпус! Видно один из них и обернулся кистой в брюшной полости, которая дремала годы и вдруг прорвалась.
Меня, жившего тогда в Южно-Сахалинске, прооперировали в областной больнице, а через неделю – еще раз. Жене сказали, что я почти на Том Свете и что все зависит только от меня. Святой человек – хирург Станислав Мельник – сделал все, чтобы спасти меня, но большего уже не мог, нужна была моя помощь. И я помог – не хотел помирать…
Господь спасал меня в жизни трижды. Первый раз - в феврале 1982 года, когда я оказался в открытом океане на борту обледенелого буксира «Оберон»: тот шел из Петропавловска-Камчатского в Северо-Курильск и попал в жуткий шторм - его всю ночь швыряло в море, но он выплыл… Второй раз - спас в этом случае с неожиданными операциями… Третий раз - пять лет спустя, когда в Сиэтле совершил вынужденную аварийную посадку грузовой ИЛ-76 со мной и девятнадцатью американцами на борту… Что-то это все значило… Не знаю что, но я всегда чувствовал, что рядом со мной мой Ангел Хранитель...
На работу я вернулся из больницы худющий и с грустными - все обратили внимание на это - глазами.
Служил я тогда старшим помощником прокурора Сахалинской области, а потому мне пошли навстречу и разрешили полусвободный режим работы. Но однажды тот обернулся против меня: я был вызван к кадровику, который сообщил, что принято решение отправить меня на месячные военные сборы в Узбекистан.
- Какие сборы?! Вы что?! С ума сошли?! – опешил я. – Еле хожу еще, а вы меня на турники и марши-броски отправляете?!
- Угомонись! – перебил меня такой же «старпом» прокурора области, но по кадрам. - Людей не хватает! И на следственном направлении, и на прокурорском! Запарка жуткая. Вот и прикинули с руководством - тебя надо отправить на сборы, а не оголять какой-то участок. Ходишь ведь? Ходишь! Посиди месяц в Узбекистане - в военных классах! Не погонят на турники тебя! Справку дадим, что нельзя на них тебе! И врубись хоть, какое счастье выпало! Мы здесь будем по пояс в снегу в феврале-марте, а ты к тюльпанам летишь! Плова наешься, арбузов, дынь, гранатов всяких… Ядрёна Матрёна! Сам бы поехал… Короче, входи в положение! Предписание дали нам – срочно отправить одного офицера запаса на сборы в Узбекистан! Прикрывай всех…
Плов и гранаты… Они, наверное, и решили мою судьбу… Плов я любил, но настоящий никогда не пробовал... Да и как было отказать своим…
- Ладно, когда ехать? – вздохнул я, прикидывая, к кому из врачей надо заглянуть, чтобы они дали напутствия на дорогу и выписали справку, что мне «нельзя на турники».
- Вас спецрейсом отправят туда через два дня. Со всей области офицеров запаса собрали, - ответил кадровик и отвел в сторону глаза.
Вон оно как - до меня стало доходить, что происходит.
- Вы меня что - в Афган отправляете?!
Коллега, словно через силу, повел из стороны в сторону головой.
- Какой Афган! Кто тебя, порезанного, в Афган отправит?! Сборы военные! Месячные… – он принялся открывать дрожащей рукой пачку сигарет, после чего закурил.
- Аааа… месячные у нас... ну-ну… - мы грустно посмотрели с Ангелом на него и, сложив вскинувшиеся было крылья, вышли из кабинета...
Собрали нас через два дня в аэропорту Южно-Сахалинска. Нас было человек восемьдесят. Бросилась в глаза серьезность всех: обычного при таком сборище мужчин веселья не было. Ко мне раз за разом подходили из толпы знакомые и признавались, что думают об одном - летим в Афганистан…
Провожавших не было, что было требованием руководителей сборов…
II.
Полет длился долго – Ташкент отстоял от Сахалина на расстоянии 5683 километров. Настроения не было, а потому мы, разбившись на кучки, пили, на что стюарды тогда внимания не обращали. Ко мне несколько раз подходили и звали в свои компании… О чем только не говорили в пути, но, что удивительно - в основном не о том, куда летим, а о Сахалине, его красотах, рыбалках... семьях…
В аэропорту Ташкента команду ждали военные автобусы. Погрузившись в них, мы уехали в город, где была наша воинская часть за забором.
Покормив и переодев всех в офицерскую форму, нас построили на плацу и сделали перекличку. Она закончилась для меня неожиданно: я, капитан запаса, был назначен командиром офицерского взвода из лейтенантов и старлеев. «Еще этого не хватало!», - пронеслось в голове, но попытки отказаться от командования по причине «здоровья» руководитель сборов тупо, по-армейски, пресек: «Здесь все здоровы! Командуйте! Как старший по званию!»... Но был и приятный момент: объявили, что мы – собранное на месяц спецподразделение - будем жить на территории части, но вечерами сможем переодеваться в гражданское и уходить в город. «Знакомьтесь с местными!», - пояснил руководитель сборов. – «Только ухо востро держать! О том, где и почему вы - ни слова! В целях вашей же безопасности! Ситуация даже тут, в Узбекистане, не простая!»
Утром следующего дня началась учеба.
Турников и марш-бросков не было. Шли занятия по классам, на которых нам - офицерам - рассказывали об Афганистане, о политической и военной ситуации там, моджахедах, их вооружении, тактике боев. Целые уроки отводились изучению незнакомого нам иностранного оружия, средств их связи и иным предметам. Не оставили без внимания и все, касающееся нашего вооружения, тактики и стратегии наших боевых действий. А еще стреляли... стреляли... стреляли…
Забросят нашу офицерскую спецкоманду в Афганистан и для чего или не забросят, понять было трудно... Незадолго до этого – в январе 1987 года – советские войска прекратили там наступательные действия и вступали в бои только в случаях нападения на них самих. Но мир не настал. Во второй половине января оппозиция начала крупную операцию против наших частей, афганских гарнизонов и мирных кишлаков. Это, видно, и было причиной того, что нас срочно собрали неподалеку от афганской границы.
А днем позже мне таки разрешили посещать медсанчасть, чтобы делать уколы и проходить процедуры. В санчасти был лишь один медработник - симпатичная, лет сорока, татарочка Факима, которая с восторгом принялась за меня: ей, как призналась, было уже скучно сидеть без дела, а тут появился, наконец, я, кем и можно было заняться.
Она была вдо’вой, а потому через несколько дней принялась вовсю кокетничать со мной, провоцировать на то, что «медицинской помощью» не назовешь. Я спасался юмором и «тяжелым состоянием здоровья». Впрочем, на одну провокацию поддался с удовольствием – она, услышав, что я не видел Ташкента, предложила показать город, и мы в тот же день после процедур, сославшись на то, что меня надо показать какому-то врачу в городе, ушли из части. Так я и увидел столицу Узбекистана. Не скажу, что все в ней понял – и ее саму, и ее красоту: это была другая архитектура и культура. Широкие улицы в центре. Дома с огромными лоджиями, где проходила бо'льшая часть жизни узбеков. Запомнилось, что лоджии были наполовину закрыты бетонными решетками от постоянного там солнца…
Особенно понравился рынок, на который привела меня медсестра. При входе на него стоял чан, в котором готовился на костре плов. Священнодействовавший возле чана узбек помешивал в нем рис с мясом: в его руках была похожая на весло деревянная лопатка. А вокруг стоял бесподобный запах. Я как завороженный встал у чана, попросив Факиму подождать, чтобы попробовать. Минут через пять плов был готов, и мы, взяв по порции, принялись за него.
- Ну, как? Вкусно?! – поинтересовалась весело она.
- Не то слово! – ответил я, закатывая глаза. – Кстати, тоже умею. У меня дома казан, я в нем готовлю плов гостям.
- Как? – удивилась она.
- То есть?
- Ну, как Вы готовите его?
- Ааа… Меня научил в МГУ студент-журналист Шамиль Маликов. Так и готовлю до сих пор. Разогреваю растительное масло в казане, кидаю туда килограмм измельченной моркови, обжариваю до золотого цвета. За ней отправляю туда же килограмм нарезанного лука и тоже хорошо обжариваю. Затем кидаю нарезанную баранину, довожу и ее до готовности, с зирой, пряностями солью. А в конце поверх всего выкладываю килограмм мытого риса, заливаю водой и, когда рис становится мягким, перемешиваю. Плов готов!
Факима выслушала все и покачала головой.
- Я по-другому. Сначала мясо обжариваю, - сделала ударение на «мясе», - и лишь потом морковь, лук, рис кладу. Это настолько вкуснее, Анатолий! Хотите приготовлю? Приходите вечером! Не оторветесь…
Мы посмотрели друг на друга…
- От плова или от Вас? – съехидничал я.
- Оооооо... - закатила глаза она. - У нас главные – мужчины! Они выбирают, от чего не оторваться!
Я вздохнул.
- Ой, Факима... Придется перестать делать так нужные мне уколы, - и улыбнулся. – Пощадите, пожалуйста…
- Хорошо-хорошо, - игриво повела она вновь глазками. – Посмотрим на ваше поведение….
Покончив с пловом, мы ушли на базарную площадь: несмотря на февраль по ее краям высились горы фруктов, под которыми сидели старики-узбеки в тюбетейках и зазывали к себе - «попробовать» что-нибудь.
- Спасибо! – отказался я от предложения первого же. – Мы просто посмотреть пришли!
- Шта па-смат-рет?! Папробовай, уважаемый! Сладки, как мёт эта… - старик закатил - почти как Факима - глаза и протянул мне что-то; пришлось пробовать, чтобы пройти дальше. Но и соседний продавец, уже понимающий, что покупать ничего не будем, принялся настаивать, чтобы и у него попробовали, а за ним – третий, за тем – четвертый.
- Факима, чего они упрашивают?! Видят же, мы не купим…
- Да скучно им, - засмеялась она. - Сидят, а покупателей нет… Февраль… Холодно сидеть молча...
Закончив экскурсию по рынку, мы пошли в город. Она раз за разом останавливала меня, показывала что-то и рассказывала, что это. На одном из перекрестков мы через час-другой наткнулись на продававшего самсу старика.
- Что это? – спросил я его.
- Самса, уважаемый! – ответил он.
- А с чем это?
- С мясым… - радостно закивал он. - Сап-сэм гарячий…
- Возьмем? – повернулся я к Факиме.
- Мы же плов только что ели? Или Вам нравятся толстенькие? – вдруг захохотала она...
- Тогда одну, дедушка! – попросил я.
Старик подал самсу: я откусил, попробовал, потом еще и еще раз – мясом не пахло. Покачав головой, посмотрел на улыбавшегося деда.
- Говорили «с мясым»… А там – один лук…
Старик испуганно замер, перевел взгляд с меня на Факиму, а с нее снова на меня и развел руками.
- Как о д и н лук?! Там м н о г о лук!
Мы с Факимой прыснули со смеху и, поблагодарив его за вкуснейшую самсу, отправились гулять дальше.
Утром занятия начинались рано.
Они шли и шли по нарастающей. Дегазация и дезактивация территорий и людей при ликвидации радиоактивного, химического и бактериологического заражения. Пистолеты, пулеметы, гранатометы, их сборка и разборка. Политические партии, моджахеды, обстановка в Афганистане. География страны, ее населенные пункты и дороги... И стрельба... стрельба... стрельба…
Не скажу, что учились мы на пределе – шли обычные занятия в классах и тире, и все же к вечеру накапливалась усталость, и мы, сбиваясь по двое-трое, уходили в город, чтобы посидеть где-нибудь в центре.
Самое интересное, что я так и не понял, к чему нас готовили. То ли к заброске группами в Афганистан для выполнения каких-то спецзаданий. То ли для работ в штабах наших частей в этой стране. То ли просто встряхивали, восстанавливали наши офицерские знания, чтобы во время «Ч» дать каждому из нас по взводу или роте бойцов и кинуть в составе кадрированных полков в афганскую бучу…
Через несколько дней я подошел к начальнику сборов, отвел в сторонку и, распахнув гимнастерку, показал весь залепленный бинтами и пластырями живот.
- Товарищ полковник! Тут дело такое... Других офицеров у меня в организации не было, - принялся врать я, - поэтому и отправили меня сюда. Но не беда - выдержу: бегать, прыгать не приходится и слава Богу! А вот если готовите нас к чему-то серьезному - носиться в Афгане сломя голову, лазить по горам - то имейте в виду, что одним, мною, окажется меньше, чем надо Вам. Подстраховывайтесь...
Он с удивлением рассмотрел мое брюхо и смачно выругался в адрес Сахалина и его военкомата.
- Причем тут военкомат, - принялся с улыбкой защищать земляков я. - Они не спрашивали о здоровье - я не отвечал. Да и арбузов хотелось поесть, наконец, вволю, а не по пояс в снегу сидеть...
Он угрямо посмотрел на меня и выдохнул с раздражением.
- Там будете улыбаться, - кивнул в сторону Афгана. - Таких там как вы сотни, если не тысячи, а потому и такой подойдете, если мне надо будет по головам товар сдать...
Мы, играя желваками, посмотрели друг на друга, после чего отдали честь и разошлись.
- Господи, отведи беду! - попросил я, понимая, в какой мясорубке можно оказаться.
С каждым днем становилось ясно, что в Афгане бьются не моджахеды с правительственными войсками, а американцы с нами. Мы влезли в эту войну, не понимая военно-политических и историко-культурных реалий страны, а Штаты делали все, чтобы поднять против нас моджахедов, профинансировать и вооружить их. Эта бессмысленная мясорубка могла поглотить миллионы таких как мы, ничего в конце концов не решив, потому что афганцы никогда и никому не подчинялись и не подчинятся – воевали и будут воевать еще столетия…
III.
Сборы сборами, а личная жизнь личной жизнью.
Я не о Факиме, которая после пары неудачных попыток «подружиться» охладела ко мне. Это, кстати, открыло тогда для меня одну из загадок: оказалось, и в женском мире любви и высоких чувств не много, как и тех, кто способен на них - огромная часть женщин ничем не лучше большинства не умеющих любить мужчин, а потому многие из них готовы кинуться сломя голову на первого встречного, глупо верят «любовной лапше», которую день изо дня вешают им на уши, готовы плевать на любовь и прагматично приспосабливаются под любого из нас, мужиков, лишь бы не остаться одной. Так, видно, было и в ее случае…
Но вернусь к личной жизни. Я о своей жизни, которая всегда состояла из работы, творчества и семьи. Семья была далеко. Творчества в тех условиях никакого быть не могло. А потому я, вспоминая о работе, все время порывался вырваться в местную прокуратуру – интереса ради.
- Товарищ полковник, - обратился однажды к руководителю сборов. – Я из прокурорских. Разрешите сходить в здешнюю прокуратуру – познакомиться просто. Вдруг что интересное увижу. Тем более я «калека». Но только днем разрешите сходить, пожалуйста! А то вечерами, когда заканчиваются занятия, у них никого уже нет.
Полковник смерил меня взглядом.
- Идите. Только не в форме.
- Есть! – ответил радостно я и через полчаса был уже у здания Прокуратуры Узбекистана.
- Я из Прокуроры Сахалинской области, - представился дежурному милиционеру. – Проездом тут. Хотел бы познакомиться с кем-нибудь из коллег. Как это сделать?
Милиционер посмотрел на меня, попросил паспорт, полистал его, после чего поднял трубку телефона и начал кому-то объяснять что-то на своем языке, после чего сказал в какой мне пройти кабинет. Отыскав кабинет, я вошел в него и увидел за столом молодого – лет тридцати – узбека, тот радостно вышел навстречу и, пожав руку, представился на чистейшем русском.
- Тахир… По-нашему - чистый, святой, безгрешный, целомудренный, но… - он засмеялся, - в последнем очень сомневаюсь… Я - зам. начальника следственного управления прокуратуры республики…
Я засмеялся.
- А меня зовут Анатолием… По-нашему – это восточный, восходящий… Про целомудренность в справочниках не написали ничего…
- Ооо, - радостно принялся трясти он мою руку и тут же перешел на «ты», - я – восточный, ты – восточный… Надо отметить!
- Да ну... – опешил я. – Я пришел просто поинтересоваться, как у вас тут! Не надо беспокоиться! Хотел пять–десять минут украсть у вас, пообщаться…
- Вот и вперед! Пообщаемся! Мы как раз с ребятами поужинать договорились! Берем и тебя…
Мы вышли из кабинета, спустились на первый этаж. Тахир попросил подождать, потом вернулся с портфелем и подмигнул мне.
- Две бутылки водки взял…
Я опешил.
- Зачем столько?!
Он похлопал меня по плечу, успокаивая.
- Нас четверо… Больше никаких вопросов! Ты же гость мой! И я должен встретить как можно лучше! А прилечу на Сахалин – меня встретишь!
Ангел посмотрел на него и опять грустно улыбнулся. Потом чуть расправил за спиной крылья и аккуратно вернул назад.
- Хорошо, Тахир! Спасибо, согласен…
Выйдя из здания и спустившись по ступеням к проезжей части улицы, мы свернули куда-то, прошли пару домов, вновь свернули и оказались у какого-то скверика возле старенького облупленного джипа непонятных времен и неизвестной марки. У машины не было тента. Он бросил портфель на заднее сидение и сел за руль.
- Садись!
Это было моментом, когда надо было мгновенно решать - садиться или нет. Сразу вспомнилось то, о чем две недели рассказывали нам на сборах в связи с происходившем в Афганистане и Узбекистане. Отношение к русским было и тут не лучшим из-за набравшей тогда ход компании по расследованию «хлопкового дела» спецгруппой Прокуратуры СССР под руководством Тельмана Гдляна. Скольких узбеков арестовали они, а сколько вскрыли афер, приписок, хищений! Можно было сесть в джип и никуда больше не приехать…
- Садись-садись, Анатолий! Чего ты? Сейчас заберем ребят из группы Гдляна и махнем с ними в одно место! – расплылся в улыбке он. – Ты же мой гость, еще раз говорю! Вперед!
Ребята-гдляновцы… Чем черт не шутит… Я улыбнулся и сел в машину.
Тахир повернулся ко мне.
- Объясняю… Нас, прокурорских, постоянно пасут тут из-за «хлопкового дела», а потому на служебной машине я не езжу. Сбросились с ребятами на этого «козла», вот он и стоит тут втихую днями и ночами, ржавый. Никто не позарится на такой! А когда надо, приходим, садимся и едем куда нужно! Смотри, как заводится! – засмеялся он и, достав из кармана карандаш, сунул его в какую-то дырку на руле - двигатель возмущенно завелся.
Я засмеялся.
- Карандашом! Никогда не видел…
- А мы покажем много еще того, что не видел, - подмигнул он, после чего вывел машину со стоянки, проехал квартал и остановился возле стоявших на тротуаре мужчин славянской внешности, те поздоровались и забрались в машину.
- Я рассказал им по телефону, кто ты, - пояснил Тахир. – Едем за город, там готовят шикарные шашлыки! Таких, Анатолий, ты не пробовал! – выдав это, он ударил по газам, машина вылетели на центр проезжей части улицы и понеслись куда-то. Разговаривать в ней, открытой, было трудно – потоки встречного воздуха уносили слова, а кричать не хотелось, поэтому все сидели молча.
Минут через пятнадцать-двадцать мы выехали на окраину города. Многоэтажные дома сменились лачугами-мазанками за высокими заборами. Поплутав по закоулкам, Тахир въехал в какой-то проулок и остановился у одного из домов.
- Вот… Тут простые люди. Я не раз был здесь. Можно ничего не бояться. Они великолепно готовят. Единственная просьба – ни слова о том, кто мы такие…
Все вышли из машины и прошли к дверце в высокой глиняной стене. Тахир погрюкал металлической скобой о дверцу, и через минуту-другую нам открыли. Показалось лицо женщины. Он что-то объяснил ей на узбекском, и она впустила нас во двор. Пройдя туда, я огляделся.
Ангел в испуге приподнял крылья…
Закрытый забором двор был пуст: по его периметру тянулась длиннющая одноэтажная мазанка с бессчетным количеством дверей – видно, каждая вела в отдельную комнату. Посреди темного жуткого двора была беседка с приподнятым на полметра – потом узнал, что от змей – полом…
- Проходите… - тихим голосом позвала меня по-русски хозяйка дома.- Сейчас свет будет…
Ангел вздохнул и опустил крылья…
Пройдя с нею на веранду, мы расположились за столиком. Тахир достал из портфеля водку и принялся обсуждать что-то с женщиной, после чего повернулся к нам.
- Она сейчас накроет, но у нее нет шашлыков из печенки… Пять минут – и я вернусь с ними… Побудьте без меня…
Мы остались на веранде одни и принялись знакомиться. Оказалось, ребята были следователями прокуратуры – один из Подмосковья, другой из Белоруссии. Обоих включили в группу Тельмана Гдляна около полугода назад. В Узбекистане расследовали эпизоды «хлопкового дела». Мы говорили тихо: так, чтоб слышно было только нам, затем прервали разговор, потому что одна из дверей дома отворилась, из нее вышла хозяйка с тарелками в рукам. Подойдя к столу, расставила на нем снедь: большую миску с нарезанным репчатым луком, блюдо с яблоками, грушами и гранатами, тарелку с сыром. Потом ушла и вернулась с подносом, на котором была охапка нанизанных на маленькие деревянные палочки горячих шашлыков из баранины.
- А Вы кто и откуда? – спросила, улыбаясь, она нас и, выбрав почему-то из троих меня, повернулась ко мне.
Ребята переглянулись.
- Я - музыкант, они - писатели, - выдал первое, что пришло на ум я, так как музыкой занимался в музыкальной школе и музпедучилище, а потому не боялся этой темы, а уж о писательстве только глупый не соврет, если будут спрашивать. – Проездом здесь. Познакомились с Тахиром. Он и позвал в гости сюда всех.
- Ааа… - продолжила улыбаться она. – Тахир – хороший человек… Он где сейчас работает?
- Понятия не имею, - улыбнулся я. – Но человек хороший, Вы правы!
- Хирург, - продолжила она. – Очень хороший хирург. Не знаю только, где сейчас работает…
Ребята опять переглянулись, сдерживая улыбки. Тут же раздался стук в калитку - вернулся спасший нас от дальнейших расспросов Тахир, привез такую же охапку шашлыков из бараньей печенки…
Хозяйка удалилась, а мы начали тихий пир, благо на каждого из нас пришлось по десятку одних и десятку других шашлыков. Говорили вполголоса, постоянно поглядывая на дверь, за которой скрылась хозяйка. Ребята рассказывали о том, как приходилось работать, расследуя злополучное «хлопковое дело», а я раз за разом задавал вопросы, не понимая чего-то.
- Вы говорите, что в Бухаре после работы уходили в гостиницу и там баррикадировались в номерах, подпирая двери шкафами, столами… Зачем?! Почему не договориться прокуратуре, чтобы вас в командировках охраняли в отелях?! У каждой двери по милиционеру можно поставить, если на то пошло?! С учетом важности дел ваших...
Ребята грустно улыбнулись.
- Толя, а от кого баррикадировались-то! От милиции! Она вся под каблуками местных нуворишей… Спишь за подпертой шкафом дверью. Чемодан с материалами уголовного дела под кроватью. Под подушкой пистолет. Малейший звук какой – вскакиваешь… Жуть…
- А помните, - перебил Тахир, - как наши, не сделавшие так, попались, когда ездили в… - последовало название какого-то города, - перестреляли их, чтобы документы по тому уголовному делу забрать… - его коллеги закивали…
Я столького наслушался тогда, о чем и думать не мог. Оказалось, что жил в другой стране. Сахалин был окраиной России со своими пограничными порядками. А в центре и на югах, особенно в азиатских республиках, была жуть - кланы, кумовство, продажные должности и чиновники, взятки, поборы, поборы, приписки и никакой правды. Потому и сопротивлялась вся нечесть расследовавшим "хлопковое дело" следователям, которых были многие десятки... Потому и доходило часто до откровенных провокаций по отношению к ним, подстав и даже убийств...
Мы говорили, говорили, говорили...
А над Ташкентом неподвижно стояла в небесной высоте ярчайшая луна. Сколько тысячелетий она стояла так, наблюдая за тем, что творилось на Земле. Сколько людей было под ней рождено и сколько погибло в разных войнах и таких как сейчас разборках, сколько просто умерло... Спросить бы у нее…
IV.
Утром нас в который уже раз отправили на стрельбы, потом снова в аудитории.
Афганистан, Афганистан, Афганистан… А там гибли парни... С одной стороны было жутко понимать, что готовят и нас отправить на эту бойню, с другой – невыносимо знать, что кто-то погибает в надежде, что их поддержат, спасут - мы или не мы – а поддержки не было…
Двумя днями позже нам объявили, что уезжаем в Самарканд на ознакомление с городом и его окрестностями – нас время от времени вывозили в близлежащие городки, но в этот раз предстояла поездка почти за 300 километров. Через час – после завтрака – в ворота части въехали автобусы, и мы, переодетые в гражданку, отправились на них в путь.
За Ташкентом дорога пошла бесконечными черными полями, которые, залитые солнцем, было странно видеть в середине зимы. Вдали от шоссе проплывали селения, к которым уходили от трассы тополиные аллеи. Мы молча рассматривали южный пейзаж.
- Слушай, - обратился ко мне сидевший у окна сосед. – Что думаешь об этом всем? Бросят или не бросят в Афган?
Я пожал плечами и вздохнул.
- Кто его знает. Слышал же, там прекратилась, вроде, бойня, но моджахеды поднялись опять и заставляют нас снова отбиваться. Потому и собрали, видно, нас… Интуиция подсказывает, что могут швырнуть туда, но… Спроси чего полегче!
Он вздохнул и, отвернувшись к окну, выдохнул.
- Знаешь, понял бы все… Ну, ладно, немцы когда-то напали – надо было вставать и бить их! А тут хрен знает, что за страна… Чучмеки долбанные… Чего мы там потеряли?! У меня жена дома, дочке пять лет, проблема на проблеме, еле выживаем, а приходится… – он помотал головой и, прикусив губу, затих, из его глаз побежали слезы…
- Слушай, - толкнул я его в бок. – Что мы можем сделать?! Мы - офицеры… За нас вверху решают все… Скажут лететь – полетим…
Мой Ангел поднял тоже лицо вверх, закрыл глаза, сглотнул и, поправив за спиной крылья, выдохнул… И ему, охраняемому Богом, тоже не было все понятно и тоже не хотелось, чтобы я погиб в чужой стране, не зная зачем…
Поездка заняла больше трех часов. Мы ехали по старинному Шелковому пути. Показался одноэтажный Самарканд - столица Империи Тамерлана, один из самых древних городов, ровесник Рима, Афин, Вавилона. Ему было больше 3700 лет, и все эти годы его имена - Афросиаб, Мараканда, Самарканд - произносились во мире с уважением.
Разбив на группы, нас выпустили с экскурсоводами в город у площади Регистан, которая поразила красотою и размерами. Через полчаса отвезли к мавзолею Гур-Эмир, где под нефритовым надгробием покоится известный завоеватель – рыжий Тимур. Затем показали мечети Биби-Ханум и Хазрат-Хызр. Но мне больше всего запомнилась обсерватория, построенная в средние века Мухаммадом Тарагаем, известным миру как Улугбек. Помню, как долго и с интересом рассматривал огромный желоб. Оказалось, это ориентированный с севера на юг грандиозный угломер - секстант с радиусом в 40 м, на котором измерялись высоты небесных светил над горизонтом, когда те проходили через небесный меридиан над Самаркандом. Дуга инструмента была ограничена мраморными барьерами: на каждом градусе мраморного круга были вырезаны деления и цифры – один градус равнялся 70 сантиметрам... Я стоял и пытался понять, как тысячи лет назад Улугбек мог дойти до всего этого, понять все, вычислить все и так выстроить, что оно работало, помогало измерить небесную сферу, сделало его известным миру…
Наконец, экскурсии закончились, и нас, погрузив в автобусы, отвезли за город - обедать. Автобусы остановились невдалеке от городской окраины на берегу реки Зарафшан, у какого-то ресторанчика. В нем были накрыты столы, и когда мы сели, юркие узбеки стали приносить нам огромные блюда с пловом, пиалы с супом, горячие лепешки. Голодные ребята набросились на еду и мгновенно уничтожили ее, после чего, расслабленные, принялись неторопливо пить зеленый чай, благо за столами можно было курить.
Пообедав, тронулись в обратный путь, но спустя полчаса-час столкнулись с проблемой – большинство отравилось обедом и едва доехало до Ташкента. Слава Богу, меня от той беды организм спас, а две третьих «курсантов-экскурсантов» еще день-два лезли на стены... Что это было такое – некачественные продукты или специально подстроенное кем-то что-то – никто не понял…
Наконец, появилась ясность с нашим пребыванием в Узбекистане – поступила команда приготовится всем к отбытию утром следующего дня…
- Куда? В Афган? – поинтересовались мы у объявившего новость дежурному офицеру.
- Не знаю! Завтра узнаете…
Настроение у всех рухнуло, а потому вечером набрали в ближайшем магазинчике водки, закуски и почти всю ночь пили и пели…
А утром следующего дня нас построили и объявили, что учение завершено, мы возвращаемся на Сахалин.
Не помню, как это все мы восприняли. Но помню, что все время тогда мы думали об одном - что нас бросят в афганские горы на расстрел моджахедов. Не знаю как кто, а я молился Богу, чтобы он спас меня от этих гор - порезанного всего, не способного лазить по ним... И Он спас… Не только меня, а и всех нас…
Собравшись в обратный путь, мы вышли во двор части, где стояли автобусы, готовые к отъезду в аэропорт. Достав сигареты, я вытащил одну, закурил.
Вдруг кто-то приобнял меня сзади. Я оглянулся – никого за спиной не было.
- Это я, - раздал тихий голос Ангела. – Видишь, и в этот раз обошлось все! Все будет хорошо… Не беспокойся…
Я покачал головой и улыбнулся, представив, как его незримые крылья вновь приподнялись, расправились и тихо улеглись на место…