http://www.youtube.com/watch?v=OvGYSthroFQ
За гранью времени я стала проводником.
Не хотела покидать этот мир.
Меня отпускали.
Но я осталась.
Долгов много, и мне, и на мне.
Получать-отдавать надо.
Генетическая память – шкатулка с сюрпризом.
Москва
Восьмидесятые.
Мне двадцать, маме сорок. Мама изображает из нас сестёр.
Я молчу.
Пришли в гости к дальним родственникам с тортом «Мимоза» и хилою розой.
Те жили у Савёловского.
Зачем попёрлись? Знать их не знаем.
Мы не коренные.
Мама всё контакты искала.
Родственники:
Вдова начальника.
Видела маму давно мельком.
Пригласила с надеждой посватать за сыновей-близнецов – убеждённых холостяков – Мишу и Гришу.
Вдова достала альбом с фотографиями, рассказала историю про то, как к ним пришли из санэпидемстанции с проверкой на наличие мышей и крыс и спросили: - «миши-гриши есть?»
На меня близнецы смотрели с интересом.
Мама распускала чары - не действовали.
Пригласили за стол:
салат оливье, колбаска докторская нарезанная, яйца под майонезом.
Душевно, типично, прилично.
Казалось, жила здесь всю жизнь.
Развалилась в кресле. Что-то вежливо мямлила, перелистывая репродукции Шагала.
Уходя, подумала: «Давно так хорошо не отдыхала.»
Через пару лет, по несвязанным обстоятельствам, переехала в дом неподалёку, на Вятской.
Там прошли лучшие годы.
Бродила по этим улицам во сне и наяву. В мыслях брожу до сих пор.
На заре коллективизации троюродный дядя оказался самым умным в местечке: распродал имущество и подался в Москву на завод.
Каталась по Вятской на трамвае счастья мимо заброшенного завода, представляла, как за непроницаемыми от пыли окнами трудится у ржавого станка призрак дяди.
В восемь лет увидела в журнале «Иностранная литература» репродукцию Шагала и вспомнила отрывок из предыдущей жизни.
Коллективное изгнание сплотило. Благоденствие разобщило.
Тема раннего Шагала - еврейские слободки, местечки, – нагромождение ветхих времянок, суета, размётанные пожитки, уносимые ветрами времён люди.
В Белоруссии, Украине и Литве до Второй Мировой было множество еврейских местечек.
Предки оттуда.
Незнакомый мне мир.
Выросла в большом городе.
Ни семьи, как таковой, ни родственных связей, ни традиций.
Наряду с Шагалом любила Чюрлениса.
Тоже с детства и с первого взгляда.
Узнаваемый параллельный мир зазеркалья.
Большинство народа ездило отдыхать на юг.
Мы с мамой - в Прибалтику.
Почти, как заграницу.
Непонятный язык.
Чистота, достаток.
Вкусная еда в столовых: заливной язык, сервелат, взбитые сливки и прочие деликатесы.
За копейки.
Неизменное чувство, что мы впёрлись на чужую кухню.
Не коробило.
Комментариев не понимали.
*******
Шагал с Чюрленисом не раз выставлялись вместе в Париже, в Москве и в других городах.
У одного в картинах галдёж мирка, вытряхнутого, как перья из подушки.
У другого созерцательность величественного покоя взглядом альпиниста с вершины.
Но была у Чюрлениса картина, которую я ненавидела, – «Жертвоприношение» - полуденная пустыня, над ней дымящаяся пирамида-печь.
Города отвергают и предают, как люди.
Кто-то потом кается, кто-то кичится злодействами, кто-то замалчивает.
Туристическая поездка в Литву на поезде удалась.
Мне было семнадцать. Начало жизни казалось её концом.
Я серьёзно думала умереть.
Вдруг передумала.
Оттаяла.
Вспомнилось детство. Дефициты в магазинах. Уютные кафе.
Бродила по вечернему городу. Пила в баре крепкий кофе с ликёром.
Каунас – это очарование!
Средневековая архитектура, органная музыка, музей Чюрлениса! Лучшие работы, которых раньше не видела.
Сказки морей, лесов, болот.
А какой в Каунасе Драматический театр!
Донжуана играл златокудрый красавец - высокий, статный, в распахнутой белой рубашке, в ботфортах.
Лестно, что приглянулась такому яркому и непростому.
Случилось стать капризом его горячей плоти.
Конечно, не было и речи о том, чтобы посягнуть на народное достояние республики Литвы.
Но я размечталась.
Музей чертей находится недалеко от музея Чюрлениса.
Вспомнилось походя.
В детстве смотрела фильм о каунасском музее чертей.
Легенда о том, как в жаркий полдень старик столкнулся с бегущим по улице чёртом. Стали ему везде черти мерещиться.
И пошёл он строгать чертей, как заведённый.
Настрогал на целый музей.
Генетическую память штормило. Волны падали во мрак.
С умилением разглядывала фотку на фоне Каунасского крепостного рва.
Ах, любовь! – Я и кавальеро Донжуан!
Его звали Янис.
На фотке автограф на память.
Я не знала, что у Каунасского крепостного рва в июне сорок первого местные патриоты расстреляли 4000 евреев.
Фашистские оккупанты в акции не участвовали.
Не мешали литовской нации «самоочищаться».
Во Второй Мировой Каунас побил все рекорды геноцида – в стране было уничтожено девяносто пять процентов еврейского населения.
Каунасский еврейский погром принял форму народного гулянья.
В гараже «Летукиса» жертвам вставляли в горло водяные шланги, и вода под давлением разрывала людей на части
Убийствам аплодировали.
Один из палачей–добровольцев, взобравшись на гору трупов, играл на гармошке национальный гимн Литвы. Толпа подпевала.
«Самоочищалась» нация потому, что эстонцы и латыши попали в список арийцев, а литовцы нет.
Литовцы решили звание заслужить и таким образом добиться независимости.
Фашистов встречали с цветами, как освободителей.
Погромы начались ещё до их прибытия.
В октябре сорок первого произошло ещё одно крупное массовое убийство в Каунасе — в девятом форте было расстреляно 9200 евреев, в том числе 2007 мужчин, 2920 женщин и 4273 ребёнка.
Когда нацисты начали массовые расстрелы евреев на советской территории, они постепенно стали привлекать к ним местную полицию – белорусскую, русскую, украинскую. К маю 1942 года в формированиях шуцманшафт в Белоруссии и Украине состояло более 300 000 человек, незаменимых при проведении нацистских расстрельных акций. В Литве и Латвии были созданы специальные военно-полицейские формирования, занимавшиеся расстрелами евреев: «Ypatingas Burys».
Из этих трёхсот тысяч палачей, как минимум, каждый сотый благополучно дожил до старости. Некоторые живы до сих пор.
После войны их сослали.
Через какое-то время те вернулись домой в целости и сохранности.
Всплыли некоторые данные о том, что они были подпольщиками, а евреев расстреливали для отвода глаз.
Может, мимо стреляли или холостыми?
Моих родственников полицаи не стреляли - зарубили топорами. Три семьи - старых и малых.
Те отправились в эвакуацию своим ходом, но опоздали. Фронт дорогу перекрыл.
Их нагнал отряд полицаев.
Дед раньше других семью в эвакуацию отправил. Сам до Берлина дошёл.
Бабушка одного из полицаев потом часто на улице встречала, проклинала.
А он ей: «своё в ссылке отбыл, теперь чист».
Одна из моих тёток осталась в городе. Кто – то спрятал.
Всю войну просидела в подвале.
У предков мамы была фамилия Мельцер, у предков отца – Френкель.
Большинство евреев - переселенцы из Германии, проживавшие на территории Польши, Литвы, Украины и Белоруссии, говорили на идыше - немецком жаргоне.
В Гражданскую на территории будущих западных республик действовало сразу несколько противоборствующих сил: петлюровцы, Добровольческая армия А. Деникина, Красная армия, крестьянские банды, анархисты во главе с Н. Махно.
Все они в большей или меньшей степени участвовали в погромах. В ряде случаев погром, начатый одной из сражающихся сторон, продолжали войска другой.
Вторгшиеся германские войска разогнали враждующие стороны и защитили пострадавших от налётов евреев.
Те запомнили.
Это и сгубило.
Мама была моим первым ребёнком.
Чем бы дитя не тешилось….
Любимой игрушкой была моя зарплата.
Когда однажды я отказалась её отдавать, мама сказала, что я сумасшедшая и повела меня по психиатрам.
Каждый раз после обследования лечение предлагали маме.
Но она не сдавалась. Пройдя все официальные пути, мы обратились к альтернативной медицине.
Отклонений и там не обнаружили. Зато определили некоторые способности.
- Закрой глаза.
Я стояла в одном конце комнаты, а шаманка в другом.
Бывшая балерина. Женщина удивительной красоты. Вся в чёрном.
Я чувствовала, как она кончиками пальцев касается моего лица.
Я была соляным столбом. Она пыталась меня оживить.
- В твоей предыдущей произошло что-то ужасное.
Она была потрясена.
Я очнулась под дубом за несколько минут до смерти.
Из меня хлестала кровь. Все ноги были в крови. На меня смотрели жадные страшные глаза каких-то парней в кепках.
Перед смертью я испытала что-то вроде оргазма – ужасное предательство собственного тела.
Фотку с автографом Яниса я сохранила.
Мы оба родились в шестидесятых.
Он был на пять лет старше.
Трудно судить, насколько я понравилась.
Но через тридцать лет он меня узнал.
Взгляд вне времени оптимален.
Его золотые волосы стали серебряными. Статный, плечистый, он стоял в майских сумерках в яблоневом саду, как святой Пётр. Зелёные глаза светились мудростью и добротой.
В окнах дома горел свет.
Я вошла в полумрак.
Щуплая фигурка, скользнула за калитку. Подростки иногда забирались в сад за яблоками. Но сейчас не сезон.
Янис спрятался за деревом, чтобы слегка пугнуть.
Силуэт девочки на фоне заходящего солнца.
Она не испугалась. Она знала, что он там.
- Помоги мне. Я ранена.
Рукав её свитера намок от крови.
- Кто тебя так?
- Я пырнула ножом старого полицая, и у меня появился такой же порез.
А завтра я его убью.