Глава 7
Терзания
Кибитка катилась вперед и вперед, оставляя позади маленькие и большие города Австрии. Труппа передвижного театра больше ни в чем не нуждалась, а слава о пении юноши летела впереди них, разжигая любопытство жителей, собирая большие толпы перед выступлением.
Удивительно, с каким интересом и даже любовью относились в те времена люди к талантам. Оставив свои повседневные нескончаемые дела и заботы, они спешили на площадь, чтобы услышать пение, посмеяться и поплакать вместе с героями трагедии или комедии, которые разыгрывались на маленькой сцене. Особенно горячо встречали комедиантов в небольших городках. Господин Вольдемар, единолично распоряжаясь деньгами, все же удвоил выплаты своим актерам. Кроме того улучшилось их питание – овощи, сахар, с некоторых пор вошедшие в употребление знатью, были и на их столе, все приобрели новую одежду, много средств так же ушло на обновление декораций и костюмов. Да и ночевали они теперь преимущественно на постоялых дворах или даже в гостиницах, если таковые имелись на пути их следования. Вдохновленная успехами, труппа отрепетировала еще несколько несложных постановок. Теперь уже хозяин, который стал называть себя директором, выбирал спектакль, чтобы показывать данной публике, в данном городке, а иногда даже его театрик удостаивался чести быть принятым в поместье местной знати, и выступления принимались на «ура!». Особенно хорошо шли постановки, в которых главными действующими лицами были представители зарождающихся классов рабочих и буржуа, или те, в которых высмеивались дворяне, а торжествовала хитрость и проворность слуг. Быть высмеянными в своих же замках дворянам не нравилось, но моды ради, еще и не то стерпишь. А вольные ветры перемен уже летали и в маленькие городишки на отшибе Европы.
Когда в одном из городков в книжной лавке господину Вольдемару предложили брошюру музыкальных произведений Вольфгана Моцарта, он сразу выложил за нее кругленькую сумму, так как слава великого композитора давно уже распространилась по всей Австрии и за ее пределами. Вскоре они разучили несколько его зингшпилей, что сделало выступление маленького театра еще более популярным. Разумеется, постановка спектаклей в мини-театре была тоже мини, но зрителям нравился сюжет, музыка, которую исполняли трое музыкантов, а по совместительству и актеров, но особенно завораживающее пение Эгрима и Луизы. Талант Эгрима расцветал с каждым днем. Он уже не боялся идти за своим сердцем, интуицией, музыкой и импровизировать. Со стороны казалось, что он забывает обо всем на свете, стоит лишь зазвучать первым аккордам музыки. Он приобрел сценический опыт, а в одной из книг Манчини о колоратурном пении почерпнул много полезного относительно развития своего природного голоса. Его было уже не узнать. Все манеры усвоенные юношей в замке барона фон Бока пригодились в общении со светским обществом. Теперь он наравне с господином Вольдемаром мог поддержать разговор, блеснуть эрудицией, и это ему начинало нравиться. От Вольдемара не укрылись восторженные взгляды молодых зрительниц, но Эгрим, казалось, не замечал их. Нет, правда! Представление – была его жизнь. А в перерывах между ними и репетициями он страдал от неразделенной любви к cвоей партнерше, Луизе, которая была очень близко, и в то же время так далеко. Юношеская влюбленность и обожание переросли в огромное чувство, которое жгло Эгрима изнутри, но не имело выхода наружу. И только устами сценических героев во время выступления он мог сказать ей желанные слова, освобождаясь хоть иллюзорно от невысказанной любви. А причиной были его сомнения и страхи. Чем пристальнее он вглядывался в эту девушку, тем больше противоречивых чувств возникало в его сердце. Нежная, ранимая, она иногда превращалась в свою противоположность. И тогда несладко было тому, кто был рядом с ней. Не раз и не два доводилось проглатывать юноше обиду от ее слов, насмешек. В нее как будто вселялся демон.
Как-то они сидели на берегу канала. Закованная в гранитный склеп вода, текла мирно и покорно, отражая мрачность холодного камня в своей темноте. Луиза, как маленькая, болтала ногами, Эгрим, полулежа, любовался ею и грел свое тело на солнце, между ними царила привычная тишина. Каждый думал о своем. А может и об одном и том же, кто знает. Вдруг Луиза вздрогнула:
- А скажи мне, Эгрим, почему ты такой холодный? Тебе нравятся девушки? Наверное, в поместье барона ты часто баловался с ними? А те, расфуфыренные, которые глазеют на нас в поместьях?
Эгрим уже не раз слышал такие намеки от сотоварищей по труппе и, как правило, отмалчивался. Ему не хотелось объяснять, что его воспитали в монастыре, и его понятие о чести и мужественности немного не совпадают с принятыми, по крайней мере, в их компании. Хотя, как он уже убедился из увиденного в трактирах, услышанного в мужских откровениях даже среди дворян, скорее – общепринятого мнения. Иногда ему хотелось высказать все, что он с молоком впитал, о любви, плотских влечениях и грехопадении людей в лице Божьем, но что-то удерживало его. Истины ради, нужно сказать, что бывали минуты, когда искушение брало верх, и тогда он подумывал, что неплохо было бы пойти в какой-нибудь публичный дом и испробовать то, что все расхваливали, особенно такое думалось в винном угаре. И он бы пошел, но… И это «но» была любовь к Луизе. Наедине с собой Эгрим мечтал о женитьбе, обещаниях у алтаря, благословении, а затем уж… сладостной страстной ночи. Мечтал. Но ни разу даже не намекнул Луизе. А она ждала. Сначала сомневалась, нравится ли ему? Но потом все стало очевидным. Уж она-то знала мужчин, как облупленных. От нее не укрылась краска на щеках Эгрима, когда она шутила по поводу любви и девушек. Трепет его рук, когда по сценарию пьесы он обнимал ее. Предательская бугристость в области паха от одного ее взгляда глаза в глаза. Как забавно он опускал свои в землю. Как же ей хотелось довести его до «белого каления», как называл это отец. Но, ни разу так не получалось. Луиза не знала, что одним присутствием доводила Эгрима до точки кипения страстей, просто он умело скрывал свои порывы. А в этот раз он решил поговорить с ней о своих мечтах.
- Луиза, ты вправду так думаешь? – он сел, опустив ноги над водой.
- Не знаю. Только такой видный парень, как ты, да еще и дворянского роду, мог бы позволить себе… . Ну ты понимаешь?!
- Не мог. Для меня это не пустой звук и не забава. Я хочу жениться по любви и любить всем сердцем и до самой смерти, как учит Библия.
- Библия? Ты что же монах? – Луиза захохотала, затем уставилась на него, а в уголках глаз прыгали веселые бесики. От этого ее черные глаза наполнились пугающей притягательностью.
- Значит, ты не смеешь поцеловать девушку до венца? А я думала, ты меня по-настоящему целуешь?
И она опустила голову, изображая обиженную гордость.
- Ну что ты, Луиза. Я никогда не видел девушки красивее и лучше тебя. Не расстраивайся.
- А я не расстраиваюсь, просто я ни разу не видела тюфяка, такого как ты!
И она посмотрела в его сторону с таким презрением, что он чуть не спрыгнул в воду. Затем подхватилась и, весело смеясь, побежала к кибитке. Эгрим снова злился на нее, потом на себя, потом на весь божий свет. Почему в мире так все сложно, чтобы получить одно, нужно поступиться другим? Почему невозможно все и сразу? И самое ужасное, что он знал ответы из Библии. Знал и помнил, что даже мысли такие есть грех.